Хризолит и Бирюза

Глава LXVI

Взгляд принца Северного континента был пуст, когда в обеденной зале разыгралась драма, в главной роли которой была его невеста. Лицо Офелии исказила паника: предательство, такое внезапное и глубокое, словно ударило её прямо в сердце. Мир рушился, как карточный домик, подкошенный сильным ветром. С трудом сдерживая слёзы, она осознавала, что самые близкие люди оказались предателями. Отец, вместо того чтобы защитить, поддался личной выгоде, а Иден, который обещал поддерживать, оказался частью интриг, о которых она даже не подозревала.

Он видел, как её глаза, полные надежды, теперь отражали лишь пелену отчаяния, и не мог ничего поделать: ни с собой, ни с её чувствами. В его лице Офелия искала ответы, но натыкалась лишь на безразличие и расчетливость. Словно кометы, мимо пролетали их моменты близости; теперь они сгорали в атмосфере фальши. Внутренний голос шептал ей: действуй. Больше никому не позволять управлять своей судьбой — вот что теперь стало её решением.

— Что ж, — хлопнул ладонями Ольгард Маркс, продуманный правитель империи Ренарн, мастер манипуляций. Его улыбка была маской, завораживающим маскарадом. — Ожидаемо.

— Вы не выполнили свои условия, Ольгард, — низким басом раздался голос Лазара Герцверда. — Ваш сын — помеха нашему договору.

Маркс бросил беглый взгляд на супругу, сидевшую словно кукла, безразличную ко всему. Только сейчас она осознала глубину собственной пустоты. В её глазах мерцал тусклый свет, когда-то сиявший полнокровной жизнью. Каждый день она становилась всё более отстранённой, погружённой в свои мысли, потерянной в бескрайних просторах внутреннего одиночества.

Эта когда-то хитрая и продуманная женщина так привязалась к Офелии, что любое действие, совершённое на стороне мужа, пронзало её сердце сотнями невидимых игл. Каждый день, глядя в зеркало, она видела женщину, которая больше не знала, кто она и что ей делать. Она искала оправдания своим поступкам, убеждая себя, что это неизбежно. Но каждое утро, просыпаясь, чувствовала, как тяжесть вины давит на неё невидимым грузом. Поступки преследовали её повсюду, как тень, которую невозможно прогнать.

— Этого не должно было произойти, — отстранённо прошептала Жизель, глядя сквозь Лазара.

— Но произошло! — рявкнул король, резко вставая и ударяя кулаком по столу. Женщина дернулась, на её лице отразился ужас, и в зале повисла тяжёлая тишина, словно мир задержал дыхание, ожидая следующего удара.

Жизель глубоко вздохнула и, стараясь собраться с мыслями, встретила взгляд короля. В его глазах горел гнев, смешанный с отчаянием. Она понимала, что теперь вся ответственность легла на её плечи. Но как объяснить ему, что многое находится вне контроля, когда на кону стоит чья-то жизнь?

Дмиден Герцверд наблюдал за реакциями правителей. Холодность и расчетливость, которые теперь исходили от него, формировались не сразу. Годы суровой войны, тяжёлых решений и выживания выковали в нём непоколебимого стратега. Первоначально он был полон романтизма, пылко верил в честь и славу. Каждое сражение казалось возможностью проявить себя, завоевать уважение солдат и отца, написать свою историю. Он мечтал о победах, о вечной памяти, запечатлённой в хрониках.

Но опыт приносил разочарования. Глядя на поля, усеянные жертвами, Иден постепенно осознал, что война — это не только слава. Стратегия, планирование, умение предвидеть последствия стали его повседневными инструментами. Холодность сменила прежнюю эмоциональность, расчетливость превратилась в оружие выживания. Он научился отделять личные чувства от решений, понимая: жизнь — это игра, где на кону стоят судьбы людей.

И всё же эта женщина… она ломала его. Вытаскивала из глубин того парня, который любил рисовать и смотреть на звёзды из башни. В ней было что-то непривычное, непреодолимое. Она смеялась, будто законы и жестокость мира не касались её. Её лёгкость и простое веселье проникали сквозь его стальные стены, словно свет сквозь трещины в мрачной кладке. Он не понимал, как можно быть столь беззаботной в мире, полном боли и страха. И, что бы ни делал, он не мог сопротивляться её влиянию.

Каждый миг с ней напоминал Идену о том, каким он был до того, как стал военачальником. Она вдохновляла его так, как ни одно сражение не могло бы. С ней он не просто жил — он чувствовал, что жизнь имеет смысл.

Но в уголках его души всегда оставалась тень. Тень отца, коротким поводком державшаяся за генералом Дмиденом, могла в любой момент уничтожить его. Любить её — значит ставить на кон свою решимость, и эта мысль терзала его. Он стоял перед выбором: остаться в её объятиях или вернуться к холодным решениям, требующим бесстрастного ума. В ней он находил живую надежду, но эта надежда могла стать его гибелью.

Иден вновь надел маску бессердечности. Его сердце горело, обжигало грудную клетку, но он отверг боль. В её глазах светилась живость, которую он сам пытался задушить. Она была одновременно его вдохновением и врагом. Он вспомнил её смех — каждый звук разрушал его стратегические размышления, напоминал, что он не такой, каким должен быть. Каждая улыбка становилась угрозой тщательно выстроенным планам, шагом к гибели его амбиций.

Собравшись с мыслями, он твердо решил, что его решимость должна быть непоколебимой. Он отверг всё, что связывало его с ней, хотя в душе прокладывал путь новая, опасная привычка — мечтать. Но мечты лишь отвлекают от обязательств, и его борьба только начиналась.

— Я направлю все силы на её поиски, Лазар, — самодовольно произнёс Ольгард. — У меня руки и уши везде, она не могла далеко уйти.

Король осторожно наклонил голову, прислушиваясь к уверенности Ольгарда. Он знал: тот всегда добивался цели, но сейчас ситуация особенно сложна. Одно дело — заключить контракт на кузена без наследников, а другое — продать врагу собственную дочь ради спокойствия и контроля территорий. Северный континент ему недостаточен, ему нужно больше. Лазар осознавал свою мощь, и люди его боялись.

И больше всего он ненавидел предателей.

Таких, как Виктор Хаасбрандт, отравивший беременную жену Лазара и в итоге убил её — Лазар не прощал. Но тот не ожидал встретить ту мощь, что собрал юный Лазар. Времена, когда Герцверд был мальчишкой побочной ветви, — лишь смутное воспоминание. Теперь он — сила, с которой считаются: каждый его шаг, каждое решение вызывают трепет. Даже те, кто когда‑то предал, теперь боятся его гнева. Для Лазара предательство — не просто разрыв связей, это вызов, требующий ответа. В его сердце тлело желание расправиться с предателем, искоренить род изменников до корней.

Он не знал, что теперь этот род связан с ним.

— Даю вам три месяца, чтобы привести её ко мне, — ровно произнёс король, поправив камзол и медленно направляясь к выходу, не спеша поправляя рукава. — В противном случае вы знаете, на что я способен.

Ольгард почувствовал, как холодный пот выступил между лопатками. На кону — не только его жизнь, но и судьба империи. Справится ли он с поставленной задачей?

Король остановился, оглянулся через плечо и с лёгкой ухмылкой добавил:

— Время не на вашей стороне.

Они вышли вместе с сыном, оставив оставив Ольгарда и Жизель одних в объятиях мрачных мыслей.

— Нам бы сейчас пригодилась эта рыжая девчонка, — раздраженно сказал Маркс, обхватывая нос ладонями. — Не рассчитали мы, убрав ее сразу, как она начала что-то разнюхивать.

— Иначе бы мы рисковали быть раскрытыми намного раньше, — отрезала Жизель, положив руку на плечо мужа. Женщина старалась сохранять спокойствие, но картина, что яркими красками заиграла перед ее глазами с распятой рыжей девушкой, сжала ее сердце до спертого дыхания. — Но что делать с Ниваром, дорогой? Они с Офелией очень близки.

Только Жизель понимала, насколько они близки.

— Надо убедить его, что она ненавидит его, — размышлял Ольгард.

— Но как мы это сделаем? — спросила Жизель, поджимая губы. — Нивар слишком умён, он не тот человек, которого легко обмануть.

— Возможно, нам стоит использовать Офелию в наших интересах, — предложил Маркс, разминая затёкшие пальцы. — Если внушим ей, что Нивар больше не интересуется её жизнью, она может сделать всё сама. Офелия всегда была чувствительной к таким вещам, — он кивнул собственным мыслям. — Мы можем пошептаться о том, что он женится. Просто нам нужно убедить её в этом — стравить их, как кошек, чтобы они сами разрушили свои отношения.

— Хорошо, у нас даже есть одна особа, которая сделает все, чтобы оказаться рядом с Ниваром, — согласилась Жизель, но в её голосе слышалось сомнение. — Но что, если Офелия раскроет наш план? Она слишком близка к Нивару, его доверие может оказаться их спасением.

— Не переживай, — уверенно произнёс Маркс. — Мы сделаем так, чтобы она думала, что это его идея. В мире манипуляций важна только уверенность.

Жизель на мгновение задумалась, рассматривая план, который только что родился в их обсуждении.

— Мы должны использовать её слабости, — сказал Ольгард, заметив её колебания. — Если она почувствует угрозу, то сама станет марионеткой в наших руках.

— Офелия всегда боялась потерять Нивара, — прошептала Жизель, не осознавая, как подталкивает Ольгарда к рождению новых мыслей.

Маркс улыбнулся; глаза его сверкали от уверенности. Жизель тяжело вздохнула — она понимала, что стоят на краю опасной игры. Их взгляды встретились: в одном читался азарт и решимость, в другом — испуг и смятение.

— А Винтерхальтеры? — внезапно вбросила Жизель. — Этот мальчишка, Лоренц, слишком любопытен; его вопросы могут привести к нежелательным последствиям.

— Можно перекинуть его фокус на что‑то другое, — пожал плечами Маркс, растянув губы в сардонической улыбке. — Николас давно просится, чтобы его убрали. Слишком много хлопот с его Нижним городом и заводами. Терплю его только потому, что не нашёл достойной замены.

Ольгард поморщился, словно размышляя о чем‑то мерзком и неприятном, и в комнате повисла ещё более влажная тишина — тишина тех, кто готовит удары в спину и уже считает их неизбежными.

Нивар стоял на причале, наблюдая, как корабль с самым близким для него человеком растворяется в снежной метели. Он считал своим долгом защищать её с самого первого дня, когда увидел — эту хрупкую, ничего не знающую о мире аристократов младшую сестру.

Сердце сжималось при каждой мысли о ней, которую уносил ветер. Она так и не заметила, как боль наполнила его грудь, когда на её лице заиграла улыбка при прощании. Для него она всегда была воплощением надежды, той светлой искоркой, что согревала душу даже в самые тёмные времена. Каждый миг рядом с ней стал настоящим подарком судьбы.

Но мир редко управляется чувствами. Он знал, что её жизнь окружена опасностями, о которых она пока не догадывается. Верховники не прощают слабости; они играют в свою игру, где ставки слишком высоки. Его долг — быть её щитом, даже если для этого придётся оставить её одну.

Прикрыв глаза, он ощутил, как холод проникает в душу.

— Дай мне время, я всё исправлю, — тихо прошептал он, понимая, что расстояние между ними теперь почти безмерно. В этом осознании таились и боль, и решимость.

Цесаревич активно переписывался со своей родной тёткой, Клементиной дез’Ален, старшей сестрой матери. Она отличалась от матери благородством и отсутствием корыстных амбиций, поэтому он без колебаний отправил своё сердце на её земли, в королевство Хайвен. Нивар знал: это решение слегка запутает его родителей и врагов, усложнив им поиск.

Клементина, обладая природной грацией и мудростью, стала для Нивара не просто теткой, но и надежной опорой. Его письма, полные мечтаний и надежд, находили в её ответах теплоту и понимание. Она делилась историями о своих путешествиях по королевству Хайвен, описывая живописные пейзажи и простых, но добрых людей, населяющих эти земли. Каждое её слово наполняло Нивара вдохновением и стремлением к свободе.

В то время как его родители заботились лишь о политических интригах, Нивар погружался в волшебство её слов, словно раскрывающихся крыльев на горизонте. Его чувства к Клементине были искренними, и с каждым новым письмом он всё отчётливее ощущал, что расстояние между ними теряет значение. В его мыслях зрела идея: их связь может стать не только утешением, но и стратегическим ходом в сложной игре власти.

Каждое послание, отправленное в Хайвен, было пронизано надеждой на лучшую жизнь, где благородство и доброта станут путеводными звёздами. Нивар мечтал однажды прикоснуться к миру, о котором писала Клементина, и стать частью этого идеала, забыв о тёмных интригах, витавших в его собственном королевстве.

Нивар остановился на мгновение, всматриваясь в величественные колонны, что окаймляли вход во дворец. Внутри его ожидали интриги и скрытые тайны, замаскированные под благопристойность и вежливость. Он знал, что каждое слово, каждый жест будут тщательно проанализированы — за любой улыбкой, кивком или взглядом скрывался иной смысл, иной замысел.

В самом сердце дворца — и сердца его самого — ощущалось лёгкое покалывание напряжения. Здесь каждый шаг мог стать началом заговора или, напротив, шансом заключить союз. Смятение переплеталось с решимостью: Нивар был готов охотиться за правдой, готов прощупывать подводные камни и находить скрытые ходы.

Пересекая порог, он сразу понял: здесь правит искусство манипуляций. Придворные улыбались, но в их глазах скрывалась тень недоверия. Чтобы выжить в этом мире, нужно было не только умело притворяться, но и видеть дальше очевидного, улавливая мельчайшие нюансы, способные изменить ход событий. Вихрь дворцовых интриг уже закружил его, и он шагнул в этот мир, словно в бездонный колодец, где не находилось места для слабостей.

Конец II части