Ангел-мечтатель (СИ)

Глава 15.18

— Что это было? — хрипло выдохнул я — пришлось горло прочистить.

— Это Винни, — ответила Татьяна, тоже слегка отдуваясь. — Только не Винни. Это он на земле такой.

Что-то я не помню ничего подобного во время нашей короткой вылазки на землю.

Когда это он успел другое обличье ей продемонстрировать?

Макс, правда, говорил, что они облики, как перчатки, меняют …

И почему только ей?

Макс еще говорил, что они облики под потребности людей подбирают …

Ему, что, новой мишени мало — он и старую решил все также под прицелом держать?

Оказалось, все это я не только подумал.

— Да он мне уже давно обещал свой земной образ показать, — затарахтела Татьяна еще быстрее. — Тот, в котором он тогда, в самом начале, на ней был. Чтобы я ему имя придумала. Он говорит, что это он такой настоящий.

— Придумала? — непонятно откуда выскочил абсолютно неважный сейчас вопрос.

— Люк, — неловко пожала плечами Татьяна. — Только я не придумала — мне это имя как-то сразу на ум пришло, словно мне его кто-то подсказал.

Я догадываюсь, кто.

Вот только не надо мне здесь, отцы-архангелы, уже не на вестника, а на самого, что ни есть, предвестника апокалипсиса намекать!

Я уже и так впечатлился.

Так, ни на одной разминке я больше против него не выхожу.

Если он меня в тонкий блин раскатал со своими короткими руками-ногами и внушительным пузом, то что будет, если он случайно свою истинную личину явит?

Или не случайно.

А вот на такой поединок со Стасом вместо меня и один на один я бы с удовольствием посмотрел.

Только не из резерва, а с галерки.

Минуточку! — с трудом оторвался я от упоительного зрелища, с таким перевоплощением я же вполне могу попробовать …

— А я тебе о чем уже столько времени твержу? — подхватила мою мысль Татьяна. — У них же там явно камеры стоят — фиксируют лица и сопоставляют их с черным списком. А если ты им не свое, а другое предъявишь — как они узнают, что это ты? Хорошо еще, что они до отпечатков пальцев не додумались, — хитро усмехнулась она, — тут никакая иллюзия не помогла бы.

— Давай, рассказывай, как ты это делаешь, — мгновенно настроился я на деловой лад.

Но сколько ни объясняла мне Татьяна, что нужно представить себе искомый образ, как в зеркале, и просто убедить себя, что видишь свое собственное отражение в нем, пришлось признать, что … нет, не Макс, а я был прав — в том, что воображение у меня явно уступило пальму первенства находчивости.

Всякий раз я автоматически начинал следовать инструкции Макса о последовательном копировании отдельных фрагментов воображаемой внешности — чтоб его все собратья побрали за такую детальную инструкцию!

В результате у меня постоянно получался некий гибрид — в котором все еще отчетливо просматривались мои черты.

— Я ничего не понимаю! — топнула, наконец, ногой Татьяна. — Ты же сам мне говорил, что в невидимости представляешь себя прозрачным стеклом, а в инвертации сворачиваешь его в шар. Так вообрази, что нужный образ нарисован точно на таком же стекле, и оберни его вокруг себя, как … я не знаю, маску или костюм маскировочный!

А раньше нельзя было так сказать?

Методы маскировки я на земле освоил, когда ее там еще и в проекте не было — они уже моей второй натурой стали!

Первой у меня получилась Татьяна.

Еще бы — ее облик я знал лучше любого другого, и он до сих пор не переставал меня впечатлять.

Оригинал тщательно осмотрел мое творение — со всех сторон и скептически морща нос — и, наконец, кивнул, признав результат осмотра удовлетворительным.

Можно подумать, она лучше меня знает, как выглядит.

Особенно, после перехода с земли.

Затем я попробовал себя на Тоше — на ком еще совершенствоваться, как не на собственном подмастерье!

С ним я, конечно, уже давно не виделся, но забыть эту нахальную рыжую физиономию, вечно приклеенную к экрану компьютера, было просто невозможно.

Мне даже зеркало представлять не понадобилось — я просто вспомнил наши видео-сессии уже отсюда.

Татьяне созданная мной копия тоже, по всей видимости, какие-то напоминания навеяла — она одобрила ее, сжав губы, но все же под конец осмотра прыснула.

Отлично, вот именно в таком виде я и раскрою ему глаза на то невероятное везение, когда он заполучил меня в наставники — пусть думает, что это с ним его совесть говорит.

Чтобы не отвлекал больше в самый неподходящий момент!

Затем я хотел было перевоплотиться в Игоря, но вовремя остановился.

Этот образ у меня уж точно получится — зря я, что ли, все последнее время ежедневно этого паршивца на экране созерцал — но Татьяна же рассматривать меня не будет, она на шею сразу бросится!

И хотя я в целом, конечно, не против, но все же предпочитаю, чтобы она обнималась со мной в моем собственном облике.

Лучше обойтись менее впечатляющими образами.

У меня получился и Стас, и Макс, и даже бледная немочь: за последнее время чрезмерно тесного общения — не говоря уже о ближних боях на разминке — их физиономии мне уже так примелькались, что я с первого раза в образ каждого втиснулся.

Особенно хорошо последний получился — Татьяна даже шикнула, что нечего экспериментировать с одновременным переходом в другой образ и невидимость.

О, спасибо за идею!

Я попробовал скомбинировать Стаса и Макса — она опять не оценила.

А вот мысль поупражняться на темном хамелеоне я отверг сразу.

Его пузатый облик мне, конечно, совсем неплохо знаком, но вдруг он сам собой в другой, устрашающий, превратится?

Мне на переговорах с целителями расположение к себе внушать нужно, а не животный ужас.

Да и хватит уже совершенствовать приобретенный навык — пора переходить к его тестированию.

Из целителей я никого, хоть убей, не помню.

Татьяна с моим подмастерьем мне проникнуть к ним не помогут — у них сейчас нет ни одной причины являться в административное здание.

У Стаса, Макса и бледной немочи — так же, как и у меня — есть доступ только к своим.

Можно, конечно, попробовать к внештатникам на блок-посту присмотреться, как следует …

Нет, очень я сомневаюсь, что целители станут с любым из них мастер-классы обсуждать.

Не говоря уже про риск нарваться на других из их отдела — узнают, спросят, почему пост оставил, задержат до выяснения, а потом брата-близнеца обнаружат …

Мне в этой личине до конца своих дней оставаться — и твердить, как попугай, что я — настоящий?