Хризолит и Бирюза

Глава XXXIV

— Это сладкий пирог, душка, здесь так не работает, — мягко, почти насмешливо, протянул он. — Нет, Агнесс, ты не можешь добавлять мясо в клюквенный пирог! — в голосе Лоренца звенела снисходительная строгость, словно он укорял ребёнка за шалость. — Но мясо же едят с клюквенным соусом! — звонко возразила девичья трель, в которой чувствовалось детское упрямство.

В ответ раздался раздражённый девичий рык и лязг металлического стула о кафельный пол. Этот звук эхом прокатился по кухне, и я не удержалась от лёгкой улыбки. Отдав пальто и шляпку горничной, я тихо двинулась вглубь дома; мягкий шорох моих шагов тёрся о ковровую дорожку, а потом растворился в аромате теста и пряностей, который тянул меня в сторону кухни.

Агнесс сидела за широким дубовым столом с пылающими щеками, сжимая в руках ложку. Видно было, как её мечты о «необычном» пироге рушились под тяжестью строгого взгляда старшего «коллеги по цеху». Она насупилась, подперев лицо ладонями, и сверлила Лоренца взглядом, полным детской обиды.

— Ты можешь экспериментировать сколько угодно, — сказал он, оттолкнув ногой стул в сторону, — но не с традициями. Клюквенный пирог — это святое! Он же стоял напротив, скрестив руки на груди и чуть склонив голову набок, словно строгий наставник, готовый разбирать проступок.

— Может, стоит попробовать что-то новое в этом классическом рецепте? — заметила я мягко, с лёгкой улыбкой. — Кулинария — это ведь не только соблюдение правил, но и смелость создавать что-то своё. Агнесс тяжело вздохнула и на мгновение задумалась, но её юношеское упрямство снова взяло верх. Она потянулась к миске с мясным фаршем, но я успела вмешаться.

Я остановилась в дверях, облокотившись на резной косяк, и одарила Лоренца открытой улыбкой. Мужчина замер, моргнул несколько раз, будто я ему привиделась. Агнесс же сперва оживилась, услышав поддержку, но, узнав меня, состроила недовольную гримасу.

Зато сын маркиза расплылся в довольной улыбке, не скрывая радости от моего появления. Он всё ещё держал в руке тяжёлую миску с тестом, позабыв о том, что минуту назад усердно его вымешивал. Замешательство не укрылось от Агнесс — она демонстративно закатила глаза, в её взгляде скользнула колкая ревность.

— Не успел, — виновато пожал плечами Лоренц. Поставив миску на стол, он широким шагом подошёл ко мне, протянув руки, словно собирался заключить в крепкие объятия.

Я сделала шаг назад, ошеломлённо вскинув брови. Лоренц замер, уловив моё замешательство, и тихо спросил:

— Всё в порядке?

Его голос, мягкий и обволакивающий, словно бархат, вкрадчиво проникал в душу, а в интонации слышалась настоящая забота. Этот тон вызвал во мне лёгкий укол вины за собственную растерянность. Я перевела взгляд на Агнесс: в её светлых глазах отражалось то же самое недоумение, что и в глазах Лоренца.

— Извини… ничего, — поспешила оправдаться я, прекрасно понимая, что выгляжу нелепо. Собравшись с духом, добавила с робкой улыбкой: — Просто… твои волосы… они короткие.

Граф невольно коснулся головы, взъерошив новоостриженные пряди, и снова улыбнулся своей фирменной, чуть озорной улыбкой.

— Да, решил немного изменить образ, — произнёс он с лёгкой насмешкой над самим собой. — Иногда душенька требует перемен.

Агнесс наконец ожила, шагнула ближе и с любопытством стала рассматривать Лоренца, словно не провела рядом с ним целый день.

— Мне нравится, — призналась она, и в её голосе прозвучала неподдельная искренность. Светлые глаза девушки засияли восхищением, а на щеках разлился румянец.

Глядя на её радость и на довольную улыбку Лоренца, я не смогла сдержать ответной улыбки. Невольно рука моя потянулась к его макушке, пальцы коснулись мягких, пахнущих мылом и свежим воздухом волос. «Мягкие…» — успела подумать я, и сердце предательски ускорило свой бег.

Но тут же в голове зазвенела тревожная мысль: неужели это мог быть он? Нет, Лоренц всегда был открыт со мной, он бы не посмел так поступить со мной. Я зажмурилась на мгновение, прогоняя сомнения.

— Родова задница, с тобой точно всё хорошо, птичка? — его голос потяжелел, зазвучал тревожно. Сильные руки сомкнулись вокруг моих плеч, прижимая меня к нему так, словно он боялся, что я исчезну.

Когда его ладонь коснулась моего плеча, Лоренц замер: пальцы наткнулись на прореху в моей блузе — память о кирпиче, угодившем в окно машины. Мужчина поднял на меня встревоженный взгляд, но я быстро отвела глаза и, сделав вид, что принюхиваюсь к ароматам кухни, произнесла бодро:

— О, да! Я случайно подслушала, вы делаете клюквенный пирог?

— Именно так! — с гордостью подтвердил Лоренц, приглашая меня пройти дальше. Он словно позволил моему отвлекающему манёвру пройти незамеченным, но я чувствовала: разговор о случившемся ещё впереди. — Моя матушка научила меня этому рецепту. Обожаю готовить своими руками.

На кухне пахло густым запахом масла, сладостью сахара и терпкой кислинкой клюквы. Медные кастрюли и чугунные сковороды сверкали в свете ламп, а большая печь изразцовой облицовки уютно потрескивала огнём. На широком дубовом столе, покрытом белой мукой, лежали ножи с костяными рукоятками, скалки и деревянные миски.

— Можно помочь? — с энтузиазмом предложила я, желая отвлечься от собственных мрачных мыслей.

— Конечно! — отозвался он, протягивая мне тяжёлую миску. — Попробуй помять тесто.

В его голосе звучало ободрение, а взгляд был мягким, почти ласковым. Я подошла к столу, взяла миску и ощутила её холодный ободок под пальцами. Лоренц обнял мои руки своими ладонями, направляя движения. Тесто податливо пружинило, пальцы погружались в мягкую прохладу, и я почувствовала, как его тепло через ткань одежды будто медленно согревает меня изнутри.

— Вот так… сильнее. Не жалей рук, тесто должно слушаться тебя, — сказал он тихо, глядя на меня сверху вниз.

Я задержала дыхание, стараясь сосредоточиться на деле, но его близость и внимательный взгляд, скользящий по моему лицу, заставляли сердце биться чаще. Лоренц улыбнулся уголком губ, явно заметив моё смятение.

— Теперь нужно раскатать его, — сказал он, когда тесто стало эластичным. — Смотри, я покажу.

Он взял скалку и легко провёл по тесту, показывая точные движения. Его руки были уверенными, сильными, и в каждом жесте ощущалась забота. В кухне стояла тишина, лишь потрескивал огонь в печи да слышался мягкий стук скалки о столешницу. Атмосфера была такой тёплой и домашней, что на мгновение мне показалось — за окнами нет ни опасности, ни интриг, только уютный свет лампы и аромат клюквы.

— Вот так, — произнёс Лоренц, останавливаясь, чтобы дать мне возможность попробовать самой. — Теперь попробуй ты.

— Можно мне? — раздалось рядом. Голос Агнесс, уже раскрасневшийся от раздражения, прозвучал почти как вызов.

Я почувствовала, как между нами повисло напряжение — плотное, ощутимое, словно густой пар над плитой. Лоренц, будто не замечая этой невидимой искры соперничества, мягко улыбнулся мне, извиняюще развёл руками и обернулся к девушке:

— Конечно, Агнесс. Ты справишься.

Княжна подошла ближе. В её глазах сверкал колючий блеск, а подбородок был гордо поднят. Она демонстративно перехватила у меня скалку, которую Лоренц уже успел вложить в мои руки, и это движение было небрежным, но нарочито театральным. Её жесткие, чуть резкие движения выдавали досаду. Я почувствовала, как мне становится неловко, но Лоренц продолжал наблюдать за ней с невозмутимым спокойствием — или же просто был слишком хорошим актёром.

Суровость княжны постепенно растворялась под его мягкими наставлениями и размеренным тоном.

— Вот так… Не торопись, — подбадривал он её, поправляя её руку.

Агнесс стиснула губы, но уже через несколько минут её движения стали более уверенными. Лоренц, легко улыбнувшись, перехватил скалку, собрал тесто и стал выкладывать на него рубиновые клюквенные ягоды. Его пальцы ловко крутили длинные тонкие жгутики из теста, превращая их в причудливый узор.

— Добавь хотя бы корицы, — заговорила Агнесс, тараторя и подталкивая его локтем. — Я обожаю корицу!

— Конечно, маленькая канарейка, — отозвался он мягко, и, окунув палец в муку, игриво щёлкнул её по носу.

Девушка фыркнула, сморщила нос и вытерла его рукавом золотой рубашки, расшитой тонким орнаментом. Сохраняя обиженное выражение лица, она всё же подошла ближе и стала помогать, с явным азартом повторяя за ним каждое движение.

Я отошла в сторону, наблюдая за их слаженной работой. Лоренц объяснял спокойно и терпеливо, его уверенность и тепло словно делали кухню ещё уютнее. Агнесс же впитывала каждое слово, её глаза сияли, а улыбка стала мягкой, искренней.

Но моя собственная голова была далеко отсюда. Мысли снова и снова возвращались к прошлой ночи. Мог ли это быть он? Лоренц… с его внимательностью, с этой открытой нежностью? Нет. Нет! Я отмахивалась от догадок, но они липли к сознанию, как мука к рукам.

Когда пирог отправился в печь, кухня наполнялась ароматами — сладкими, пряными, с лёгкой горчинкой.

— Нет сил больше сидеть и ждать, — заявила Агнесс, с шумом отодвигая стул через минут пятьактивного налюдения за печкой. — Пойду займусь чем-нибудь полезным.

Она стремительно вышла, оставив за собой запах духов и едва слышное шуршание шёлковой юбки. Лоренц проводил её взглядом и лишь мягко улыбнулся, ничего не сказав. Его спокойствие было заразительно — я почувствовала, как напряжение постепенно уходит.

Оставшись с ним наедине, я уселась на край стола, покачивая ногой и рассматривая мужчину. Лоренц сосредоточенно протирал столешницу, движения его были неторопливы и размеренны, словно он никуда не спешил.

— Ты так во мне дырку просверлишь, Офелия, — заметил он, поймав мой взгляд. Его смех был низким и мягким.

— Агнесс всегда такая? — тихо спросила я, наклоняясь чуть ближе. — Всё никак не могу привыкнуть.

— Иногда, — ответил он, не поднимая глаз от тряпки. — Но не стоит обращать на неё внимания. Она просто ревнует.

Я удивлённо уставилась на него. Хороший актёр, значит. Лоренц вздохнул и, наконец, отложил тряпку, подняв на меня взгляд. Его глаза были ясными, тёплыми, полными искренности — от этого взгляда становилось страшно и спокойно одновременно.

— Но ты смотришь на меня с другими мыслями, Офелия, — заметил Лоренц, перекидывая полотенце через плечо. Он скрестил руки на груди и встал напротив меня, облокотившись о столешницу массивного дубового стола.

— Я просто не могу привыкнуть… и понять, нравится мне или нет, — коротким жестом указала я на его голову и пожала плечами, виновато глядя на мужчину.

Улыбка тронула его губы, а в янтарных глазах мелькнула тёплая, загадочная искра. Он оттолкнулся от стола и сделал шаг ближе. Воздух между нами, казалось, сгустился, словно в комнате вдруг стало душно, а солнце, пробивавшееся сквозь кружевную занавеску, обожгло кожу золотом.

— Думаю, нравится, — мягко сказал он, наклонившись чуть ближе. — Хочешь потрогать ещё?

Я ничего не ответила, лишь медленно протянула руку к его коротким каштановым волосам. Они переливались золотыми искрами в лучах осеннего солнца, падавших из окна. Кончики волос приятно пружинили под пальцами, и от этого простого прикосновения по спине пробежала дрожь. Лоренц закрыл глаза, позволяя мне трогать его голову, и его расслабленное выражение лица показалось одновременно интригующим и тревожным.

Каждый миг рядом с ним ощущался, словно лучшая страница старой, доброй книги, которую читаешь при свете свечи в холодный зимний вечер. Сначала я лишь мягко перебирала волосы, наслаждаясь их необыкновенной мягкостью, а затем, не осознавая, что делаю, крепче сжала их на затылке. Перед глазами вдруг вспыхнула дерзкая картина — мои пальцы, вцепившиеся в волосы, только в совсем ином положении. В висках загудело, щеки обожгло жаром, и я, чтобы скрыть смущение, закусила губу и уставилась в одну точку.

— Тебе настолько нравится? — его голос стал бархатным, почти мурлыкающим, а шаг ближе — ощутимым вызовом. Лоренц легко обхватил мои бёдра сильными ладонями и встал между ними, оказываясь так близко, что я почувствовала тепло его тела.

За последние полгода мы сильно сблизились, и я должна признать: сын маркиза никогда не пересекал ту границу, что я сама очертила. Лоренц всегда просто был рядом, откликаясь на мои заигрывания с мягкой насмешкой, не пытаясь надавить. И всё же… каждый его взгляд, каждая улыбка, каждое случайное касание разжигали во мне огонь. В его янтарных глазах мелькала искра — смесь смущения и азартного ожидания, от которой я забывала дышать. Его близость казалась опасной, как огонь в камине, от которого невозможно отойти, даже если он может обжечь.

— Твой отец случайно не дракон? — спросила я его однажды, и он нахмурился, ожидая продолжения. — Тогда откуда у него такое сокровище?

Секунду он не понял, а потом разразился искренним, звонким смехом, согнувшись пополам. Я стояла довольная, уперев руки в бока, словно героиня собственного маленького спектакля. Но как бы я ни старалась удерживать его в образе друга, мимолётные взгляды, полные нежности, и лёгкие прикосновения не оставляли во мне места для сомнений.

И сейчас, сидя на краю стола, ощущая его ладони на своих бёдрах, я понимала: я позволяю ему больше, чем другу. И что же я ожидала, когда не раз позволяла ему касаться меня, как сейчас? — язвительно прошептало подсознание, возвращая меня с небес на землю, где каждое действие имеет последствия.

В конце концов, он был живым человеком — привлекательным мужчиной с медовыми глазами и улыбкой, от которой девушки Императорского двора томно вздыхали при одном лишь взгляде. Естественно, у него были свои желания, свои потребности.

Было бы бесчестно заменить в мыслях Нивара Лоренцом: они были слишком разными. И всё же… именно это со мной и происходило. Незаметно. Исподволь. Я не выбирала — оно просто случалось. С одной стороны, я взрослая женщина и имею право на собственные чувства. С другой — я не хотела ранить Лоренца. Он заслуживал лучшего, чем случайная тень чужого образа в моей голове.

Но мысли продолжали кружить вокруг «возможного», вместо того чтобы сосредоточиться на том, что передо мной реально. Лоренц не глупец. Если бы его что-то задело, он дал бы понять. Или я просто утешала себя этой мыслью?

Мягкое прикосновение кончиком его носа к моему выдернуло меня из вязкой пучины размышлений.

— Ты знаешь, что я могу предложить тебе гораздо больше? — вкрадчиво произнёс он, приподняв бровь и улыбнувшись так, что тонкие линии его губ казались особенно выразительными.

Его ладони крепче сжали мои бёдра, и по телу растеклась сладкая дрожь. Затем они медленно поднялись к талии — сильные, тёплые, почти властные. Сердце забилось быстрее, дыхание стало прерывистым, а расширенные зрачки Лоренца делали его взгляд глубоким и опасным, словно он поглощал меня целиком.

Я попыталась отвести глаза, но он лишь сильнее притянул меня к себе, отрезая всё вокруг — остались только мы. Его губы приблизились к моему уху; горячее дыхание обожгло кожу, вызывая предательскую дрожь. Лёгким движением он убрал с моего плеча прядь волос, медленно опустился к шее и провёл по ней кончиком носа. Я затаила дыхание, почти умоляя, чтобы он коснулся меня губами, но Лоренц словно наслаждался моей мукой, не спеша переходить границу.

Мысли путались, желания и сомнения переплетались, создавая мучительное напряжение. Его пальцы скользнули вдоль моей спины, пробрались под тонкую ткань рубашки, и я ощутила укол тревоги, смешанный с трепетным восторгом.

В этот миг стало ясно: наша игра перестала быть игрой. Я ценила его уважение, его терпение, но искра между нами разгоралась слишком ярко, чтобы её можно было игнорировать. С каждой секундой, проведённой рядом, во мне росло желание, пугающее своей силой. Мы стояли на краю чего-то нового, опасного, манящего. И я понимала: шагнув дальше, я уже не смогу вернуться назад.

Проведя линию носом от изгиба моей шеи до щеки, он замер так близко, что дыхание его обжигало кожу, словно горячий пар. Его лицо оказалось опасно рядом — я сама невольно подалась вперед, жаждя прижаться к нему сильнее. Пальцы все еще судорожно цеплялись за край стола, но я знала: не упаду. Не рядом с Лоренцом.

Его близость была невыносима — тягучая, обволакивающая, как мягкий шелк, обмотанный вокруг горла. Губы наши приоткрылись, замирая в сладкой пытке ожидания: кто из нас дрогнет первым? Он смотрел на меня пристально, почти дерзко, а в его взгляде сверкала опасная решимость. Мне казалось, что стоит лишь коснуться его губ — и я узнаю ответ на мучивший меня вопрос: был ли это он той ночью?

Но внезапно меня поразило невероятное осознание: незнакомец давал себя целовать… и сам не осмелился целовать меня.