Как выяснилось, опекун моей дочери счел для себя возможным поставить под угрозу безопасность моего единственного способа связи с землей только для того, чтобы я растолковал Искателю правила поведения в присутствии его светлолицей персоны — хранитель их общего правящего течения, надо понимать, перешел в видимость по первому требованию их резидента на земле.
— Угу, — дал я ему понять еще одним невнятным звуком, что готов продолжить разговор без его заносчивого посредничества.
В сознании у меня вспыхнуло лицо моей дочери — еще более оживленное и обаятельное, чем в жизни, если кому-то под силу представить себе такое.
— Угу, — сглотнул я вдох восхищения, впитывая взглядом каждую деталь этого несравненного лица.
— Кто это у вас здесь хранителям такую волю дал? — глухо, но грозно пророкотал у меня в сознании весьма схожий с реальным голос Искателя.
На этот раз я издал невнятный звук, чтобы подавить возглас удивления, плавно переходящий в ликующий вопль.
И затем еще много раз повторил его — с разной интонацией, чтобы подчеркнуть тот или иной предлагаемый Искателю аргумент.
— В первую очередь, — начал я с абсолютно востребованной в сложившихся обстоятельствах вежливости, — хочу принести свои извинения за доставленные Вам — невольно, поверьте! — неудобства …
— Я о хранителе спрашивал, — нетерпеливо перебил он меня.
— К сожалению, вынужден признать, — крайне неохотно продолжил я, — что в данной ситуации скорее соглашусь с ним — и уверяю Вас, что такие случаи можно по пальцам одной руки пересчитать. У нас действительно сложилась традиция находиться там в видимости, и сестра моей дочери, скорее всего, реагирует на непривычное присутствие.
— Мне это не мешает, — хмыкнул он. — Забавно наблюдать, как светлые грызутся.
— Забавно, — с готовностью согласился с ним я, — но рискованно. Не важно, сестра ли моей дочери убедит своего приятеля отказаться от Вашей противницы или та пожалуется на препятствия в работе — разбирательство светлых там гарантировано, в которое будут вовлечены моя дочь и Игорь.
— Интересные они ребята, — задумчиво произнес Искатель. — Спасибо за наводку.
— А Марина? — воспользовался я открывшимся поворотом в разговоре. — Ее Вам удалось …?
На этот раз все еще невнятный, но уже куда более громкий звук пришлось подавить мне самому — в моем сознании вспыхнул образ Марины, небрежно развалившейся в кресле в своем кабинете и насмешливо взирающей на меня оттуда. Ах да, это же вызов карающего меча, выдохнул я через мгновенье с облегчением, прежде чем сбросить его — уроков смирения требовали не только его физические или разговорные манеры, но и, в не меньшей степени, мысленные.
— Удалось, — правильно понял мой недосказанный вопрос Искатель, — и еще раз повторяю: ни у нее, ни у Вашей дочери ни один волосок с головы не упадет.
У меня вырвался крайне разносторонний невнятный вздох — в нем смешались и облегчение, и благодарность, и жгучий интерес к тому, что питает его столь твердую уверенность в своих словах.
— А что Вы скажете о своей противнице? — прочистил я свой мысленный голос. — Не сможет ли она доставить нам какие-то неприятности?
— Зеленая еще, — пренебрежительно фыркнул он. — И точно зубрилкой была — все старается по правилам и по книгам делать, а там умение адаптироваться к реальным условиям не прописаны.
— А знаете что? — вдруг осенила меня мысль развить свои чисто гипотетические предположения главе. — Ни в коем случае не смею давать Вам советы, но может стоит взять ее в обучение — и заодно под свой контроль? Рано или поздно светлые начнут там действовать — так пусть на их стороне будет на одного коршуна меньше, а на нашей — на одного сокола больше. У них и клюв, и когти, и крылья практически одинаковые — главное, какая рука ими управляет.
— Крылья, говорите? — мечтательно произнес он. — Крылья — это красиво. Можно попробовать — пернатые как раз по моей части.
— Особенно, если объявить ей, — бросился я развивать успех, — что Вы вовсе не являетесь ее конкурентом и Вашей основной целью является, к примеру, моя дочь. Гений как-то обмолвился, что для ее опекуна она представляет не меньшую ценность, чем его собственная наследница — ничуть не сомневаясь в его словах, можно будет заодно и это предположение проверить, и если это действительно так, мы лишим его стимула попытаться устранить Вас с земли.
На этом наш разговор закончился — на Искателя упоминание Гения произвело, по всей видимости, должное впечатление, а у меня в сознании образ Марины вспыхивал уже, как назойливая неоновая реклама.
Как выяснилось, кто-то из хранителей все же совершил донос на Искателя — причем, не своему непосредственному руководству, а прямо карающему мечу. Я был склонен думать, что автором доноса явился опекун моей дочери — его только что прибывшая коллега определенно еще не обладала достаточным статусом для обращения любой степени формальности к главной гончей всего правящего течения. Из чего следовало, что целью звонка опекуна моей дочери — который, судя по его совпадению во времени с вызовами карающего меча, определенно состоялся после контакта с ним — могла быть только и исключительно типично светлая мелочная месть за его так легко поддавшуюся мне подругу.
Карающему мечу я озвучил ту же версию, о которой только что договорился с Искателем — на тот случай, если первый учинит допрос опекуну моей дочери в ответ на его донос. Но эти два свежайших и практически одновременных примера вечного стремления светлоликих видеть во всем козни нашего течения вызвали во мне такое раздражение, что я — признаю, не таясь — позволил мимолетной вспышке одержать верх над доводами рассудка.
С огромным и совершенно оправданным удовольствием я указал карающему мечу на тяжеловесную неповоротливость бюрократической машины светлых, неспособной, даже во всей своей совокупности, решить одну-единственную и стандартную задачу на земле — в то время, как любой наш сотрудник, исключительно своими силами, в состоянии одновременно заниматься многими.
Карающий меч мгновенно принял охотничью стойку и потребовал весь список задач Искателя. Я упомянул мою дочь — это было совершенно естественно и сразу снимало с Искателя обвинения в так называемом браконьерстве в угодьях светлоликих — и, вновь не удержавшись, добавил добровольно возложенное им на себя шефство над очередной жертвой светлой системы образования, вновь доказавшей свою полную несостоятельность и глубочайший отрыв от жизни на земле.
Карающий меч, однако, потеряв свой начальственный пост, не лишился вместе с ним своей псиной хватки — он отмел мой последний аргумент, как объясняющий лишь самые недавние события, и вновь вернулся к задачам, поставленным Искателю перед началом его миссии. Я отметил среди них Марину — карающий меч тут же обвинил меня в усыплении его бдительности и последующем продолжении преследования ее — я решительно поставил его перед фактом того, что, в отличие от него, я имею привычку заботиться об интересующих меня людях не из корыстных побуждений.
В этот момент я, однако, спохватился — Искателю вовсе не нужны были цепные псы светлых, посланные к Марине карающим мечом исключительно в пику мне и путающиеся, в дополнение к хранительской фанатичке, у него под ногами — и сослался на авторитет Гения, абсолютно уверенного в оберегающих Марину силах на земле.
Вряд ли кого-нибудь удивит тот факт, что карающий меч немедленно потребовал их имена и местоположение и даже принялся хвастливо размахивать своей осведомленностью, предположив, что это могут быть силы Неприкасаемых. Из чего я сделал вывод, что встреча его псов с этими силами все же состоялась. Чтобы не разрушить этот хрупкий по самой своей сущности контакт, на который в значительной мере уповал Гений, я сообщил карающему мечу, что природа сил, которым доверена Марина, находится за пределами как его воображения, так и понимания.
И именно в этот момент карающий меч удивил меня по-настоящему — так, что у меня в ушах вновь зазвучали слова Гения о том, что знание истинной истории наших течений вызывает их неприятие не только в нашем.
Для начала карающий меч поинтересовался моей связью с Гением. Хочет подтверждения моей ссылке на того, мелькнуло у меня в голове, или проверяет, не только ли у него пропал контакт с ним? Как ни странно, в моем признании в таком же отсутствии связи с Гением карающий меч услышал, казалось, именно то, что хотел — и предложил передать мне доказательства участия светлоликих правителей в заговоре против земли, как только ему удастся получить буквально из первых рук.
Я вполне мог допустить, что картины, несомненно увиденные им во время встречи с Неприкасаемыми, породили в нем такое же отторжение его хозяев, которое испытал и я по отношению к главе нашего течения.
Не менее вероятно прозвучало его намерение пробраться под прикрытием инвертации на сборище светлоликих властителей — с тем, чтобы снабдить Гения самыми прямыми подтверждениями его правоты. В конце концов, меня также обязали послужить подобными глазами и ушами в офисе, в окружении одних только светлых, и стоило отдать должное карающему мечу — в смелости, не уступающей моей, хотя и временами полностью безрассудной — ему нельзя было отказать.
Но отдать эти неопровержимые улики мне?
Спрятать их в нашей цитадели?
Даже не задав мне ни единого вопроса, где именно я собираюсь держать их до возвращения Гения?
Я заподозрил участие последнего в этой комбинации — для карающего меча она была слишком сложной. Для него куда естественнее было бы перенести все услышанное из уст его светлоликих хозяев на бумагу, спрятать документ в своем логове и приказать своим псам, преданным ему и телом, и душой, позаботиться о его неприкосновенности — хотел бы я посмотреть, кто из других светлоликих решился бы брать штурмом самую натасканную единицу их течения.
Я не стал скрывать от карающего меча свои сомнения — своим ответом он вверг меня еще в более глубокий шок. Он не только разочаровался в своих хозяевах, он не только решил прямо выступить против них, он не только собирался всерьез шпионить за ними — он был готов сделать это ценой собственной жизни и именно поэтому, лучше многих других зная предстоящие ему в случае задержания пытки, после которых в его сознании не останется ни одного укромного уголка, не хотел знать абсолютно ничего о том, где я укрою собранные им улики.