Глава 19.9

Не сразу. Сначала он обучил миры инвертации — чтобы они могли укрыться в ней в случае неожиданного вторжения до того, как перенестись в его мир. Да и там это умение могло прийтись им кстати — в свете того, что им уже овладела башня Второго.

Затем он перенес только что увиденное в архиве миров в свой собственный — в конце концов, это был их общий с его миром архив. И он все еще надеялся вернуться туда — вместе с архивом — и ткнуть свое творение носом в последнюю сцену в случае, если на него очередной приступ вредности найдет.

Прокрутив картину с образом Лилит раз сто, он ушел в макет своего мира. В инвертации. И провалялся у ручья до конца дня. Закрыв глаза и вновь и вновь созерцая ее лицо, как будто погружающееся в бескрайние просторы. Журчание воды в тот раз создало особенно подходящий фон.

Потом он вернулся — не только в башню, но и в реальность. Полностью уходить в воспоминания было рано — своим мирам он обеспечил максимально возможную безопасность, чего не скажешь о его бывшем помощнике и их команде. Второй вполне мог войти во вкус ситуации с заложниками — даже не для того, чтобы что-то выведать у него, а просто ради удовольствия унизить его. И Первый больше не собирался баррикадировать вход в башню и сидеть в глухой обороне — совсем недавно у него возникла куда более интересная мысль, которую вовсе не стоило бросать незадействованной.

Эта мысль помогла ему в создании защитного барьера вокруг их башни так же, как тоннель — в сооружении апартаментов нового ее главы. Второй аннигилятор он сделал намного быстрее первого — учитывая как уже имеющийся опыт, так и намного меньшие размеры нового творения. Зато понадобилось их намного больше. Что отвлекло его, наконец, от гипнотизирующей картины из архива.

Он расположил все эти мини-аннигиляторы широкой полосой вокруг башни — подняв траву на всем открытом пространстве перед ней, чтобы замаскировать их.

Он не стал размещать их в ряд — тот всегда можно было просто перепрыгнуть — а поместил их в произвольном порядке — но достаточно плотно и под перекрывающими друг друга углами — с тем, чтобы любой из атакующих башню рано или поздно наступил на активатор, расположенный возле одного из аннигиляторов.

Его не беспокоило, насколько быстро они могут двигаться — лишившись даже части ноги, бегун немедленно падал и активировал соседние аннигиляторы.

В принципе, такую полосу можно было забросать трупами, но он сделал ее достаточно широкой, чтобы павшие аннигилировали быстрее, чем могла продвигаться по их телам следующая волна нападающих. По крайней мере, достаточно большая, чтобы представить угрозу их башне. И определенно не способная вернуться назад тем же путем.

При этом, избавив их башню от малейшей угрозы штурма, он вовсе не собирался лишить себя самого доступа в макет. Размещая аннигиляторы, он оставил между ними проход — или, вернее, проложил безопасную тропу. Разумеется, не прямую, а извилистую и даже иногда петляющую.

Он выверил на этой тропе ширину каждого шага и угол каждого поворота и рассчитал точное количество и тех, и других. Конечно же, он все их запомнил, но затем — на всякий случай — зашифровал их в определенный стихотворный ритм. И начал затем практиковаться, облекая в него каждую свою мысль — пока тот намертво не засел в его подсознании. Так, что он мог повторить этот путь в любое время и думая о чем угодно.

Под конец, бесконечно уставший, но полностью довольный собой — такого состояния он не помнил с момента создания своего мира — он решил обезопасить и тоннель. Если Второй его обнаружит, массового вторжения с той стороны можно с уверенностью не опасаться, но даже несколько штурмовиков, проникшие в башню в его отсутствие и в инвертации, могут представлять опасность.

Он быстро создал еще два мини-аннигилятора и поместил их в тоннеле — на противоположных стенах, на уровне коленей, в шаге друг от друга и в нескольких шагах от входа в его личное помещение. Ни перепрыгнуть смертоносные лучи, ни поднырнуть под них, ни перекрыть их телами ни у кого не получится.

Впрочем, с обеих сторон, подумал он — и разместил в полу у самой лестницы дезактиватор, обеспечивающий безопасный проход по тоннелю только со стороны их башни.

Чего не скажешь о выходе из нее в макет — таким образом, он обезопасил свою бывшую башню не только от штурма со стороны той, другой, но и от тлетворных контактов с ней.

О чем он и поставил в известность нового главу их башни.

— Позвольте! — вмиг растерял тот всю свою непробиваемую невозмутимость. — Речь шла о предотвращении нежелательного входа в нашу башню, а не выхода из нее!

— Но ты же предусмотрительно поделился принципом мысленной связи с той башней, — широко улыбнулся ему Первый. — Пользуйся на здоровье! А все новые миры, как следует из заключенного тобой соглашения, создаются отныне исключительно по стандартным проектам, без каких-либо изменений и дополнений. Так что я не вижу никаких проблем.

— Возможно, Вы забыли, — натянуто возразил его бывший помощник, — что эти проекты нужно сдавать. Что требует подписей всех сторон.

— Для такого важного и, согласись, редкого события, — размашисто повел рукой в сторону Первый, — я проведу тебя через защитную полосу. Только заруби себе на носу — схема прохода существует исключительно здесь, — постучал он себя пальцем по лбу, — и в недоступном для постороннего взгляда виде. Так что если не хочешь оказаться заблокированным в нашей башне навечно, в твоих интересах, чтобы носитель этой схемы пребывал в полном здравии. Особенно ментальном.

— Пользуясь случаем, — расчетливо прищурился его бывший помощник, — хочу задать еще один вопрос. Насколько я понял, меня отпустили в обмен на еще какое-то Ваше изобретение. Может, и своей башне его откроете?

— По-моему, мы уже договорились, — напомнил ему, в свою очередь, Первый, — что эта башня больше не моя. Но я действительно считаю принцип паритета абсолютно справедливым. Упомянутое тобой изобретение действует только в моем мире — так что твои сотрудники будут ознакомлены с ним, как только получат высочайшее позволение работать в нем. Причем, обучать их будут бывшие владельцы восставших миров — меня ведь отправили на покой, не так ли? — так что вам всем стоит начинать и с них пылинки сдувать.

Кивнув напоследок играющему желваками собеседнику, Первый вышел.

И решил, что вполне заслужил несколько дней отдыха. Которые он провел в макете. После периода бурного творчества они показались ему удивительно пресными и томительными. И он никак не мог придумать, где бы еще найти источник ощущения этой полноты жизни — единственный оставшейся ему вдали от Лилит.

Он взялся укреплять выходы из башни — сейчас, когда инвертация была уже знакома слишком многим, неразумно было основывать неприступность их с мирами пристанища только на ней.

Идея дополнительных средств защиты пришла к нему из воспоминания о последнем разговоре с его собственным миром. Он не смог попасть туда, потому что тот сопротивлялся этому — как если бы он толкался в дверь, чтобы открыть ее, а его мир подпирал ее сзади чем-то тяжелым, блокируя ее движение. Еще не понимая этого, он тогда даже попросил мир дернуть ее со своей стороны, чтобы усилить его толчки.

Такой же принцип однонаправленности внутреннего и внешнего усилия он и внес в механизм открытия всех выходов. У стоящего внутри перед ним должна была быть ярко выраженная необходимость оказаться снаружи — и, одновременно с этим, по ту сторону выхода должна была существовать не менее острая потребность в нем самом. При отсутствии хотя бы одного их этих условий проход не открывался — даже если кто-то обнаружил бы свернутый в точку механизм его открытия.

Попрактиковавшись на входе в свое личное помещение — теперь и к нему никто не ворвется непрошеным! — Первый перепрограммировал выходы из их башни на все горизонты. Намного быстрее, чем в тот день перед ожидающимся штурмом — хотя тогда времени на это у него было существенно меньше.

Под конец у него мелькнула мысль перенести этот принцип с прохода из башни во внешнее пространство на любое перемещение. В самом деле, чем преодоление пространства отличается от проникновения сквозь препятствие? Но он был крайне ограничен в возможностях проверить это предположение.

Единственным местом, куда ему было нужно, куда он нестерпимо хотел попасть, был его мир — но тот совершенно ясно дал ему понять, что не нуждается в нем. По крайней мере, до тех пор, пока у него не появится план, как избавить мир от захватчиков Второго.

В макете, уже практически полностью перешедшем во власть другой башни, в нем точно никто не испытывал ни малейшей надобности, да и сам он стремился туда за неимением лучшего пункта назначения.

В свою бывшую башню из макета ему случалось перенестись, но через раз и почему-то сразу в помещение, отведенное им для миров. Причем, как правило, в те моменты, когда там оказывался один плодовый — становившийся с каждым днем все мрачнее. Он уже перестал сопровождать других в мир Первого и большей частью оставался в башне, погруженный в видимо тяжелые раздумья. Возможно, Малыш с остальными осевшими на острове и без плодового прекрасно справлялись с выращиванием пищи, но почему сюда постоянно притягивало Первого? Чем он мог помочь — не имея ни малейшей возможности сделать Малышу внушение на предмет того, что не стоит отвергать мнение более опытного эксперта в этой области?

Ответ на эти вопросы Первый получил довольно скоро.

Однажды его снова занесло прямо к плодовому, сидящему в одиночестве в углу, прямо на полу, и уткнув лицо в сложенные на коленях руки.

— Что в мире происходит? — решил не теряться больше в догадках Первый.

— Смотрите, — подняв голову, равнодушно кивнул плодовый в сторону архива.

Первый активировал его и — смахивая одно за другим — нашел воспоминания самого плодового о жизни на острове.

Если бы он смотрел на них не на поверхности архива, а вживую, лицом к лицу, ему бы понравилось, в принципе, то, что он видел. Вот там-то ситуация уже точно упорядочилась и приобрела очертания хорошо организованного пристанища.

Во главе его однозначно стоял Малыш. К нему обращались с вопросами, от него ждали распоряжений и исполняли их с готовностью. Он же одними указаниями не ограничивался: при необходимости сам показывал, что и как нужно сделать, часто замечал проблемы еще до того, как ему о них сообщали, и вообще постоянно окидывал окрестности внимательным взглядом, следя за тем, чтобы все были при деле и чтобы дело это было успешным. С одного взгляда было видно, что он принял на себя полную ответственность за все и всех на острове и был полностью сосредоточен на том, чтобы сделать их жизнь максимально полной и комфортной.

У Первого взгляд затуманился — не зря старался, хорошая смена получилась, за эту часть его близких он вполне может быть спокоен.

Загрузка...