Ангел-мечтатель (СИ)

Глава 10.3

О том, что юным мыслителем заинтересовалась элита доминирующего течения, я знал давно. Тогда меня это не волновало — очередная попытка его сноба-родителя любой ценой протолкнуть своего отпрыска в самые высшие слои не вызвала у меня ничего, кроме обычного презрения.

Чуть позже Гений сообщил мне, что светлые аналитики собирают данные обо всех потомках своего течения — причем в сравнении с человеческими. В этом тоже не было ничего нового — их правящие круги всегда стремились подчинить своей воле любое яркое сознание, появись такое на земле. Не то, чтобы им нужны были выделяющиеся из серой массы кандидаты — просто в пику нам. Чтобы естественные объекты нашего интереса ни при каких обстоятельствах не пополнили наши ряды.

Теперь же по словам Гения выходило, что аппетиты светлых возросли. Они вознамерились прибрать к своим грязным рукам всех ангельских потомков. Включая и мою дочь.

Они мою дочь решили провернуть в жерновах машины своей пропаганды.

Они мою дочь решили превратить в еще одного своего слепого, безмозглого и безвольного последователя.

Они мою дочь решили заставить забыть о ее блистательной и неповторимой индивидуальности.

Внезапный всплеск интереса ее опекуна к весьма далекой от него ниве образования получил более чем логическое объяснение. Это была всего лишь его очередная попытка оторвать ее любыми методами от ее природы, от ее корней, от меня. Зная его пресмыкательство перед власть имущими — наверняка одобренная свыше попытка.

Особая ирония заключалась в том, что шанс выяснить, какие еще решения были приняты и одобрены в светлых высших кругах, нам дала самодеятельность его кумира. Хотя, впрочем, ничего странного — в лучах его самолюбования одинаково меркли и свои, и чужие. В чем, надо понимать, на собственном опыте убедился подкидыш светлых.

Брошенный породившим его хранителем еще до рождения.

Переведенный с земли в светлые ряды в нарушение всех их собственных законов.

Ни с того, ни с сего внушивший матери юного мыслителя мысль о более глубоком обучении и сумевший заставить ее поверить, что она сама до нее додумалась.

Настолько одержимый идеей своего превосходства, полученного всего лишь в результате тестового тренинга, что он с голыми руками бросился на выдрессированную свору карающего меча.

Результатом тестового тренинга явилось прискорбное сочетание безрассудности и самонадеянности, немедленно повлекшее за собой жесточайшее лишение подопытного кролика каких-либо иллюзий в отношении его исключительности.

Мода на заложников определенно пришлась ко двору у наших светлоликих и милосердных оппонентов.

А Гений определенно снова оказался прав, бурно приветствуя ее распространение. Чем больше наши оппоненты охотятся друг на друга, тем меньше у них остается времени на нас. И тем больше появляется у нас возможностей вбить еще один клин в их ряды.

Это была первая причина, по которой я — с готовностью и без колебаний — согласился на просьбу Гения выступить свидетелем на допросе добычи карающего меча.

И со вторым аргументом Гения трудно было поспорить: существовала вовсе не малая вероятность, что вопрошающая сторона утаит от нас некоторые вопросы и ответы. По забывчивости, деликатно уточнил Гений. Ну-ну, усмехнулся я про себя, вспомнив постоянные намеки карающего меча на совершенно незначительные подробности давно минувших примеров нашего с ним личного противостояния. Тех редких примеров, разумеется, в которых он верх одержал.

И в-третьих — только в-третьих, подчеркиваю во избежание всяких кривотолков — я был бесконечно благодарен Гению за предоставленную возможность как можно ближе и как можно раньше узнать о готовящейся моей дочери судьбе. Чтобы предпринять соответствующие шаги для ее предотвращения.

Первые две причины моего согласия засвидетельствовать точность изложения показаний подкидыша отошли на задний план, как только он заговорил. На очень дальний план.

Говорил он, как и действовал — компенсируя махровой самоуверенностью весьма ощутимый недостаток здравого смысла. Судя по выражению лица карающего меча, никакой нужды вбивать клин между ним и явно действующими через свою марионетку-подкидыша аналитиками больше не было. Он всегда смотрел на землю как на свою личную вотчину и воспринимал любые не согласованные с ним действия на ней как покушение на существующий исключительно у него в голове статус кво. Причем в этом вопросе деление на своих и чужих у него — как и у бывшего хранителя — тоже напрочь отсутствовало. Свидетельством чему была его давняя неприязнь к наблюдателям.

Также можно было больше не беспокоиться и о сокрытии им откровений подкидыша. Нашему движению не понаслышке было известно, что для достижения своих целей карающий меч вступал, не задумываясь, во временный союз с кем угодно — и на протяжении оговоренного срока строго придерживался и духа его, и буквы. Примером чему служили и тот же конфликт с наблюдателями, и относительно недавнее его взаимодействие с Гением по определению целей аналитиков.

Теперь же, когда последние были озвучены, я и сам готов был не соглашаться, а настаивать на союзе с кем угодно, кто захотел бы — и смог — положить им конец. Желательно вместе с носителями этих целей и предпочтительно навсегда.

Я никогда не испытывал никаких иллюзий в отношении низости и лицемерия правящего течения, но они оказались воистину беспредельны.

Сколько копий и с каким фанатичным жаром сломали светлоликие с незапамятных времен, обвиняя наших последователей в презрительном и жестоком отношении к людям — после чего решили открыто превратить их в свою кормовую базу.

Как громогласно кичились они своим милосердным вниманием к сирым и убогим, называя наши поиски ярких индивидуальностей нарушением ими же установленных правил игры — после чего решили одним махом завладеть всеми самыми выдающимися существами на земле.

С какой брезгливостью морщились они при упоминании выбора, предоставляемого нами людям, называя его искушением и прозрачно намекая на происхождение из оного человеческой коррупции — после чего решили поманить те самые выдающиеся существа на земле привилегиями особо к себе приближенных и полной властью над своими прежними сирыми и убогими любимцами.

Они решили превратить их в своих наместников на ускользающей из-под их влияния земле.

В рьяных исполнителей своей теряющей поддержку даже в их собственных рядах воли.

В бездумное орудие вызывающего все большее сопротивление подавления любого инакомыслия.

Они решили превратить в своих марионеток и потомков наших единомышленников.

Они решили превратить в подобие сидящего передо мной и уже изуродованного подкидыша мою дочь.

Разумеется, я был в ней уверен.

Я уже почти не сомневался даже в юном мыслителе.

И пожелал бы попытавшимся переформатировать их сознание успехов — если бы не одно «Но». Я собственными глазами видел, как работает машина пропаганды светлых — под ее прессом даже куда более закаленная Марина не всегда устоять могла.

Пора было возвращаться к Гению. И официально оформлять создание нашего тройственного союза. Причина его обеспокоенности изысканиями аналитиков была мне не совсем понятна — о каком еще смещении равновесия можно говорить при и так уже абсолютном доминировании светлых? — но защита моей дочери от последнего требовала не только всех доступных сил и средств, но и безгранично изобретательного ума, их направляющего.

Изобретать и направлять Гений начал заранее — на подручных, так сказать, объектах.

К моменту встречи с карающим мечом я был убежден в том, что он сымпровизировал захват подкидыша в заложники — и не только из-за беспрецедентной срочности вызова Гения. По моему прибытию легендарная велеречивость к нему не вернулась. Краткими, отрывистыми фразами введя меня в курс дела, он сделал мне свое предложение и, едва дождавшись моего ответного кивка и нетерпеливо отмахнувшись от изъявлений благодарности, резко скомандовал: «К тренировочному павильону службы внешней охраны!».

Где я тут же и оказался. Потеряв от изумления дар речи. И даже опередив на пару минут карающий меч. Чье раздражение этим фактом избавило меня от каких бы то ни было объяснений. Которых у меня просто не было.

Присоединились мы с ним к Гению точно также. Пока он вел мысленные дебаты — судя по горящему взору, опять свою свору дрессировал — я сообщил Гению об окончании дознания и получил от него не менее краткое указание немедленно возвращаться.

О необходимости физического контакта с сопровождаемым он напомнил мне в самый последний момент. В результате я успел дотянуться всего лишь до руки карающего меча. Но даже от этого совершенно невинного прикосновения тот так вздрогнул, что мне уже совсем не терпелось побыстрее закончить переговоры и выяснить у Гения природу столь полезного приема и — главное — работает ли он на земле.

Переговоры, однако, затянулись.

Оказалось, что откровения подкидыша были нужны Гению лишь для подтверждения его собственного, давно сложившегося и безукоризненно точного представления о закулисной возне у светлых.

Это меня не удивило.

Так же, как и его глубокое понимание сущности карающего меча — залоснившегося довольством, когда ему отвели обеспечение связи нашего союза с землей. Лишь бы здесь со своими импровизациями под ногами не путался — осталось за кадром просьбы Гения.

Приятно не удивило меня признание Гением моих скромных способностей — только так можно было трактовать его предложение мне стать первым в истории представителем нашего течения в официальной, пусть и вновь образованной, структурной единице светлых. И перенести наше сопротивление в глубь их территории и в самую гущу их рядов — этот аспект также остался между нами. Зато крайне неприятным сюрпризом оказалось для меня присутствие на этих переговорах обоих родителей юного мыслителя. Еще меньшее понимание встретило у меня явное намерение Гения предоставить им место в своих планах — причем, явно не второстепенное.