Хризолит и Бирюза

Глава LIV

Бальный зал, словно волшебный мир, наполнился сиянием кристальных подвесок, которые изящно сверкали в лучах света. Эти хрупкие, изысканные изделия, отражая и преломляя лучи, создавали иллюзию звёздного неба, раскинувшегося над головами гостей. Подвески, закреплённые на высоких потолках, едва заметно покачивались от лёгкого дуновения зимнего ветерка, придавая всей картине ощущение невесомой сказки и праздничного волшебства.

Стены, украшенные нежными гирляндами из зелени елей и золотых лент, создавали ощущение торжественной интимности. Каждый уголок зала был продуман до мелочей: большие красивые окна обрамляли искристые занавеси, позволяя лунному свету проникать внутрь и добавлять магии. Нежные ароматы хвои и корицы наполняли воздух, создавая уютную и праздничную атмосферу.

По краю зала разместили изящный новогодний стол, украшенный цветами и свечами, которые мягко мерцали, дополняя блеск кристаллов. Каждое приглашение на праздник стало не просто билетом, а обещанием волшебного вечера, где радость и ожидание слились воедино. И в этот момент все присутствующие забывали о повседневной суете, погружаясь в атмосферу настоящего чуда.

Новогодняя ель была невообразимо высокой, устремляясь в самое сердце зимнего «неба», словно живая икона новогоднего волшебства. Ее ветви, усыпанные яркими огнями и сверкающими игрушками, излучали тепло, а гулкие звуки смеха и веселых разговоров заполнили вечерний воздух.

Снежные хлопья за окном медленно падали с неба, укрывая землю пушистым белым покрывалом, подчеркивая красоту этого магического момента.

Каждый год традиции повторялись, но магия оставалась новой. Люди приносили с собой свои сокровенные надежды и мечты, привязывая их ленточками к ветвям ели.

Прошлый Новый год мы праздновали с Кристой в Нижнем городе, отплясывая на центральной площади перед ратушей под музыку уличных музыкантов. Помню, как праздничные огни сверкали вокруг и мы чувствовали себя частью чего-то большего, когда другие горожане присоединялись к нашему танцу, создавая импровизированный круг вокруг нас.

Сейчас всё казалось непривычным. Находиться на таком масштабном мероприятии в императорском дворце, в окружении высокопоставленных гостей и роскошных нарядов, было непросто. Вокруг мерцали драгоценности, каждый шаг отзывался эхом шепота и тихих разговоров — словно я шла по светскому лоскутному одеялу. Я старалась не теряться в этом великолепии, но внутри всё ещё жила та радость улиц Нижнего города. Образ Кристы, танцующей со мной на площади, не покидал мою память: она была для меня воплощением свободы, лёгкости и счастья.

Сердце сжималось от воспоминаний о ней. Я пыталась отмахнуться от картин почти двухмесячной давности, но пустота, оставшаяся после её смерти, только увеличивалась, делая притворство невозможным. И вряд ли что-то когда-нибудь сможет её заполнить.

Криста умела находить радость в простых вещах: чашка чая в утреннем свете, прогулка по парку, где цветы распускались, будто для нас одних. Каждое воспоминание о ней причиняло боль, острой полосой режущей сердце.

Время, казалось, не лечит. В каждом отражении в зеркале я видела тоску, и она будто становилась частью меня. Мир продолжал жить, смеяться, сиять, а я оставалась наедине с тишиной, где её смех больше не звучал. Одиночество становилось привычкой, а каждый день — испытанием.

Иногда мне казалось, что со временем я смогу освоить эту пустоту, сделать её частью себя. Но каждый раз, когда думала об этом, понимала: Криста останется со мной навсегда, как неизлечимая рана, напоминание о том, что счастье может быть мимолётным, а утрата — вечной.

Нивар ушёл из моей комнаты без меня. Я тогда сказала, что догоню его чуть позже — мне требовалась ещё минута, ещё несколько драгоценных мгновений, чтобы прийти в себя, собраться с мыслями и настроиться на предстоящее торжество.

Кроме того, мне очень хотелось взглянуть на зал, который я так тщательно украшала, увидеть его во всём великолепии до того, как начнётся официальная часть мероприятия. Поэтому я тихонько прошмыгнула в зал через боковую дверь, предназначенную для персонала.

Теперь я стояла в тени зала, наблюдая за происходящим, будто это могло помочь мне держать все под контролем. Не смотря на душевные переживания, мое сердце трепетало от грандиозности этого события. Все же надев подарок Нивара, в легкой нервозности я крутила кольцо, которое оказалось мне как раз для безымянного пальца.

Я вглядывалась в лица гостей, наслаждаясь моментами их радости. Каждое выражение, каждая улыбка добавляли цвет к этому великолепию. Но в глубине души я чувствовала, что праздник не может быть полным, пока я не увижу Нивара.

Музыка сменилась торжественными духами и барабанами. Гости освободили центр, и церемониймейстер, восседая в центре внимания, готовился объявлять членов императорской семьи. Сердце бешено заколотилось, и я упрекнула себя мысленно за то, что не успела занять место к главному выходу.

Мне казалось невероятным: это со мной происходит наяву.

Я — член королевской семьи.

Я — Офелия Ровена Хаасбрандт.

Я — признанная дочь регента Империи Ренарн.

Свет зала скользил по нарядным платьям и камзолам, ловя изысканные детали, сверкающие как далекие звёзды. Гости, затаив дыхание, наблюдали, как в зал вошла первая пара — мой отец — регент с осанкой, излучающей уверенность, и — дочь короля Хайвена, принцесса Жизелинна Летиция дез’Ален — его супруга, олицетворение грации и утонченности. Их шаги звучали в унисон с ритмом ударных

Церемониймейстер, с улыбкой на губах, под высоким голосом озвучивал титулы, позволяя подниматься чувству восхищения в зале. После каждого имени зрители в восхищении аплодировали, выражая уважение к величию и традициям.

Всё казалось слишком грандиозным, слишком вычурным. На мгновение я позабыла о том, что сегодня в зале должен появиться Иден с отцом, словно тень, нависшая над моей жизнью. А я так беззаботно разгуливаю по дворцу!

Я подлетела к главному входу к бальный зал, используя изворотливые пути, которые успела узнать за время, проведенное во дворце, и, нервно расправляя юбку на белоснежном платье, ожидала своего выхода. Тишина вокруг наполнялась лишь легким шёпотом мраморных колонн и щелчками туфель по полированному полу. Внутри меня бурлили эмоции: волнение, страх и тихая надежда. Я знала, что этот бал — мой момент, моя возможность проявить себя, но мысли о том, что каждая пара глаз будет прикована ко мне, заставляли сердце колотиться в бешеном ритме.

Рядом послышалось движение. Я обернулась и увидела Нивара, протягивающего мне локоть и гордо приподнимающего подбородок. Лицо его оставалось холодным и непроницаемым, как маска. На спине красовался золотой плащ, закреплённый на камзоле застёжками с гербом знакомой династии, но от волнения я не обратила на это внимание, в голове представлялась картина, как мы гордо ступаем в новую эру, как княжна и граф, приближенный к императору.

Пока я рассматривала обновленный внешний вид Нивара, церемониймейстер за дверью громко проговорил:

— Наследники Империи Ренарн: цесаревич Нивар Алиссдейр Волконский и княжна Офелия Ровена Хаасбрандт.

Огромная дверь в зал распахнулась и яркий свет ударил мне по глазам, проник в легкие и перекрыл мне воздух. Я невольно схватилась за локоть, предложенный мне, и как бездушная кукла сделала шаг вперед.

Внутри зала царила тишина, и лишь едва слышный шёпот фонов музыки пробирался сквозь волны света. Огромные люстры сверкали, отбрасывая блики на мраморный пол, где каждый шаг звучал как эхо далекого прошлого. Я почувствовала, как невидимые взгляды скользят по мне, словно я была выставлена на показ.

Меня тянуло вперед, несмотря на страх, который нарастал в груди. Локоть, который я держала, стал для меня якорем в этом шторме эмоций.

Воспоминание калейдоскопом закрутились в моей голове.

Нивар постоянно пропадал в ратуше Нижнего города. На совместных обедах отец вечно говорил, что сын весь в бюрократических делах и не успевает нас посетить.

Нивар пьет молочный улун. Молочный улун — мой любимый сорт чая.

У Нивара холодные руки прямо как у отца.

Нивар обладает светлыми волосами и зелеными глазами, ровно как Жизель.

В последнюю нашу совместную ночь он сказал, что знает, кто мой отец.

Боже мой, он провел со мной ночь, зная, что он… Святой Род, я даже не могу произнести это в своей голове…

Кольцо на моём пальце тяжёлым грузом напомнило о той ночи. Теперь я поняла смысл его взгляда — печального, обречённого. Его сердце разбивалось на мелкие осколки, когда он пытался сохранить мое в целости.

Каждый грустный взгляд, брошенный в мою сторону, не оставлял сомнений в его чувствах. Он словно говорил: «Я вижу твою боль, и это невыносимо для меня». Ему было тяжело, осознавая, что его старания не всегда приносят облегчение. Он пытался поддерживать маску спокойствия, будто бы все было в порядке, но я чувствовала, как его внутренний мир рушится.

С каждым днем он приближался ко мне все больше, стараясь сплотить наши сердца, но в то же время оставался на расстоянии, боясь навредить мне. Он будто чувствовал… или догадывался. Может в его голове вопросы о нашей некой схожести появились намного раньше. Поэтому тогда я слышала ругань с Жизель за стеной в его особняке. Он не мог больше держать это в себе.

Его забота была смятенной и тщетной — он искал слова, которые могли бы облегчить мои страдания, но часто они застревали в горле.

И, несмотря на его усилия, между нами возникла невидимая преграда. Она порой казалась слишком высокой, чтобы ее преодолеть. Но даже в самые темные часы, когда оба чувствовали себя потерянными, в его взгляде оставалось тепло. Это тепло напоминало, что иногда самое большое мужество — это просто быть рядом, даже если слова не могут всё исправить.

Теперь будто все поведение Нивара становится оправданным.

Я хочу злиться на него.

Хочу отпустить его руку.

Хочу влепить ему пощечину.

Но я не могу.

Внутри меня та же трещина, что и в нём. Он упрятал свою боль глубоко, как камень в груди, и потому позволил мне жить — пусть и с обидой, с нервной дрожью, с отчаянной попыткой дышать дальше. В этой тёмной тени его борьбы я ощущаю собственную беспомощность: мои чувства запутались в его муках. Он держит свою боль в себе, как камень на душе, и даже когда кажется, что он не ранен, его глаза выдают всё. Они полны скрытых мятежей, которые боятся всплыть на поверхность.

Я мечусь между этими эмоциями — желанием наказать за причинённые страдания и одновременно потребностью понять, поддержать. В моей голове крутятся мысли о том, как он мог бы избавиться от этого груза, если бы только позволил себе быть уязвимым. Но, увы, он выбрал другую дорогу.

Мы оба притягиваем друг друга, словно магнит, и при этом понимаем, что этому нет решения.

В конце концов, это не вопрос прощения или мести. Это обретение силы понимания, нахождение света в тени. Я знаю, что он страдает, так же, как и я. И, возможно, единственное, что оставляет нас связанными, — это эта общая боль, которую мы тайно несём в себе.

Родова задница… Жизель знала всё и молчала. Она всегда знала. Знала о наших странных чувствах, о том, что происходило между мной и Ниваром, и, как хитрая паучиха, тянула нити из тени. Теперь я ясно понимаю: именно поэтому после той аварии она и прислала мне то роковое послание с приказом держаться подальше. Но, поняв бессмысленность собственных запретов, она махнула рукой, словно признавая поражение.

Цесаревич смотрит на меня в танце — его глаза пронзительны, искрятся, будто ищут на моём лице отклик на открытую правду. Я отвечаю взглядом, стараясь сохранять спокойствие, но чувствую, как ладони мои предательски увлажнились. Он наверняка заметил.

Нивар ведёт нас в танце уверенно, мягко, почти незаметно. Его рука на моей талии — лёгкая, но властная, словно он держит меня и не отпустит никогда. Я стараюсь сосредоточиться на каждом движении, будто это способ не утонуть в собственном смятении. Но сердце всё равно колотится в груди, отзываясь на каждое его прикосновение.

Торжественная музыка звучит, наполняя пространство величественными аккордами, но внутри царит пустота. Напоминания о счастье теряются в тенях, и кажется, что каждая нота лишь усиливает ощущение утраты. Сердце, которое когда-то пело в унисон с мелодией, теперь затоплено слезами, обремененное грузом знания.

Все наши прежние танцы были искрами — там кипела страсть, нежность и безрассудство. Мы не боялись показывать это публике. Теперь же, когда весь Ренарн знает, кем мы приходимся друг другу, мы вынуждены скрывать всё под маской. Каждое движение становится игрой, тщательно отрепетированной ролью. Но у этого танца есть тайна — та, которую знаем только мы двое.

Наши взгляды всё так же метают искры, а сердца продолжают биться в такт — несмотря ни на что.

Музыка стихает. Мы останавливаемся, делаем низкий поклон и, не размыкая рук, поднимаемся на пьедестал к тронам, что стоят по обе стороны от императорских. Наступает момент отпустить друг друга. Но Нивар крепче сжимает мою ладонь и задерживает мой взгляд. Его глаза, обычно холодные, теперь дрогнули — в них мелькнула едва заметная тревога.

Я отвечаю мягкой улыбкой и тоже сжимаю его руку в ответ. Для нас двоих этот миг значил целый мир.

Крошечный миг, незаметный для посторонних.

Кроме Жизель, разумеется. Она проводила нас обоих долгим и многозначительным взглядом, но я сомневаюсь, что она что-то скажет после.

— Дорогие гости, мы собрались сегодня по нескольким грандиозным поводам! — Ольгард встал со своего места, поправил тяжёлую мантию и раскинул руки, как бы привлекая к себе всё внимание. Прошёл почти год с тех пор, как так же размахивал руками Гарольд, кузен моего отца, прежде чем пуля прервала его жизнь. — Сегодня в полдень я прошёл торжественную инаугурацию.

Я удивлённо уставилась на отца, затем перевела взгляд на Нивара. Он выглядел озадаченным, но на меня не посмотрел. Зал же разразился овациями, поздравлениями и хлопушками — подготовка Жизель была безупречна.

— Но не только это событие наполняет наш вечер особым смыслом! — голос отца окреп, а движения стали более выразительными. — Мы также собрались, чтобы отпраздновать долгожданную встречу, что станет новой вехой в истории нашей империи! Это поистине настоящий Новый год для нашего мира!

Волнение среди гостей перешло в напряженное ожидание. Ольгард, не дожидаясь реакции толпы, продолжал:

— И, конечно, я рад представить вам нашего союзника — короля Вирдумлара, Лазара Герцверда, который, несомненно, сыграет ключевую роль в процветании наших территорий!

Герцверда, который, несомненно, сыграет ключевую роль в процветании наших территорий!

Публика встретила это объявление дружными аплодисментами, а среди зрителей уже замелькали сплетни о ближайших политических маневрах.

Лазар шагнул в бальную залу, и его присутствие сразу же затенило свет. Тени, казалось, стали длиннее и гуще, слегка покачиваясь, как будто привнося с собой нечто незримое и пугающее. Гости притихли, остановив разговоры, и затаили дыхание, чувствуя, как холод пробирается в самые глубокие слои их душ.

— И его сына — принца Дмидена Герцверда! — Император похлопал, призывая зал к тому же. — Впереди нас ждёт множество испытаний, но вместе мы сможем преодолеть любые преграды!

В воздухе повисло нервозное напряжение. Красивые платья и смокинги, сверкающие под хрустальными люстрами, утратили свой блеск. Многие начали обмениваться тревожными взглядами, словно искали в лицах друг друга утешение или объяснение этому странному явлению. Лазар, невозмутимый, двигался с уверенностью, его шаги отстукивали равномерный ритм на мраморном полу в такт его посоху. На вид он был чуть моложе моего отца, но, если я правильно просчитала события прошлого, он был на несколько лет его старше. Низкие температуры и вечные зимы Вирдумлара делают свое дело.

Он приближался к центру зала, и вскоре всё внимание сконцентрировалось на нем. Каждое его движение было наполнено мистикой. В тишине послышались шёпоты. Кто-то из гостей почувствовал, как из груди вырывается сдавленный вздох, ведь в глазах Лазара горел огонь, далекий до невыносимой боли. Этот вечер стал не просто балом — он превратился в встречу с неведомым, и никто уже не был способен повернуться спиной к этому зловещему явлению.

Визуально угрюмый силуэт короля Вирдумлара внушал трепет и страх. Мантия, словно промерзлая земля, поглощала свет, и тьма вокруг него казалась живой. Его глаза, яркие и проницательные, искали истину среди лжи, что кружила вокруг, как призрачные тени.

Иден — Дмиден, извините — уверенно шагал в тени отца. По мере продвижения вперед, он излучал легкий холод ночи, обвивавший гостей в зале, как защитный купол. Темные кожаные одежды его страны облегали атлетическую фигуру, напоминая о семье, чья история была переплетена с мраком и опасностью. Мантия за спиной развевалась, словно призрак прошлого, придавая ему таинственный вид, овеянный легендами. С ладонью, опущенной на эфес меча, Иден больше напоминал ассасина, нежели гостя.

Мои ладони крепко вцепились в рукоять трона, стоило мне узнать в этом мрачном мужчине, чьи смоляные волосы теперь украшала корона, принца королевства-убийцы. Сердце подлетело к горлу и мешало сделать мне вздох. Живот скрутило при одном виде этого мужчины.

Время, казалось, замерло. Я обхватывала трон пальцами, ощущая ледяной холод дерева, который должен был придавать уверенность, но она ускользала. Ледяной взгляд мрачного принца проникал в самую глубину, сковывая мысли и заставляя каждую клетку дрожать. Его движения были наполнены злой грацией, словно он сам был воплощением ночи — из теней, тишины и тягучей опасности. И всё же, сквозь заискивающие шёпоты, я замечала, что некоторым затным дамам такой «плохой парень» приходился по вкусу.

В памяти всплывали обрывки той встречи, когда мир перевернулся с ног на голову. Его имя звучало как заклятие — убийца, принц, предатель. Я знала, какую силу он таит в своих руках, как легко он мог лишить меня того, что дорого.

Мою жизнь.

Дрожь скользила по спине от мысли, что он пришёл именно за мной. Я старалась скрыть страх, но он был настолько явен, что его нельзя было спрятать. Напряжение висело между нами, словно невидимая нить, готовая рваться при малейшем движении. Между нами стоял лишь трон — последняя линия обороны от неизбежного столкновения.

Король Вирдумлара поднял взгляд к гостям. Его лицо сияло дружелюбием, но глаза выдавали истинные намерения: хищные, холодные, как лёд.

— Как славно, что мы собрались таким составом! — произнёс он, обводя зал взглядом, скользящим по пышным нарядам и блестящим украшениям, но мысли его тонко цеплялись за скрытых врагов, затаившихся среди благородных. — Сегодня мы отмечаем великие достижения наших королевств, — продолжал он, слегка улыбаясь, но в душе его разыгрывалась буря амбиций, планов захвата и устранения оппонентов.

Каждый аплодисмент звучал не как знак одобрения, а как предвестие жертвы, которую он скоро принесёт на алтарь своих целей.

Несмотря на внешнюю безмятежность, из каждой его фразы прорывалась горечь.

— Мы также должны помнить о врагах, — сказал он, едва заметно сжимая кулаки. — И кто знает, может, заклятьем на удачу, мы отсеем лишних, прежде чем они причинят вред нашему светлому совместному будущему!

Слова, изначально предназначенные как символ единства, звучали как угроза. Лазар словно ждал: то ли глухого стона осуждения, то ли готовности следовать за его тёмными замыслами. А я знала, что среди этих людей есть те, кто может стать его жертвой — и, возможно, когда-то именно я могла бы оказаться на его пути.

Я медленно перевела взгляд на Нивара, стараясь скрыть испуг в глазах. Он заметил моё напряжение краем взгляда и показал мне ладонью, что стоит успокоиться.

Это была моя идея — и всё же почему мне так страшно? Здесь полно людей, они не смогут мне ничего сделать… Разве что за стенами замка не стоит целая армия наёмников, готовых в любой момент ворваться и превратить новогодний бал в кровавое пиршество.

— Офелия Хаасбрандт, — внезапно я услышала свое имя, сорвавшееся с уст Лазара Герцверда. Его голос сочился ядом и смертью, каждое слово — словно кинжал в грудь. — Рад видеть Вас в добром здравии.

Наглая ложь.

Я задержала дыхание. Сердце колотилось так, что казалось, его слышат все стены зала. Лазар, враг, стоял передо мной с дерзкой ухмылкой. Его ледяные глаза пытались проникнуть в глубины души, считывая каждое колебание моих мыслей. Я точно знала: за этими словами скрывается то, что лучше бы никогда не видеть.

— Вы, должно быть, не знаете, какова цена предательства, — произнёс он, и голос звучал тяжело, как свинец. Мурашки пробежали по коже. Почему этот человек желает моей смерти, хотя я не имею никакого отношения к событиям прошлого? Его власть простирается уже более тридццати лет… Неужели сердце его всё ещё неспокойно?

— Не стоит пугаться собственных теней, Офелия, — продолжил он, медленно приближаясь к пьедесталу с тронами. — Тёмная сторона всегда рядом. Она живёт в каждом из нас. Вопрос лишь в том, кто осмелится её выпустить…

Я почувствовала, как воздух вокруг сгущается, а грудь сжимается от предчувствия опасности. Даже Нивар рядом выглядел настороженным, как будто понимал: каждый миг здесь может стать последним.

— Что ж! — прервал Лазара отец, Ольгард, спустившись к нему и опустив руку на его плечо. — Да начнётся пиршество, дорогие гости!