Хризолит и Бирюза

Глава XLIV

Нивар, сдерживая ярость, отдал приказ гвардейцам: немедленно приступить к поискам Идена Герца и задержать его. Лицо его в тот момент было таким, будто он стоял на пороге разгадки тайны, что терзала его долгие месяцы. В его глазах читалась решимость, почти холодная, как сталь на морозе. Я же, дрожа от воспоминаний, рассказала всё, что знала, чтобы облегчить поиски того проклятого здания, где скрывался этот человек.

Елена, сдержанно мягкая, словно ветерок в тёплом доме, организовала для меня горячую ванну, чтобы я могла согреться и прийти в себя. По распоряжению Нивара она подготовила мне комнату рядом со спальней графа — на случай внезапной беды, чтобы он мог быть рядом в один миг.

А гвардейцы, отправленные в галерею Идена, уже вскоре поняли: они опоздали. Герц успел скрыться, оставив их с пустыми руками и сердцами, полными разочарования. Его исчезновение было столь же стремительным и необъяснимым, как он сам — человек, способный раствориться в ночи, не дав никому коснуться своей души. Им оставалось лишь прочёсывать каждый зал, каждую натурную платформу галереи, и каждый их шаг звучал в этой тишине как эхо тревоги. В этом месте время казалось застывшим, а стены хранили чужие тайны, не желая выдавать их зазря.

Часть гвардейцев вернулась, когда я всё ещё сидела в воде. Узнала я об этом лишь тогда, когда Елена вошла с аккуратно сложенной стопкой сменных вещей и мягким полотенцем на руках. Она, как всегда, заботилась обо мне с той трогательной нежностью, которая никогда не казалась излишней. Даже предложила сама вымыть мне голову и потереть спину, но я отказалась. Она поняла меня без слов — в её взгляде было уважение к моему молчаливому желанию побыть одной, и она тихо удалилась, оставив меня наедине с моими мыслями.

Вся моя одежда висела на ширме, закрывающей меня от входной двери, на случай, если кому-то что-то потребуется мне сообщить. Я сидела в воде, подогнув ноги под себя, и подпирая ладонью подбородок, не замечая, как задумалась, смотря в одну точку.

— И зачем ему убивать меня? — прошептала я себе под нос, вновь и вновь прокручивая в памяти картину в мастерской. — Я не имею никакой ценности. То, что моя фамилия может быть хоть как-то связана с Хаасбрандтами, — всего лишь догадки и сплетни, основанные на слухах и сходстве. Моя мать… она просто была женщиной из Нижнего города, чья жизнь пошла наперекосяк в тот день, когда она осмелилась перейти дорогу жене Маркса. Вот и всё. Её сгубила не чужая жестокость, а собственная гордость.

Я вытянула ноги, позволив воде обволакивать их теплом, и медленно опустила голову почти до самого носа. Мой взгляд был прикован к собственным пальцам — красным от холода, болезненно колющим, словно каждая кость вспоминала мороз улицы. Я массировала их одну за другой, медленно, почти механически, словно пыталась вернуть в них жизнь, утраченную где-то на заснеженных улицах Мараиса. Вода слегка дрожала под моими движениями, рябь разбегалась кругами, создавая ощущение беспокойства в тесном пространстве ванной.

Мое внимание привлекло какое-то еле слышное шуршание в стороне ширмы. Мгновенно все мои чувства насторожились, и тело невольно напряглось, готовое уже к чему угодно. Я осторожно перевела взгляд на пальто, перекинутое через ширму, его длинные полы свисали вниз, напоминая бесформенную фигуру, повисшую безжизненно.

Рациональная сторона ума пыталась убедить меня оставить все как есть, возможно, ничем особенным это и не является. Однако, любопытство, как всегда, оказалось сильнее благоразумия. О, Род, оно когда-нибудь действительно меня погубит. Не раздумывая, я медленно поднялась из воды, холодный воздух ударил в разгорячённую кожу, окатив тело мурашками. Влажные следы начали тянуться за мной по полу, выдавая каждый шаг, будто оставляя доказательства моего безмолвного расследования.

Шаги звучали тихо, отдаваясь внутренними эхом в пустой ванной. Как будто любое лишнее движение могло разбудить то, что я старалась спрятать. Я подобралась к ширме и вдруг остановилась. Время замерло вместе со мной, когда я увидела, как из кармана пальто что-то манило меня. Белый уголок бумаги выглядел как драгоценная находка, скрытая от глаз мира.

Наполненная азартными предчувствиями, я медленно протянула руку, словно боялась того, что могло произойти худшее. Бумага была мягкой и тёплой на ощупь, как будто хранила тепло чьей-то руки. Я развернула её — несколько сложенных пополам линий, и на последней строке меня встретили слова, которые я знала наизусть:

«Миллиарды звёзд померкли этой ночью от твоей красоты».

Фраза обрушилась на меня тяжёлым грузом, словно свод потолка рухнул прямо на грудь. Воспоминания, которые они внушали, были тяжелыми и подавляющими, как тягостная пелена, окутывающая мое сознание.

— Это и правда был ты… — голос сорвался в шёпот, едва слышный даже для самой себя. Я прикрыла рот ладонью, не в силах сдержать нахлынувшие эмоции, а белый клочок бумаги дрожал в моих пальцах, словно хранил в себе дыхание призрака из прошлого.

За плотно закрытыми шторами моего окна луна сияла ярко, словно фонарь ночного сторожа, неустанно следящего за каждым моим движением. Её холодный свет просачивался сквозь плотную ткань, рисуя на полу и стенах тонкие акварельные узоры, как картины художника, зачарованного ночной тишиной. Лунный лик будто бы нависал надо мной, наблюдая за моей бессонницей, и даже мягкие перины не могли убаюкать меня, оставить позади тревогу и напряжение минувшего вечера. Мир вокруг казался зыбким, словно я застряла в густом тумане, где нет выхода. Луна, беспристрастная к моим мольбам о покое, продолжала озарять мой путь, словно пыталась выкрасть из глаз последние остатки сна.

От её света было не скрыться. Мой взгляд снова и снова возвращался к окну, туда, где она величественно властвовала над царством ночи — холодная, неизменная, безжалостная. Она не знала сомнений. Так же, как и я не знала, как перебороть этот раскалённый жар тревоги в груди.

Я лежала на кровати, закрыв глаза и делая вид, будто сплю, но за стеной слышались звуки, которые я узнала бы из тысячи: возвращение Нивара. Его уверенные шаги мерили пространство соседней комнаты, словно он обводил невидимую карту в своей голове, выравнивая каждый угол и каждый изгиб. Лёгкий скрип ящиков, которые он открывал, отдавался эхом, словно тихая музыка — размеренная, сосредоточенная. Нивар что-то искал.

Потом наступает миг, когда звуки его шагов затихают напротив нашей смежной двери. Казалось, он затаил дыхание, стоя перед ней. Я представила, как он стоит в полутьме, прислушиваясь не только к звукам моей комнаты, но и к своим собственным мыслям.

Дверь очень медленно открывается, скипа совершенно нет, но я слышу шуршание его рубашки, которая выдает его с головой. Мое лицо повернуто в сторону окна, откуда лунный луч делит надвое мою голову. Ощущение было таким, будто сила луны каким-то образом влияла на меня, разделяя мое сознание на две части, будто два разных «я» сражаются внутри меня, борясь за преобладание надо мной.

Нивар подошёл к кровати, не заслоняя свет луны. Я ясно чувствовала его взгляд — пронизывающий и внимательный. Он словно разглядывал не тело, а душу, перелистывая страницы моей сущности, где запечатлелись тайные раны, несбывшиеся мечты и безмолвные страхи.

Я ощутила, как он опустился на корточки рядом с моей кроватью; его колено предательски щёлкнуло в тишине, выдавая усталость, которую он так старательно скрывал. Не представляю, как тяжело ему это далось. Окольцованная рука Нивара осторожно потянулась к моему лицу. Кончиком пальца он едва коснулся моей скулы, убирая непослушную прядь волос, упавшую на глаза, когда я поворачивалась к окну. Его прикосновение было не просто нежным — оно казалось признанием в том, что он боится потерять меня даже во сне.

Я сдерживала улыбку, внутри всё дрожало. Хотелось прижаться, обнять, сказать: я не уйду, я останусь, я твоя. Хотелось, чтобы он почувствовал, что рядом с ним я не в опасности — потому что он и есть мой щит. Его дыхание касалось моей кожи, тёплое, ровное, и в нём не было ни гнева, ни расчёта — только близость, которую он, казалось, стыдился, но не мог подавить.

— Моя дорогая Офелия, — прошептал он, и в этом шёпоте слышалась почти молитва. — Мне так сильно хочется обладать тобой, что я не могу позволить себе делить тебя с кем-то ещё. Каждый раз, когда я касаюсь тебя… когда ты обнимаешь меня так, словно я последнее, что у тебя есть, — я схожу с ума.

Его голос сладкой трелью звучит у меня над ухом. Я вслушивалась в каждую интонацию, старалась прочувствовать каждое слово, каждую эмоцию, что он обычно скрывал за холодной маской. И сейчас, в полутьме, этот человек, всегда казавшийся несгибаемым, вдруг обнажил свою уязвимость. Она делала его не слабее, а опасно притягательнее.

Сумрак комнаты сгущался, и казалось, что слова ожили — невидимые, но осязаемые, они кружили между нами, наполняя воздух тяжестью признания, оттенённого болью.

— Когда ты далеко от меня — ты в опасности, — Нивар опустил губы к моему лбу и поцеловал его с таким трепетом, что сердце моё дрогнуло. — Когда ты рядом со мной — ты всё ещё в опасности. — Его поцелуй коснулся кончика моего носа. — Но я схожу с ума, когда не могу растворить тебя в себе.

Я никогда прежде не слышала подобных признаний от него. До этой минуты я и представить не могла, что скрывается внутри этого холодного, неприступного мужчины. Это была жестокая насмешка? Или же в этих словах звучала его правда — простая и страшная? Почему наша история вспыхнула так внезапно, почему она продолжалась столь странным, запутанным образом?

Я почувствовала его дыхание на своих губах. Горячее. Неровное. Он не двигался дальше. Ждал. Или боялся. А я больше не могла терпеть. Не его страдания. Не молчание. Не эту вечную игру в прятки между сердцем и разумом.

Я резко распахнула глаза.

Он дёрнулся — всего на миг, удивление мелькнуло в его взгляде, как тень, но тут же исчезло. Я потянулась вперёд, поймала его губы своими и обвила шею руками, приподнимаясь с подушки. Он не отстранился. Не замедлил. Он ответил мгновенно — жадно, крепко, будто боялся, что я передумаю. Его руки обхватили меня, не грубо, но с такой силой, будто хотел втянуть внутрь себя, как он и сказал. Но в этом поцелуе не было похоти. Не было власти. Не было игры.

Была… любовь?

Я растворилась в этой внезапной близости, в ее неосязаемой магии, что связывала нас вопреки здравому смыслу. Сердце стучало так быстро, что его гул заглушал тревоги и страхи. Лицо Нивара казалось уставшим и непривычно уязвимым, его длинные ресницы дрожали, когда он опустил голову, словно желая исчезнуть в этом мгновении, где существовали только мы двое.

Поцелуй был медленным, осторожным, будто он боялся спугнуть мои чувства. Его губы двигались неторопливо, изучающе, словно пытался запечатлеть этот миг, сделать его вечным. В каждом движении таилась нежность и скрытая мука — словно это было не только желание, но и обет.

Граф скользнул ладонью по шелку на моей талии, притянув к себе на край кровати, куда осторожно приподнялся. Его руки были сильны, но не властны; они будто не держали меня — охраняли. Он разорвал поцелуй и уткнулся лицом в мои волосы, вдыхая их запах. Я почувствовала, как он сжимает меня чуть крепче.

В этот момент весь мир исчез, оставив нас в пугающе интимной тишине. Снаружи что-то потрескивало — может быть, половицы или пламя свечи — но эти звуки казались далекими.

Нивар лег рядом, притянул меня ближе, и я устроила голову на его груди. Его ровное дыхание, мерный стук сердца и тепло тела окутали меня, как тяжелый плащ, даря чувство безопасности, которое я не знала раньше. Казалось, если этот миг растянется хоть на вечность, я приму его судьбу со всеми шрамами и тенями.

— Ты исчез на полгода, — прошептала я, играя кончиками пальцев с пуговицей его рубашки. Слова вырвались сами, будто давно ждали этого момента — когда между нами больше не будет лжи, только дрожь прикосновений и правда, спрятанная в паузах. Мой шёпот коснулся его груди, как поцелуй, но в нём уже звенела тревога.

Его сердце отозвалось — резко, громко, как будто впервые за всё время он не мог его контролировать. Он не ответил сразу. Мягкая, почти насмешливая усмешка коснулась его губ, будто он знал, что я спрошу. Будто ждал этого.

Он явно забавлялся моей жадной любознательностью.

— Моя красивая… — Нивар намотал прядь моих волос на палец, и этот небрежный жест был опаснее любого признания. Он никогда прежде не называл меня своей. Легкий трепет ударил в грудь, спустился ниже живота и завязался узлом.

— После аварии… — он замолчал, будто вспоминал, и прикрыл глаза, медленно выдыхая. — Я был уверен, что цель — я. Что ты… просто инструмент. Слабое место, через которое хотели добраться до меня.

Я затаила дыхание.

— Поэтому я ушёл. Полностью. Отстранился. Потому что единственное, что я мог сделать, чтобы ты осталась в живых — это исчезнуть.

Его пальцы скользнули вниз — от шеи, по ключице, по груди, остановившись на талии. Он чувствовал шёлк моего комбина, мягкость кожи под ним. И вдруг сжал ткань, резко, будто пытался удержать меня, не дать ускользнуть даже в мыслях.

— Я попросил Жизель взять тебя в клуб. Да, это было рискованно. Да, я ненавидел каждую секунду, когда ты была рядом с другими. Особенно с младшим Винтерхальтером. — Его голос дрогнул. — От одной мысли, что он может прикоснуться к тебе, меня бросало в дрожь.

Я прижалась к нему сильнее. Шёлк зашуршал, натянулся на сосках, набухших от близости, от его признания. Он это почувствовал. Увидел. И в его взгляде вспыхнуло что-то первобытное — не желание, а обладание. Он провёл прохладным пальцем по бедру, оголив кожу, будто проверял: ты всё ещё моя, даже если не знаешь этого.

— Но когда я начал копать… — он вдруг отстранился. Взял меня за подбородок. Заставил смотреть в глаза. — Я узнал кое-что, Офелия. Кое-что, что перевернуло всё.

Я затаила дыхание.

— Твоя фамилия — Хаасбрандт.

Слово повисло в воздухе, как удар колокола.

— Ты — не просто девочка из Трущоб. Ты — из рода Хаасбрандтов. Знатного. Древнего. Тех, кто на протяжении многих поколений был правой рукой королей династии Тисма в Вирдумларе. Тех, кого называли «тенью трона».

Я пошатнулась. Губы раскрылись. Глаза метались по его лицу — искали ложь. Но её не было. Только убеждённость. Только правда, с которой он пришёл не как с угрозой, а как с объяснением.

— Ты не была случайной жертвой в той аварии. Ты — цель.

Мир качнулся.

Растворился в его холодных, искренних глазах. Каждое его слово было ударом, разрушающим привычную реальность.

Ощущение полного открытия разлилось во мне, будто кто-то повернул невидимую рукоять, выпустив наружу все, что годами давило на душу. Мир перевернулся. Все привычные истины о людях и событиях рассыпались в прах. Но вместе с этим исчезла и тяжесть сомнений, которая до сих пор сковывала меня.

— Ты в этом уверен? — спросила я с трудом, едва выдавливая слова.

— Больше, чем в чем-либо, — ответил Нивар, его голос прозвучал тихо, но неотвратимо. Он взял мою ладонь, что упиралась в его грудь, и коснулся губами моих пальцев — томно, будто хотел запомнить вкус моей кожи. — Жизель поведала мне историю своей молодости… историю, что не украшает её честь.

Я тут же вспомнила разговор в главной гостиной клуба, случившийся сутки назад, и отвела взгляд.

— Я знаю, кто твой отец, Офелия, — мягким, но решительным движением он вернул мой взгляд в плен своих хризолитовых глаз.

Его взгляд пронзал, как стрела. В нём отражалась боль, не имеющая границ. Эта боль не требовала объяснений, она просто была, как непреложный закон. В его глазах скрывалась целая история — история борьбы и преданности, покорности перед судьбой и тоски, что разъедает душу изнутри. Искры в его взгляде напоминали далекие звезды на черном небе, такие же холодные, но зовущие к истине. На миг мне показалось, что он вот-вот заплачет, но я решила списать это ощущение на полумрак комнаты.

— И теперь я знаю, что целью покушения был не я, — произнес он с тяжелым вздохом.

Нивар отвел взгляд и прижал мою голову к своей груди. Я ощутила его дрожь — едва заметную, но настоящую, — и невольно сама затрепетала, будто его эмоции мгновенно перетекли в меня. Мы никогда еще не были так близки.

До этого момента наша связь казалась мне поверхностной, сотканной из страсти и восхищения. Я видела в нем талант, силу, хищное обаяние, но его настоящая сущность всегда оставалась за гранью понимания. Сейчас же она коснулась меня, словно распахнулась дверь в его душу.

Я слушала его сердце. Его ровный, уверенный ритм успокаивал и завораживал, заставляя забыть о страхе. Каждый удар отзывался во мне, охватывая и подчиняя, словно этот звук был древней песней, знакомой еще до моего рождения.

Я тоже дрожала, чувствуя, как от него ко мне переливается сила, до этого момента мне незнакомая. Эта энергия будто проникала в самую глубину моей души, наполняя её его собственной историей, его сутью. Между нами возникло ощущение связи, такой плотной, что мир вокруг утратил всякий смысл — всё происходящее прежде казалось лишь бледными эскизами к этому мгновению.

Я хотела раствориться в созданном нами вакууме. Пальцы неуверенно скользнули к пуговицам его рубашки, расстёгивая их одну за другой. Нивар приподнялся на локте, нависая надо мной, и его холодная рука медленно прошла от моего подбородка по шее, задержалась на талии, а затем крепко сжала бедро, оставив белёсый след. Я, схватив его за воротник, притянула к себе, и наши губы встретились в мягком поцелуе. Мир исчез — осталась только эта близость, наполненная лаской и жаждой друг друга. Моё тело будто восстало против границ: каждая клеточка рвалась к нему.

Но вопреки моим представлениям о страсти, что могла подарить эта ночь, Нивар замедлил наш поцелуй, передавая мне крупинку своей нежности, что хранилась где-то глубоко внутри него под грудой надменности и величия. Его губы нашли чувствительную точку у меня за ухом, прокладывая от нее влажную дорожку поцелуев до ямочки между ключицами. Простое прикосновение превратилось в волну удовольствия, заставившую меня выгнуться к нему навстречу.

Свободная рука графа раздвинула мои бедра, точечными касаниями шла к самому волнующему меня месту на теле. Бедром я ощущала его готовность логически продолжить начатое. Руки потянулись к его брюкам. Лямка комбинации беззаботно скользнула с плеча, открывая Нивару новые места для поцелуев. Пока я акцентировала все свое внимание на штанах мужчины, я упустила момент приближения пальцев Нивара к моему лону. Резко вздохнув от проникновения, я приподняла глаза на мужчину, чей взгляд был затуманен бушевавшими эмоциями.

Когда одежда была забыта, Нивар оказался надо мной, устроившись между моих ног. Волосы — взлохмачены. Дыхание — неровное. Лицо — не маска. Не граф. Не преемник. А мужчина. Настоящий. Голый. Уязвимый. И в этом он был красив, как никогда. Я коснулась его щеки, словно боясь разрушить этот образ. Он прикрыл глаза, как будто не мог вынести этого прикосновения.

Медленное проникновение пронзило меня молнией наслаждения. Я вцепилась в его спину, прижимаясь ближе, ощущая каждое движение. Его рука обвила моё бедро, приподняла его, подчёркивая изгиб, чтобы проникнуть глубже. Каждый толчок сопровождался его поцелуями — горячими и мягкими — на моей шее, плечах, ключицах. Его зубы слегка прикусывали мою кожу, оставляя едва заметные следы, будто метки, что я принадлежу ему. Мои пальцы вплетались в его волосы, словно пытались удержать его ближе, раствориться в нём.

Я старалась запомнить каждое ощущение, чтобы никогда больше не усомниться в том, что принадлежу этому мужчине всем сердцем и телом.

В какой-то миг чувства, переполнявшие меня, больше не могли оставаться за запертыми дверями моего сердца. Слишком долго они толклись в нерешительности, прежде чем прорваться наружу. Горячие слёзы, словно редкие жемчужины, стекали по виску, выдавая глубину переполнявших меня эмоций. Нивар сразу заметил их и замедлился, касаясь губами моих век, словно хотел вобрать в себя все невзгоды, что обрушились на мои плечи. В его объятиях я ощущала, как рушатся стены, воздвигнутые страхом, и все беды теряют значение. Он был для меня героем, оплотом силы, единственной надеждой. Слова не в силах были выразить то чувство, которое рвалось наружу и переполняло меня, словно горная река весной.

— Моя хрупкая… — шёпот мужчины порождал во мне новый шквал эмоций, сладких и горьких разом.

— Нивар… — едва слышно прошептала я в его подбородок. — Я безмерно лю…

Он не позволил мне договорить: его губы властно накрыли мои, возобновляя темп и прижимаясь так крепко, будто хотел растворить меня в себе. Мир исчез, стёртый этим поцелуем. Все страхи, сомнения, тревоги стёрлись, растворились в этом миге, полном безмолвного признания.

Нам не нужно было слов. Мы говорили дыханием, движениями, прикосновениями. Нужда друг в друге стала столь велика, что перевесила всё остальное: мы слились воедино в стремлении к единству тел и душ. Мои пальцы утопали в его шелковистой шевелюре, а его руки обвивали меня, удерживая так, будто он боялся потерять меня в следующем дыхании.

Мы лежали рядом оголенные, его ладони, перебирая мои волосы, приносили ощущение редкого, почти забытого покоя. С этими нежными поглаживаниями я позволила глазам сомкнуться, отдаваясь во власть сна, который смывал с меня остатки тревог. На моих висках и макушке оседали его поцелуи — лёгкие, как дыхание ветра, но наполненные безграничной любовью.

В этот миг Нивар открылся мне так, как я не могла представить. Он был не просто возлюбленным — он был непоколебимым щитом, готовым заслонить меня от стрел, укрыть от бури. Его молчаливая клятва защитить меня навсегда была сильнее любых слов. В его руках мои страхи бледнели и исчезали, словно призрачные химеры. С ним я могла бы пройти сквозь любые испытания и достичь вершин, о которых никогда не смела даже мечтать.