Тьфу, я же ему так и не объяснил, как он работает! А потом мы на прямую линию переключились. Но все равно, мог бы и меня спросить!
— И тебе привет! — скопировал я непоколебимо приветливый голос темного светила. — А почему ты интересуешься?
— Ты мне тут не заливай! — К шипению в ее голосе добавился свист закипевшего чайника. — Он тебе уже свой компьютер предоставил, что ты отдариваешься? Нечего землю на … бусы менять!
— Я бы не назвал его устройство бусами, — совершенно искренне на этот раз обиделся я. — и ничего он мне не предоставил. Просто я за справедливость. А ты?
— За справедливость?! — сорвался у нее голос.
— Ну, конечно, — вернулся я к самому дружелюбному тону. — Там у всех наших есть связь с нами — кроме него. Это честно?
— Не вешай мне лапшу на уши, я сказала! — вернулась она к своей обычной манере хлестать слушателя словами. — Я уже прекрасно знаю, что вы без всякой техники общаться можете!
— Так я же и говорю — справедливость! — с удовольствием подхватил я. — Ты столько возмущалась, что людям слово не дают, так вот тебе — средство! Высказывайся, сколько хочешь и когда хочешь … ответственным лицам.
— Ты купил телефон этому … лицу, — вдруг пропали в ее голосе все высокие частоты, — чтобы он мне звонил? Это он тебя просил?
— Да какая разница! — ушел я от ответа. — И ты права — лучше, чтобы ты подождала его звонка — у него дел выше крыши.
— Ну, ты …! — оборвала связь Марина.
Я рассмеялся. Вот я всегда говорил, что техника — это великое дело: с ее помощью, на расстоянии, я тоже готов в укрощении Марины поучаствовать. В качестве заместителя темного светила.
А потом я рассмеялся еще раз. Я понял, почему чудо-устройство такой упрощенный вид на земле приобрело! Дело в несовершенстве самой земли — так во время видео звонка в месте с хорошим сигналом связь отличная, а с плохим — и картинка виснет, и звук пропадает. Вот поэтому земной телефон к нам, наверх, работает, а чудо-машинка сверху на землю, где мысленная связь не развита — никак.
Ну вот, не такой уж запутанной задачка темного светила оказалась! Справившись с ней, я и накопившиеся текущие дела быстро перещелкал — как те мелкие вопросы, из которых длинный список составляется, но времени каждый отнимает немного.
У меня даже пару часов осталось до следующего совещания. Я их, как на иголках, провел — не терпелось услышать оценку моего решения.
— Вы знаете, мой дорогой Тоша, — мечтательно отозвалось у меня в голове после моего доклада, — теперь я уже уверен, что в самом ближайшем будущем Вы смогли бы практически в одиночку противостоять вашему аналитическому отделу.
— Так что, правильно угадал? — расплылся я в довольной усмешке — он все равно не увидит.
— Один вопрос почти, еще один — частично, — ответил он с одобрительным смешком, — и Вы совершенно верно изменили порядок вопросов.
По-моему, он не очень высокого мнения о нашем аналитическом отделе.
— Где я ошибся? — сдержанно поинтересовался я.
— Вы напрасно расстраиваетесь, — угадал он мое разочарование. — Вы искали ответы в той системе координат, которая принята в вашей башне, и — автоматически и бессознательно — подгоняли их под нее. И то, что Вы смогли уловить хотя бы отдельные элементы истины, которая находится за ее пределами, говорит о многом.
— А можно поконкретнее, насчет элементов? — категорически отказался я от философствования, которым меня Макс вечно до отрыжки пичкал.
— Давайте поступим так, — с готовностью перешел он на деловой тон, — я дам Вам ответы на те вопросы, как очевидец событий. И еще раз повторю: Вы вовсе не обязаны верить мне на слово — более того, я позволю себе настаивать на том, чтобы Вы сверили мои слова с вашими источниками.
— И как, простите, я до них отсюда доберусь? — поймал я его на неверной оценке ситуации.
— Абсолютно справедливое замечание! — признал он мою правоту. — Но главное, что у Вас появилось такое желание. Что же до способов его реализации, я думаю, мы сможем что-нибудь придумать — некоторые из наших дорогих соратников уже работают с архивами.
— Я проверю, — пообещал я ему, и вдруг понял, что говорю совершенно серьезно.
— Отлично! — с удовлетворением подвел он черту под затянувшимся вступлением. — Итак, к вопросам — и именно в предложенном Вами порядке. Сканеры были созданы для общения с тем миром, в котором Вы находитесь. Поскольку все остальные каналы взаимодействия с ним были плотно заблокированы. Сканеры были действительно переданы в вашу башню нами, но это был вынужденный шаг — в обмен на … нечто очень важное. Людям сканеры не передавал никто — но, как я уже отмечал, однажды возникшая мысль никогда не исчезает и — рано или поздно — находит свое воплощение. Так что ваши машинки — это целиком и полностью плод человеческого мышления. Что же до их скромности, то с некоторых пор полет мысли во всех наших окрестностях либо контролировся, либо подавлялся.
Вот спасибо — уж ответил, так ответил! Это поэтому он эти вопросы самыми важными назвал? С виду ничего особенного, а каждый сотней новых выстреливает, чтобы мозг не расслаблялся.
— И еще одно, — не дал он мне даже начать озвучивать их, — это чрезвычайно важно. Вы упомянули перемычки — позвольте еще раз уверить Вас: абсолютно все и в нашем сообществе, и вокруг него создано нашей башней. В том числе и перемычки — они также были переданы вам, причем без ведома автора. Это потом уже у вас превратили их из средства общения в сеть, паутиной опутавшую обе наши башни, с управляющим центром и жестким контролем над всеми исходящими из него линиями. Кроме перемычек между ними, неподвластных центру. И как бы ни уродовала ваша башня все наши изобретения, права на них она не получит никогда.
Я только поморщился — что еще можно услышать от темного, даже умнейшего из них? — и в голове у меня замелькали примеры элементов уклада нашего сообщества, на которые наше течение не то, что никогда не претендовало, но даже всегда подчеркивало их темное происхождение.
— Значит, вы все вокруг придумали, да? — прищурился я.
— Да, — для разнообразия коротко ответил он.
— И блоки?
— Да.
— И копание в мозгах?
— Да.
— И чистку памяти?
— Да.
— И распылитель?
— Да.
— Зачем?!
— Опять очень правильный вопрос, — устал он от краткости. — Однажды я тоже задал его себе — и перестал что-либо создавать. Изобретение само по себе не является ни добром, ни злом — оно становится тем или иным в зависимости от того, в какие руки попадает. Кстати, из всего перечисленного Вами, внушение не является — в полном смысле этого слова — нашим изобретением. Оно всегда было прерогативой Творца — как, Вы думаете, он жизнь в обитателей миров вдыхает? Но дальнейшее воздействие на их сознание находилось под строжайшим запретом, который действительно был нарушен в нашей башне — единожды, в порядке исключения и из самых благих побуждений. А вот ваша сочла это прецедентом и поставила его на поток. В ответ нам пришлось создать блоки.
— А чистка памяти? — процедил я сквозь зубы, вспомнив Татьяну.
— А это ваша модификация наших фильтров, — также резко отреагировал он.
— Чего? — не понял я: то ли разнобой в терминах случился, то ли у темных этих наработок вообще не сосчитать.
— Блоки полностью перекрывают доступ к сознанию, — объяснил он, взяв себя в руки, — что, несомненно, вызывает подозрения. В то время, как фильтр оставляет его открытым, временно подавляя лишь те его части, которые не следует выставлять на всеобщее обозрение. Столкнувшись с обоими, ваша башня не стала разбираться, как преодолеть блок — взяв за основу принцип фильтра, она просто сплющила все сознание и затем ввела это уродство в повсеместную практику. Частично — у наших неофитов, полностью — у неподдающихся внушению.
— Распылитель тоже мы в орудие убийства превратили? — съерничал я — слава Владыке, в этом вопросе никаких личных воспоминаний не было.
— Массового — да, — без малейшей запинки ответил мой мысленный собеседник. — Аннигиляция была создана как однократный акт милосердия — как тот самый кинжал, прекращающий мучения смертельно раненого.
— Милосердия?! — задохнулся я.
— Вечное существование оболочки, когда-то полной жизни и теперь напрочь лишенной ее … — медленно, с остановками проговорил он. — Это очень тяжелый выбор, который при любом исходе навсегда оставляет шрам … Но ваша башня, — встряхнулся он, — увидела большое практическое будущее у этого изобретения и даже оставила его нам. Так что, да — мы являемся авторами орудия высшей меры. И ее исполнителями.
— Но решение же не вы принимаете? — вырвалось у меня против воли.
— Судью не любят, палача ненавидят, — усмехнулся он. — Кстати, в Вашем списке не было инвертации. Это тоже мое изобретение. Личное — созданное всего лишь для беспрепятственной прогулки между нашими башнями. Я и сейчас им только для этого пользуюсь — эта территория всегда была мне очень дорога, но ее доступная для нас часть все время уменьшалась. И я сам отдал свое открытие вашей башне, — предварил он мой следующий вопрос, — в обмен на одного из руководителей нашей. Захваченного отделом нашего дорогого Стаса на том самом крохотном пятачке, оставленном нам вокруг нашей башни.
Я вдруг заметил, что у меня дрожат руки. Очень мелко и, похоже, давно — на протяжении этих откровений у меня то и дело картины перед глазами вставали.