Хризолит и Бирюза

Глава XLIII

Я резко отстраняюсь, не скрывая изумления. Иден смотрит прямо на меня — взгляд цепкий, почти колючий. На его лице нет и тени улыбки, ни малейшего признака шутки: черты застыли в холодной серьезности, словно вырезанные из мрамора. Сердце забилось с удвоенной силой; я слышу этот неумолимый ритм в собственных ушах, будто далёкий барабанный бой на параде, и замечаю дрожь в руке, застывшей в воздухе, словно пойманная в нерешительности птица.

Комната тонула в тишине, вязкой и напряжённой, словно воздух здесь был соткан из шелка и дыма. Каждая секунда тянулась раскаленной нитью, а в пространстве между нами витала тяжелая неразрешённость. Секунды тянулись, как резинка на разрыв. Всё вокруг — стены, мебель, даже свет от керосиновой лампы, мерцающей в медном абажуре — будто застыло в ожидании моего слова, моего вздоха.

Мысли бились о стены моего сознания, но, подобно бильярдным шарам, разлетались в разные стороны, не поддаваясь порядку.

— Откуда?.. — срывается с моих губ хриплый шёпот, едва слышный.

Иден не спешит отвечать. Он словно взвешивает каждое слово на тончайших весах. Его взгляд — глубокий, тёмный. В этих глазах больше не скрывается озорство: там притаилась серьёзность, от которой холодок пробегает по коже.

Он медленно опускает взгляд, и я ощущаю, как между нами пролегает пропасть, безмолвная и непреодолимая. Молчание становится ощутимым — оно давит на грудь, обвивает мысли. Я понимаю: моя реакция может изменить всё, но отчего-то во мне нет готовности принять ту печаль, что проскальзывает в его словах и взгляде.

— Не дразни меня, — шепчу я, но в голосе больше мольбы, чем угрозы.

Как будто прошу: остановись. Не говори. Не разрушай.

Это не Нивар.

И не Лоренц.

Глядя на Идена, я чувствую, как мир внутри меня переворачивается. Все недавние тревоги и размышления теряют вес перед этим мигом. Может, это знак? Может, судьба сама решает перевернуть мою жизнь с ног на голову, оставив меня без почвы под ногами?

Я пытаюсь овладеть собой, сосредоточиться на дыхании, но его взгляд — пронзительный, настойчивый — не отпускает.

Я представляла этот момент. Представляла, как узнаю, кто он — мой покупатель. И всегда видела только двух: Нивара с его холодной вежливостью и Лоренца с его ядовитым обаянием. Готова была к ним. Готова была ненавидеть. Принять.

Но Иден… его я не ожидала. Его присутствие разрушило все привычные границы, выбило из равновесия и породило новые вопросы.

По груди полоснуло чувство гнева, но пламя угасло быстрее, чем успело разгореться, превратив негатив в странную, болезненную занозу любопытства. Теперь я пыталась понять причину моего гнева, вместо того чтобы погружаться в его вихрь. Почему я злюсь? Потому что он обманул? Или потому что я не брала его во внимание?

Мои руки дрожат, но не от страха, а от предвкушения. В этой моментальной перезагрузке воздуха я осознаю, что каждый вдох и выдох — это шанс погрузиться в новое приключение. Но есть ли у меня смелость принять этот вызов?

Снова игра. Чертов Иден Герц.

Собравшись с силами, я поняла, что не могу позволить эмоциям взять верх. Каждый миг, когда я смотрела на Идена, было так, как будто он знал что-то, что ускользало от меня. Мне хотелось разрушить эту преграду, вырвать из него секреты, выцарапать правду ногтями, но ещё сильнее я чувствовала необходимость сохранить дистанцию.

Быть рядом с ним означало погрузиться в неизведанное море, где каждая волна обещала одновременно страх и свободу, где дно могло оказаться ложью, а спасение — ловушкой.

Моя пауза уже слишком затянулась, но я не могла перестать бегать глазмии по лицу Идена, выискивая намек на шутку.

Докажи!

Ты врёшь!

Очень смешно, Иден…

Все фразы казались нелепыми, неуместными, ничтожными. Словно пленница собственных мыслей, я отвела взгляд, устремив его к ночи за балконными шторами. Чёрные тучи сжались, затянули небо, но лунный свет, упрямый и холодный, пробивался сквозь их толщу, словно высмеивал мою растерянность.

— Я… — первый звук сорвался хрипом, и мне пришлось собраться. — Мне… Думаю, мне нужно уйти.

Больше не касаясь взглядом лица художника, я поднялась с кровати, движением плеч поправила выбившуюся прядь волос и уверенным шагом, будто доказывая себе, что я еще держу ситуацию под контролем, направилась к балкону, намереваясь уйти тем же путём, каким пришла. На ходу схватила с кресла пальто, словно щит, который мог защитить меня от его взгляда.

Мгновенно подскочив за мной, Иден хватает меня за запястье, разворачивая к себе. Я чувствую, как его сильные пальцы сжимают мою кожу, оставляя отпечатки и оттеняя боль. Но вместе с этой болью приходит сумасшедший порыв адреналина, который пронизывает мое тело, даруя мне нечеловеческую силу и решимость.

Я подняла глаза: в полумраке его скулы заострились, как вырубленные из камня, напряжение проступило в каждом движении. Наши взгляды встретились, и мы попытались передать через них свои решения, скрывая их за льдом и настороженностью.

Он — предупреждение.

Он — тот самый ответ, к которому я стремилась.

И я обязана доказать себе, что сильнее его, что не позволю загнать себя в эту игру, смертельную и запутанную, где почти невозможно выиграть.

Иден дернул меня в свою сторону за запястье, я налетаю на него с внезапной яростью. Мои мышцы напряжены, а сердце бьется сумасшедшим темпом, готовое взрываться. Через мгновение моя рука уже витает в воздухе, направляясь к его лицу. Однако вместо того, чтобы ударить, я чувствую, как его свободная рука мастерски перехватывает этот жест, и в следующую секунду его губы обрушиваются на мои.

Миг нереальности окутывает меня, я не верю своим чувствам. Пальто с шелестом упало на паркет, как последний барьер между нами. Его поцелуй был вызовом — наглым, властным, словно ультиматум. В нём не было нежности, лишь уверенность в победе.

Молчаливый приказ замолчать, подчиниться, сдаться.

Я замерла, оглушённая этим натиском. Воздух в лёгких вспыхнул огнём, а разум померк. Электричество пробежало по телу, заставив забыть гнев и страх. Вместо этого проснулось нечто новое — дикое, запретное чувство, которое я не смела признавать.

Но вместе с этим ощущением пришёл и стыд: он стал свидетелем моего падения. Всё, к чему я стремилась, рушилось в этот миг. Как он смеет? Я уперлась свободной рукой в его грудь — но он лишь крепче притянул меня к себе, а его усмешка читалась без слов: «Ты не сможешь сопротивляться».

Я вдыхала его запах — терпкий, словно дым после битвы, и ненавидела себя за то, что сердце билось слишком громко. Моё запястье всё ещё было в его хватке, грудь сдавлена его близостью. Но уловив малейшее ослабление, я снова подняла руку — и в этот раз она не дрогнула.

Резкая пощёчина разрезала тишину. Звон её отозвался эхом в стенах и в моей собственной душе.

Иден замер. Его голова едва заметно повернулась от удара, прядь иссиня-чёрных волос упала ему на лоб. И в эту секунду я впервые увидела в его глазах не власть, не холод, а яростное изумление — и что-то ещё, страшнее и слаще любого наказания.

Он резко шагнул ближе, вырвав из-под ног почву. Моё тело легко поддалось его силе — и уже через мгновение я оказалась на кровати, поверженная, но не сломленная. Его вес прижал меня к матрасу, руки держали мои запястья, словно заковывая в невидимые оковы.

— Думаешь, этого достаточно, чтобы оттолкнуть меня? — его голос звучал низко, почти рыком.

Я дернулась, но его хватка лишь крепче сомкнулась на моих запястьях.

Он возвышался надо мной, как тень, выросшая из моих кошмаров и мечтаний одновременно. Его колени обхватили мои бёдра, прижимая к матрасу, не давая ни малейшего шанса на побег. Это был не просто физический контроль — это была демонстрация власти, той, что не нуждается в словах. Он не говорил «ты моя». Он показывал.

Воздух стал густым. Моё сердце стучало в груди, словно стремилось вырваться наружу, — и он слышал его удары, я знала это, он наслаждался моей реакцией на него.

— А чего будет достаточно, чтобы оттолкнуть тебя? — я чуть вытянула шею, говоря это ему практически в губы, не разрывая зрительного контакта, словно бросала вызов.

Дыхание Идена утяжелилось и его глаза опустились к моим губам, удерживая в себе невероятное притяжение к ним. Я отдернула лицо от его взгляда, снова пытаясь вырваться, но это все было бесполезно.

— Джанум… — его голос был низким и густым, с мягкой угрозой, — твоя жизнь в моих руках.

— А тебе нравится, когда я боюсь? — я скривилась, не переставая пытаться вырвать руки. — Или это просто твой способ наслаждаться властью?

— Может быть, — прошептал он, скользнув носом по моей щеке, — а может, я наслаждаюсь твоей яростью. Она возбуждает не меньше, чем твой страх.

— Но я не боюсь тебя! — вырвалось у меня, и я отчаянно дернулась. — И я никогда не позволю тебе мной управлять!

— Серьёзно? — его губы изогнулись в ледяной улыбке. — А разве ты не чувствуешь, как тянется ко мне каждая клетка твоего тела? Как дрожишь, когда я рядом?

Иден слегка развёл мои ноги коленкой и подтянул ее близко ко мне. Я шикнула.

— Твои слова — ничто! — рявкнула я, отбивая взглядом его глаза, — а этот… этот твой… контроль — пустая попытка меня запугать!

— Пустая попытка? — тихо рассмеялся он, — джанум, если ты думаешь, что это пустая попытка, то попробуй вырваться из моих рук. Сможешь ли ты?

Я сжала зубы, продолжая сверлить его взглядом. Он наклонился ближе, так что его дыхание коснулось губ, а глаза светились вызовом:

— Ах, Офелия… — прошептал он. — Именно поэтому ты меня сводишь с ума. Каждый твой порыв, каждая попытка сопротивления — как игра в кошки-мышки, где победитель уже предопределен.

Но эта игра уже переставала быть игрой. Мое тело действительно реагирует на его близость, на его присутствие, и меня это выводит из колеи.

Мужчина ослабляет хватку, выпуская мою руку на свой страх и риск, и опускается к щеке. Пальцы скользнули к вискам, к волосам, будто отмечая границу между сопротивлением и капитуляцией. На моих губах все ещё остался странный привкус его поцелуя — не виски, не табак, а что-то другое: аромат смущения, поражения… и, возможно, настоящего желания.

И всё же где-то в глубине сознания, там, где царила зыбкая трезвость, я уловила пугающее дежавю. Стоило закрыть глаза — и память вновь переносила меня в ту ночь.

Я подняла свободную руку и медленно прошлась ладонью по его мускулистой руке, скользя от предплечья к плечу, по линии шеи и, наконец, к волосам — тем самым волосам, которые не давали мне покоя.

Мягкие.

Один в один.

Чёрт.

Все ощущения были одинаковы до мелочей.

— Теперь узнала? — мягким шепотом произносит Иден мне в губы, догадавшись, с какой целью я опустила руку на его затылок.

Я буквально слышу его улыбку.

Эта фраза лишила мои легкие воздуха. Я открыла глаза, встретившись с его ледяным взглядом. В этот момент, я почувствовала, что мир вокруг меня рушится. Все мои сомнения, все мои надежды, все мои ожидания, они исчезают, словно бумажный кораблик, упавший в воду.

Волнения и страх хлынули в меня, заполнив мое сознание. Я пыталась уловить что-то в его взгляде, найти ответ на вопрос, который не давал мне покоя. Я понимала, что сейчас должна произнести что-то, задать вопрос, но все слова, все мысли путались и терялись в хаосе. Он ждал моей реакции, он знал, что это его слова повергли меня в замешательство. И его улыбка становилась все шире, словно зверь, готовый нанести удар.

Я боялась.

Я боялась его внезапной перемены настроения. Его скрытых мотивов. Его гнева, что мог вспыхнуть внезапно, подобно пламени керосиновой лампы. Я чувствовала себя мышью под взглядом хищника, замершей в тени его когтей. Всё вокруг дрожало от напряжения: я знала — этот момент изменит всё.

И я не была готова к переменам.

И вдруг в его взгляде что-то сломалось. Лёд рассеялся, уступив место боли, густой, как осенний туман. Его глаза превратились в тёмные озёра тоски, в которых отражались призраки мучительных воспоминаний. Казалось, на его плечах лежал невидимый груз, а сердце трескалось, как хрусталь под напором невыносимого горя.

Иден медленно отстранился, и это движение вернуло мне ощущение зияющей пустоты. С осторожностью, почти трепетом, он убрал с моего лица прядь волос, что прилипла к губам от моих кручений головой. Его пальцы коснулись моей щеки — и я почувствовала дрожь в этих прикосновениях. Мы смотрели друг другу в глаза: я искала в его подтверждение своим чувствам. Но когда он отвёл взгляд, я поняла: там была только печаль.

Пустота расползалась внутри меня, забирая с собой частицу души и оставляя вместо неё тяжёлую, непреодолимую тоску.

— Беги, Офелия, — выдохнул Иден хриплым, почти звериным шёпотом. Его голос дрогнул, а между нами выросло расстояние: он поднялся с кровати, словно отталкивая меня.

Я замерла, не в силах двинуться. Его слова звучали как приказ, но в них было столько отчаяния, что страх сковал меня сильнее любого приказа. Казалось, тень его собственных демонов скользнула ко мне, заползая в душу. Внутри разгорелась борьба: остаться рядом, утонуть в нём, или бежать — прочь от этой боли, пропитавшей воздух комнаты до самого потолка.

Соскальзывая с кровати, я ощутила, как твёрдость пола уходит из-под ног, будто сама земля не хотела держать меня. Сердце колотилось громкими ударами, отдающимися в висках, наваждение окутывало тело липкой вуалью. Балкон манил меня, но путь к нему казался длинным, как бесконечный тёмный коридор, наполненный шепотом невидимых теней.

И вдруг его голос пронзил тишину:

— Боже, беги, Офелия! — отчаянный крик прорезал воздух, и я вздрогнула от его боли. — Иначе… мне придётся сделать это… мне придется… лишить тебя жизни…

Эти слова упали на меня, как ледяная вода. Страх сжал сердце, смешавшись с изумлением. О чём он говорит? Но его дыхание, рваное, пропитанное отчаянием, не оставляло сомнений: он говорил правду. Невидимая угроза витала в комнате, как призрак, притаившийся в каждом углу. Нужно было бежать — бежать во что бы то ни стало.

Последнее эхо его фразы ещё звенело в ушах, когда я уже хваталась за холодные перила пожарной лестницы, спускаясь в безмолвные ночные улицы — быстро, почти бесшумно, будто боялась, что даже шум шагов может его вернуть. Внизу — пустота. Улица, окутанная туманом, будто дышащая. Казалось, призраки прошлого выползают из щелей, чтобы следить за мной. Темные фасады домов склонялись, как стражи, хранящие свои тайны. А я — нарушительница. Беглянка.

Бежать. Это было единственное, что имело смысл. Я пересекла пустынную улицу, стараясь избегать световых пятен от редких фонарей — каждый луч казался подозрительно яркой ловушкой.

Холодная зима подбиралась ко мне, будто город сам выталкивал меня прочь. Дождь превращался в колючий снег, укрывая улицы белым саваном и заметая следы моего бегства. Луна исчезла за тяжёлыми облаками, а чёрное небо слилось с линией домов, погружая мир во мрак. Мой выдох превращался в хрупкие облачка пара — призрачные знаки моей жизни на фоне этой холодной пустоши. С каждым шагом снег хрустел под ступнями, будто сам город предупреждал меня: «Остановись». Но остановка значила смерть.

Моя жизнь превратилась в бег.

Тело ныло, пальцы ног онемели от пронизывающего холода. Плащ, который я схватила в спешке, почти не спасал. С каждым вдохом я словно сопротивлялась самому воздуху: он обжигал лёгкие, замораживал кровь, а мысли о тепле становились навязчивыми, затмевая даже ужас произошедшего с Иденом.

Мысли о тепле — о настоящем тепле, о доме, о безопасности — окутывали разум сильнее, чем всё, что произошло между мной и Иденом. Но я знала: тепло — иллюзия. Как и бег. Как и надежда.

Потому что он сказал: «Иначе мне придётся лишить тебя жизни».

И я поверила.

Не потому что он угрожал.

А потому что в его голосе не было злобы.

Была боль.

И страх.

Тот самый, что теперь бежал со мной по снегу.

Под тяжестью мыслей и страхов дорога стала бесплотной, как сон, и вдруг я оказалась перед воротами до боли знакомого поместья. Сердце сжалось, предчувствуя драму и тайны, притаившиеся за его высокими стенами. Мой взгляд скользнул в глубину аллеи, где деревья тонули в густых тенях, словно караулили покой этого дома.

Силы покинули меня так же внезапно, как и пришли. Казалось, даже шаг вперёд был выше моих возможностей. Колени предательски подогнулись, и я опустилась в снег, который смягчил удар, но обжёг кожу ледяным прикосновением. Мир слегка качнулся, а шум в ушах заглушил всё вокруг.

Дежуривший у ворот охранник, суровый мужчина со шрамами на лице, заметил моё падение и поспешил ко мне.

— Госпожа… — только и сказал он хрипло, подхватывая меня сильными руками, будто я была невесомой, и понес через кованые ворота, ведущие в мир, от которого я так долго держалась подальше.

Запах старого дерева и камня встретил меня, как духи прошлого, а тепло дома обожгло кожу, заставив тело вздрогнуть и болезненно заныть.

— Эй! Кто-нибудь! — крикнул охранник, и через мгновение из глубины дома выскочила старая служанка — Елена. Её седые волосы были туго заплетены в косу, лицо — в морщинах, но глаза — всё те же: тёплые, как печь в зимнюю ночь.

— Бедная девочка… — прошептала она, увидев меня. Голос дрожал. — Ох, бедная… Что с тобой, родная?

Она указала охраннику на бархатный диван у камина, и он осторожно опустил меня на него. Под головой оказалась подушка с вышитыми лилиями.

Всё вокруг было мутным и размытым — канделябры на стенах превращались в огненные кляксы, голоса сливались в гул, как в полузабытом сне. Мое тело дрожало от шока и напряжения. Я старалась собраться, чтобы понять, что произошло, и что сейчас происходит. Мое дыхание стало трудным и подернуто горечью. Я пыталась сосредоточиться на присутствующих людях, на Елене и охраннике, которого женщина уже отправила за хозяином, но все лица и голоса перемешались в одну неразличимую массу.

С каждой секундой туман в голове сгущался, словно тяжелая пелена опускалась на сознание, лишая меня возможности дышать. Мысли разлетались на осколки, не поддаваясь ни логике, ни памяти; я больше не ощущала времени, не различала пространство — только невыносимая боль. Она была не телесной, нет, она вцепилась когтями глубоко между ребрами, давила изнутри, как тяжесть утонувшего сердца.

Давила от шока.

Я лежала на диване неподвижно, глядя в одну точку, словно мир вокруг растворился в тишине. Лишь внезапный звук шагов наполнил комнату дыханием жизни.

В гостиную вошел другой мой мир.

Нивар.

Он почти рухнул передо мной на колени, будто перед иконой, испуганный, обескураженный, с лицом, в котором смешались тревога и неверие. После долгой ходьбы по морозу его ладони казались горячими — почти обжигающими. Я видела страх в его глазах; дрожь, проходившая по его телу, передавалась мне, будто он был не в силах отделить себя от моей боли. Его взгляд — полон ужаса и надежды одновременно — будто он сам не мог поверить, что я действительно здесь, живая.

Он сжал мои руки еще крепче, словно одно неверное движение — и я исчезну из этого мира. В его глазах было желание защитить меня от всего, что могло причинить зло, обернуть меня коконом своей силы. Я наклонилась к нему ближе, и наши дыхания смешались в воздухе — теплое, но пронизанное холодом зимнего вечера.

— Что случилось, Офелия? — его голос был усладой для моих ушей.

Я встретилась с его хризолитовым взглядом, пытаясь вложить в него всю ту нежность, что еще теплилась во мне, несмотря на боль. Но страх внезапно окутал меня, словно ледяной вихрь ворвался в комнату. В горле пересохло, слова застревали, но все, что я смогла выдохнуть — тонкий, почти неуловимый шепот:

— Кажется… меня хотят убить.