Хризолит и Бирюза

Глава LVI

Я утащила Лоренца на середину бального зала и буквально вынудила его танцевать. Он сперва двигался осторожно, прислушиваясь к музыке, затем уверенно подстроился под ритм. Его шаги были точными, почти военными, но удивительно мягкими, и в этой сдержанной решительности ощущалась лёгкость. Я чувствовала, как его старания заставляют меня невольно улыбаться, хотя внутри я боролась с дурнотой, цепляясь за каждое дыхание. При каждом его повороте я осторожно избегала движений, способных вызвать неприятные ощущения, но всё равно находила радость в этой импровизации, будто сама музыка брала меня под защиту.

Постепенно страх отпускал. Лоренц умело лавировал между другими парами, будто отгораживая меня от посторонних, не позволяя никому приблизиться слишком резко. Его ладонь уверенно держала мою талию, и от этой уверенности мои собственные колебания казались уже не столь заметными. Время от времени он отпускал короткие, слегка шутливые реплики — и в них слышался тот самый лоренцевский юмор, что разряжал воздух вокруг нас. Я ловила себя на том, что смех пробивается сквозь слабость.

Когда мелодия стихла, мы отошли к столу. Я потянулась к бокалу с водой, Лоренц — к графину с вином.

— Как Агнесс? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо.

Лоренц усмехнулся, почесав затылок и кивнул куда-то в сторону танцевальной площадки. Я проследила за его взглядом: посреди залы, в окружении множества пар, выделялись Агнесс и Ллойд. Она — в лёгком, но строгом платье нежного жемчужного оттенка, он — в форме гвардейца, слегка скованный, но держащийся с честью.

— Видишь сама? — сказал Лоренц, криво усмехнувшись. — Честно говоря, иногда думаю, не совершил ли я самую большую глупость, приставляя Ллойда к ней. Отличный парень, а я… ну, подставил его.

Он поглядел на зал, следя за другими парами, затем вновь встретился со мной взглядом, как будто ища одобрения.

— Подставил? — переспросила я с лёгкой усмешкой.

— А как же, — он нервно постучал пальцами по ножке бокала. — Ллойд никогда не был в таких кругах. Тут каждая улыбка может стоить карьеры, каждое неверное слово обрастает слухами. А Агнесс… она ведь не просто княжна. Никто ещё не догадывается, кем она на самом деле может стать. И вот, я свёл их вместе, словно не понимал, что это тонкая грань.

Я вновь взглянула на танцующих. Агнесс смеялась — тихо, но искренне. Ллойд что-то шепнул ей на ухо, и она чуть откинула голову назад, впервые за весь вечер выглядела по-настоящему живой.

— И всё же ты рад, — заметила я.

Лоренц кивнул, уголки его губ дрогнули в почти братской улыбке:

— Рад, конечно. Пусть хоть кто-то отвлекает её от этих бесконечных дурных мыслей. Даже если мне приходится стоять тут, чесать затылок и следить за каждым его шагом, будто я старший брат, которого никто не просил.

Я тихо засмеялась:

— Ты слишком серьёзен.

— Серьёзен? — он хмыкнул, бросив ещё один быстрый взгляд на танцующих. — Попробуй сам не переживать, если видишь, что человек, которого давно считаешь почти сестрой, держится из последних сил. И да, я могу сколько угодно корить себя за то, что «подставил» Ллойда… но, знаешь, радует, что хоть кто-то умеет её рассмешить.

Мы замолчали на мгновение. С потолка падали золотые конфетти, музыка переливалась серебряными аккордами, пары кружились в вихре нового года. Агнесс и Ллойд двигались чуть неуверенно, но удивительно слаженно, будто весь зал принадлежал только им.

— Ты почти как ангел-хранитель.

Лоренц выдохнул и улыбнулся:

— Ангел-хранитель, да. С лёгким приступом паники. И с бокалом вина в руке.

— Скорее, с целым графином, — поддразнила я.

Он рассмеялся, слегка покачав головой:

— Только потому, что за каждое её движение я держу в уме сотню возможных катастроф. Но пусть хоть сегодня, в эту ночь, у неё будет повод улыбаться.

Он поставил бокал на стол и снова окинул взглядом зал — пристально, почти ревниво, словно одно его внимание могло отвести от Агнесс любую беду.

Музыка неожиданно изменила ритм — тяжёлые ударные и звонкие трубы заставили гостей насторожиться. На дальней стороне зала занавес внезапно раздвинулся, открывая маленькую сцену, которой до этого никто не замечал.

На подмостках появился кукольный театр, расписанный золотом и пурпуром, словно специально приготовленный к празднику. Из-за кулис вышли две высокие марионетки — воины, похожие на принцев. Один — в белых доспехах, сверкающих от света люстр, другой — в чёрных, с шлемом, закрывающим лицо.

Они сошлись в поединке. Деревянные мечи глухо сталкивались друг с другом, но движения были настолько искусны и отточены, что публика невольно ахнула. Белый принц шагал гордо и прямолинейно, чёрный — быстро и коварно, делая выпады, будто стремился не только победить, но и унизить соперника.

Сначала гости аплодировали и смеялись, приняв это за причудливую забаву. Но постепенно смех начал стихать: в поединке была слишком явная аллегория. Белый принц спотыкался, едва удерживая равновесие, но всякий раз вставал, словно поднимала его невидимая сила. Чёрный же наседал неумолимо, при каждом ударе раздавался зловещий стук, от которого звенело в ушах.

— Жизель! — я поспешила к ней, увидев рядом с отцом и Николасом. — Это твоя затея?

Она покачала головой, тревожно нахмурившись:

— Я думала, это ты.

— Нет, — вмешался Лоренц, наблюдая за куклами, — Лазар не устроил бы такую театральщину. Мне кажется, что для него это слишком… тонко. Он предпочитает действовать прямым ударом.

Марионетки тем временем достигли кульминации боя: белый принц выронил меч, но, когда чёрный занёс оружие для последнего удара, белый резко поднялся и отбил выпад голыми руками. Публика ахнула и разразилась аплодисментами, но в этом восторге сквозил нервный смех.

Жизель бросила взгляд на Лоренца:

— Но если не Лазар, то кто?

— Тот, кто знает, как говорить намёками, — буркнул Лоренц, запустив руку в волосы. — И, чёрт возьми, намёки слишком прозрачные.

Ольгард шагнул вперёд, его голос прозвучал низко и жёстко:

— Это не шутка и не забава. Кто-то проверяет нашу реакцию.

Николас сжал губы и добавил тихо:

— Или напоминает нам, что война ещё не окончена.

Их разговор прервал оглушительный звук, будто воздух разорвался надвое. По залу прокатилась дрожь, и все мы переглянулись, сердца забились в унисон, как барабаны на тревоге. Разноцветные конфетти и блестящие искры брызнули в разные стороны, осыпая гостей. Следом прогремел второй хлопок, и из-под колонн взметнулись бенгальские огни, заранее расставленные мною с Жизель. Их яркое пламя озарило залы, отражаясь в золотых люстрах и в радостных лицах публики. Гости аплодировали, смеялись, хлопали в ладони, словно не замечали тревоги, пробежавшей по венам каждого из нас.

Жизель, напротив, сразу напряглась: её ладонь на миг сжалась в кулак, и она шагнула ближе к отцу. В её взгляде не было ни капли веселья — лишь знание, что любое веселье может обернуться западнёй. Николас, щурясь, всматривался в аплодирующую толпу, будто ища в ней скрытый знак или движение чужой руки.

— Лоренц, найди Нивара и немедленно отведи Офелию, — голос Ольгарда прозвучал глухо, но властно. Он по-отечески положил тяжёлую руку на плечо графа; в этом прикосновении чувствовалась не просьба, а приказ.

Не успели мы двинуться, как у чёрного выхода послышался странный шум. Сначала — тихий, будто стук, затем — удивлённое аханье толпы. Наши разговоры мгновенно оборвались. Все вытягивали шеи, переглядывались, вставали на носки, чтобы рассмотреть, что там происходит.

Отец и Николас увидели первыми, Лоренц — следом. Я, спрятавшись за его плечом, тщетно пыталась разглядеть сцену. Лоренц начал отодвигать меня назад, заслоняя собой, но я, стиснув зубы, упёрлась. Чуть толкнув его в бок, шагнула вперёд — и в ту же секунду увидела.

Кулак Нивара с сухим хрустом вонзился в челюсть Идена. Удар был столь силён, что принц отлетел к чёрной двери, с грохотом распахнув её, и вывалился наружу в сугроб, оставив в снегу глубокую вмятину.

Толпа на миг замерла, будто зал превратился в живую статую. Но следом вспыхнул гул — крики, возгласы, обрывки шёпота. Кто-то прыснул от смеха, кто-то ахнул с ужасом.

Нивар стоял над ним, лицо напряжённое, в глазах бешеная решимость. Его рука вновь поднялась, готовая обрушиться на противника без всякой пощады. Он выглядел не просто сердитым — он был сосредоточен, как воин на дуэли, будто в этом ударе заключалась его истина.

Ольгард сорвался с места. Его фигура рванулась вперёд, но Жизель успела схватить его за руку. Её пальцы вцепились в отцовское запястье с неожиданной силой, и он резко остановился, гневно метнув на неё взгляд.

Я же чувствовала, как кровь ударяет в виски, сердце колотится, дыхание сбивается. Адреналин захлестнул меня до дрожи в коленях. Ожидать больше нельзя. Нужно было действовать — сейчас или никогда.

— Нивар, стой! — крикнула я, отчаянно прорываясь сквозь плотную толпу придворных. Люди в роскошных нарядах мешали, цеплялись за подол моего платья, но я упрямо шла вперёд.

Лоренц попытался меня удержать — его пальцы сомкнулись на моём запястье, но я вырвала руку раньше, чем он успел сцепить хватку. Мой взгляд был намертво прикован к фигуре Нивара, и в его глазах я читала смертельную смесь ярости и отчаяния.

Неподалёку Иден поднялся на колено. Его губа была рассечена, на подбородке уже блестела кровь, но он пытался удержать достоинство, не позволяя себе упасть окончательно. Однако Нивар не собирался отступать: его плечи дрожали, кулак был сжат так, что побелели костяшки.

— Нивар, послушай меня! — закричала я снова, приближаясь, но он резко махнул рукой, и два гвардейца встали передо мной, перегородив дорогу. Их сталь блеснула, словно стена между мной и ним. Я ударилась о плечо одного, но отпрянула — их не пробить.

Сердце колотилось так, будто готово было разорвать грудь изнутри. Всё внутри кричало: если не остановлю его сейчас — будет поздно. Иден — принц, его смерть в руках цесаревича означала бы катастрофу. Для нас всех.

Я увидела, как в лице Нивара что-то изменилось: все-таки мой голос достиг его. На миг в его взгляде мелькнула растерянность. В этой трещине ярости проступило колебание — тень воспоминания или сожаления. Его рука дрогнула, но лишь на мгновение. Внутри него всё ещё бушевал шторм, и любое слово могло стать той самой спичкой, которая снова вспыхнет и обратит зал в хаос.

Я видела набухшие вены на висках Идена и кровь, тонкой струйкой стекавшую с рассечённой губы. Меня охватил искренний страх за Нивара: потому что, если он пробудет зверя, о котором ходят легенды по сей день, ему будет сложно дать достойный отпор. Особенно теперь, когда после аварии силы его были не те. Но, странным образом, я верила — Иден не станет бездумно провоцировать цесаревича. Его благородство не позволило бы ему перейти ту черту, после которой уже нет возврата.

Но что же он такое ему сказал, что вечно холодный Нивар не смог справиться со своими эмоциями?

Атмосфера сгущалась, словно морозный воздух становился гуще и тяжелее. Я не могла отвести взгляда от Идена: его глаза, блестящие и упрямые, сверкали внутренней борьбой. Это было видно по напряжённой линии плеч, по чуть дрожащим пальцам, но гордость не позволяла ему отступить. Он был на грани, балансируя между рассудком и отчаянием.

Я знала, что Нивар, при всей своей холодности и отрешённости, способен на безрассудно смелые поступки, если речь шла о защите того, что ему дорого. Но именно это и пугало — сейчас он был не защитником, а нападающим. Но сейчас он был ранен, ослаблен, а опасность, которую представлял Дмиден Герцверд, возрастала с каждой секундой, с каждым тяжёлым вздохом.

Толпа шумела, словно чуткая к этому напряжению. Каждый шёпот, каждый сдержанный вздох гостей подталкивал ситуацию к краю пропасти. Казалось, само время замедлилось: каждое мгновение превращалось в предвестник катастрофы.

Снег с хрустом поддался под ногами Нивара, когда он вышел наружу, следуя за Иденом. Морозный воздух обжёг лицо, из их ртов вырывались облачка пара, будто дыхание двух разъярённых быков перед схваткой.

Иден слегка согнулся, опираясь рукой о рядом стоящее дерево, но быстро выпрямился, сохранив в осанке высокомерную самоуверенность. Нивар, не сводя с него взгляда, достал из внутреннего кармана камзола пару светлых кожаных перчаток. Медленно, нарочито холодно он сжал их в руке — и вдруг бросил одну к ногам Идена.

Толпа ахнула. Этот жест не нуждался в словах.

Иден наклонился, не спеша поднял перчатку. На его треснутой губе мелькнула усмешка, а глаза вспыхнули — вызывающе, дерзко, почти с наслаждением. Взгляд его встретился с насторожённым, опасным взглядом Нивара.

Казалось, что весь Ренарн затаил дыхание, ожидая, в чью сторону склонится чаша.

— Твой выбор может изменить всё, — произнёс Нивар, голос его был низким, сдавленным, напряжённым; я никогда прежде не слышала его таким.

Ветер налетал порывами, пронизывая меня насквозь. Я обхватила плечи руками, чувствуя, как холод забирается под платье, словно настойчивый любовник, от которого невозможно отмахнуться.

Принц аккуратно касался пальцами перчатки. Его мысли метались между долгом и личными чувствами, словно лодка, раздираемая штормом. Каждый шаг к решению казался прыжком в пропасть, а позади вновь поднималась тень старых внутренних ран, оставшихся после битв и потерь.

Иден замер, не отрывая взгляда от Нивара. Его глаза отражали одновременно расчет и страх. В голове прокручивались все ставки: судьба королевства, жизни людей, полагающихся на него, честь его семьи. Он медленно крутил перчатку в руках, словно это был не кусок кожи, а само будущее, которое нужно удержать, не уронив. Каждое движение отдавалось в пальцах как тяжелый, почти осязаемый вес ответственности.

Каждый из них понимал: путь, который они выберут, должен привести к единству. Любая ошибка, любое неверное движение — и холодные объятия войны снова опутают земли, а Иден умел выживать в этом мире, где ставки всегда слишком высоки.

— Я понимаю, — наконец произнёс он, его голос звучал твёрдо, с оттенком ехидства. — Естественно, я знаю, что будут последствия. Я не могу принимать решение легкомысленно, дорогой друг. Каждое. Решение. Я. Принимаю. С. Умом.

Он с ехидной насмешкой посмотрел на Нивара, растягивая губы в холодной, почти звериной улыбке, обнажая зубы. Потом перевёл взгляд в мою сторону, словно последнее слово было не только для Нивара, но и для меня.

Воздух был настолько заряжен напряжением, что, казалось, ещё немного — и произойдёт взрыв. Атмосфера напоминала миг перед грозой, когда природа замирает в ожидании неизбежного разряда молнии, который расколет небо надвое.

Иден всегда умел манипулировать людьми, используя их страхи и сомнения. Без этого таланта он не прославился бы. Его слова сейчас звучали не как простая провокация — это был вызов, на который требовалось немедленно ответить.

Нивар долго собирался с мыслями, но в его глазах уже читалась уверенность. Я заметила, как он сжался, стараясь скрыть эмоции, но одна деталь выдавала его состояние: рука на эфесе меча была сжата до белизны, словно сталь сжимала саму душу.

Я вновь взглянула на Идена, не в силах отвести взгляд от его самодовольной, почти издевательской ухмылки. Вокруг стояла ледяная тишина; она была самой громкой в мире. Никаких сомнений — решение, которое они примут, изменит всё.

Иден первым сбросил свой плащ, обнажив блестящее лезвие, и встал в атакующую позу, готовый к первому удару. Нивар не медлил ни секунды: он резко откинул мантию, демонстрируя гостям своё оружие.

Толпа затаила дыхание. Два холодных клинка, как два прожектора судьбы, несколько раз рассекли воздух. Ослепляющий блеск мечей отражался в уличных фонарях, как символы героизма и неизбежности.

Иден сместил вес на заднюю ногу, глаза неотрывно следили за Ниваром. Цесаревич слегка усмехнулся в ответ, полон уверенности и готовности к любому маневру.

Словно по невидимой команде, оба стремительно рванули навстречу друг другу. Мечи встретились с звонким металлом, удар за ударом создавая мелодию боя, где каждый звук был пропитан напряжением и силой. Зрители стояли, затаив дыхание, ощущая на себе всю тяжесть момента. Вокруг раздавались восторженные возгласы, сдержанные шёпоты — одни восхищались мастерством, другие предчувствовали катастрофу.

Иден сосредоточился. Он знал, что каждое мгновение может стать решающим. В голове рождалась стратегия: неожиданный ход, который мог бы застать врага врасплох. Нивар, чувствовавший намерения соперника, чуть ослабил защиту, готовясь к ответной атаке.

Иден использовал этот момент: увернулся в сторону и нанёс неожиданный удар снизу. Меч вспыхнул в свете фонарей, но Нивар оказался ловким: лёгкий отклон вбок — и лезвие прошёл мимо, оставляя в воздухе ощущение напряжённой, почти хрупкой гармонии боя.

Толпа словно замерла на мгновение, почувствовав, как на волосок висит исход схватки. А я стояла, затаив дыхание, наблюдая, как два сильнейших воина королевства сражаются не просто клинками, а самой судьбой в руках.

Я почувствовала, как по щекам текут горячие слёзы, резко контрастирующие с ледяным воздухом вокруг. Попытки прорваться через гвардейцев оказались тщетными: они, словно стена, преграждали путь. Я поворачивалась к отцу, но тот, ловя мой взгляд, лишь качал головой — мол, вмешаться невозможно. Это официальный поединок после брошенной перчатки. Жизель и подавно не могла ничего предпринять; я лишь видела, как дергается её глаз каждый раз, когда мечи мужчин сталкиваются. Боль матери за сына была ощутима, словно тянулась сквозь пространство к каждому из нас.

Слёзы катились, словно пытались смыть страх, но их горячие потоки лишь усиливали ощущение беспомощности. Я снова взглянула на отца: его лицо оставалось каменным, но в глазах мелькнула тревога. Я хотела закричать, заставить его вмешаться, но слова застряли в горле. Нельзя было нарушить традиции, нельзя было опозорить семью — и эта мысль обжигала сильнее холодного ветра. Я понимала: в этом поединке не будет победителей — только сломанные сердца.

Мир рушился вокруг меня, вместе с ним рушились все мои представления о любви, долге и справедливости.

Нивар, ощущая напряжение Идена, взял инициативу в свои руки. Он сделал резкий выпад, протискиваясь к цели, но Иден, как будто предугадывая каждый шаг, вскоре подстроился под ритм боя. Их мечи снова встретились, создавая яростную симфонию стали и искр, отражая напряжение, решимость и храбрость обоих воинов.

— Ты — варвар. Ни один ее взгляд больше не упадет в твою сторону, — рявкнул Нивар и стало заметно, как он выдохся. Его бледная фарфоровая — как у меня — кожа покрылась румянцем от мороза.

— Мне кажется, что ты дьявольски ошибаешься — она как раз не отрывает от меня два своих маленьких бирюзовых озерка, — парировал Иден, умудрившийся подмигнуть мне до того, как Нивар нанес еще один удар.

Нивар сжал рукоять меча до белизны. Его взгляд сверкал гневом и болью, он был готов сорваться на настоящую ярость.

— Я её защищаю! От любой угрозы!

— Защищаешь, — повторил Иден, слегка наклонив голову, — но твоя защита выглядит как… чрезмерная ревность. Не так ли?

Нивар сжал зубы, ощущая, как слова Идена пробивают внутренние барьеры.

— Слишком драматично, — усмехнулся Иден, глаза блестели, но в словах была скрытая ирония. — Ты защищаешь её с такой страстью… Наверно, тяжело одновременно защищать её и желать.

И в этот момент их мечи столкнулись близко, настолько, что только они могли почувствовать напряжение друг друга. Ни один звук не нарушил этого мгновения, и никто вокруг не мог слышать их слов.

Иден внезапно шагнул вперёд, хватая Нивара одной рукой за грудки, и наклонился так, чтобы его дыхание едва касалось уха соперника:

— Может, стоит определиться, что для тебя важнее: быть её братом или… её возлюбленным?

Шепот прозвучал как вызов, и в глазах Нивара мелькнул шок, смешанный с яростью. Затем Иден резко отпустил его, оттолкнув в сторону, чтобы восстановить дистанцию для следующего удара. Их мечи снова столкнулись, но теперь бой был уже не только физическим — он был пропитан напряжением, которое невозможно было скрыть.

В миг краткой передышки, когда оба воина застыли, пытаясь восстановить силы, Нивар бросил на меня взгляд, полный муки. Я закрыла рот руками, тщетно пытаясь сдержать рвущиеся наружу слёзы. В его глазах читалась немая мольба — он был готов всё бросить, отринуть долг и просто заключить меня в объятия, лишь бы я перестала плакать.

Но вместо этого Нивар с яростным стоном вновь ринулся в бой. Его пальцы до белизны костяшек стиснули рукоять меча, а в глазах пылал противоречивый огонь: свирепая ярость воина и глубокая печаль человека, познавшего утрату.

Каждое его движение, каждый удар мечом — это отчаянная попытка примириться с тем, что творилось между нами, с тем, что мы не могли — или не смели — выразить вслух.

Слезы выходили сильнее с интенсивностью развития событий. Моя молчаливая поддержка была ему жизненно необходима. В каждом его выпаде, в каждом парировании я читала безмолвное обещание: «Я защищу тебя от всех бед, от всей этой жестокой, беспощадной схватки».

Страх ледяной хваткой сжал моё сердце, когда я осознала: он на грани поражения. Казалось, я физически ощущаю, как по его ноге пробегает волна боли. Его оборонительная стойка рухнула, словно карточный домик под порывом ветра.

Цесаревич, стиснув зубы, не сдавался, его взгляд горел яростью и непоколебимой решимостью. Я знала, что ни одно слово не сможет описать тот ужас, который охватил меня, когда он пошатнулся и упал на одно колено. Каждая его попытка встать на ноги вселяла надежду, но стоило Идену снова пойти в атаку, я ощутила, как эти минуты тянулись в вечность.

Душа рвалась на части, видя, как Нивару явно не хватает сил. Я проклинала мир, судьбу, сами обстоятельства, которые привели его к этому безумному противостоянию. В тот момент, когда он поднял руку для защитного удара, мне казалось, что весь мир замер. Его сильные черты, полные решимости, были пронизаны болью, но в них все еще жила искра надежды.

Разум отключился, уступив место первобытному страху и отчаянному желанию защитить любимого. Я бросилась вперёд, расталкивая ошарашенных гвардейцев. Один из них не успел среагировать — я выхватила у него из ножен меч, и в следующее мгновение уже оказалась на поле битвы, оставляя за собой неровные следы туфель в глубоком снегу.

Каждое биение сердца отзывалось тревогой, словно я могла почувствовать его минуты слабости. Я видела, как он с трудом сдерживает натиск Идена, и понимала, что каждый последующий удар может стать для него последним.

На мгновение Нивар обернулся, и в его взгляде я увидела ту самую искру, которую узнала раньше, чем его самого.

Он не был один — в этот момент я принадлежала ему.

За доли секунд оказавшись перед Ниваром, я всеми силами подняла меч, почувствовав, как холодная рукоять меча стала расширять границы моей храбрости.

Завладевшая мною энергия сделала мой шаг решительным, и я была готова к удару, который занес Иден.