Хризолит и Бирюза

Глава LXIII

Почему-то мои глаза сами начали искать Идена. В голове вспыхнула нелепая мысль: раз он принц Северной страны, значит, непременно мастер катания на коньках. В его лёгкости движений и врождённой грации было что-то такое, словно он действительно создан для этого ледяного мира.

— Хочешь покататься? — неожиданно раздалось у самого уха.

Я и опомниться не успела, как оказалась заключённой в кольцо его рук, прижатая к ограждению моста.

Осторожно повернув голову, я встретилась с его глазами — холодными, как лёд, но в то же время притягательными и полными уверенности. Они были слишком близко. Слова застряли в горле: сердце колотилось, а дыхание сбилось, словно всё вокруг замерло. Но едва заметная тень улыбки скользнула по его губам — и моя нерешительность растаяла. Я кивнула.

Иден потянул меня за собой к реке, ведя по заснеженным ступенькам. Его ладонь не выпускала моей — в этом касании чувствовалась почти болезненная настойчивость, будто он боялся, что я исчезну, если отпустить.

На площадке у реки он взял напрокат коньки. Я выбрала свою пару и устроилась на лавке под навесом, чтобы завязать шнурки. Но едва я поднялась, он мягким движением вернул меня обратно.

— Сиди, — сказал он. — Я зашнурую тебе как следует, чтобы ты не упала.

— А я-то думала, для этого рядом должен быть ты, — парировала я с насмешливым видом, хотя внутри дрожала, как струна.

Иден будто опешил, на миг застыл, встретившись со мной взглядом. Но уже через секунду собрался, опустился на одно колено и принялся за шнурки. Его руки, несмотря на свою грубоватость, действовали аккуратно и уверенно, словно он занимался этим всю жизнь. Я не могла не обратить внимания на то, как он сосредоточенно придавал форму каждому узлу, как будто от этого зависело что-то важное.

Я наблюдала за ним, и моё дыхание невольно сбивалось, когда его пальцы скользили по ткани слишком близко к щиколотке.

— Знаешь, можешь не переживать, — улыбнулась я, стараясь разрядить напряжение. — Я держу равновесие неплохо.

Он поднял на меня глаза — в них мелькнула искра, которую раньше он тщательно прятал.

— Просто это важно для меня, — произнёс он негромко, и в голосе звучала неподдельная серьёзность. — Я не хочу, чтобы ты упала. Мы ведь пришли сюда, чтобы радоваться… а не получать раны.

Я кивнула, понимая: его забота была не просто проявлением учтивости, а чем-то гораздо более глубоким. Это мучительное ощущение, что Иден будто знает меня с самого начала лучше, чем я сама себя, не давало покоя. Его взгляд, в котором отражались и мои сомнения, и какие-то тайные желания, словно размывал привычные границы. Каждое его слово проверяло на прочность мой внутренний мир, подтачивало уверенность, которую я так тщательно хранила. Мне было страшно, и в то же время нестерпимо тянуло к нему.

Когда Иден закончил, он поднялся, расправил плечи и потянулся, словно стряхивая напряжение. Его улыбка стала шире, в глазах заиграли искры счастья — такие простые, детские, будто это занятие возвращало его в давно ушедшее безмятежное время. Я поймала себя на нелепой мысли: какие же забавы были ему милы в детстве? Солдатики на верёвочках? Шумные прятки во дворце? Или тайные забеги на реку с простыми мальчишками?

Наши взгляды встретились. Это уже не было простой вежливостью — что-то невидимое связало нас в единое целое. Снег, кружившийся в воздухе, искрился, как сотни крошечных огней, и зима сама творила вокруг нас магию. На миг я забыла все прошлые обиды… или, скорее, мне отчаянно захотелось их забыть. Он стоял напротив с той самой улыбкой, в которой слышалась и уверенность, и искренность, и едва заметная просьба. Всё лишнее исчезло: оставались только мы и это зыбкое мгновение, которое хотелось растянуть до бесконечности.

— Что ж, раз ты позаботился о моих шнурках, — сказала я, проезжая мимо него, стараясь скрыть дрожь в голосе, — может, возьмёшь на себя и другие мои заботы?

Он рассмеялся мягко, по-домашнему, словно мы и правда знали друг друга целую вечность.

— Я готов взять любые твои заботы, джанум, — ответил он, и эта ласковая интонация смутила меня сильнее, чем все его признания.

Лёд под нашими коньками скрипел и звенел, подыгрывая нашему движению. Иден был великолепен — истинный принц северного государства. Он подхватил меня и закружил в ледяном танце. Ветер бил в лицо, мороз щипал щеки, но всё это казалось неощутимым. Я смеялась, теряя голову от неожиданной лёгкости. Страхи улетучивались, уступая место странному, головокружительному счастью, которому я ещё не знала названия.

Наши коньки скользили по гладкой поверхности льда. Толпа вокруг исчезла, растворилась в тумане зимнего вечера. Даже мысль о том, что где-то неподалёку могли наблюдать моя семья или Лазар, теряла вес. Существовали только мы и этот заснеженный пейзаж, что мерцал под лунным светом. Сугробы сверкали, как белоснежные факелы, и казалось, сам лёд жил и дышал под нашими ногами.

Иден держал меня крепко, словно боялся отпустить, и в этом прикосновении тепла было больше, чем позволял холодный воздух. Он плавно вёл нас по новому кругу, и всё во мне замирало, когда я встречала его взгляд — глубокий, искристый, будто два замёрзших озера, в которых таились тайны. Я ловила каждое его движение, читала эмоции в малейших поворотах головы, в напряжении пальцев. В его руках я впервые почувствовала свободу — такую, что стирала границы и ломала запреты.

Казалось, он хотел подарить мне то, чего сам никогда не имел.

Неожиданно он остановился, и мы оказались лицом к лицу. Сердце в груди билось так сильно, что я боялась — он услышит.

— Ты удивительно хорошо катаешься, — сказал Иден, и в его голосе прозвучала настоящая искренность. Я на миг не поверила, что это комплимент обо мне.

— Ты тоже ничего, — ответила я с лёгкой насмешкой и, будто для защиты от накатывающего чувства, слегка оттолкнулась от него. Я прекрасно понимала: он был мастером своего дела, и моё подшучивание звучало скорее признанием, чем шуткой.

Его улыбка вспыхнула, и в глазах заиграл холодный блеск снега, как звёзды на безоблачном небе. От этого волнение захлестнуло меня, словно порыв зимнего ветра.

Каждый новый шаг по льду становился всё увереннее, но вместе с тем во мне росло отчаяние: я не хотела, чтобы этот миг подходил к концу.

Внутри меня боролись две сущности. Каждый раз, когда я была рядом с Иденом, они рвали меня на части. Эта борьба утомляла сильнее любых тревог. Я всё ещё искала ответы — но находила лишь новые, мучительные вопросы.

— Давай попробуем что-то новенькое, — предложил он и, резко оттолкнувшись, сделал изящный поворот. Я затаила дыхание: его движения были словно танец на зеркале. Он скользил легко, будто лёд подчинялся лишь ему одному.

Я вдохнула глубже, собралась с мыслями и попробовала повторить его движение. Первые мои шаги были неуклюжими, скользкими, но он протянул руку, и вместе с его поддержкой во мне родилась уверенность.

— Ты на правильном пути, — ободряюще произнёс Иден.

— А ты на правильном пути, принц Дмиден? — неожиданно послышался угрюмый голос Нивара.

Я вся сжалась от этого тона, а Иден, почувствовав напряжение, исходящее от Нивара, обернулся и встретил его недовольный взгляд. Цесаревич стоял у края реки, наблюдая за нами. Этот человек всегда отличался своей прямолинейностью, и сейчас, казалось, он собирался обрушить на всех свою язвительную критику.

— У каждого свой путь, цесаревич Нивар, — произнес Дмиден, стараясь сохранить спокойствие. — Я верю, что даже самые трудные решения могут привести к чему-то великому.

Нивар с непониманием взглянул на Идена, его лицо исказилось от гнева, затем выпрямился, словно выпуская недовольство наружу, но я встала между ними, расставляя руки.

— Мальчики, хватит!

Нивар скрестил руки на груди, его плечи напряжены, взгляд — острый, как клинок. Иден же стоял всё так же прямо, спокойный, но в его глазах мерцала твёрдость, которая могла в любой миг стать холодной сталью.

— Ты не понимаешь, Нивар, — сказал он тихо, но слова резали воздух. — Каждый носит в себе свою правду. И не всегда она совпадает с той, что диктует мир.

Я всё ещё оставалась в неведении истинной причины их разногласий, помимо очевидного — меня. Но в этот раз Нивар выглядел скорее как обиженный мальчишка перед взрослым мужчиной, чем как наследник престола. В воздухе сгущалось напряжение, как ветра, предвещающие бурю. Я ясно чувствовала, как сердца обоих колеблются под гнётом упрямства и нежелания уступить. Они были словно два игрока в шахматы, каждый жаждал поставить финальный мат — и лишь я оказалась между ними, словно пешка, внезапно ставшая центром всей партии.

— Святой Род, какая собака вас укусила? — воскликнула я, взмахнув руками. — Давайте хоть один вечер проживём без ваших бессмысленных распрей!

Между нами на мгновение воцарилась тишина. Лёд под коньками скрипел, словно подтверждая мои слова. Я заметила, как их взгляды, ещё секунду назад острые и жестокие, начинают смягчаться. Нивар задержал на мне свой взгляд дольше, чем обычно. В его глазах мелькнула тревога, неуверенность, и будто немой вопрос, который он так и не решался произнести.

Я глубоко вдохнула, стараясь наполнить грудь спокойствием, будто от этого зависело не только моё равновесие на льду, но и равновесие всего вечера. В тот миг я поняла — именно от меня зависит, в какую сторону качнется весы.

— Всё в порядке, — тихо сказала я, нарочно мягко и уверенно, чтобы разрезать эту ледяную тишину.

Нивар коротко кивнул, и в этом движении было больше согласия, чем слов. Уже собираясь уйти, он задержался лишь на секунду и вдруг улыбнулся мне с такой нежностью, что у меня сердце ухнуло вниз. Эта улыбка была слишком откровенной, слишком личной. Я испугалась, что кто-то может её заметить — и потому резко отвернулась, прикрывая ладонями пылающие щёки.

Иден подъехал ко мне и осторожно взял под руку. Его прикосновение вернуло меня в реальность.

— Мы должны возвращаться, — сказал он и повёл меня к скамье. В его голосе звучала спокойная забота, которая одновременно согревала и тревожила. — Тебе нужно поесть.

— Но я не голодна, — возразила я, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо.

— Тебе нужно кушать вовремя и много, джанум.

Сославшись на недомогание — и это было почти не ложью — я направилась в свои комнаты сразу после возвращения с прогулки. Две служанки ловко помогли мне переодеться в лёгкую ночную комбинацию и заботливо взбили подушки.

Дорога до дворца была омрачена спором: Иден, как упрямый лекарь, настаивал на том, что мне необходимо поесть, тогда как я убеждала его в обратном. Его настойчивость доводила меня почти до раздражения, хотя глубоко внутри я понимала: в каждом его слове пряталась тревога, и он лишь стремился уберечь меня. Но позволить себе слабость — особенно сейчас — я не имела права.

Когда служанки удалились, оставив меня наедине с собой, тишина комнаты стала невыносимой. Она гудела, словно пустой храм, а каждый мелкий шорох усиливал мою головную боль. Я глубоко вдохнула, пытаясь обуздать расшатанные нервы. Прогулка, казавшаяся безмятежной, в воспоминаниях отзывалась холодком тревоги: то были не минуты покоя, а лишь отсрочка перед чем-то куда более тяжёлым.

Я старалась отогнать назойливые мысли, но они возвращались, как птицы к гнезду. Радость, которую я пыталась удержать, оказывалась миражом — зыбкой иллюзией, ускользающей при каждом движении.

Сон начал окутывать меня, когда в дверь раздался осторожный стук. На пороге появилась служанка и, извинившись, тихо сообщила, что принц Дмиден ожидает с подносом еды. Я едва не застонала.

— Скажи, что я уже уснула, — отрезала я, закатив глаза.

Во-первых, голода я действительно не чувствовала. Во-вторых… страх, глубоко вжившийся в моё сознание, всё ещё запрещал мне оставаться с ним наедине в замкнутом пространстве. Да, в обществе, среди множества глаз, рядом с ним было терпимо, но в тишине моих покоев… даже присутствие лучших гвардейцев за дверью не приносило облегчения.

Я поблагодарила служанку и отпустила её, вновь укрылась в темноте и попыталась уговорить себя на сон. Боль в висках пульсировала всё сильнее, будто кто-то невидимый сжимал череп в тисках. Я закрыла глаза, цепляясь за мимолётные светлые образы, но и они рассыпались.

Сквозь полудрёму меня выдернул резкий треск — будто ветка лопнула под чьей-то ногой. Сердце сжалось, дыхание перехватило. Мир за окнами словно подал знак: покоя не будет, какие бы замки ни запирали двери. Проблемы не растворяются в темноте, они лишь ждут часа, чтобы напомнить о себе.

Я открыла глаза окончательно и уставилась в балдахин над кроватью. Ткань еле заметно колыхалась от сквозняка, и казалось, что сама ночь склоняется надо мной, готовая задушить своим холодом. Я подняла руку, чтобы откинуть тяжёлый занавес, но какая-то невидимая пружина внутри удержала движение — словно тело сопротивлялось тому, что глаза уже знали.

Взгляд скользнул к массивным часам у камина. Их стрелки, вцепившиеся друг в друга, показывали третий час ночи.

Минутой позже тишину комнаты прорезал резкий удар в оконное стекло. Сердце тут же подпрыгнуло к горлу, забилось так яростно, что я едва не потеряла дыхание. Поднявшись с мягких простыней, я неслышной поступью двинулась по холодному полу к окну.

Моему взору предстало странное зрелище: на подоконнике, прямо в сугробике, занесённом ветром, лежал без сил снегирь. Его крошечное тельце почти не шевелилось, а ярко-алая грудка резала глаз своим цветом на фоне белоснежного холода.

Я приоткрыла створку и осторожно наклонилась, будто боясь спугнуть чудо, оказавшееся так близко. Снегирь был совсем мал, его перья слиплись от снега, и казалось, что он вот-вот превратится в бездыханный комочек. Невидимая рука холода уже приковала его к подоконнику.

Я наклонилась ещё ниже и, едва касаясь, подняла птицу на ладони. Она была ледяная — и это холодное, почти мёртвое прикосновение вызвало во мне волну жалости и странного благоговения. Мне казалось, что вместе с этим существом я держу в руках хрупкий секрет целого мира: куда он летел, кто преследовал его, и что за сила швырнула его в моё окно? Ответов не было, лишь его слабое дыхание и моё собственное учащённое сердце.

Не раздумывая, я устроила ему крошечное ложе из меховых варежек. Снегирь еле заметно отозвался на тепло: приоткрыл глаза, тонкая жизнь ещё теплилась в нём. Я придвинула варежки ближе к камину, надеясь, что огонь вернёт птице силы.

В моей душе вдруг вспыхнула тихая надежда: если это крошечное существо сможет пережить мороз, то, может быть, и я сумею одолеть свой собственный холод, который тянется за мной невидимой тенью.

Мне подумалось, что это чудо природы возможно голодно, но все, что есть в моих покоях — это графин с водой, чего явно недостаточно, чтобы набраться сил.

Проигнорировав легкое чувство тошноты от того, что я легла голодной спать, я дошла до дверей на выход и тихонько приоткрыла их. Гвардейцы тут же оживились, увидев меня, и начали ворковать, как наседки, не нужно ли позвать служанку. Я любезно отказывалась и старалась ретироваться спиной за угол, но наткнулась на чью-то ногу, которая послужила мне препятствием, из-за которого я проверила на прочность свою задницу.

— Офелия?.. — послышался сонный голос Идена рядом с моим ухом.

— Иден?! — удивленным шепотом произнесла я, поворачивая голову к обладателю длинных ног.

Мужчина сонно потер глаза, приходя в себя.

Я растерянно смотрела на Идена, его волосы были растрепаны, а глаза все еще наполнены сном. Внутри меня все заклокотало, смешавшись с облегчением и легкой неловкостью. Я с удовольствием отодвинула его ногу и поднялась, сделав шаг назад, чтобы дать ему возможность встать. Мои пальцы нервно заскользили по ночной сорочке, пытаясь поправить ее.

— Что ты здесь делаешь в такое время? — спросила я, стараясь вложить в голос лёгкость.

— Я знал, что ты проголодаешься, — пробормотал он, лениво потянувшись. Теплое дыхание коснулось моего лица, сердце сделало кульбит. — И решил тебя подкараулить.

Я попыталась скрыть следы смущения, хотя это и не нужно было в той темноте, в которой мы находились.

— Ничего особенного, — ответил он с улыбкой. — Просто твой любимый чай, фрукты и несколько печенек. Я подумал, что это поднимет тебе настроение, — добавил он, приподнимая крышку заварника, где лежали сухие свернутые листья молочного улуна.

Мгновение тишины, и я заметила, как он внимательно смотрит на меня, наслаждаясь моим удивлением. Его глаза светились теплом, и в тот момент все сомнения рассеялись.

Боже, Иден Герц… Зачем ты так стараешься? Что тебе нужно? Прощение? Так возьми его, оно твоё.

— Я… — мне хотелось поблагодарить его и отругать себя за свой эгоизм, который проявила по отношению к нему. Пускай, я и могла себе его позволить, но все же… он остался под моими дверьми и ждал, когда я выйду. — У меня там снегирь…

— Снегирь? — удивился принц. — Здесь?

— Да, он ударился о мое окно…

— Покажи.

Мы вернулись в комнату, и я показала Идену крошечную кроватку, которую соорудила для малыша. Он поставил поднос на маленький столик и аккуратно повесил чайник на камин, чтобы вода закипела. Разломав одну из овсяных печенек, мы рассыпали крошки рядом со снегирем, уверенные, что, когда он придёт в себя, запах еды приведёт его к нам.

Иден осторожно осмотрел крылья и тело птицы. Его движения были неторопливы, но точны — как будто он одновременно был и воином, и художником. Всё, к чему он пришёл, — снегирь лишь устал и замёрз, поэтому и оказался на моём окне.

— У нас, в Вирдумларе, — сказал он, внимательно изучая ярко-красную грудку и чёрную шапочку на голове птицы, — если снегирь ударился в окно, пытаясь попасть в помещение, это к положительным переменам в жизни.

Я сидела на кресле рядом, руки опустила на столик, а голову — на них, наблюдая за каждым его жестом. Красивые, уверенные руки Идена исследовали маленькое создание, и в этом была какая-то магия. Я даже забыла, как ещё несколько часов назад клялась себе никогда не оказаться с ним наедине.

— Не знала, что ты ещё и в птицах разбираешься, — усмехнулась я, пытаясь вернуть лёгкость в разговор.

— Снегири для нас — обычное дело, — пожал плечами он, подходя к камину и снимая с огня чайник. — Но на запад они редко мигрируют. Знала бы ты, сколько снегирей ютилось возле окон моих покоев…

— Никогда не думал их ловить?

— Нет, — ответил он с лёгкой усмешкой, наливая кипяток в заварник. Мягкий аромат молочного улуна тут же заполнил комнату, заставляя меня глубоко втянуть дыхание. — В их свободе есть что-то познавательное. Снегири — символ жизни, даже когда вокруг бушует зима.

В камине весело потрескивали дрова, и тепло растекалось по комнате, окутывая нас уютом. Я наблюдала за Иденом: его сосредоточенное лицо, когда он осторожно поднимал снегиря, словно держал хрупкое сокровище.

— Природа умеет учить нас многому, — сказал он, поглаживая птицу. — Мы часто забываем, что даже в самых суровых условиях жизнь всегда находит путь.

Я кивнула, ощущая, как каждое его слово отзывалось внутри. Он словно был проводником в этом мире, показывая, как важно замечать красоту простых вещей и учиться у них.

Тишина комнаты располагала к размышлениям. Я ловила себя на том, что мы часто пропускаем такие знаки, погружаясь в рутину. А сейчас, с треском дров в камине, мне стало ясно: каждое мгновение, каждое взаимодействие может быть уроком, источником вдохновения, если умеешь видеть.

Я поднялась с кресла, сбросила подушки с диванов на пол рядом с креслом Идена, устроив себе импровизированную кровать, и села, довольствуясь этим маленьким решением. Иден, с удивлением наблюдая за моими манипуляциями, приподнял одну бровь, словно спрашивая: «Ты совсем сошла с ума?» Я состроила невинную гримасу и потянулась к столу, где лежал сладкий мандарин.

Устроившись поудобнее, я начала чистить его, но кожура упорно сопротивлялась, и яркий сок забрызгал руки. В воздухе тут же распространился сладкий цитрусовый аромат. Иден наблюдал за этим с лёгким недоумением, не решаясь прерывать тишину. В его взгляде мелькало что-то новое — лёгкая осторожность, как будто он ждал, чем закончится моя маленькая игра.

— Неужели ты никогда не мечтал просто расслабиться и насладиться моментом? — бросила я на него игривый взгляд.

Он молча смотрел на меня, но в глазах уже пробивалось понимание. Я ощущала, как его напряжение постепенно спадает, словно лед тает под солнечными лучами.

— Только когда рядом со мной бутылка красного вина, джанум, и прекрасная леди, — самодовольно закинув ногу на ногу, сказал он, и я вдруг узнала в нём прежнего Идена Герца из мужского клуба Жизель. — Вина, к сожалению, не наблюдаю.

— Мандарин — почти апельсиновый сок, — саркастично ответила я, намекая на случай с обедом, когда Иден не позволил официанту налить мне вина.

— Я и не претендую, — принц виновато поднял руки, демонстрируя капитуляцию, но в его взгляде сквозило тихое веселье.

Бросив короткий взгляд на мирно спящую птичку, Иден поднялся с кресла и принес с кровати меховое одеяло, которым тут же укрыл меня. Я почувствовала, как его тепло обнимает мои ноги, словно приглашая к спокойствию и безмятежности. Иден опустился рядом, положив голову на мои бедра.

Мы молчали. В тишине комнаты слышалось только тихое дыхание Идена, и его спокойствие постепенно передавалось мне. Я позволила себе провести пальцами по его иссиня-черным волосам, ощущая тепло его лица и мягкость присутствия. Мы словно оказались в отдельном мире, где не существовало тревог и забот — только уют и доверие.

— Иден…

— Офелия…

Мы одновременно заговорили и, столкнувшись взглядами в свете камина, легко рассмеялись.

— Говори ты, — тихо произнесла я, касаясь мочки его уха.

— Всё не то, чем кажется, Офелия, — внезапно сказал он, обвив меня за талию и прижимаясь к моему животу. — Отец не любит предателей. Он верит, что предательство передается по наследству. Буквально.

Его взгляд потяжелел:

— Мой отец умеет использовать людей, их страхи и слабости. Каждый, кто предал его однажды, становится угрозой. И он помнит.

Я вздохнула, ощущая, как холод жестокой реальности пробежал по спине. Мы были фигурами в чужой игре, где правила диктовались не нами. И всё же в этом мире, полном предательства и страха, единственным надёжным союзником мог быть только он.

— А что, если мы не делаем ничего плохого? — спросила я, опасаясь услышать отказ. — Что, если мы просто будем… собой?

Иден поднял голову, и в его глазах засверкнула искорка надежды.

— Это было бы прекрасно, — тихо ответил он, — но мы не можем игнорировать реальность. Наши жизни зависят от решений других. Каждый наш шаг может стать инструментом в чьей-то игре, и это пугает меня не меньше, чем тебя.

Я чувствовала, как его слова обжигают, но в них таилась странная сила. Мои руки скользнули с волос к шее, к плечам, к спине. Просунув ладонь под рубашку, я ощутила холодные, но твёрдые рубцы, каждую борозду на его коже. Медленно провела пальцами по ним, словно пыталась стереть следы прошлого, но понимала: они были частью его, неотъемлемой и настоящей.

Он развернулся ко мне, и в его ледяных глазах играли искры страсти, смешанные с загадкой. Я видела, как он сражается с собственными демонами, и знала: моё прикосновение может стать и поддержкой, и испытанием. Мы оба были пленниками своих страхов, и всё же наши души, полные ран, будто тянулись друг к другу.

Я медленно наклонилась ближе, и дыхание его касалось моей кожи, вызывая лёгкое дрожание. Он замер. В этот миг мир вокруг словно исчез, оставив только нас двоих. Между нами завязался таинственный танец, полный молчаливых обещаний и едва уловимых прикосновений — пальцы, едва касающиеся руки, лёгкое соприкосновение плеч, дыхание у шеи.

Сильными руками он оттолкнулся от пола, мгновенно сократив расстояние между нами. Закрыть глаза показалось естественным. Иден коснулся моих губ осторожно, словно спрашивая разрешения.

Время притихло. Его дыхание касалось моего лица легким ветерком, и в груди зажглось что-то теплое. Я не могла ни думать, ни говорить, только ждать. В дрожащем мгновении решила ответить на его прикосновение, чуть приоткрыв губы. Мои пальцы скользнули по его запястью, ощутив тепло, которое струилось по телу.

Иден ощутил мою готовность и прижал меня к себе. Его поцелуй оказался всеобъемлющим — мягким и в то же время сильным, он заставил забыть обо всем запретном и невозможном. Между нами возникло невидимое соединение, обещающее больше, чем одно мгновение. Его руки обвили мою талию, а пальцы едва касались кожи под моей ночной комбинацией, и это прикосновение отзывалось в каждом нерве.

Я открыла глаза и увидела в его взгляде отражение своих чувств — желание, страх, надежду. Каждое мгновение расцветало, и я поняла: это не просто поцелуй. Это было начало чего-то важного, и, возможно, я была готова к этому.

Его ладонь скользнула по моей спине, и я прижалась к нему сильнее. Мягкий нажим его пальцев на бедра, лёгкое прикосновение подбородка к моей щеке — всё это создавало ощущение полного доверия. Все сомнения и страхи рассеялись, как утренний туман под солнцем. Я знала: если падать, то только вместе.

Иден оторвался от меня, его лицо оказалось ближе, чем когда-либо. В его глазах горел огонь, но не только страсть — там был и вызов, и боль, и странная нежность. Я ощутила, как он обнимает меня не только телом, но и душой, будто пытаясь удержать от падения в пропасть.

— Я не отпущу тебя, — тихо сказал он, и эти слова стали моим якорем. Внутри меня зрела надежда, но вместе с ней — тревога. Я понимала: несмотря на все преграды, я готова идти вперёд, куда бы нас ни унесло это чувство.

— Иден, я…

— Я знаю, что у тебя с Ниваром непростые отношения, — голос его стал глухим, а прикосновение щекой к моему лицу было почти болезненным. — Я вижу, как он смотрит на тебя. Не как брат на сестру. И ты на него — тоже.

Сердце забилось сильнее, как пойманная птица. Я отвела взгляд, чувствуя, будто кто-то сорвал с нас с Ниваром тонкую вуаль, под которой мы прятали тайну. Слова Идена сделали это чувство реальным, осязаемым, опасным.

— Эта любовь никуда вас не приведёт, Офелия, — его пальцы погрузились в мои волосы, а затем он опустил голову мне на плечо. — Я буду ждать тебя вечность. Но есть вещи, у которых есть срок.

Его голос проникал в меня, как холодный ветер этой зимней ночи, оставляя ледяной след. Воспоминания о Ниваре обрушились потоком — его смех, искренние взгляды, прикосновения, которые я пыталась забыть. Всё, что связывало нас, ожило вновь.

— Но разве можно просто перестать чувствовать? — осторожно прошептала я, глядя в глаза Идена, чувствуя, как голос готов сломаться от кома в горле.

В его взгляде было понимание — тяжёлое, взрослое, но и грусть человека, который заранее знает ответ. Чувства не всегда подконтрольны.

— Ты должна задуматься о будущем, Офелия. Ты — княжна империи Ренарн, — тихо сказал он, чуть отстраняясь. Его рука больше не касалась моих волос, и это мгновенно стало ощутимым, как пустота. — Нивар не сможет дать тебе того, в чём ты нуждаешься. Ты можешь хоть тысячу раз убеждать всех и себя в обратном, но меня не надо.

Я знала, что он прав, но сердце болело от противоречий. Что делать, когда два мира сливаются в один, но один из них неизбежно рушится? Я меньше всего хотела терять Нивара.

Чёрт бы побрал ту нашу первую встречу, когда мы ещё не знали, кем друг другу являемся. Я знала: не все выборы ведут к счастью. Но, возможно, именно этот путь — единственный, который способен привести меня к самоуничтожению.

От водоворота мыслей, поднявшихся в голове, меня снова охватила та самая неприятная тошнота, подступившая к самому горлу. Осознав, что на этот раз дело не ограничится лёгким позывом, я осторожно выбралась из‑под тяжести одеяла и горячих рук Идена. С трудом поднявшись, почти на ощупь дошла до ванной — всего несколько шагов, и обед с чаем и мандаринами уже оказался снаружи.

Иден среагировал мгновенно: почти бесшумно последовал за мной, как будто заранее знал, что произойдёт. Мне стало мучительно стыдно за картину, развернувшуюся перед принцем Северной страны. Но, когда он собрал мои волосы в ладонь, не дав им запачкаться, я вдруг ясно почувствовала — это не тот человек, перед которым стоит стыдиться слабости.

— Есть вещи, у которых есть срок, — мягко повторил Иден, когда я, наконец, оторвалась от холодного фаянса и, пошатываясь, вытерла рот тыльной стороной ладони.

Я сжалась, поморщившись от бури внутри себя, но затем подняла распахнутые глаза на него.

До меня наконец-то дошел смысл слов Дмидена Герцверда.