Хризолит и Бирюза

Глава LIX

Атмосфера была накалённой в обеденном зале. Звонкие удары столовых приборов о посуду в какой-то момент даже начали действовать на нервы. Было решено заранее, что первый обед в Новом году мы проведём совместно с гостями из Вирдумлара, но после вчерашнего инцидента между двумя наследниками трона реализовать эту идею оказалось весьма затруднительно.

Гости вели себя сдержанно, но напряжение витало в воздухе, как невидимая нить. Повара потрудились на славу: разнообразные блюда пестрели на столе, но даже самые изысканные вкусы не могли отвлечь от тягостного молчания, которое окутывало зал.

Первые тосты звучали механически, словно отголоски недавнего конфликта двух сторон, но каждый взгляд и улыбка оттенялись недоверием. Жизель попыталась развеять обстановку забавной историей из детства, но лишь частично это помогло — в глазах собравшихся стояла стена, которую трудно было разрушить.

Ситуация требовала вмешательства мудрого лидера, который смог бы достичь примирения. Обед был лишь началом долгого разговора, который, возможно, изменит всё, но настанет ли этот момент — один лишь Род знал.

— Я так понимаю, Лазар, вы любитель кукольных спектаклей? — нарушил очередную волну тишины Ольгард, опуская кусок говядины себе в рот.

Как бы это ни выглядело забавно, но отец, Нивар и я — все трое взяли по огромному стейку, игнорируя прочие яства. Брат, сидящий рядом со мной, любезно порезал мясо, избавив меня от мучений. Сердце пропустило удар, и я ещё долго не могла убрать улыбку со своего лица.

Нож Идена издал мерзкий звук, когда он попытался разделить свою порцию. Все сделали вид, что не заметили, но я посмотрела на принца. Его губы были сжаты тонкой линией, брови то и дело спадали к переносице. Казалось, он утонул в собственных мыслях; мрачные тени легли на его лицо.

Лазар, медля с ответом, улыбнулся и покачал головой. Его взгляд скользнул к окну, куда сквозь ажурные тюли пробивалось морозное зимнее солнце.

— Кукольный спектакль — это не просто забава. В каждом представлении скрыта история, — произнёс он, отпивая вино из серебряного бокала, будто признавая тем самым случившееся вчера.

Ольгард заинтригованно приподнял бровь, всматриваясь в его лицо.

— Любопытно, какую же историю вы усматриваете в куклах, что двигаются, будто живые? — в шутливой манере подхватил он разговор, явно желая испытать реакцию Лазара.

Лазар, задержав паузу, словно смаковал каждое слово, продолжил:

— Знаете, в кукольном театре есть одна великая истина. Куклы двигаются по воле кукловода, но публика верит, что они живут. И эта вера куда важнее нитей, что тянутся сверху. Потому что для зрителя всё реально, пока иллюзия не нарушена.

Он медленно поднял бокал, глядя в вино так, будто видел там больше, чем красную жидкость.

— Так и в жизни: не каждый держит нити, но каждый играет свою роль. Кто-то — артист, кто-то — зритель. А кто-то — тот, кто дёргает за тонкие верёвки. И вся сила в том, чтобы вовремя понять, кем ты являешься на самом деле.

В зале повисла густая тишина, и даже звон приборов стих.

— Но ведь куклы, — хмуро заметил Ольгард, — никогда не выбирают сами, куда им шагнуть.

— Именно, — усмехнулся Лазар, — и это делает игру такой трагически прекрасной. Всё предрешено… и всё же каждый зритель ищет там свободу.

Интересно, как много можно сказать о жизни, наблюдая за выступлением, подумалось мне.

— У нас в городе есть первоклассный кукольный театр, Лазар. Хотите, сегодня или завтра мы с вами посетим его? — довольно предложил отец, хотя я замечала, как все мышцы на его лице были напряжены.

Ему было свойственно надевать маску при подобных разговорах, но тут явно Лазар вызывал в нем раздражение и недоверие.

— Прекрасная идея, мой друг! — подозрительно быстро согласился король Вирдумлара. — Чего ждать завтра — давайте сходим сегодня.

Император тут же подозвал помощника, который стоял в своем привычном углу и ждал указаний. Пока отец давал ему задание с приобретением мест на вечернее представление, к нам подошли официанты и начали разливать вино в бокалы.

— Ей не наливайте, — резко бросил Иден, когда юноша с бутылкой красного напитка собрался наполнить мой сосуд до краев.

Нивар напрягся, это было заметно по тому, как он взял вилку в руку, ей богу, готовый кинуть ее в Идена. Я же вопросительно посмотрела на принца, ожидая оправдательных слов его решения.

— Свежевыжатый апельсиновый сок будет лучшим решением, — взял себя в руки Иден и отослал официанта от меня за другим напитком.

Я решила, что не стоит делать из этого сцену, и мягко улыбнулась, чтобы смягчить напряжение в воздухе. У меня не было ни сил, ни желания разбираться в их мужских баталиях

— Почему ты так уверен, что мне не понравится вино? — спросила я, стараясь вернуть разговор в привычное русло.

Иден встретил мой взгляд с такой искренностью, что я почувствовала облегчение.

— Порой лучше предвосхитить желания, чем потом сожалеть. Вино — это хорошо, но в нашем случае лучше освежиться, — принц показал свой пустой бокал, демонстрируя готовность меня поддержать.

Официант вернулся с графином сока и налил его в мой бокал и бокал принца соседней страны. Освежающий аромат разлился по столу. Сделав глоток, поняла, что Иден оказался прав. Это было именно то, что мне нужно, чтобы скрасить сочный кусок мяса на моей тарелке, который, как я ощущала, не собирался заканчиваться.

Краем глаза я заметила, как напряжение всё ещё не отпускало Нивара. Его пальцы нервно теребили вилку, будто та была оружием. Я опустила ладонь на его ногу под столом и тихо погладила. Тёплая дрожь пробежала по нему, и его сдержанный стержень чуть ослаб. Он медленно посмотрел на меня — в его глазах отразилась благодарность и что-то большее: доверие, нежность, почти признание без слов. Мне показалось, что в этот миг его сердце билось уже не для дуэли, а для меня.

Странно, но за столом никто не поднимал тему вчерашней дуэли. И в этом молчаливом избегании крылось нечто большее — как будто каждый понимал, что обсуждение этих событий может открыть ящик Пандоры. Кто-то, возможно, надеялся, что время само сгладит острые углы, но те немые тени, витавшие вокруг, говорили о том, что забыть не получится. События прошлого, как застарелые раны, лишь ждут своего часа.

— Дорогой Лазар, — начала мягко Жизель, аристократично разрезая запеченного в сыре с грибами судака. — Подскажите, где Ваша супруга?

— Умерла в лихорадке после родов, — отрезал король, даже не посмотрев на женщину.

Жизель заметила, как тень грусти прошла мимо глаз короля. Она знала, что такие слова могут задеть, но сейчас ей нужно было продолжать разговор.

— Я искренне сожалею, Ваше Величество. Потерять близкого человека — это страшное испытание, — сказала она, стараясь ввести нотку эмпатии в их беседу.

Лазар, наконец, отвлекся от взгляда в тарелку и посмотрел на нее.

— Моя жизнь — это не место для жалости, — сказал он, откладывая в сторону нож. Его голос прозвучал резко, но в нем все же было что-то уязвимое. Жизель уловила этот момент, словно капли дождя, падающего на тихую поверхность пруда.

— Быть может, именно такие утраты делают нас сильнее, — добавила она, чувствуя, что в их разговоре есть место надежде.

Она старалась вступить в зону, где король мог бы открыть свое царство чувств.

— Или уничтожают нас, — холодно парировал Лазар и едва заметно усмехнулся.

В его усмешке было слишком много прожитых потерь, слишком много иронии, которую понимает лишь тот, кто давно лишился права на утешение. И снова за столом воцарилась тишина, тяжёлая, как свинец, давящая на плечи каждого.

Обе стороны прекрасно понимали: этот обед — не просто трапеза, а своеобразный стол переговоров, где каждое слово и даже пауза становились ходом в опасной партии. Лазар смотрел остро, в упор, его голубые глаза, унаследованные Иденом, сверкали хищным льдом. Он будто вымерял расстояние до моей шеи — и всё ещё не отказался от мысли довершить начатое.

Отец же держался безупречно: ровный тон, спокойные жесты, легкая игра мимикой — всё выдавало опытного политика, человека, привыкшего вести разговор на грани, но не уступать ни шага. Его уверенность звучала в каждом слове, и от этого даже стены словно теплились.

Лазар, сидящий рядом с ним, казался статуей из мрамора, но глаза выдавали — он вслушивался в каждую реплику, как будто искал в ней трещины, чтобы вбить клин. Его губы то и дело сжимались в тонкую, белёсую линию — признак едва удерживаемого раздражения.

Отец же искусно уходил в сторону: поднимал вопросы, которые, казалось, касались лишь третьих земель, но каждый раз обрисовывал перспективы так, что выгодны они оказывались именно ему. Это была игра тонкого маневра: уступки без уступок, любезности с острым наконечником.

Я наблюдала за этой дуэлью и чувствовала себя мостом, который связал два противоборствующих берега. Казалось, шагни я не так — и мост рухнет, а вместе с ним и хрупкий мир в зале.

— Милая моя Офелия, — неожиданно обратился ко мне отец, нарушив вязкое напряжение. Его голос прозвучал мягко, но в этой мягкости таился расчёт. — День выдался ясный, морозный. Может, покажешь принцу Дмидену наш лабиринт, когда закончишь с обедом?

Словно по инстинкту, я сразу посмотрела на Нивара. Его реакция значила для меня больше любых отцовских приказов.

Наши взгляды встретились. Хризолитовые глаза брата вспыхнули тревогой; он едва заметно приподнял бровь и движением головы прочертил невидимую линию от меня к Идену. В этом молчаливом жесте была вся его обеспокоенность, и я её разделяла. Мне показалось, что в тот миг он хотел вскочить и сорвать этот дипломатический маскарад, но держал себя в руках ради меня.

Единственное, что казалось мне подозрительным, так это беспечность моего отца, который уже второй раз настойчиво пытался заставить меня проводить время с Иденом. Он всегда был человеком, уверенным в своей правоте, но теперь его спокойствие и мягкость вызывали у меня странное недоумение. Иден, с его чарующей улыбкой и вкрадчивой манерой говорить, выглядел безобидным — но я знала правду. Его взгляд, который однажды впился в меня перед тем, как он открыл свои намерения, до сих пор жёг память, словно ожог.

Отец любил повторять, что доверие — основа любых отношений. Но как доверять человеку, который когда-то пытался разрушить мою жизнь? Внутренний голос шептал настойчиво, не оставляя покоя.

Я решила быть осторожной. За каждым словом Идена, за каждым его движением я искала следы тщательно скрываемой правды. Слишком уж много в его заботливости было холодного расчёта, слишком много — притворного тепла.

— Конечно, отец, я покажу лабиринт, — произнесла я, стараясь, чтобы в голосе не дрогнула ни одна нота растерянности.

Отставив приборы, я поднялась из-за стола, поправила платье и, не оглядываясь на Нивара, двинулась к двери. Слуги уже ждали меня в передней: меховая накидка и бархатная муфта лежали наготове. Когда мягкий мех опустился на плечи, тело словно вспомнило о тепле, но сердце всё равно билось учащённо.

Я шагнула за порог. Мир снаружи встретил меня хрустальной зимней тишиной. Воздух был прозрачен и колюч, каждый вдох будто обжигал лёгкие морозом. Ветви деревьев, покрытые инеем, звенели под лёгким дуновением ветра, как крошечные стеклянные колокольчики. Под ногами скрипел снег, оставляя следы, которые тут же обдувал ветер, стирая границы.

Муфта в руках казалась неожиданно тяжёлой, словно в ней хранилось что-то большее, чем просто тепло. Я сжала её сильнее и позволила прохладе коснуться лица — холод был честен, в отличие от людских улыбок.

Иден догнал меня быстро — я ещё даже не успела дойти до входа в сад. Ждать его, собственно, я и не собиралась. Снежинки, тихо осыпавшие землю, были безмятежны и совершены, пока не вмешались его шаги. Хруст его поступи по снегу с потрохами выдавал приближение, каждый звук бил по тишине, как молот по хрупкому стеклу.

Я обернулась, и сердце на миг замерло. Иден подошёл близко: лицо скрыто тенями чёрного капюшона, но я знала — его взгляд прожигает меня насквозь.

— Почему не ждёшь меня? — его голос звучал низко и хрипловато, как гул ветра в каминной трубе. Я ощутила, как холод будто проник под кожу, добираясь прямо до сердца.

— Я… думала, стоит немного собраться с мыслями, — выдавила я, пряча нерешительность за тонкой маской спокойствия. Но слова были сбивчивы, голос предательски дрожал.

Снег заскрипел — я отступила шаг назад, но он тут же шагнул вперёд, перехватив пространство, словно сам холод сгустился между нами. Его фигура закрывала мне путь, и я ясно поняла — укрыться не удастся.

— Ты не можешь просто избегать меня, — сказал он жёстче, и его слова резанули, как ледяной клинок.

Мороз пробирал до костей. Я сглотнула, чувствуя, как дыхание превращается в белые клубы пара, растворяющиеся в воздухе. За спиной, будто стена, высился занесённый снегом лабиринт — безмолвный, холодный, лишённый выхода.

— Что ты от меня хочешь? — мой голос звучал натянуто, словно тугая струна. Я пыталась казаться уверенной, но в нём звенела паника, готовая сорваться наружу.

Он шагнул ещё ближе. В его глазах, открывшихся из-под капюшона, горел странный огонь — смесь ярости, жгучей боли и… непостижимой обиды. Это было страшнее, чем угроза: в этих глазах я видела человека, разрываемого изнутри.

— Я хочу, чтобы ты осознала, к чему всё это ведет. Мы не можем просто разойтись, как незнакомцы, и обойти стороной то, что между нами было, — сказал он ровно, уверенно, ледяной свет его глаз пронзал меня насквозь.

Снег тихо падал вокруг, каждая снежинка шуршала на замерзлой земле, словно слушала наш разговор. Сердце моё замерло, холод пробирал до костей, а дыхание делалось прерывистым.

— Ты прав… — выдохнула я, колотя зубами и сжимая пальцы в кулаках. — Но мы не можем вернуться назад. Я не могу забыть то, что произошло. Не могу быть уверенной, что может произойти. Я… не могу быть уверенной в тебе, Иден.

Он шагнул ближе, мягко, почти бесшумно, а снег под ногами едва шуршал. Его уверенность отрезвляла, но вместе с этим пробуждала страх, смешанный с недопониманием: он был принцем вражеского королевства, и всё в нём внушало опасность.

— Давай попробуем разобраться, — сказал он тихо, ровно, не спеша. — У нас есть шанс всё изменить. Неужели ты готова просто так отказаться от того, что нас объединяло?

— Нас ничего не объединяло и не объединяет, принц Дмиден Герцверд! — почти вырвалось у меня, имя его звучало как обвинение.

От злости, накатившей на меня, я почувствовала легкое головокружение и слегка пошатнулась, он ловко поддержал меня за талию, усадив на лавочку вдоль заснеженной аллеи. Снежинки, падая на плечи и волосы, казались мягкими, но холодными иглами.

— Но сейчас, джанум, — он опустился на колени передо мной, ледяные глаза пронзали меня, — нас объединяет куда большее, чем ты думаешь.