Хризолит и Бирюза

Глава XXXII

Ритмичные толчки создавали круговорот мелких искр во мне, нарушая тишину. Хватаясь за плечи, я старалась ощутить его ближе, прильнуть всем телом, двигаться в такт ему. Мы поймали некую связь, как мне казалось. Я начала слышать не только себя, но и его вздохи, дыхание, что дразнило меня еще больше. Мои поцелуи также покрывали его шею и подбородок, иногда я не могла себя сдерживать и принималась оставлять след от зубов на его коже.

В какой-то момент, мужчина решил лишить меня такой привилегии и перевернул на живот, оказавшись позади. Положив подушку под бедра, он притянул меня к себе и начал медленно, издеваясь, входить, но не делать это до конца.

Глубинные звуки не прекращали демонстрировать ему мое нескрываемое отношение к его действиям, и в момент, когда я уже была на пике наигранного недовольства, он заполнил меня полностью и до конца, от чего я одарила благодарным стоном простынь подо мной.

Незнакомец мягко и плавно гладил меня по ногам, бедрам, спине, вдоль позвоночника и ни на секунду не давал мне задуматься о чем-то постороннем, кроме его члена во мне. Когда он медленно опускался к моей спине, целуя лопатки, я поднималась на локтях в стремлении почувствовать его тело своей спиной.

Запах алкоголя все еще витал в воздухе, но его максимально перебивали запахи разгоряченных тел и секса. Дыхание мужчины у моего уха и легкие покусывания были началом моего конца в этом этюде двух возбужденных до сумасшествия людей. Крики становились громче, толчки все глубже.

В последние мгновения этой вечности, человек за моей спиной обхватил меня за талию и прижался с таким чувственным отчаянием, словно давно желал этой близости, будто ему было что сказать, и он передал это таким образом.

Тело кололо на кончиках пальцев, волны мурашек бегали точечно от каждого остаточного возбуждения. Я ощущала под собой влажные одеяла и простыни, но я не могла пошевелиться, оставаясь лежать поперек кровати, пока мужчина играючи касался кончиками пальцев моей спины до ягодиц, наслаждаясь тем видом, который мне был неподвластен.

Мы пролежали так, мне казалось, минут семь.

Он держал меня одной рукой за талию и, уткнувшись носом в мою спину, не отпускал. Второй водил по бедрам, словно расслабляя предшествующее напряжение.

Я чувствовала, как тепло его рук растекается по моему телу, наполняя каждую клеточку живительным светом. В тот момент мир вокруг потерял свою значимость, и всё, что имело значение, заключалось в этом звуковом шепоте, в этих лёгких касаниях, которые вроде успокаивали во мне сворачивающийся клубок внизу живота, а вроде требовали продолжения.

Сердце билось ритмично, подстраиваясь под его нежные прикосновения. Я зажмурилась, пытаясь углубиться в это состояние безвременья. Голова была пустая и мне стало все равно на то, кто лежит сейчас рядом со мной и по какой причине он выбрал именно меня.

Моя рука нащупала ленту в попытке стянуть её, но крепкая ладонь мгновенно перехватила запястье.

Незнакомец вскочил с кровати и принялся поспешно собирать свои вещи, словно внезапное озарение — память о том, что он задержался, — настигло его и заставило торопиться.

Последнее, что он оставил мне, — протяжный, мягкий поцелуй в щеку, витающий ароматом чужого алкоголя. Я потянулась за ним, жаждя продлить мгновение, но мужчина был твёрд в своём намерении уйти: он легко, почти ласково, оттолкнул меня носом, лишив возможности удержать его.

В последнюю секунду, собрав остатки сил, я сорвала с глаз повязку. Но всё, что успела увидеть, — закрывающуюся дверь этой ночной комнаты. И только звёзды, мерцающие в темноте, остались свидетелями волшебства, что длилось всего лишь пятнадцать минут и растворилось вместе с ним.

Ночь я провела в своей комнате, достав из закромки свои последние силы выйти из той спальни. Я не стала одеваться и прошлась по коридору в чем мать родила. В коридорных часах с медными гирями я разглядела время: без пятнадцати три.

В душе поднялся странный диссонанс. Время показалось обманчиво коротким, словно пролетело в одно мгновение. Но тело — ломкое и усталое — свидетельствовало, что я прожила целую вечность. Два с половиной часа в той спальне растянулись в моём сознании, как годы.

Уже не сопротивляясь, я рухнула в свои мягкие одеяла и провалилась в сон — тяжёлый, бесцветный, как камень на дне реки.

Проснулась я ближе к полудню — и не столько сама, сколько от громкого шёпота за дверью, который давно перешёл в неуместный базарный гвалт.

Пошатываясь от усталости и головной боли, с вечера впившейся в виски, я, сонно переставляя ноги, подошла к выходу. Стоило приоткрыть дверь, как Криста едва не свалилась в мои ноги, теряя равновесие. Девочки собрались у порога, образовав плотное кольцо, и тут же разразились веселым хихиканьем, устремляя на меня свои взгляды, словно ожидали моего появления как настоящего представления.

— Что? — хрипловато спросила я, потирая глаза и плотнее запахивая на себе длинный шёлковый халат.

Я прищурилась, пытаясь разобрать их лица, но боль в висках мешала сосредоточиться. Криста, выпрямившись, подмигнула с игривой улыбкой, как школьница, поймавшая чужой секрет:

— Мы ждем!

— Чего вы ждёте? — удивлённо пожала я плечами, чувствуя, как внутри неприятно зашевелилось воспоминание ночи.

Остальные девочки подхватили этот напор, и я почувствовала, как краснею.

— Мы все слышали!

— Мы видели время!

— Мы ждем рассказ!

Они щебетали, словно весенние птицы под окнами, и каждый их звонкий голос загонял меня глубже в краску. Щёки горели, сердце сжалось — память о ночи слишком живая, чтобы о ней так легко болтать.

Я тихо вздохнула, словно пытаясь найти в себе хоть крупицу уверенности. В голове крутились обрывки ночи, но они оставались такими смазанными, что не складывались в цельную картину. Лента на глазах будто вырезала из памяти самые важные штрихи.

Девочки продолжали требовать моего внимания, и я почувствовала, как их игривый настрой невольно разогревает атмосферу.

— Ладно, ладно, — наконец произнесла я, закатывая глаза и пряча дрожь в голосе. — Это была просто… обычная ночь.

Я пожала плечами, но в ответ раздались смех и поддразнивания. Криста подошла ближе, её глаза блестели азартом.

— Обычная ночь? — переспросила она, поднимая брови. — Ты думаешь, что нас не интересуют твои обычные ночи? Ты только посмотри на них! — Криста жестом указала на столпившихся девочек, которые, казалось, были готовы взорваться от любопытства. Их лица светились, как будто они ждали рассказа о каком-то великом событии.

— Мы ждём тебя на кухне! — Ты, наверное, о-о-очень проголодалась?

Софи игриво щёлкнула меня по носу, и вся эта стайка вихрем ринулась вниз по лестнице, хохоча и галдя. Как малые дети!

Я перевела вопросительный взгляд на Кристу, которая осталась со мной, и жестом пригласила ее пройти в мою спальню, пока я буду принимать ванну и собираться.

Повернув кран, я слушала, как тяжёлые латунные трубы в стенах застонали, наполняя медную ванну горячей водой. Пар мгновенно обволок комнату, и я невольно поёжилась, сбрасывая с себя халат.

— Ты не знаешь, кто это мог быть? — спросила я тихо, будто боялась, что пар передаст моё сомнение.

— Там такая сумма в твоём ящике, что иной подумает — как бы не сам император тебя вчера трахнул, — хмыкнула Криста.

Мы переглянулись, понимая, что такого просто не может быть, и почти одновременно рассмеялись. Но в глубине глаз всё равно оставалась тень: кто-то действительно располагал богатством, которого хватило бы на новую жизнь.

— Думаешь, это мог быть Нивар? — выдохнула я, задержав на ней взгляд, будто надеялась услышать подтверждение.

Криста опустилась на стул у ванны, её синие глаза поймали мои. В них было слишком много понимания, чтобы я не отвела взгляд.

— Он и правда ушёл после полуночи, — задумчиво произнесла она. — Никто, конечно, за ним не пошёл.

— А что он пил вечером?

— Кажется, виски.

Я нахмурилась, погружая руку в воду и проводя по её глади. Рябь разошлась кругами.

— Мужчина, что был со мной, тоже пил. Я чувствовала запах. Но не виски… никогда такого не слышала. Какой алкоголь почти не имеет запаха?

— Может, джин?

— Может быть…

Мы замолчали, слыша только плеск воды в моей ванной. Вчерашние события метались в моей голове, создавая мозаичный узор сомнений и подозрений. Я не могла забыть его отстранённый, почти отсутствующий взгляд. Человек, который должен провести ночь со своей возлюбленной, определенно так не смотрит.

Возлюбленной?

— Тебе так хочется, чтобы это был он, Офелия? — мягко спросила Криста, облокотившись на край ванны. В её улыбке прозвучала и нежность, и жалость.

— А может, наоборот, я надеюсь, что это не он, — тихо произнесла я, уставившись на бордовую стену, по которой солнце разливало тёплые пятна света.

Всё происходящее требовало ответа, но в моей душе пока были лишь догадки, недоверие и смутные обрывки воспоминаний.

Криста наклонилась ближе, её глаза искрились любопытством, но в этом блеске читалась и тень, что-то большее, чем простое желание знать. Кончики её пальцев скользнули по воде, вызывая мягкие круги на поверхности, будто она пыталась поймать в них мои слова.

— Ты его уже неплохо знаешь, не так ли? — тихо спросила она, и голос её прозвучал почти у самого моего уха.

Что мне ответить? Наша связь всегда была обрывочной — как недосказанный разговор, застывший на полуслове. Местом, где чувства сталкивались с реальностью и ломались.

— Знаю лишь то, что он не тот, кем хочет казаться, — уклончиво произнесла я, вспоминая его ледяной взгляд, обжигающий сильнее огня. — В нём есть нечто… трудное для описания, но невозможное для игнорирования.

Криста подняла на меня глаза, и её лицо омрачилось.

— Почему ты так думаешь?

Я уловила, как интерес в её глазах вспыхнул сильнее — как искра в сухой соломе.

— Я не могу объяснить, — пробормотала я, взяв в пальцы кончики своих волос и заметив их сухие, сечёные края. — Это ощущение. Будто за фасадом его уверенности скрыто что-то ранимое. Несовершенное.

Слышать его крики в подвале, видеть его эмоции при пробуждении — все это не вязалось с тем Ниваром, который впервые предстал мне при дворе или который с невероятной холодностью вырубил одного из близнецов на площади.

Съехав по ванне в воду по нос, я смотрела на свои колени, перебирая мысли по порядку.

Мне было тяжело возвращаться в ту ночь аварии, когда я видела его беспомощным, раздавленным самим собой. И ту ярость в глазах — будто направленную не на врага, а на самого себя. От этого воспоминания внутри всё ещё что-то тревожно дрожало.

— Мы так и не разговаривали по-настоящему с тех пор, как он очнулся, — сказала я, зачерпывая горсть горячей воды и плеснув её на лицо. — У меня множество вопросов, и каждый день их становится все больше и больше. От этого я не могу с собой ничего поделать, эта недосказанность разрушает меня изнутри. Все было хорошо, пока я не получила письмо Жизель…

Я крепче сжала губы, чтобы не позволить голосу сорваться в плач. Грудь сдавило, сердце билось так, будто вот-вот пробьёт себе выход. Я глубоко вдохнула, ловя себя на том, что дрожу.

Я помнила письмо Жизель — каждое слово врезалось в память, словно было написано кровью. Моей кровью.

Пока я находилась в этом месте красных фонарей, меня разрывало от навязчивых мыслей, но стоило мне покинуть эти стены, встретиться с Лоренцом, повидаться с Агнесс, какой бы занозой в заднице она ни была, как всё становилось на свои места. Будто никакой тоски, будто никаких душевных терзаний.

Только легкость.

— Мне надо сегодня заехать к Лоренцу и окончательно утвердить дату проведения бала, учитывая текущие обстоятельства в столице, — уже деловым тоном произнесла я и перевела взгляд на подругу. — А у тебя какие планы?

— Жизель дала задание закупить в клуб новое постельное бельё и предметы декора в бутиках на центральной улице. Думала предложить тебе пойти со мной…

— О, я могу присоединиться, если ты ещё не закончишь к тому времени!

Обсудив ещё пару организационных мелочей, Кристана покинула мою комнату, и я наконец осталась наедине с собой. Ванна вернула телу лёгкость, но голова всё ещё тонула в сумятице мыслей. Я села за туалетный столик, глядя на отражение в зеркале. Тонкие пальцы скользнули по подбородку и щеке, будто пытаясь стереть усталость, которая темнела под глазами и выдавалась мягким светом лампы.

Рука потянулась к расческе… но неожиданно взгляд падает на маленький листок на столешнице. Я замерла, сердце отозвалось болезненным толчком. Записка — сложенная небрежно, будто оставленная в спешке. Я взяла её в руки и развернула. Строчки, написанные мелким, но уверенным, размашистым почерком:

«Миллиарды звёзд померкли этой ночью от твоей красоты».