Эпилог

Оглянувшись по сторонам, я вновь подивился, какой скромной и невзрачной была моя земная квартира — и какой близкой и уютной.

Сейчас, с длинным столом по центру — я мог только гадать, откуда он взялся — она казалась еще меньше, и я старался не думать о том, как в ней поместятся все те, чье прибытие ожидалось с минуты на минуту.

Я поморщился — думать было тяжело: отдельно всплывающие в сознании мысли были еще вполне терпимы, но стоило попытаться увязать их воедино, каждая бросала якорь на том месте, где была, и якорь этот вонзался зазубренным шипом в мозг — так, что в глазах темнело и в ушах появлялся мерный стук.

Проще было только смотреть — и всякий раз мой взгляд притягивался к двум фигурам, негромко переговаривающимся во главе стола. Вернее, к одной из них — разглядывать Марину после стольких лет, проведенных рядом с ней на земле, было бы просто глупо, но сидящий рядом с ней …

Его лицо я видел не в первый раз — сначала я принял его за лик вестника смерти, пришедшего за мной в мой последний миг.

Но затем оно явилось мне еще несколько раз — с тем нахмуренным выражением и цепким взглядом, которые и вытаскивали меня из небытия и держали в сознании, пока вокруг нас суетились какие-то другие тени.

Сейчас к этому лицу добавилась весьма подходящая фигура — властная даже в молчании, доминирующая даже в неподвижности, внушающая трепет даже на расстоянии.

Я вспомнил слова Гения о том, что он является всем сразу — сейчас они воплотились в этой фигуре: в ней легко было увидеть и величайший разум вселенной, и существо, стоящее у ее истоков, и вождя восстания против светлой тирании, и создателя единственного в своем роде, неповторимого мира, способного завоевать даже Марину …

И все же мне слегка не хватало добродушного, невозмутимого, неуклюжего и бесконечно комфортного в общении Гения — с ним можно было не соглашаться, спорить, выдвигать свои предположения, открыто признаваться в непонимании и просить дополнительных разъяснений.

При мысли о прекословии сидящему во главе стола рядом с Мариной я невольно поежился в своем кресле, задвинутом в самый угол комнаты — и чуть не оглох. К счастью, не от стука в ушах.

— Света! — взревел у меня над ухом голос карающего меча. — Давай бульон неси — контуженному!

Из кухни выскочила Света с большой чашкой в руках, над которой поднимался парок. Чашку она сунула мне и круто развернулась к карающему мечу.

— А что это Вы здесь орете? — уставила она руки в бока. — Я еще пока не глухая! Вот другие умеют же себя вести, — не глядя, мотнула она головой во главу стола, — поучились бы у них!

— Света, а кто это? — воспользовался я моментом, чтобы узнать, как теперь обращаться к тому всему, в котором растворился Гений.

— Это — Люк, — расцвела она. — Он вроде как из ваших, но из Франции, то есть получается, что из тамошних ваших, и обходительный, как все там! — Увидев, очевидно, мое вытянувшееся лицо, она замахала руками. — Вы, главное, не переживайте! В Вашем состоянии потеря памяти — явление обычное, но преходящее. Может, Вам чего-нибудь посущественнее принести?

— Нет, Света, спасибо, — покачал головой я, — и я так Вам очень признателен …

— А вот эти Ваши манеры Вы прямо сейчас бросайте! — нахмурилась она. — Нечего их из старой жизни сюда тащить!

Я вопросительно гляну на карающий меч — он ответил мне не менее недоуменным взглядом.

— Да-да-да! — закивала Света с торжествующим видом. — Я теперь знаю, что это Вы тогда, двадцать лет назад, хвост здесь веером распускали и пыль нам всем в глаза пускали — так больше нам этого не надо!

— Какая сволочь …? — начал багроветь карающий меч.

— А вот Вы бы постеснялись в присутствии женщины такое нести! — притопнула ногой Света. — У нас, знаете ли, не принято секреты от друзей держать и оскорбления в их адрес молча выслушивать!

— Света, а у Вас на кухне ничего не бежит? — округлил я глаза.

— Ой, пельмешки! — вскинулась она и ринулась из комнаты.

Глядя ей вслед, я только головой покачал — похоже, духу Марины показалось мало вселения в одну Татьяну.

— Не понял! — согласился со мной карающий меч. — Это чего было?

— Ну, мы же отстояли, насколько я понимаю, людей, — усмехнулся я. — Так что у них теперь полное право голоса.

— А уважение в голосе где? — проворчал он. — К защитникам? Зараза! Могла бы и промолчать про пельмени — сейчас слюной подавлюсь. Давай поспорим: я ставлю на то, что Татьяна со своим балбесом последними явятся.

— К сожалению, я бы тоже на это поставил, — пожал я плечами с извиняющимся видом.

— Блин, вот как теперь с тобой разговаривать? — тяжело вздохнул карающий меч. — Такой покладистый стал — прямо противно.

— Стас, расскажи мне, что здесь произошло, — тихо спросил я. — Я только местами помню.

— Нет, это ты мне сперва ответь, — вновь завелся он, — какого лешего ты туда полез? Велено же было только фронт держать!

— Он мог своим патронам знак дать, — отвел я глаза в сторону.

— Давай поври мне еще здесь! — фыркнул он. — Ты его уже тогда вырубил — мне целители доложили! Чего потом было на минное поле без карты соваться?

— К тому времени доказательства оставались только в его сознании, — нехотя признался я. — Ты же другие не нашел.

— С больной головы на здоровую? — выдвинул он челюсть вперед. — Вот я знал, что ты неспроста в герои поперся — чтобы меня теперь совесть вечно мучила!

— Чтобы тебе было не так противно, — с удовольствием поприветствовал я возникшее желание дать ему ответную оплеуху, — твоя совесть меня тогда меньше всего интересовала. Жаль только, что все впустую.

— Чего это впустую? — озадаченно уставился на меня он. — Над аксакалом сейчас целители колдуют — говорят, что ущерб не слабый, но не критический. Ты же там, по их данным, почти все поле разминировал, — добавил он, прищуриваясь. — Давай вычухивайся побыстрее — соберемся с орлами, покажешь, как ты это сделал.

— Светлоликие, как всегда, ищут выгоду даже в терзаниях собственной совести, — почувствовал я себя еще ближе к своей обычной форме. — Извини, ничем помочь не могу — провалы в памяти, знаешь ли. С другой стороны, — сделал я многозначительную паузу, — если ты постараешься помочь мне восстановить последующую картину, не исключено, что и предыдущие пробелы сами собой заполнятся.

— По рукам — и не отнекивайся потом, сам сказал! — расплылся карающий меч в довольной ухмылке. — Значит, дело так было: ваш титан явился — прямо в воздухе нарисовался! — как раз, когда у тебя там рвануло — вы с аксакалом в момент в видимости оказались. Мы к тому времени людей уже уложили — рядком, чин чинарем и почти без ущерба — но там же уже зеваки собираться стали! И тут, скажу тебе, что-то непонятное случилось: как по мне, титан ваш не один, а с сообщником явился — и как бы он Верховного с собой не притащил!

— Ты в своем уме? — похолодел я при мысли о еще не определившемся, на чьей стороне выступить, владыке светлоликих.

Загрузка...