Ладно, все — теперь одним прыжком к Татьяне.
Нет, опять только к границе запретной зоны.
Хорошо, тогда оттуда бегом.
К Татьяне.
Она все еще в своем батискафе застряла — судя по тому, что мы с ней до сих пор еще ни разу не поругались.
Вот как, спрашивается, мне ее оттуда вытащить, если для того, чтобы как следует помириться, нужно сначала как следует поругаться?
Она тоже хороша — видит же, что у меня ни минуты свободной нет ни на то, ни на другое, могла бы и сама навстречу мне … выйти!
Вот и в этот раз ничего не получилось.
Темный пылесос информации вмешался.
Аппетит у него разгорелся.
Чтобы убить время до конца рабочего дня и решительного разговора с Татьяной в нашем отдельном кабинете, я оттранслировал ему отчет Кисы в полном объеме.
И под конец добавил, что в архиве не обнаружилось ни малейшего свидетельства той сцены, которую он мне демонстрировал.
Так что, если он вздумал, что может запросто меня за нос водить, то пусть прямо с этого момента об этом и забудет.
Бдительность — Стас не даст соврать! — является неотъемлемой чертой всего нашего течения вообще, и моей, в особенности.
— А их там и не могло быть! — насмешливо звякнуло у меня в голове. — Ваш архив возник только после того, как у вас появилась возможность исключительно свидетельства своих побед туда складывать.
Я бы даже поаплодировал его настойчивости — если бы она не к моему носу опять примеривалась.
— Можно подумать! — со всей возможной пренебрежительностью хмыкнул я. — Если они туда тысячелетиями складываются, то что, стоящее внимания, могло быть до этого?
— До этого могло быть много чего, — задумчиво произнес он, и вдруг сменил тон. — Слушай, а можешь мне найти еще несколько отчетов?
Легко! — с готовностью взялся я за ручку.
Вот и рабочий день никак не закончится.
И Стас уже косые взгляды на меня бросает — у него же работа исключительно с движениями ассоциируется, мыслительный процесс для него — преступная праздность.
И в своем бывшем отделе вручу каждому сотруднику архива по имени — пусть мне отчет по каждому найдут и скопируют. Так и быстрее будет, и благоговение хоть какую-то пользу принесет.
И в центральном архиве тоже, если он понадобится. Хотя там после прошлого раза восторженность поуменьшилась — могут отказаться пользу приносить …
Ну и ладно — нарежу сейчас полосок бумаги — как раз время еще останется! — и буду на каждом повороте по одной между манускриптами впихивать — чтобы издалека в глаза бросались.
Заодно научу этих любителей старины в ущерб собратьям, что такое рациональная организация труда и рабочего места — мне не жалко!
Когда я начал исписывать именами третий лист бумаги, у меня закрались легкие сомнения в реализации этих планов.
Нет, я, конечно, понимаю, что ангельская жизнь стремиться в вечность, но с чего он взял, что я согласен посвятить всю эту жизнь исполнению его поручения?
А на такое и вечной жизни может не хватить.
На него всех сотрудников хранительского архива не хватит — даже если каждому по десятку имен вручить!
Да что там архива — на такой список всего хранительского отдела не хватит — даже если его в полном составе с земли отозвать!
И ведь знал же, гад, к кому с ним обратиться!
К общепризнанному эксперту в поиске нестандартных выходов из особо сложных ситуаций.
Которого до сих пор ни одна из них — даже самим отцами-архангелами созданная — еще в тупик не поставила.
К своему следующему визиту в административное здание я взял с собой только первый из стопки исписанных листов.
На нем порядка трех десятков имен было — как раз по полдюжины на каждого сотрудника хранительского архива. Для затравки хватит, а когда втянутся, объем задачи можно будет увеличить.
Но поначалу, с непривычки, это может занять у них немало времени, так что лучше все же предупредить их главу, чтобы он позволил им отложить все дела.
— Я вижу, — ответил он мне с вежливой иронией, — что Вы решили сразу подойти к своему труду с широким размахом.
— Нет, что Вы, — решительно отказался я от незаслуженного комплимента — моя это, что ли, идея? — Так — небольшой срез различных методов и подходов, — помахал я перед ним списком.
— Все, как обычно, все, как обычно, — мельком глянул он на него с вежливым смешком, и вдруг взгляд его рывком вернулся к списку, сделавшись цепким и пронзительным. — Вы позволите? — протянул он вперед руку.
Несколько раз пробежав список глазами, он поднял их на меня с совсем не вежливой решительностью.
— Я не могу разрешить Вам использовать эти материалы ни для каких исследовательских работ, — произнес он тоном, вполне соответствующим взгляду. — Они все касаются одного и того же человека — который все еще находится на земле. Если они будут переведены в публичную плоскость — даже в качестве простой иллюстрации — это может повредить как самому человеку, так и его хранителю.
Он вернул мне список с таким видом, что у меня не нашлось ни единого контраргумента.
Мне ли было не знать, что для хранителя — любого уровня — интересы подопечных превыше всего.
Понятно, отцам-архангелам ситуация показалась недостаточно сложной, и они решили довести ее до моего экспертного уровня.
Мне, что, до конца вечности над собой расти?!
А вот и нет — здесь решение поближе есть.
Выйдя из кабинета моего бывшего руководителя, я пошел по коридору, приоткрывая все двери подряд.
Да где ее носит?!
Как не нужна, так постоянно перед носом мельтешит, а как — в редчайшем случае — понадобилась …
А, вот она!
— Слушай, — скороговоркой обратился я к Анабель, — я тут немного у главы задержался, а мне еще в архиве пару документов нужно найти. Сможешь помочь? Только если у тебя время, конечно, есть — я не настаиваю.
Понятное дело, у нее полно свободного времени — пока Франсуа обучение не закончит!
— Только ты там сама, ладно? — поблагодарив Анабель, добавил я. — А то я в прошлый раз заметил, что у них у всех работы — выше крыши. Не хотелось бы кого-то под разнос подвести.
Ну вот, отцы-архангелы, сколько раз уже повторять можно, что нет для меня безвыходных ситуаций!
Еле дожил до следующего визита в административное здание.
Вот как, спрашивается, работать, если по пять раз в день экран замирает и в голове, как заигранная пластинка, один и тот же вопрос звучит?
У меня от постоянных повторов: «Я работаю над этим» мозоль на языке образовалась!
И не надо мне здесь, что я эту фразу не вслух произносил — мозоль в мозгах лучше, что ли?
Анабель ждала меня прямо у двери кабинета моего бывшего руководителя.
С пачкой документов в руках.
И поджатыми губами.
А нельзя было потерпеть, пока я с руководством переговорю?
Мне теперь к нему с этой пачкой в руках вваливаться?
После того, как он категорически запретил мне даже прикасаться к ним?
— Ты не сказал мне, — медленно проговорила Анабель, не сводя с меня пристального взгляда, — что все это — материалы по одному и тому же человеку. Зачем они тебе?
— Так я же монографию пишу, — широко раскрыл глаза я, — по сравнительной характеристике стилей работы, принятых в нашем отделе. Ты не знала?
— Ты также забыл упомянуть, — продолжила она так, словно я и звука не издал, — что в силу нынешнего положения этого человека, никакие материалы по нему не могут находиться в открытом доступе.
— Никаких проблем! — пожал я плечами. — Я не буду их цитировать, я не буду на них ссылаться, я даже упоминать их не буду. Они лично мне нужны — для полной картины.
Некоторое время Анабель смотрела на меня, словно взвешивая каждое мое слово.
— Ну что же, тебе полная картина, пожалуй, не помешает, — приняла она, наконец, решение. — Я дам тебе их просмотреть — только здесь, только при мне и никаких заметок.
Я согласно кивнул и отошел за ней к окну, вызвав на ходу темного гения.
— Нашел, — коротко бросил я ему. — Пока только часть.
— Давай чуть позже, — отозвался он с досадой и как будто издалека.
— Нет, — резко оборвал я его — то каждый час пристает, а то попозже! — Мне их не дают, только ознакомиться разрешили. Так что — или сейчас, или никогда. Принимай.
Я действительно лишь пробегал глазами каждый отчет — но так, чтобы в нем каждая запятая оттранслировалась.
Вчитываться мне было некогда.
— Узнал? — снова уставилась на меня Анабель, когда я вернул ей последний лист.
Я вопросительно вскинул бровь.
Общего во всех этих отчетах было только то, что человек в каждом из них был крайне проблемный, и хранителю, в конечном счете, приходилось от него отказываться.
Иногда до, а иногда и после срока пребывания человека на земле.
И окончание этого срока во многих случаях было неестественным.
— Марина, — снова подала голос Анабель.
Отцы-архангелы, это не я произнес! — чуть не расхохотался я.
Ну вот, все стало на свои места — чья еще земная летопись могла интересовать темного рыцаря?