Хризолит и Бирюза

Глава LV

Бал, собравший представителей высшего общества и творческой интеллигенции, стал подлинным праздником жизни. Величественный зал, залитый мягким светом люстр, словно дышал музыкой: она обвивала каждого, кто переступал порог, и делала их частью единой симфонии. Прекрасные платья и фраки, как ожившие шедевры искусства, мерцали в круговерти, а гости сияли улыбками, будто каждый из них был звездой на небосводе этого торжества.

Чета Герцвердов расположилась в укромном уголке возле одной из величественных колонн у входа в зал. Их позы свидетельствовали о том, что они сознательно выбрали роль сторонних наблюдателей. Слегка отстранённые взгляды, едва уловимое напряжение в осанке и сдержанность в жестах выдавали их желание держаться на расстоянии от всеобщего веселья, словно они занимали позицию стратегов, держащих всё под своим пристальным контролем.

Воздух в этом уголке был словно пропитан тяжёлой, напряжённой энергией, но даже эта тень не могла полностью заглушить всеобщий прилив веселья и беззаботности, царивший в зале. Весёлые голоса, звон бокалов и музыка создавали мощный фон, сквозь который пробивались звонкие смешки и оживлённые разговоры.

Несколько юных дебютанток, заметив статного Дмидена, отважно попытались пригласить его на танец. Однако каждый раз их попытки встречали вежливый, но твёрдый отказ. Его сдержанность и отстранённость лишь добавляли загадочности его образу, притягивая ещё больше любопытных взглядов.

Несмотря на мелкие недоразумения и прохладные отказы, атмосфера праздника продолжала набирать обороты. Звонкие улыбки и заливистый смех заглушали любые неловкости. Даже самые суровые, неприветливые лица постепенно смягчались под влиянием всеобщего воодушевления и праздничного сияния.

Казалось, что атмосфера этого вечера была буквально соткана из искренней радости, тёплых надежд и предвкушения чего-то волшебного. Каждый гость словно окунулся в мир, где не существовало проблем, а царили только веселье и беззаботность.

— Ты как? — внезапно поинтересовалась Жизель, как только все торжественные речи закончились и гости начали кружиться в танце.

В этом простом вопросе читался целый ворох невысказанных смыслов. Я отчётливо понимала, что Жизель имеет в виду сразу несколько вещей: мою реакцию на ошеломляющую новость о том, что Нивар — мой брат, моё отношение к гостям из Вирдумлара, которых я сама же пригласила на этот бал, моё внутреннее состояние после того, как я из простой девушки, двадцать шесть лет прожившей без роду и племени в трущобах, превратилась в княжну могущественной империи.

Эмоции внутри меня бурлили, словно кипящий котёл, но я не могла подобрать слов, чтобы выразить всё, что чувствовала. Всё, что я смогла выдавить из себя сквозь ком в горле:

— Я в порядке.

Жизель кивнула, но я могла видеть, как на ее лице отражается недоверие. Она явно ожидала большего, чем просто стандартный ответ. Я перевела взгляд на танцующих, яркие платья и смех поднимались в воздухе, создавая атмосферу торжества, но внутри меня царило смятение.

Глубокий вздох вырвался из моей груди. В этот момент я остро осознала: каждое сказанное слово отныне будет иметь вес, каждый шаг — значение.

Быть частью империи — это, без сомнения, великая привилегия, открывающая невероятные возможности. Но вместе с тем это и тяжкое бремя, которое ложится на плечи.

Мои мысли метались между прошлым и будущим. Воспоминания о жизни в трущобах, о борьбе за выживание, о простых, но искренних радостях бедной жизни переплетались с перспективами новой жизни в высшем обществе.

Я размышляла о том, каким будет моё будущее в этом новом мире. Возможности казались бесконечными: влияние, власть, роскошь, образование, связи. Но вместе с тем меня не покидал страх.

Страх потерять себя в этом новом мире, раствориться в роскоши и церемониалах, забыть, кем я была раньше. Опасение, что я не справлюсь с возложенной на меня ролью, что не смогу оправдать ожидания окружающих, что не найду своё место в этой новой реальности.

Противоречивые чувства разрывали меня на части, а в душе шла настоящая борьба между желанием принять новую жизнь и страхом перед неизвестностью.

Отец позвал Нивара к себе именно в тот момент, когда цесаревич вставал с трона, намереваясь подойти ко мне. Из груди невольно вырвался тихий стон разочарования.

В этом огромном, сверкающем зале я чувствовала себя бесконечно одинокой, потерянной среди роскошных интерьеров и чопорных гостей. Нивар был словно единственным островком понимания в этом море формальности и церемониала — единственным человеком, к кому я могла обратиться, чтобы не раствориться в этой ослепительной, но чужой жизни. Но в одно мгновение этот хрупкий луч надежды был безжалостно украден.

Заметив моё смятение, отец едва заметно кивнул головой в сторону Дмидена. Намек был более чем очевиден: настало время налаживать отношения, устранять недопонимания, сглаживать острые углы.

Когда на кону стоит собственная жизнь, найти общий язык с неприятным собеседником кажется практически невыполнимой задачей. Но я сама заварила эту кашу интриг и политических манёвров — теперь предстояло расхлёбывать последствия собственных решений.

Если Нивар олицетворял для меня луч надежды, то образ Идена больше напоминал тень скорби. Этот мужчина словно воплощал в себе все тяготы и страдания мира. Он был живым напоминанием о том, что жизнь порой состоит не только из ярких моментов, но и из неутешных теней прошлого.

Его глубокие глаза, наполненные невыразимой болью, хранили в себе множество нерассказанных историй — историй о потерях, разочарованиях, разбитых надеждах. Иден не искал утешения или сочувствия — он предпочитал оставаться в тени, словно притягивая к себе всю окружающую тоску и меланхолию.

И всё же в этой меланхолии таилась удивительная сила — искра острого интеллекта, которая делала его личностью, притягивающей людей, несмотря на ауру отчуждения. Окружающие тянулись к нему, но боялись подойти слишком близко к этой бездонной пропасти печали.

Заметив моё движение в его направлении, Иден выпрямился и галантно поклонился — именно так, как подобает здороваться с представительницей императорской семьи. Я в ответ присела в изящном реверансе, приветствуя принца соседней страны.

Иден улыбнулся, и его ярко-голубые глаза заискрились в свете плавно колеблющихся лампочек.

— Как приятно видеть Вас, Ваша Светлость, — произнёс он голосом, который напоминал музыку.

Парадная обстановка зала, украшенного пышными букетами камелий, создавала атмосферу, полную величия и таинства. Каждый элемент интерьера словно подчёркивал важность момента и скрытую напряжённость между нами.

Волнение нарастало с каждой секундой. Взаимодействие с Иденом всегда напоминало сложный танец: красивые, отточенные жесты переплетались с непредсказуемыми шагами, скрытыми под поверхностью вежливых фраз.

— Судьба свела нас снова, — произнёс он с едва уловимой ноткой торжественности в голосе, демонстрируя искреннее уважение.

Я не знала, что скажу, но уверенность в его взгляде вселяла смелость. В эти мгновения время, казалось, утратило свою привычную стремительность — оно словно застыло в нерешительности, создавая драгоценное пространство для слов, способных перевернуть всё с ног на голову.

Холодный вечер за окнами словно растворился в воздухе, уступая место тёплому сиянию его присутствия. Его фигура, окутанная мягким светом ламп, казалась почти нереальной, словно призрак из прошлого.

— Боюсь, что у судьбы моё имя, — тихо ответила я, не в силах скрыть внутреннюю борьбу.

Он всмотрелся в мои глаза долгим, изучающим взглядом, будто пытался прочесть там ответы на вопросы, которые не смели прозвучать вслух.

— Каждый поворот нашей жизни — это знак, — произнёс он бархатным голосом, который звучал как чарующая мелодия — одновременно знакомая и чуждая. — Мы всегда возвращаемся к тем, кого должны встретить, — добавил он с ноткой надежды в голосе.

Я знала, что наши пути были извилистыми, полными потерь и упущенных возможностей, но сейчас этот вечер казался новой главой. Мы оба отчётливо чувствовали, как паузы между нашими репликами наполнены невысказанными чувствами.

— Судьба — это лишь игра случайностей, — пробормотала я, хотя в глубине души понимала: наши встречи не были случайными. Между нами существовала необъяснимая связь — словно два магнита, мы постоянно притягивались друг к другу, несмотря на все преграды и противоречия.

Тягостное, но не неловкое молчание прервал Иден вопросом о моём самочувствии в последнее время. Я удивлённо подняла на него глаза, словно безмолвно спрашивая: «А не безразлично ли тебе?»

— Какая разница, как я буду себя чувствовать, когда ты воткнёшь мне нож между рёбер?

Иден, похоже, был готов к подобным упрёкам. Его лицо лишь слегка побледнело от напряжения, но он не отступил. Вместо этого он сделал шаг ближе, и его голос стал мягче, почти настойчивым шёпотом.

— Я не собирался причинять тебе боль, — произнёс он с искренней печалью, словно это могло как-то оправдать или изменить факты прошлых действий. — Понимаешь, иногда жизнь становится чередой событий, которые делают из нас монстров, и, если не остановиться вовремя, они поглотят нас целиком.

Я вскинула брови в немом вопросе, не зная, верить ему или нет.

Молчание между нами уплотнилось, превратившись в нечто осязаемое — словно живое существо, которое тяжело дышит и с ненавистью наблюдает за нами. Каждый вопрос, каждый ответ казался лишним, будто мы играли в опасную игру, где на кону стояло нечто большее, чем просто переживания и сожаления.

— Почему ты не оставил меня в покое? — вырвалось у меня.

Вопрос завис в воздухе, пропитывая пространство горечью. Я чувствовала, как снова зреет напряжение, и вдруг мне стало интересно, сколько еще шагов нам нужно сделать, прежде чем каждый из нас признает правду

Иден взглянул на меня с нескрываемой усталостью. Он глубоко вдохнул, будто пытался найти в себе силы подобрать нужные слова — те, что могли бы хоть немного облегчить тяжесть, нависшую между нами.

— Я думал, что смогу изменить это, — медленно произнёс он.

Его голос звучал неуверенно, почти растерянно, словно он и сам не верил в то, что говорил.

Моё сердце бешено застучало в висках, отзываясь на его слова болезненным эхом.

— Изменить? — переспросила я с явным скептицизмом в голосе, презрительно хмыкнув. — Ты не понимаешь, что изменения требуют больше, чем просто желания? Они требуют силы, искренности — того, чего не хватало тебе с самого начала.

Ужас от услышанного вспыхнул во мне, словно я вспомнила все те моменты, когда я даже не знала, что Иден — это Иден. Когда сидела у него на коленях, пока он обыгрывал товарищей в покер, как он ласково называл меня «джанум» и как смотрел на меня, сквозь зеркало моего туалетного столика, пробравшись в мою спальню.

Среди этого затянувшегося молчания снова зазвучала ненависть — к себе, к его словесным уловкам. Я знала, что ответ на вопрос о том, почему он не оставил меня в покое, где-то рядом, как невидимый демон, который вновь возвращается в нашу жизнь.

В молчании между нами снова зазвенела ненависть. Я ненавидела его за слова, себя — за то, что не могла от них отгородиться. Ответ на мой вопрос витал где-то рядом, как невидимый демон, возвращающийся, чтобы разрушать.

— Может, именно ты и есть тот монстр, о котором говоришь, — прошептала я. Слова прозвучали приговором.

Уладить недоразумения, да?

Он замер, и лишь после тягостной паузы, будто нарочно разрубая атмосферу, спросил:

— Подаришь мне один танец, джанум?

Я скрестила руки на груди, но пальцы дрогнули, сдавшись. И всё же взгляд мой метнул в него искры гнева — словно я проверяла, всерьёз ли он или вновь играет в свои игры.

Серьёзно ли он намерен танцевать или это очередная попытка сблизиться, обмануть, заставить забыть обо всех обидах?

Я почувствовала, как во мне закипает волнение. Вечер, казалось, не сулил ничего доброго — за окнами над горизонтом сгустились тучи, а лёгкий сквозняк, проскальзывающий в щели витражей, был похож на предвестие бури. Но в глазах Идена вспыхивал огонь, его уверенность тянула меня к себе, как невидимая нить. Это был вызов, и отказаться от него значило признать поражение.

Я подняла бровь и медленно разжала скрещённые на груди руки, словно открываясь судьбе. Танец с ним был сродни обряду — шагом в бездну, обещанием восстановить то, что было утрачено, или окончательно разрушить хрупкие остатки между нами. Любопытные взгляды гостей уже скользили в нашу сторону, но я их не замечала. Мир сузился до одной точки — до него.

Я сделала шаг навстречу, и время застыло, будто само ожидало исхода. Мы оказались на пороге чего-то большего, чем просто танец.

Иден терпеливо дождался начала новой мелодии, а затем уверенно притянул меня к себе, крепко обхватив за талию. Моя ладонь оказалась в его руке — тёплых, сильных пальцах, которые когда-то дарили мне нежность, а теперь напоминали о боли.

Скрипки запели настойчиво, их голос был и мягким, и дерзким, заполняя воздух между нами. Его дыхание обжигало, сердце билось в такт с моим. Мы двигались так, словно этот танец был написан для нас одних — и для нашей вражды, и для нашей тайной тяги.

Его чёрный костюм резал взгляд на фоне моего белого платья, словно сама ночь обняла утро. Этот контраст был слишком откровенным — как и мои чувства. Я ненавидела его всей душой за его мысли, но была благодарна за его решения.

Я ловила себя на том, что ищу за маской его хладнокровия ту самую искру человечности, за которую можно зацепиться, — и каждый раз находила лишь новые сомнения. Может быть, людей и вправду стоит оценивать по поступкам. Но что, если их поступки — лишь прикрытие для бездны внутри?

Я обращала внимание на каждое его движение, словно они были написаны на невидимом языке, полным тайных посланий. В глазах его проскальзывало что-то зловещее и одновременное манящее, будто заерзавшие в полутьме тени слишком хорошо знали, что происходит на самом деле. Мы встретились на этом балу, где музыка раскаляла воздух, и было ощущение, что каждое его движение было вызовом, эхом слов, которые мы так и не произнесли.

Его руки очерчивали воздух с дерзкой уверенностью, и мне чудилось: он тянется не только к пространству между нами — он хочет захватить мою сущность, подчинить её ритму, который диктовал только он. В моменты, когда наши взгляды сталкивались, напряжение становилось почти невыносимым. Даже пары вокруг будто бы замедлялись, прислушиваясь к той безмолвной дуэли, что разыгрывалась на кончиках наших пальцев и в каждом повороте.

Я не знала, чего ищу в его глазах: ответа или вызова. Но всякий раз натыкалась лишь на загадку — притягательную, но полную внутренних противоречий. Каждый шаг, каждая доля ритма выбивали меня из равновесия. Он мог вести мягко, позволяя мне дышать в такт его уверенности, а в следующее мгновение превращался в стену, в ловушку, из которой нет выхода.

Музыка ускорялась, будто сама становилась пульсом зала. Скрипки звенели, как натянутые жилы, и каждый новый аккорд гнал нас всё быстрее по кругу. Сердце стучало в висках, дыхание сбивалось, и вдруг я ощутила, как силы утекают. Голова закружилась, тошнота обожгла горло. Огни люстр и мерцающие камни в прическах гостей слились в одну безумную спираль.

Я сделала шаг назад, будто вырываясь из заклятия. На миг потеряла равновесие, но ухватилась за запястье Идена и выпрямилась. Перед глазами мелькали лица — безмятежные, увлечённые танцем, словно чужая жизнь продолжала течь своим чередом, пока моя — рушилась.

Медленный вдох. Долгий, тяжелый выдох. Я искала свой ритм — не тот, что навязал он, не тот, что гнал музыка, — а собственный. И с этим осознанием я, шаг за шагом, вернулась к себе.

Я почувствовала, как меня уводят за локоть в сторону.

— Офелия, ты точно в порядке? Может тебе воды? — заботливый тембр Идена действовал мне на нервы и казался до остервенения неискренним. Но это было лишь в моей голове.

— Принеси мне портвейна.

Он замер. Мгновение — и я уловила в его глазах колебание, будто застывший между словом «нет» и принуждённым согласием. Брови его чуть приподнялись, и в этом жесте было больше, чем простое удивление. Но он всё же кивнул и пошёл к бару, как человек, принимающий неизбежное.

Я вернулась к наблюдениям, вглядываясь в лица танцующих. Каждое отражало собственную историю, неподвластную времени. В этом хаосе огней и движений я жадно искала ту искру, что когда-то заставляла меня сиять.

Прошла минута, и Иден вернулся. Он держал бокал, как будто вещь, которая обжигала ему пальцы. В его глазах мелькала забота, но я отвергла её — мне нужно было самой справиться. Я отпила глоток, наслаждаясь крепким вкусом портвейна. Почувствовав, как тепло разливается по телу, я решила, что пора на время выключить внутренний диалог, оставить все сомнения за пределами этого момента.

Тепло, конечно, пошло по телу, но вместе с ним пришло предательское бурление в животе. Я бросила на Идена быстрый взгляд, и он встретил его с недоумением, слишком чистым, чтобы поверить в подлог. Но в панике мой разум подсказал нелепую мысль: неужели он что-то подсыпал?

Его светлые глаза полыхнули тревогой — и я поняла, он следит за каждым моим вдохом, будто ожидая удара, который я не осознаю. Я быстро опустила взгляд на бокал. Возможно, это всего лишь алкоголь, но тень подозрения, раз выросшая, уже не хотела отступать.

Я решила взять себя в руки, медленно втянув воздух, стараясь усмирить нервный ком в груди. «Не поддавайся страхам,» — повторяла я себе, но сомнения не уходили. Я вслушивалась в учащённый ритм собственного сердца. В этот миг мир вокруг будто застыл — музыка растворилась, голоса смолкли, и остался только его взгляд.

— Всё в порядке? — тихо спросил Иден. Его баритон обволакивал ухо, и я кивнула, хотя внутри всё горело тревогой. Я поняла, что не могу доверять ни себе, ни ему. Отложив бокал, признала про себя: эту битву я проиграла.

— Мне нужно в уборную.

— Я отведу.

Иден подхватил меня под руку, но не успели мы сделать и нескольких шагов, как путь нам преградил Лоренц. Он возвышался в своём матовом бежевом костюме, пиджак на талии перехвачен ремнём, а с кармана свисала тонкая цепочка броши, безжалостно раскачиваясь перед моими глазами, усиливая тошноту.

— Офелии в танце стало плохо, а её желание портвейна только усугубило ситуацию, — сухо пояснил Иден, даже не скрыв раздражения. В его голосе звенел металл, и я почти увидела, как между ними проскочила искра.

— Оставайтесь здесь, Ваше Высочество. Я разберусь, — твёрдо сказал Лоренц.

Иден отпустил меня с лёгкой задержкой, словно сдавал трофей. Его взгляд, полный презрения и скрытого соперничества, следил за каждым нашим шагом, пока мы не скрылись за дверями.

В коридоре воздух был свежее, но сил это не прибавило. Стоило нам выйти, как к нам подбежала служанка. Увидев моё бледное лицо, она ахнула и посоветовала пройти в больничное крыло.

Я уже почти сомкнула глаза от подступающей к горлу тошноты, но Лоренц, не теряя ни мгновения, решительно повёл меня по коридору, где резкий свет отражался от белых стен и больно резал глаза. Сердце колотилось неровно, дыхание стало поверхностным.

В больничном крыле тишина стояла такая, что звуки бала казались отголосками из иного мира. Лоренц осторожно уложил меня на свободную койку, его лицо склонилось надо мной — сосредоточенное, чуть напряжённое.

— Что тебе нужно? — спросил он.

Я попыталась объяснить, но слова вязли в горле. Всё вокруг расплывалось в блеклых тонах, словно я погружалась в мутную воду.

Пришла медсестра — статная женщина с мягкими глазами. Она присела рядом, осмотрела меня и почти по-матерински спросила о самочувствии. Я только кивнула, чувствуя, как неприятный ком подступает к горлу, мешая закончить хоть одно предложение.

— Я приготовлю для вас настой из ромашки и мяты, — произнесла она и протянула дольку лимона. Я жадно прижала её к губам, и терпкий сок на мгновение вернул меня к жизни.

Пока она ушла за отваром, появился врач — сухощавый, с внимательным взглядом. Он начал задавать простые вопросы:

— На что у вас аллергия? Что ели в последний раз? Когда была последняя менструация?

Я моргнула, не сразу уловив смысл. Вопрос резанул неожиданно, как холодным лезвием. Я нахмурилась, пытаясь сосредоточиться на ответе, но внутри что-то болезненно дрогнуло.

Медсестра вернулась с горячим настоем. Первый глоток разлился теплом по груди и животу, будто смыл тревогу. Но слова врача всё ещё звенели в ушах, как эхо, которому я пока боялась придавать значение.

С каждой минутой беспокойство отступало, оставляя место любопытству. Что же могло быть причиной моего недомогания? Ответы ускользали, но здесь, в белоснежном крыле, я чувствовала себя в безопасности.

Ничего патологического врач не нашёл, лишь взял кровь для анализа. Его сухие рекомендации свелись к: «отлежаться» и «не кружиться в танцах до конца вечера». Я отшутилась, кивнув на своё мерцающее платье:

— Зачем тогда это всё?

Врач только усмехнулся и удалился в свой кабинет, оставив меня с этим вопросом наедине.

— Видел, какие у него усы? — шутливым прищуром посмотрела вслед врачу, обращаясь к Лоренцу.

Тот посмеялся и заботливо поправил мне подол платья, что задрался выше колена.

— Вы прекрасны, Ваша Светлость, — тягучей карамелью произнес мужчина, заглядывая своими янтарными глазами в мою бесконечную бирюзу.

— Потанцуешь со мной? — отшутилась я.

— Не очень хочется отдавать этот костюм в прачечную так скоро.

Мы засмеялись, и эхо наших голосов подхватил высокий потолок.

— Мне не хотелось бы весь остаток вечера проводить здесь, — заговорщицки сказала я, понизив голос. — Давай вернёмся?

— Уверена? — недоверчиво спросил Лоренц, но это был скорее вопрос в никуда, потому что я уже поднялась с койки и с грацией кошки щеголяла в сторону дверей на выход.

Отпустив смешок в пол, Лоренц поднялся со стула и пошел в мою сторону.

— Что на повестке дня у местной элиты? — бросила я куда-то вперёд, проходя мимо колон, будто сама их тень могла подслушать мой вопрос.

— У них сейчас не лёгкие времена, — эхом отозвался Лоренц. — Кризис доверия заставляет думать о реформах, которые они откладывали десятилетиями. Но привычка держать толпу в узде сильнее страха перемен.

Я усмехнулась, представляя их тайные собрания, где каждый боится потерять своё кресло.

— Их цель — вернуть доверие народа, — продолжил он, чуть наклонившись вперёд, — но повторение старых схем лишь обострит противоречия.

Он говорил живо, глаза его блестели. Но время от времени он бросал на меня короткие взгляды — слишком внимательные, как будто сверялся: держусь ли я на ногах.

— А ты разве не слышала о новых коалициях? — он резко обогнал меня и подмигнул. — Они могут изменить правила игры.

— Лоренц, только не говори мне, что затеял что-то незаконное? — попыталась я отвести разговор в шутку.

— Никаких незаконных схем, — ответил он ровно, но в голосе его сквозила твёрдая уверенность. — Мы лишь собираем людей, которые понимают, что время старых методов прошло. Мы создаём платформу для доверия.

— И кто же эти «мы»? — прищурилась я.

Он слегка усмехнулся, словно наслаждаясь моим любопытством.

— Политики, бизнесмены, даже некоторые бывшие оппозиционеры. Мы стоим на пороге перемен, и если их не возглавить — они захлестнут нас.

В воздухе витало предвкушение чего-то внезапного и нового. Всё это напоминало сложную шахматную партию, где каждый ход мог оказаться решающим, но лишь время покажет, кто выйдет победителем в этой рискованной игре.

От ощущения чего-то глобального, надвигающегося и неизбежного, я снова почувствовала приступ тошноты, который подкатил к горлу. Однако он быстро пропал, стоило мне услышать приближающиеся звуки музыки из бальной залы — чарующие ритмы вальса переплетались с шёпотом платьев и смехом гостей.

— Офелия, — я уже была одной ногой за массивными дверьми, когда Лоренц резко схватил меня за руку.

Этот жест напомнил нашу первую встречу — тот самый момент, когда всё только начиналось. Только в этот раз я посмотрела на него совсем другим взглядом — обеспокоенным, почти испуганным.

— Что такое? — спросила я, пытаясь скрыть внутреннюю тревогу.

— У тебя точно всё хорошо? — его голос звучал напряжённо, он поставил особый акцент на словах, словно пытаясь проникнуть в самые потаённые уголки моей души.

Я на мгновение замерла, пытаясь в голове прикинуть, что именно, по его мнению, могло меня встревожить.

— Ты насчёт Идена? — предположила я.

Лоренц покачал головой, и я сразу поняла: речь шла о моём брате.

— Да, лучше не бывает, — произнесла я с нарочитой лёгкостью, хотя внутри я словно стояла на кровавых осколках собственных переживаний, которые уже начинали царапать горло.

Лоренц всё ещё крепко держался за мою руку, будто боялся, что, если отпустит её, я растворюсь в этой мрачной, давящей атмосфере. Я понимала его тревогу, но одновременно остро чувствовала, что не могу поделиться с ним своими демонами. Даже с Лоренцем — человеком, которому я доверяла больше всего. Это бремя, тяжёлое и невыносимое, я должна была нести в одиночку.

Но Лоренц сегодня был особенно нервным и настойчивым. Его беспокойство буквально витало в воздухе.

— Офелия, — повторил он тихим, почти умоляющим голосом, — мне действительно важно знать, что происходит. Ты ведь можешь довериться мне.

Я глубоко вздохнула, пытаясь унять нарастающее беспокойство, которое накатывало волнами, угрожая захлестнуть меня с головой. Внутренние раны, о которых я даже не смела думать, продолжали разъедать меня изнутри. Как объяснить кому-то эту невидимую боль, которая терзала мою душу?

Лоренц смотрел на меня с такой искренней, почти болезненной заботой, что, возможно, стоило бы попытаться открыть ему свою душу. Но не сейчас. Ещё не время.

— Пошли танцевать! — я решительно перехватила его руку, широко улыбаясь, и потащила в центр зала, где кружились пары и лилась музыка.

Моя улыбка была немного вымученной, но я старалась выглядеть беззаботной.

— Обещаю, что тебе не потребуется прачечная в ближайшее время.