Хризолит и Бирюза

Глава XLVI

Внезапно настигла тошнота, словно темный затуманенный вихрь, который невозможно предвидеть или предугадать. Меня охватило чувство неприязни, которое медленно, но неумолимо проникало в каждую клетку моего тела. Началась борьба с неведомым врагом, который ничем не обосновывался, но зато сильно и подло подкосил мои силы.

В мгновение ока все здоровье и энергия, казавшиеся мне несколькими мгновениями назад само собой разумеющимися, рассеялись, как будто насмешливо наклевано неизбежной судьбой. В этот момент я поняла, что меня окружает некая непомерная слабость, от которой нет места спрятаться или уйти. Это был момент, когда тело и душа сталкивались с непредвиденным испытанием, которого я никак не ожидала.

Нивар поспешил придвинуться ко мне, сразу заметив мое позеленевшее лицо, но я остановила его рукой. Рукой, где раньше была уверенность и сила. Она замерла в бессильном жесте, словно попала в ледяную глыбу. В этот миг мне стало ясно, что даже самые простые действия, которые обычно выполняются как по команде, сейчас кажутся непосильными из-за неопределенности и растерянности, охвативших меня.

Я не хотела находиться здесь.

Она все время врала. Врала даже тогда, когда говорила правду. Она была мастером в обмане. Слова ее текли, как река лжи всю мою жизнь, но иногда, среди этого бурного потока, проскальзывали ниточки правды. Неужто мне стоит быть благодарно хотя бы за это? А я-то думаю, что вечно делало ее такой загадочной. Никто никогда не мог с полной уверенностью сказать, когда она говорит правду, а когда опять обманывает.

Ее лживые притворства вылились в настоящее искусство. Жизель врала с таким мастерством, что я была вынуждена поверить в ее искренность. Казалось, она проживала в постоянной игре и обладала способностью скрыть свои настоящие намерения от посторонних глаз.

— А вы, граф Волконский… может, и вы не тот, кого я знаю? — с плеском сарказма и едкой иронией выплеснула я на Нивара, словно стакан воды. Подскочила со стула, сжимая кулаки до характерных вмятин на ладонях.

Нивар смотрел на меня растерянно, разрываясь между тем, чтобы подойти, прижать к себе и успокоить, и тем, чтобы замереть, словно статуя, не имеющая никакого отношения ко мне. В его глазах читалось смешение страха и нежности, и сердце моё сжалось от противоречий, охвативших его. Он будто молил, чтобы я больше не задавала вопросов.

В тот миг, когда он следом за мной поднялся со стула, я почувствовала, как его рука дернулась в мою сторону, но я сделала то, чего, наверное, не стоило делать. Я прервала все его попытки, остановив его ладонь в полете звонким шлепком, словно остановила время. Мое сердце замирает. Мы стоим напротив друг друга, на расстоянии, которое кажется необъяснимо далеким. Замешательство сковывает нас обоих, и я не знаю, что делать дальше.

— А впрочем… неважно! Не утруждай себя!

В моем сердце рождается печаль и страх. Мысли заполняют мою голову — что, если все, что у нас было, рухнуло? Что, если наша связь, наша любовь оказалась слишком слабой, чтобы справиться с этим испытанием? Может она и вовсе надуманна мной и внушенная Ниваром?

Я не могу представить свою жизнь без него, и всё это пугает меня. Нельзя быть настолько привязанной к другому человеку.

Нивар выглядит уязвимым, словно его душа разбита на тысячи мелких осколков — как и моя. Он пытается скрыть боль, но я вижу её во всём: в напряжении плеч, в лёгкой дрожи рук, в том, как его взгляд ищет ответы, которых нет. Я хочу обнять его, прошептать, что всё будет хорошо, что это всё неважно, но слова застревают в горле.

Мы стоим неподвижно, словно запечатленные в этом моменте, хотя мое сознание уже несётся прочь из этого места, где недавно, как мне казалось, я обрела защиту. Время кажется замедлившимся, словно хочет намекнуть, что каждое принятое решение будет иметь последствия, которые будут преследовать нас всю жизнь. Но я не готова принимать необратимые решения.

И я не хочу потерять его.

И всё же… я выбегаю из столовой, оставляя за собой шлейф тишины.

Я сидела на крыше маяка, обернувшись в плед. Некогда Лоренц дал мне дубликат ключа от территории маяка и от него самого, будто он знал, что когда-нибудь наступит этот день, когда окружающие окажутся для меня лишним шумом, нарушающим мой душевный покой. Это был мой уголок вдохновения, где я могла найти покой и зарядиться энергией для новых размышлений.

Ветер игриво шептал в мои волосы сквозь открытое окно, пока я наслаждалась красотой окружающего пейзажа. Небо было пропитано яркими звездами, которые словно призывали меня к приключениям и неизведанным просторам. Темнело в этой части империи быстрее, однако я успела насладиться серым закатом, что скрыл от меня солнце своими снеговыми тучами.

Ритмичный шум волн, разбивающихся о скалы, создавал почти гипнотическую мелодию, унося меня в мир грёз. С каждым мгновением я ощущала, как мир сливается в одно целое, как будто сама становлюсь частью этой огромной картины природы. Я закрыла глаза и позволила симфонии спокойствия окутать себя.

Маяк возвышался над горизонтом, прорезая темноту своим могучим лучом. Он был символом надежды и безопасности, напоминая о силе человеческого духа — силе, которая жгла во мне, но временами меркнула. Вдали мерцали огни города, словно свечи, расставленные для торжественной церемонии.

Здесь, будто бы на краю мира, я ощущала полную свободу. В этот момент настолько многогранный жизненный путь переставал казаться сложным и запутанным. Сольная мелодия моих мыслей и идеи набирали обороты и превращались в великолепную симфонию, которая звучала только для меня. Я словно была готова принять себя. Себя настоящую, а не ту, что играла роль бедной девушки из Трущоб, которая еле сводила концы с концами.

Плед, тепло окутывающий моё тело, дарил уют и защищал от холода и суеты, что поджидали меня за пределами ворот, создавая идеальную атмосферу для холодных размышлений.

Время теряло свою форму, словно остановившись в этом моменте вечности. Песни птиц стихли, оставляя величественное молчание, в котором я подвела итог своим мыслям. Крыша маяка стала моим оплотом, давая невероятный обзор на все события, происходившие внизу и внутри меня.

Я — боец.

Я — Офелия Хаасбрандт.

У меня есть голос, у меня есть сила, я полна решимости.

С этого дня я больше не буду бояться.

Где-то внизу послышался знакомый скрип двери маяка. Этот звук заставил меня вздрогнуть настолько, что даже сердце затрепетало. Все то, что я услышала сегодня, свежие ужасные известия и рассказы, наполнили воображение жуткими сценариями. Я почувствовала пронзительный страх, который держал мои нервы на пределе.

Глаза метались по периметру маяка, ловя каждый шорох, каждый шаг. Я была готова ко всему. В углу за веревками заметила тяжелый кусок дерева — средство защиты. Схватив его в руку, почувствовала прилив уверенности: теперь я могла противостоять любому вызову.

Со своим оружием в руках я стояла у люка, ведущего вниз, принимая возможные опасности и готовая доказать себе собственную смелость. Люк медленно открывался, сердце сжималось в груди.

И тут, с грохотом и лязгом, из люка возник мужчина. В руках у него блеснул лом, его янтарные глаза устремились прямо на меня. Я всмотрелась в них, пытаясь разглядеть знакомые черты… и узнала Лоренца.

Моя жизнь промелькнула перед глазами, и эмоции прорвались через плотину. Я почти стекла по кирпичной стене, закрыв глаза от слез.

— О, Святой Род, малышка, — Лоренц отбросил лом в сторону и оказался рядом, обхватывая мое дрожащее тело.

Я плакала долго, не находя утешения. Все накопленное горе обрушилось на меня одновременно. Волны отчаяния разбивались о мою душу, оставляя пустоту. Темные тучи накрыли мои мысли, и я потеряла ориентацию в этом мрачном лабиринте. Волны слез и отчаяния захлестывали меня, заставляя задыхаться и охватывая меня ледяными объятиями. Казалось, что время остановилось, а моя боль превратилась в нескончаемую муку.

Лоренц не говорил ни слова, давая мне выплеснуть свои эмоции. Его руки мягко скользили по моим волосам, убирая прилипшие от слез пряди с лица. Иногда пряди упрямо цеплялись за его пальцы, но он лишь терпеливо продолжал поглаживать меня.

Спустя какое-то время я слегка отстранилась, продолжая тереть глаза и всхлипывать.

— Я так испугалась, Лоренц… — выдохнула я, чувствуя, как дрожь постепенно уходит из тела.

— Ты не поверишь, но я тоже, — с улыбкой ответил он, и я невольно улыбнулась сквозь слезы. — Подъезжаю я к маяку, вижу свет в окошке смотрителя. Думаю: «опять бездомные что-то сломали», и пошел их проучить… — Лоренц слегка отстранился, приподнял мое лицо за подбородок, смахивая остатки слез. — А тут такая красотка, оказывается. Сидит, грустит.

Легкость, с которой слетали слова с уст Лоренца, передалась мне, и я начала успокаиваться. Из внутреннего кармана своей дубленки граф достал платок и подал его мне. Я осторожно приняла его, ощутив приятную шелковистую текстуру и запах дорогого парфюма. Взгляд на Лоренца заставил меня улыбнуться, словно я стала героиней одного из тех романов, которые так любила читать.

— Расскажешь, что случилось? — Лоренц даже не пытался скрыть обеспокоенность в своем голосе.

— Я даже не знаю, с чего начать, — произнесла я в пол, ни минуты не сомневаясь, стоит ли мне обо всем говорить графу Винтерхальтеру.

Мы сидели за небольшим деревянным столом в комнате смотрителя маяка — тесной, но уютной, пропитанной запахом моря, сухого дерева, воска и старого сукна. За окном, уходящим в пустоту, лежал снег — ровным, плотным слоем, будто замерзшее море накрыло землю белым саваном. Ни ветра, ни криков птиц. Только тишина — тяжёлая, как свинец, и редкие удары волн о камни, приглушённые снежной пеленой. Зима здесь стояла глухая, безлюдная, как будто весь мир остановился, чтобы не мешать нашему разговору.

Стол был из тёмного дуба, потрёпанного временем и солоноватым воздухом. Его поверхность, покрытая мелкими царапинами и пятнами чернил, хранила следы многих ночей — навигационных расчётов, писем, карт. Сейчас на нём лежала развернувшаяся морская карта, пожелтевшая по краям, с тщательно нанесёнными курсами, глубинами и звёздными азимутами.

Лоренц, подперев рукой голову, смотрел на меня. Его янтарные глаза, светлые, почти прозрачные в свете керосиновой лампы, отражали пламя, как два кусочка застывшей смолы, в которых пойман огонь. В них не было ни тени насмешки, ни отстранённости — только внимание. Полное, неподдельное. Он слушал меня — каждое дыхание, каждый срыв в голосе.

Я успела узнать так много важных вещей, что была рада ими поделиться с ним, а не держать в себе. Лоренц был открыт к моим рассказам и эмоциям, и я могла видеть все их оттенки в его выражении лица. Было прекрасно иметь возможность говорить о таких важных вопросах с человеком, который столь полноценно откликался на них.

Он держал меня за руку, когда чувствовал, что я могу разразиться в рыданиях от переполняющих чувств, но я больше так и не заплакала за вечер. Лоренц отвлекал меня смешными вставками и комментариями, щелкал меня по носу, когда я начинала о чем-то задумываться в мгновение, и изображал смешные рожицы. Это была его способность поддержать меня в самый трудный момент, когда мое сердце было тяжело, и ужас преследовал меня.

В конце разговора он пристально посмотрел на меня. В этом взгляде было нечто, чего я давно не чувствовала, — простое человеческое участие.

— Мы должны решить вместе, — сказал он негромко. — Если Иден отступил, это ещё не значит, что остальные отступят. Нивар ищет правду, Жизель играет в свои игры, а ты… ты должна выстоять.

Я глубоко вдохнула морской воздух и откинулась на спинку стула, пытаясь поймать хоть крупицу спокойствия. Но сердце билось так, будто несло меня в бездну.

— Тогда решим, — сказала я. — Учитывая, что я не знаю, кому доверять, то решать что-то будет вдвоем.

Лоренц многозначительно посмотрел на меня и улыбнулся.