Ангел-мечтатель (СИ)

Глава 9.2

Открыв глаза, Первый увидел перед собой нечто несуразное. Земля, в которую он со всего размаха клюнул носом, была взрыхлена. Наверно, отсюда ушастый прыгал. Но взрыхлена как-то странно: кругом, в центре которого вверх торчал пучок зелени, под которым виднелось нечто сочно-оранжевое, уходящее в землю.

Пищевая цепочка ушастого? — мысленно спросил он неожиданно прижавший его к себе мир. Но это же вообще перебор! — возмущенно ответил его собственный опыт. На деревьях пищу хоть разглядеть можно — зачем ее вообще под землю прятать?

— Копать? — ответил ему вопросом на вопрос мир. Радостно оживленным голосом Лилит.

Вот что он мог ей сказать? После того, как сам показал, как выкапывать приманку для подводного существа.

Но то же было в имитации макета! На берегу водоема. Во влажной податливой земле. Которая, казалось, сама навстречу его пальцам раздвигалась …

Здесь, в его реальном мире, она сопротивлялась. Так, как будто он у нее самое ценное сокровище вырвать хотел. И проведенная ушастым подготовка не помогла — одним сокровищем Лилит не захотела ограничиться. Спасибо Творцу, что не слишком длинные туники носить обязал …

Одним словом, когда Лилит позвала его возвращаться, он не стал возражать. Раз хочет назад — значит, наелась. Его задача выполнена.

И когда она, вывалив их добычу на землю и стащив с себя и с него одежду, потащила его к потоку, он так же бессловесно поплелся за ней. Руки обязательно нужно промыть — он сам ей в имитации макета это показал. И ноги, исколотые иголками, завтра должны быть в порядке — содрогнулся он. Определенно от контакта с холодной водой. И лицо, добавил он, увидев свое отражение — и плашмя рухнул в поток.

Уже не саднящее в спине, а жгущее во всем теле ощущение постепенно уходило. Хотелось бы побыстрее, подумал он, вспоминая утреннее омовение. Блаженно потянувшись, он открыл глаза — Лилит сидела рядом по пояс в воде и плескала на себя водой, сгоняя потом ладонями со всего тела пот и грязь. Ее движения напомнили Первому не только утреннее омовение.

— А меня? — выдохнул он, поднимаясь на корточки.

Лилит улыбнулась, плеснула и на него и провела рукой от плеча к локтю. Потом вдруг нахмурилась, переводя взгляд с одного его предплечья на другое, и потерла и его — резко, решительно, совсем не так, как утром. Первый потянулся к ней, чтобы показать разницу — она вдруг вскочила и бросилась не в глубь потока, а на берег. Окатив подавшегося вперед Первого волной.

— Куда? — завопил … попытался завопить он, отплевываясь и смахивая залившую глаза воду.

Вернувшееся зрение явило ему несущуюся назад Лилит. С оранжевым сокровищем в руках. Первый отпрянул от него, уйдя под воду по самый нос.

Лилит присела — окуная сокровище и тут же стирая с него воду — вместе с кусочками приставшей земли. Через пару мгновений сокровище просто засияло — насмешливо, как весь этот не принимающий Первого мир. Нет уж, вот так лучше его, чем меня, мрачно подумал он.

Полюбовавшись плодами своих трудов со всех сторон, Лилит впилась в сокровище зубами и захрустела им с весьма довольным видом. Потом протянула его Первому — он отчаянно замотал головой, рассыпав веером брызги с волос. Хотя возможно, что это были слезы благодарности за уничтожение оранжевого монстра.

В порыве этой благодарности Первый снова потянулся к Лилит, откинувшейся на выставленные сзади руки с закрытыми глазами и подставленным заходящему солнцу лицом. Потянулся осторожно, бесшумно крадучись, как их мохнатые за ушастым — недремлющий мир подбросил ее точно так же, как того.

На сей раз она вернулась с туниками и принялась тереть и крутить их с таким ожесточением, что Первого вынесло на середину потока без малейшего участия сознания.

В конечном итоге, он выбрался на берег сам. Когда Лилит разложила мокрые туники на ветках ближайшей растительности, солнце зашло и недавно приятная прохлада пробрала его до костей.

А потом они с Лилит снова смотрели на звезды. Но недолго. С наступлением тьмы мир угомонился, и чтобы забыть обо всем на свете, им с Лилит оказался вовсе не нужен поток.

Когда Лилит заснула, Первый подумал: «Самое время заняться обещанным Творцу примитивно-банально-стандартным миром для моего бывшего первородного неудачника». Но даже не пошевелился. Взвешивая все за и против лениво вползшей в сознание мысли. Аргументов против оказалось больше.

Во-первых, неразумно отлучаться, не предупредив Лилит — с нее станется сбежать в еще более скудное с точки зрения пищи место.

Во-вторых, нехорошо оставлять ее без достаточного запаса этой пищи — с него самого станется увлечься идеей воплощения обычного проекта в один рекордно короткий присест, если уж разнообразить его нельзя.

В-третьих, незачем ускорять этому бездельнику переход в очередные тепличные условия — с него станется окончательно уверовать в свою непогрешимую исключительность.

В-четвертых, … что-то у него руки и ноги будто свинцом налились …

Первый после Творца попытался вспомнить, когда он в последний раз так уставал.

Никогда — содрогнулся он от леденящей мысли. Нет, для мысли ощущение было слишком ярким. Настолько ярким, что проникло даже через опущенные веки …

Он резко открыл глаза — и тут же снова зажмурился от слепящего солнечного света. Над ним тонко звякнули колокольчики сдавленного смеха Лилит, и он снова дернулся от очередной порции холодных капель на разгоряченном под солнцем теле.

Ну, понятно — мир проснулся и снова взялся за свое. А почему он так быстро проснулся? Да еще и так внезапно? Первому случалось задерживаться на своей планете до темноты, а вот приход дня он наблюдал всего пару раз, но отлично запомнил, как проступали — как будто прорисовывались — черты лица спящей Лилит в постепенном переходе от глубокой, почти черной, синевы к яркой голубизне неба.

Он, что, заснул?!

Одним рывком Первый сел. И тут же прикусил зубами некий утробный звук, рвущийся наружу.

У него болело все. Нет, теоретически он знал о сложном строении своего тела — сам такие же для первородных набрасывал. Но теперь он просто физически ощущал каждую из его частей — скованных, одеревеневших и наполненных мучительной ноющей болью.

Это был уже не дискомфорт — это была уже полная дисфункция прежде безукоризненно жизнеспособного организма.

Такой враждебности он от своего мира не ожидал. Как теперь пищу собирать? Как теперь собрать ее много и быстро?

До потока он доковылял, усилием воли выбрасывая одну ногу вперед, подтягивая к ней другую и придерживая руками все остальное. Чтобы не рассыпалось.

Вода снова сделала свое дело, расправив его скрюченное тело и склеив его заново. Лилит игриво кружила вокруг него, заманивая вглубь потока, но Первый решил не рисковать — не исключено, что мир обессилил его накануне, чтобы сплавить сейчас прямо в бескрайние водные просторы. Такое усовершенствование пищевой цепочки тамошних обитателей Первого не устраивало.

На берег он выбрался деревянным, но все же шагом.

Нормальный … почти нормальный шаг вернулся к нему, когда они с Лилит углубились в заросли. В подготовленные им тела первородных жизнь вдыхал Творец — его же вернула к жизни кипящая злость. На Творца и на его собственное создание. С Творцом все понятно — он твердо вознамерился доказать своему вечному оппоненту незыблемость основополагающего закона о невмешательстве в уже реализованные проекты. Но с какой стати созданный Первым шедевр тому подыгрывает? Он же задумывался и реализовывался как полная противоположность устаревшим и закоснелым догмам!

Не бывать этому. Первый был произведен на свет, чтобы в споре с ним рождалась истина. Победить его в этих спорах даже Творцу ни разу не удалось, а уж его собственному созданию придется идти с ним и на контакт, и на компромисс.

С этого дня началось настоящее погружение Первого в его своевольный и строптивый, уникальный мир.

Мир сопротивлялся — Первый заходил с другой стороны.

Мир выставлял ему преграды — Первый проделывал в них лазейки.

Мир подстраивал ему ловушки — Первый выуживал из них приманки.

Мир загонял его в тупик — Первый находил из них выход.

Давно уже не испытывал он такого удовольствия! В их схватках с Творцом тот всегда рано или поздно начинал авторитетом давить, а в этом мире Первый нашел, наконец, равного себе противника — и по упорству, и по изобретательности.

Деревьев с плодами им с Лилит вдруг стало встречаться больше, и ветви их прямо гнулись от приманки — оставалось только руку протянуть и потрясти их, чтобы затем беспрепятственно собрать рухнувшую на землю добычу.

Грозные конусы на игольчатых деревьях пару раз все же подкараулили его — но от одного он увернулся, а другой оказался совсем не тяжелым и вовсе не похожим на своих собратьев наверху. Он был весь какой-то растрепанный: коническая форма в нем угадывалась, но от нее во все стороны торчали мелкие чешуйки.

Впоследствие выяснилось, что эти конусы входят в пищевую цепочку снующих в кроне деревьев птиц. Первый взобрался туда, чтобы проверить, не подойдет ли спрятанная под чешуйками пища для Лилит — и случайно наткнулся на другой ее источник.

Поначалу светло-серо-зеленые, чуть вытянутые шарики, которые он обнаружил в куче прутьев, приткнувшейся на одной из веток прямо у ствола, показались ему совершенно бесперспективными. Шарик треснул у него в руках, облив пальцы прозрачной клейкой жидкостью с желтыми разводами. Спуститься с дерева с остальными, не повредив и их, не представлялось возможным — но не для Первого. Захватив всю кучу прутьев одной рукой и придерживаясь другой для вида за ствол, он мягко спланировал на землю.

Содержимое шариков Лилит понравилось — он даже не удивился. Мир определенно прятал самые привлекательные для нее источники пищи в самых недоступных местах.

Как те оранжевые монстры — которые, казалось, выросли с тех пор, как они заметили их. Вглубь земли выросли, разумеется, и цеплялись за нее с соответсвенно возросшей силой — но вместе с ними разрослись и пучки зелени, которыми они маскировали свое местоположение. Оказалось, что расстаться со своей маскировкой им сложнее, чем с землей. Особенно после того, как Первый разрыхлил ее палкой, разумно предположив, что та прочнее его пальцев.