Хризолит и Бирюза

Глава XLV

Сон я покинула, когда за окном уже стоял полдень — солнце, острое и белое, пробивалось сквозь узкую щель в тяжёлых бархатных шторах, резало по векам, заставляя щуриться. Пробуждение оказалось не тихим: за стеной гремели голоса. Резкие выкрики и шумная перебранка вторгались в мои сновидения, рвали их на клочья.

Я долго не могла собраться с мыслями, моргала, привыкая к ослепительному свету, и постепенно различала знакомые интонации. Это были Жизель и Нивар. Он покинул мою постель задолго до рассвета, и теперь их разговоры звучали как странная симфония — резкая, колкая, но всё же сдержанная: оба старались приглушить тон, будто боялись потревожить мой сон. Это казалось почти нелепым среди белого дня.

В мою комнату тихонько пробралась Елена, чтобы проведать мой сон. Ее шаги неслышны, но сердце предвидит ее приближение и ощущает ее нежное присутствие. Зоркий взгляд женищны мгновенно уловил, что я проснулась, и без лишних слов она занялась привычным делом: привела в порядок туалетный столик, расправила подушки, прикрыла створку шкафа. Каждое её движение было проникнуто заботой, словно опытные руки переворачивали страницы моей жизни.

— Я принесла тебе платье, моя дорогая, — сказала она мягко, и её голос разлился по комнате тёплой рекой, ещё прежде, чем она распахнула тяжёлые шторы. Потоки дневного света мгновенно вытеснили остатки сна и мрака.

Передо мной предстало чёрное хлопковое платье с длинными рукавами и строгим белым воротничком. Простое, но изысканное, такое всегда было мне близко. Его скромная длина — чуть ниже колена — придавала уверенности в собственной женственности. Ничего лишнего, и всё же оно подчёркивало линии фигуры

— Господин ждёт вас в столовой, — сказала Елена, помогая мне надеть платье, застёгивая пуговицы на спине с такой заботой, будто боялась поранить.

Я поблагодарила Елену, сделав нарочито-игривый книксен и, крутанулась перед большим зеркалом в позолоченной раме, невольно улыбаясь. Экономка тихо засмеялась, и, довольная своей маленькой шалостью, я последовала за ней по широкой лестнице вниз, туда, где меня ожидал новый день.

Нивар сидел во главе стола, закинув ногу на ногу и вальяжно откинувшись на спинку стула. Его поза дышала ленивым величием, но в этом было больше власти, чем в любом официальном приказе. Он обладал особым обаянием, которое щедро расточал, едва появлялся где угодно. Бесстрашный и уверенный в себе, он словно владел пространством без единого усилия. Дневной свет очерчивал его лицо, подчеркивал резкие скулы и умные глаза, что скользили по листу бумаги, зажатому в окольцованных пальцах. Перед ним стояла чашка молочного улуна — его мягкий аромат — тёплый, с оттенком карамели и лёгкой древесной горечи — поднялся ко мне, едва я переступила порог. Я узнала сразу: мой любимый чай.

Рядом с графом стоял капитан его гвардейцев — высокая, внушительная фигура, словно сошедшая с военной литографии. Его статный рост и крепкая, вымуштрованная осанка излучали спокойную силу. В бронзовой коже и темно-русых волосах сквозил отпечаток испытаний, а карие глаза, исполненные внутреннего огня, казались способными разглядеть истину сквозь любую тьму. На лице лежала печать суровой уверенности — такой, что внушала уважение без слов. Его форма сияла безупречной чистотой: блестящие петлицы, полированная латунь, идеально выглаженные складки — всё говорило о железной дисциплине.

Посреди стола восседала Жизель. Она держала нож и вилку так изящно, словно это были атрибуты дворцового церемониала. Лёгким движением она разрезала хрустящий ломтик бекона, а её спокойная грация наполняла пространство вокруг невидимой аурой. При всём моём желании закрыть глаза на её притягательность, отрицать её было невозможно: Жизель выглядела ослепительно. Волны светлых волос обрамляли тонкое лицо, изумрудные глаза сияли под длинными ресницами, мягкие губы таили соблазнительную загадку. Она походила на портрет кисти известного художника — совершенная, статная, опасно красивая.

Я прошла мимо и, едва заметно кивнув женщине, заняла приготовленное для меня место рядом с Ниваром. Один из молоденьких гвардейцев отодвинул мне стул, приглашая сесть. Этим жестом он заставил Нивара поднять на него полный строгости взгляд, от которого мальчишка смутился и опустил глаза, отходя назад.

Тяжело вздохнув, граф наконец перевел на меня свои светящиеся в дневном свете глаза. Встретившись с ними, я преисполнилась непередаваемой теплотой, что они выражали.

— Надеюсь, ты выспалась, Офелия, — практически мурлычет Нивар, опуская письмо на стол, подпирая свою голову одними пальцами и не разрывая нашего зрительного контакта.

Жизель внезапно поперхнулась кусочком хлеба и поспешно запила его крепким кофе. Служанки метнулись с салфетками, но она, раздражённо махнув рукой, отказалась от их помощи.

— Благодарю, граф Волконский, сон был весьма глубоким, — смущенно и довольно улыбаюсь я, надеясь, что мужчина понимает двойственность сказанной мной фразы.

Плечи Нивара приподнялись в усмешке, и он закусил нижнюю губу, снова переводя взгляд на письмо.

Мне впервые доводилось Нивара видеть таким расслабленным и непринуждённым. Взгляд его глаз был уверенным и полным жизненной энергии, а ухмылка на его лице светила ярче самого солнца. Каждое его движение было такое грациозное и легкое, словно он плавает в невесомости. Словно это был человек, который знал, как наслаждаться каждым мгновением и раскрывать перед собой все возможности, которые жизнь предлагает.

Я поймала себя на том, что не могла отвести от него глаз. Он словно наполнил комнату своими эманациями, окутывая всех присутствующих своим хорошим настроением. Я почувствовала, как моя напряженность уступает место спокойствию, а суетливые мысли стихают под этой аурой гармонии. В голове даже всплыла фраза Елены, что ее господин улыбается со мной и становится мягче.

Но следующая фраза, произнесённая им после неторопливого глотка чая, расколола это зыбкое спокойствие:

— Дмиден Ярвен Герцверд, — имя звучало незнакомо и знакомо одновременно.

Я положила на язык кусок омлета, но проглотить удалось с трудом.

— Принц Вирдумлара, — продолжил Нивар, будто наслаждаясь эффектом, — генерал королевской армии, герой Северной войны… и ныне владелец картинной галереи в Мараисе. Кто бы мог подумать?

Слова разрезали воздух остро, как лезвие.

— Иден Герц? — еле слышно спросила я Нивара, на что он ответил коротким кивком.

Сердце сжалось так, что дыхание сбилось. Горячая дрожь пробежала по телу, словно ток. Сознание медленно приходило к пониманию тяжести сказанного, и эта истина оказалась разрушительнее любого удара. Всё вокруг поплыло, и я ощутила, как мир меняется — бесповоротно, навсегда.

Северная война была одним из самых жестоких и кровавых конфликтов на континенте. Хотя я знала о ней кое-что по слухам, рассказы о страшных боях терзали душу и наполняли сердце ужасом. Сражения на севере не походили ни на какие другие: они унесли тысячи жизней — мужчин, женщин, детей — оставив после себя разрушенные города и деревни. Массовые убийства, пытки, насилие — война растоптала сердца и оставила глубокие, незаживающие раны.

Генерал Герцверд остался в памяти людей как герой Северной войны. Его железная дисциплина, бесстрашный дух и безупречное командование выделяли его среди прочих военачальников. Величественная фигура генерала внушала уважение, и порой достаточно было его появления на поле боя, чтобы враги дрогнули.

Одним из его величайших подвигов стало освобождение города Белгордаль. Войска врага казались несметными, и исход сражения выглядел безнадёжным. Но Дмиден, стойкий и решительный, изменил ход событий, и Белгордаль был освобожден. Это была не только его победа, но и торжество всего народа.

Меня охватил вихрь мыслей, какой я не испытывала никогда ранее. Моя память привлекла внимание к множеству мелочей, которые я часто игнорировала, не придавая им значения. Слова, пронесшиеся в воздухе, сейчас открыли мне новую реальность, удивительно сложную и необъяснимую. Руки Идена — это руки художника, но никак не воина. Как такое может быть? Как такой завсегдатай борделя, любитель красного вина и чувственный художник может быть хладнокровным убийцей, оставляющий позади себя трупы врагов?

Хотя, вспоминая вчершний взгляд, что возвышался надо мной, казалось, что такое и правда было возможно. С самого начала складывалось ощущение, что он не тот, кем кажется; что его образ — лишь тщательно выстроенная маска, роль.

— Зачем принцу Вирдумлара убивать меня? — дрожащими руками я подняла чашку чая, ту самую, что попросила подать мне, как у графа.

Под столом нога Нивара коснулась моей, мягко прикасаясь, словно пытаясь передать уверенность и успокоение.

Я посмотрела на него жалобным взглядом, моля о том, чтобы он объяснил, чтобы его слова дали мне хоть малейший ориентир в этом хаосе.

Генерал королевской армии Вирдумлара и художник, организовавший галерею из снятых апартаментов — разве это может быть одним и тем же человеком?

Жизель смотрела на меня растерянно, словно всё, что она строила годами, рухнуло в одночасье. Нивар тяжело выдохнул и размял переносицу указательным и большим пальцем, опуская голову так, что светлые волосы падали на лицо.

— Соседнее королевство Вирдумлар всегда имело натянутые отношения с империей Ренарн, — Нивар поднял на меня свои зеленые глаза. В них читалось беспокойство за мое состояние. Он сделал короткую паузу, наблюдая за моей реакцией, готовый в любую минуту закончить пояснения, если я окажусь на грани срыва. — Особенно эти отношения натянулись до предела, когда лет пятьдесят назад революционер Лазар Герцверд сверг правящую династию и захватил власть, уничтожив род Тисма и всех, кто был приближен к ним.

Моё сердце то и дело пропускало удары, грудь вздымалась, ноздри раздувались от волнения. Нивар заметил это и осторожно пододвинул ко мне плитку молочного шоколада. Я оценила жест, но ком в горле мешал даже сглотнуть.

Взгляд скользнул по застеклённым рамам: солнце сияло ровными золотистыми лучами, не зная, что происходит в этой комнате и внутри меня.

Нивар сидел рядом со мной, его глаза, внезапно потускневшие и лишенные жизненной силы, обращены были на меня. Он молча наблюдал за моими эмоциями, словно хотел вкусить каждое слово, каждое движение.

— Твой дед, Офелия… — граф замялся, давая мне встретиться с его взглядом. — Виктор Хаасбрандт был десницей свергнутого короля Драгана Тисма.

Хорошо, что я сидела, иначе бы мои ноги не удержали меня от эмоций, в которые я попала, услышав данную информацию. Ночью эта информация, что частично поведал мне Нивар, звучала как нечто эфемерное, неосязаемое, практически невозможное, но сейчас, среди белого дня, сказанное мне в лицо, равнялось по меньшей мере удару под дых.

Мой дед. Дедушка.

Это действительно моя фамилия. Хаасбрандт. Иден знал о ней. Он уже знал обо мне. Именно поэтому он спросил о моей фамилии той ночью на крыше клуба. Своей реакцией я лишь подтвердила его догадки.

— Лазар Герцверд расстрелял всю королевскую семью. Твой дед с маленькой дочкой на руках бежал, прося убежища в Ренарне, — Нивар перекинул ногу на ногу. — Некоторое время они прятались, а спустя годы, когда всё, казалось, утихло, Виктор начал активную политическую деятельность в поддержку правящей семьи Ренарна — фон Бентхайм. Больницы, увеличение бюджетных мест в университетах Верхнего города, школа в Нижнем — всё это его заслуга.

Пустота и гордость одновременно сжимали меня изнутри. Я смотрела на Нивара и не могла поверить ни слову. Граф уловил мой взгляд, и я словно ощутила сжатие в его груди. Он смотрел на меня глазами, полными боли и сочувствия, будто молча извиняясь за то, что рассказывает.

Хотя, благодаря Николасу и Лоренцу некоторые моменты я уже знала.

— Но как только в Вирдумларе узнали об этом, начали подсылать наёмников и предателей, чтобы добить Хаасбрандтов. Всё было тщетно, — продолжил он, следя за моей реакцией, проверяя мою стойкость. Я держалась, хотя сердце билось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Нивар налил воды в стакан и протянул мне. Я выпила мгновенно.

— Тогда они устроили давку на известных гуляниях, а затем последовали гонения, убедив народ в виновности Хаасбрандтов. Поместье подожгли. Виктор погиб, помогая Ровене выбраться из огня, а она бежала в Нижний город, где её укрыл Теодор Циммермах — тому Виктор некогда помог сохранить учёную степень после антиполитических высказываний и устроил директором школы.

— А зачем им выслеживать меня спустя столько лет? — спросила я, ощущая, как сердце сжимается ещё сильнее.

— Чтобы не осталось никого, кто даже ради мести за род смог бы поднять восстание против новых правителей.

— После всей этой информации у меня складывается впечатление, что даже изнасилование Ровены возле работы не было случайным, — вмешалась Жизель, опуская столовые приборы. — Это произошло в период, когда твоя мать активно занималась благотворительными работами в школе и церкви Нижнего города.

Все кусочки головоломки, над которой я долго ломала голову, вдруг встали на свои места. Мои внутренние пазлы соединились.

— Ты знала, что моя мать из Хаасбрандтов? — я устремила на Жизель пронзительный взгляд. Женщина выдержала его с достоинством.

— Я узнала об этом несколько месяцев назад, когда граф Волконский проводил расследование, как думалось, его покушения, — женщина тяжело выдохнула и потерла между собой изящные ладони. — У меня долго в голове пытался уложиться тот факт, что твоя мать — спасшийся в пожаре ребенок Хаасбрандтов.

Сложно было доверять ей после стольких лет лжи, но слова звучали искренне. Это я не могла отрицать, как бы ни пыталась.

— Они будто хотели расправиться со мной так же, как с моей матерью, — вдруг осознала я, и мысль легла на всю историю, словно она соединяла каждую её часть в одно целое.

События той страшной ночи, когда я впервые убила человека, мимолетно пронеслись в моей голове и даже не задержались, к моему облегчению. Но они оставили дрожь в моих руках — дрожь, которая от того момента не покидала меня. Я, действуя тогда лишь на одних инстинктах, примирилась с этим и оправдала свои действия в своем разуме. Теперь моя жизнь разделилась на «до» и «после» — две отдельные эпохи, проходящие одна за другой. Мои дни пронизаны страхом, ведь я понимаю, что убийство навсегда останется на моей совести. Я стараюсь держаться на изгибе тонкой черты между нормальностью и безумием. Но каждый раз, когда вижу свои дрожащие руки, я понимаю, что что-то внутри меня испорчено навсегда.

Та ночь стала черным пятном на моей душе, которое никогда не изгладится. Я не могу отпустить прошлое и жить спокойно. Это событие продолжает преследовать меня, как тень, все время напоминая о том, что я сделала.

Нивар взял мою ладонь в свою руку, заметив окружившую меня тьму воспоминаний. На нем тоже жалким отпечатком оставила след та ночь. Сколько еще лет должно пройти, чтобы его нога окончательно восстановилась?

А его душа?

— Жизель… — я обратилась не к хозяйке борделя, не к обманщице, скрывавшей половину жизни правду, а к женщине, которая воспитала меня и заботилась, насколько могла. Она подняла взгляд на меня. — Ты вышла замуж за кузена императора… ты же не можешь быть просто…

Рука Нивара сжала мою сильнее, не давая закончить фразу, глаза его полыхали тревогой. Жизель же посмотрела на графа снисходительно, словно понимая его волнения.

Мгновение растянулось. Воздух был пропитан напряжением и нерешительностью — они оба не знали, что делать дальше. Моя рука оставалась в крепком сжатии Нивара, словно через это касание передавались все эмоции и чувства. Он пытался скрыть тревогу, но глаза выдали настоящую панику.

Я никогда прежде не видела его таким.

— Я — дочь короля Хайвена. Принцесса Жизелинна Летиция дез’Ален, вторая в очереди на наследие престола.