Ангел-мечтатель (СИ)

Глава 20.10

— Ну как? — оживленно обратился ко мне он, как только я устроился за своим столом, нарочито игнорируя подозрительно косящихся на меня карающий меч и горе-хранителя. — Разнится ли то, что Вы увидели, с Вашими прежними представлениями о делах давно минувших дней?

— Радикально, — буркнув я, собираясь с мыслями.

— Но я чувствую, — продемонстрировал он свою безошибочную интуицию, — что у Вас остались — или появились — некие сомнения.

— Гений! — отбросив ухищрения, постарался я взять самый ровный, самый непредвзятый тон. — Заранее приношу извинения за чрезмерную, возможно, прямоту, но это Вы руководили мятежом?

— Мой дорогой Макс! — с готовностью подхватил он мой тон. — Вы нередко корите меня за излишнюю загадочность, но зачастую я просто не могу обойтись без нее. Вот, например, сейчас: восстанием руководил я, а не Гений.

— А Вы кто? — заподозрил я неладное то ли со своим слухом, то ли с головой — после одного из ответных ударов карающего меча.

— Я — все сразу, — всеобъемлюще ответил мне любитель шарад. — Давайте скажем так: чудаковатый, витающий в облаках увалень по имени Гений появился уже после восстания — и прекрасно устроил нашу башню, дав ей возможность сместить акценты в своей истории для сохранения комфортной, лицеприятной атмосферы.

— Почему Вы ушли? — послал я очередные загадки вслед за ухищрениями. — Ведь это была последняя схватка! Их оказалось слишком много?

— О нет! — решительно возразил он мне. — Это была вовсе не последняя схватка! И еще раз нет — к сожалению, мы проиграли не потому, что их было слишком много.

— Вы не ответили на первый вопрос, — сухо напомнил ему я.

— Я ушел, чтобы вернуться, — опять погрузился он в словесный лабиринт. — И, возможно, хорошо, что в тот момент меня там не оказалось, иначе все могло бы пойти другим путем — хотя сослагательное наклонение в прошлом не живет.

— Не надо! — остановил я его — у меня уже даже в его отсутствие голова кружилась. — Я хочу просто узнать, как там все закончилось.

— А там тогда ничего не закончилось, — удивленно возразил он мне, и, почувствовав, очевидно, всплеск моего нетерпения, продолжил: — Хорошо. Но хочу напомнить Вам, что Вы уже заметили существенные расхождения между официальной и реальной версией событий — дальше они будут только усиливаться. Вы уверены, что готовы к крайне неудобной, крайне остроугольной — как заноза — истине?

— Я справлюсь, — заверил я его.

— Хорошо, — повторил он со вздохом. — Тогда смотрите.

После первой же сцены я понял, что слегка погорячился, говоря о своей способности спокойно воспринять любую информацию. И испытал глубочайшую признательность к Гению, который на сей раз не разворачивал передо мной всю череду событий одно за другим, а делал между ними перерывы — давая мне шанс … нет, не осознать увиденное, для этого требовалось намного больше времени — собраться с силами перед следующим откровением. И всякий раз мне едва хватало этих сил.

Гений ни на йоту не покривил душой, говоря, что та схватка вовсе не была последней — ее просто не случилось.

Мой глава пошел на сделку со светлоликими, чтобы не дать ей случиться.

Мой глава воспользовался отсутствием Гения — или кем он тогда был — чтобы нанести сопротивлению удар в спину.

Мой глава лишил его участников возможности забрать с собой — идя на дно — столько светлых головорезов, сколько успеют.

Мой глава сдался на милость даже не победившим в честном бою, а всего лишь исходящей от них угрозе.

Мой глава отдал во власть светлых всю нашу цитадель. И затем стоял среди них, бесстрастно наблюдая за пытками людей, у которых — в отличие от него — оказалось достаточно достоинства, чтобы не подчиниться этой власти.

И даже проглотил, не поморщившись, свое собственное похищение — как будто он стал вещью, разменной монетой, годной лишь для приобретения нужного товара.

Так вот каким образом незапятнанно светлоликие приобщились к инвертации!

Он по своей собственной инициативе донес им на того четвертого Неприкасаемого, который всего лишь хотел освободить своего искалеченного товарища, не представляющего для них больше никакой опасности.

Он удовольствовался их обещанием — обещанием светлых! — что похитителя отпустят.

Он дал им шанс посмотреть, как работает распылитель — и без единого слова возражения поставил и его им на службу.

Он собственноручно провел своего искалеченного бывшего соратника в нашу цитадель — через оставшийся открытым проход на его уровень — и превратил его там в пищу для ненасытных каннибалов.

Гений не только делал перерывы между этими немыслимыми сценами — иногда он останавливал их, чтобы дать мне необходимые пояснения. Так он показал мне, как объект неудачного похищения стал калекой — о чем мой глава, вне всякого сомнения, прекрасно знал.

И он пошел на одно предательство за другим — по его словам — ради сохранения нашей цитадели. Только в каком виде? Уродца, которого светлые господа держат на задворках? Ему оставлена самая грязная работа, ему бросают — издали, чтобы не испачкаться — объедки с господского стола, ему отведена роль дичи на их охоте, ему даже иногда позволено предстать перед ними для потехи. Но самое главное — он служит лишь контрастом, фоном, на котором еще ярче блистает их великолепие.

Я не очень понимал, как смог Гений остаться в этом месте.

Еще меньше я понимал, как сам смогу теперь там остаться.

В сложившихся обстоятельствах единственным выходом для меня была эмиграция на землю, поближе к моей дочери, чтобы предоставить ей должную помощь и защиту.

И этого выхода меня лишили, причем, совместными усилиями светлоликих и нашей цитадели — еще при первом чтении контракта, определяющего условия работы в новом отделе, я заметил в нем руку наших специалистов.

Более того, этого выхода меня лишили именно сейчас — когда мой … нет, больше не мой глава, ничему не наученный даже своим собственным опытом, заключил очередное безумное соглашение с правящим течением по разделу сфер влияния именно в том месте, где находится моя дочь — как будто его, с позволения сказать, партнеры не показали ему уже многократно, что никогда и ни с кем не собираются делиться своей властью. После всего, что я сегодня увидел, у меня не оставалось и тени сомнения, что для достижения своих целей любая из сторон так называемого партнерства пожертвует и моей дочерью, и кем угодно, не задумавшись ни на секунду.

На меня накатила паника — настолько незнакомая мне, что я даже не сразу понял, отчего у меня задрожали пальцы и сделалось прерывистым дыхание.

Гений — со всей своей тонкой чуткостью — тут же это заметил.

— Вы в порядке? — не стал дожидаться он следующего дня, оставляя меня наедине с крайне мрачными мыслями.

— Да, — из автоматической вежливости соврал я.

— Возможно, теперь Вы немного иначе смотрите на тех, кто делит с Вами все тяготы нашей миссии? — вернулся он к своей столь недавней и, одновременно, столь далекой просьбе. — Смею предположить, что многие действия нашей башни не вызвали у Вас особого расположения — они испытывают те же чувства по отношению к своей, хотя еще и не все прошли через то горнило, которое выдержали сегодня Вы. И у них, я уверен, уже возник тот же вопрос, что и у Вас.

— Какой? — сделалось мне интересно, на каком из множества моих остановил он свое внимание.

— Зачем мы здесь? — не стал он томить меня в нетерпении.

— Я бы скорее сказал — что мы можем здесь сделать? — поправил его я, подводя к мысли о повторном визите на землю — во время которого инициатором невозврата стану я, и ни у кого не найдется подходящих слов, чтобы переубедить меня.

— Какой верный вопрос — вернее, половина его, — наполнился его голос несомненным одобрением. — Но чтобы ответить на него, мне опять придется прибегнуть к аллегории — Вы позволите?

— Я справ … — чуть было не ответил я, но вовремя прикусил язык — второй оглушительный удар по самооценке мне отнюдь не импонировал. — Конечно.

— Как выглядит знак бесконечности? — оглушил он меня немного иначе — так, что перед моим мысленным взором вспыхнула лежащая на боку восьмерка.

— Точно! — торжественно зазвенело одобрение в его голосе. — А такой Вам знаком?

В мое сознание, рядом с уже установившейся там восьмеркой, вплыл знаменитый знак единства противоположностей — круг, разделенный волнистой линией и окрашенный в белый цвет с одной ее стороны и в черный — с другой.

— Синь и янь, — все еще недоумевал я.

— Как же приятно вести разговор со знающим собеседником! — рассыпалось его одобрение звонким стаккато. — А что между ними общего?

— Не знаю … — задумался я, вглядываясь в совершенно непохожие фигуры. — Разве что могу предположить, что противоположности вечны в своем единстве?

— Удивительно глубокое замечание! — чуть не сорвался у него голос. — А давайте я их немного трансформирую?

Не дожидаясь моего ответа, восьмерка исчезла из моего сознания, а двухцветный круг начал вытягиваться по горизонтали, словно кто-то взялся обеими руками за его крайние точки и потянул в разные стороны. Круг удлинялся, превратился в овал, который становился все тоньше, в его центре появилась перемычка, она углубилась — и вдруг овал лопнул с громким чмоком, две его разорвавшиеся части тут же скатились, как ртуть, в окружности — белую и черную — которые отскочили друг от друга и вернулись назад, соединившись в одной точке и образовав ту самую, только двухцветную восьмерку.

— Что это? — ошалело помотал я головой.

— Это — то, где мы сейчас находимся, — добавил Гений звуковую шараду к зрительной. — А это, — слева от восьмерки появился исходный круг, — где мы когда-то были. И это же, — появился еще один круг справа от восьмерки, — где мы должны оказаться — и как можно скорее.

— Вы хотите объединить нас со светлыми?! — задохнулся я, изо всех сил надеясь, что ошибся в разгадке.