Хризолит и Бирюза

Глава XLIX

Тёмные, тяжёлые волосы спадали на плечи, скрытые под меховым плащом иссиня-чёрного цвета. Взгляд короля Вирдумлара был холоден и глубок, в нём таились бездонные тени, будто в этих глазах укрывались века тайн и недосказанных историй. Лицо его, резкое и безупречно симметричное, воплощало собой суровую аристократическую стать, лишённую малейшей мягкости. Но венцом этого образа была тяжёлая корона, властно покоящаяся на его чёрных волосах. Она не просто украшала — она давила, была знаком бремени, что Лазар Герцверд нёс на своих плечах.

Самоцветы на короне вспыхивали при свете, словно отсветы пролитой крови. Каждая грань этих камней напоминала о власти, добытой не милостью, а силой и безжалостностью. Под сиянием золота скрывалось нечто большее, чем престиж — сама суть его власти, питаемая страхом и кровью.

Путь Лазара к трону был вымощен костями. Он прошёл через сражения, где человеческие жизни обращались в ничтожные пешки в его игре. Его глаза, затенённые густыми бровями, нередко вспыхивали ледяным огнём, когда он подписывал приговоры, обрекавшие тысячи на гибель. Его руки, утяжелённые перстнями, не раз омывались в крови врагов и предателей. Корона для него была не только символом власти, но и напоминанием о том, что её вес оплачивается смертью.

Мрачное наследие Лазара Герцверда тянулось за ним, как неотступная тень. Он не щадил никого, оставляя за собой кровавый след — след мастера, привыкшего убивать. Взгляд его холодных глаз, полный безумной уверенности, внушал ужас и трепет. Его гнев был неуправляем, его ярость — сродни буре, перед которой гнулись тысячи. Люди боялись даже шёпотом произносить его имя, а оно уже становилось легендой — легендой о человеке, что превратил безжалостность в основу своего существования.

В этом мире не существовало правил, способных удержать его безграничное величие. Он был деспотом, непобедимым и безжалостным, пьянел от своей абсолютной власти. Жестокость и кровожадность вытравили из него всё человеческое, оставив лишь тень, изгоя, которого не искупить ни покаянием, ни временем. Пророчества о мрачной судьбе давно звучали при дворе, но Лазар, словно заколдованный, отвергал их, упиваясь кровью и страхом. Он шёл путём, вымощенным костями, и готов был пройти его до последнего вздоха — лишь бы удержать трон.

Лазар читал рапорт генерала своей армии, по совместительству, единственного сына, о положении дел в империи Ренарн. Он читал каждое слово внимательно, словно воспринимая каждую букву как удар молота по его сердцу. Его лицо все больше и больше омрачалось гневом и недовольством. С каждым прочитанным словом, густые черные с проседью брови, съезжались к переносице, а пальцы норовили сжать письмо этими крепкими руками, или же вовсе, разорвать на мелкие кусочки. В нем закипал гнев и полнейшей отвращению к своему наследнику.

Казалось бы, такое простое поручение — убрать вшивую девку, оставшийся рудимент рода Хаасбрандтов. Но он не справился с этой задачей. Подумать только, генерал целой королевской армии, воин, оставляющий после себя дорожку трупов своих врагов проиграл девчонке без роду и без племени.

Сидя на троне, добытом сквозь головы и реки крови, король плотнее закутывался в меховую мантию. Сквозняк, гулявший по тронному залу, не щадил никого — ни титулов, ни званий, ни лет, и даже власть Лазара не могла остановить холод, пробирающий кости. Возраст его уже трудно было назвать юным: суровая печать времени проступала в каждом жесте, в каждой морщине, но в глазах всё ещё пылала беспощадная ярость.

Десница, новый приближённый короля, стоял рядом, держа в руках судьбу того, кто принёс роковое послание. Его взгляд был холоден и расчётлив — он знал цену каждой ошибки при дворе.

— Позови его, — голос Лазара прозвучал хрипло, почти угрожающе. Сжатая в кулаке бумага с аккуратным почерком наследника казалась крошечной в его огромной ладони.

Десница встретился взглядом с гвардейцем в конце зала и ленивым движением ладони велел распахнуть двери. Скрип древних петель эхом разнёсся по залу, жалуясь на потревоженный покой. Пыльные лучи солнца на миг ворвались внутрь, но были тут же подавлены мраком тронного зала, чьё величие теперь казалось обветшалым, давящим и чуждым.

В проёме возник Дмиден. Генеральский мундир сидел на нём безупречно: серебряные узоры, драгоценные камни, высокий воротник, сжимающий грудь, белоснежные погоны, расшитые символами рода Герцверд, — всё в нём говорило о блеске побед и суровой власти. Он шагал к трону с той же поступью, с какой некогда вёл полки в Северной войне. Молчаливое величие его походки вступало в контраст с гнетущим молчанием зала, где каждое движение, каждый взгляд напоминали о том, что здесь вершились судьбы, обагрённые кровью.

В нем больше ничего не напоминало беззаботного завсегдатая мужского клуба и человека, склонного к искусству.

Приблизившись к пьедесталу, где сиял трон короля, Иден встал на одно колено, совершив поклон, выражая тем самым глубокое уважение и безупречную преданность своему владыке. Плащ тяжело скользнул с плеча, прикрыв эфес меча — жест, в котором было больше, чем случайность. В этом образе таилась угроза: воин, поклоняющийся, но не разоружённый. Его вид источал силу и хладнокровие, но под этой оболочкой чувствовалось внутреннее напряжение, как натянутая тетива.

Однако, сейчас его тело дрожало от волнения и благоговения перед величием монарха, а глаза Идена горели, предвкушая возможное развитие событий. Иден, не подняв глаза, чувствовал, как внутри него сжимается что-то тяжелое. Голодный гнев короля вгонял его в трепет.

— Встань, щенок.

Челюсти Идена крепко сжались, продемонстрировав четкие скулы окружающим. Брови не были соединены у переносицы, но вид мужчины был определённо настораживающим и обволакивался неопределенной мрачностью.

— Ближе, — сквозь зубы процедил Лазар, приподнимая руку с подлокотника, подзывая к себе своего генерала.

Как только наследный принц оказался в достаточной близости к королю, по залу разнёсся глухой шлепок. Дмиден отшатнулся, сделав короткий шаг в сторону, стараясь сохранить равновесие. Рука генерала потянулась к рассечённой перстнем губе.

Король Лазар постарался бросить смятый рапорт в лицо сыну, но тот долетел лишь до груди.

Иден встретил отцовский гнев с каменным выражением лица. Этот момент пробудил в короле чувство неудовлетворенности и разочарования самым глубоким образом. Лазар почувствовал, как внутри него поднимается волна ярости, смешанная с чем-то чужим, непривычным — разочарованием. Он всю жизнь лелеял мысль выковать из сына пламя — и впервые понял, что перед ним лёд, неподатливый и чуждый его огню.

И в этом ледяном равнодушии крылась угроза куда страшнее, чем в непокорности.

— Так смешно раскрыть себя, — Лазар презрительно сплюнул у ног сына, насмешливо скривив губы. — Теперь жди ответной реакции. Если полетит твоя голова — я лишь насажу её на пику, чтобы каждый видел твой позор и твою ничтожность.

Слова его звучали, как удары кнута, рассчитанные на то, чтобы ранить и унизить. Но для Идена это был пустой звук. Его лицо осталось непроницаемым, глаза — холодными. Там, где иной бы дрогнул, он воздвиг непробиваемую крепость, и даже яд отцовского презрения не находил трещины.

Внутри же его бушевал другой огонь — тот, что не позволял сломаться. Каждое унижение, каждая угроза лишь питали его силу, превращали слабости в оружие. Лазар видел перед собой сына, которого хотел унизить, а рождал врага, способного превзойти его самого.

Дмиден знал: этот огонь в нём разжгла последняя из Хаасбрандтов — девушка, которую он обязан был уничтожить во имя воли короля. Но стоило ему вспомнить её глаза, её живое дыхание, её несгибаемость, и приказ отца обращался в кощунство. Смерть казалась предательством не её, а его собственной чести.

Лунный свет, проникающий сквозь старинные окна тронного зала, окутывал всё вокруг призрачным сиянием. Этот же свет когда-то озарял лицо Офелии, когда она сидела перед ним с завязанными глазами, беззащитная и уязвимая. Её красота, сила духа и внутренняя привлекательность каждый раз вызывали в нём бурю противоречивых эмоций.

Дмиден не мог избавиться от внутренней борьбы между долгом и собственными убеждениями. Его самоотверженность воина противостояла человечности, а приказ короля — голосу собственного сердца. В этой схватке не было победителей — только глубокие раны на душе того, кто оказался между долгом и совестью.

Знала ли она тогда, что смерть уже протянула к ней руки — тихо, на нежных, молитвенных крыльях? Может быть, в глубине души она ощущала приближение конца, и именно это, неведомое и невысказанное, так сильно притягивало его. Они оба стали пешками в кровавой партии, где судьба сама бросала последний козырь на стол. Каждый из них играл отведённую роль — героев и жертв, узников своих судеб, слепых к тому, что скрывалось за завесой рока.

Дмиден чувствовал тяжесть неотвратимой ответственности, влекущей его к безжалостному акту. Откуда рождалось это чувство? Была ли это просто неизбежная запись в летописи, исполнение приказа судьбы? Или же вспышка извращённой любви — удар сердца, перекрывающий крики, обнажающий чудовищную суть самого прекрасного чувства? Быть может, это был вызов, брошенный самой жестокой фортуной: сумеет ли доброта устоять перед кровью?

— Пошёл прочь! Мне противно смотреть на тебя.

Генерал армии Вирдумлара молча склонил голову, прижав кулак к груди — жест приличия при прощании с королём. Он сделал несколько осторожных шагов назад, затем резко развернулся на каблуках высоких сапог. Тяжёлый плащ хлестнул воздух, величественно описав дугу, словно подчёркивая силу его шага. В мраморном зале пронзительно отозвался звон шпор, зацепившихся за камень.

Гвардейцы потянулись к резным рукоятям — их ладони скользнули по холодному металлу, и древние створы ворот заскрипели, тяжело раздвигаясь. Бронзовые двери открылись, выпуская его в холодный мир за пределы тронного зала.

Мрачные коридоры дворца, тянущиеся вдоль стен, словно манили его в свои тёмные глубины. Их сумрак напоминал холодные подземелья, хранящие тайны, затерянные во времени. Лишь редкие факелы, мерцающие в отдалении, пытались рассеять тьму, но их свет был слишком слаб, чтобы развеять завесу загадок, окутывающую эти стены.

С каждым шагом в глубь коридора время теряло очертания, будто само забывало о своём существовании в этих стенах. Но даже эта вязкая призрачность блекла перед тайной, что дремала в глубинах дворца. В прошлые эпохи, когда каждая арка и каждая колонна являли миру величие и власть его владык, здесь ступали не только знатные дамы в шелестящих кринолинах. По коридорам скользили и иные тени — неумолчные призраки минувшего. Их невидимое присутствие словно проступало в каждом портрете, в каждом холодном камне статуи, напоминая о веках, чьи голоса так и не смолкли.

Иден медленно поднимался по винтовой лестнице, ведущей в башню, где находились его покои. Каждая ступень из благородного камня была вытерта до блеска, словно на ней веками оставляли следы невидимые ноги. Тишину нарушали лишь шорохи и глухие отзвуки, будто сама башня нашёптывала тайны, которые никто так и не решился раскрыть. Свет дрожащих свечей бросал зыбкие тени, превращая узкий проход в подобие лабиринта, наполненного неведомыми сокровищами и угрозами.

По обе стороны дверей его покоев застыли два стража — неподвижные, как изваянные из стали. Их фигуры возвышались в массивных доспехах, чёрный лак которых поблёскивал в отблесках факелов. Мечи на поясе мерцали острым светом, и казалось, стоило только протянуть руку — и клинки сами сорвутся из ножен. Их взгляды были холодны, внимательны, сосредоточены; ни один звук в коридоре не ускользнул бы от их слуха.

Им была поручена честолюбивая и страшная задача — охранять наследного принца. Их служба была безупречна, и никто посторонний не решился бы приблизиться, пока эти двое стояли на своём посту.

Сам же Иден прошёл мимо, даже не задержав взгляда. Когда стражи синхронным движением распахнули тяжёлые створы, он не сказал ни слова, словно всё происходило само собой, без его участия.

Внутри горел свет. Служанки постарались придать этим покоям подобие уюта, но тщетно: комната напоминала склеп, где тепло огня не грело, а только сильнее подчёркивало холод каменных стен.

Пройдя в спальню, Иден снял с пояса меч и осторожно поставил его на подставку рядом с кроватью. С тех пор, как мальчишкой научился держать оружие, ощущение угрозы стало его постоянным спутником. Он привык жить на грани, ожидая подвоха в любой момент. Но этот страх никогда не властен был над ним; Иден выбрал путь мужества, готовясь встретить любые испытания, какие только мог уготовить ему мир.

Даже в собственной спальне он не мог полностью освободиться от тревожного чувства, словно тени старых сражений следовали за ним, напоминавшие о невыполненных приказах и упущенных шансах.

Он повесил мундир на специальный манекен рядом с большим резным шкафом. Манекен молчал, но каждую складку, каждую нитку на форме Иден воспринимал как свидетельство своих побед, поражений и долгих будней воина.

Воин, который не смог уничтожить врага.

Воин, который не выполнил приказ.

Зимы в Вирдумларе были жестоки. Ледяной ветер проникал сквозь каждую щель, заставляя тело дрожать и кожу покрываться мурашками. Принц, иссохший от холода и утомленный долгим днем в пути, решил, что самое лучшее, что он может сделать, — это раздеться и укрыться под одеялами.

Тихо закрыв за собой массивные двери своей спальни, принц проник в мир комфорта. Его взгляд упал на шкуры животных, лежавшие поверх одеял. Они дарили ему ощущение естественности и связи с природой и безграничного тепла. Именно такие детали делали его комнату уютной, отличая ее от остальных, где царила холодная роскошь.

Принц медленно избавлялся от одежды, отдавая прохладному воздуху простор для облегчения его давящих мыслей. Стоило ему укутаться под теплые одеяла, то по телу пробежались мурашки, отпускающие напряжение, которое сопровождало его на протяжении долгого дня.

Правящая на небе луна не попадала своим светом в окно Идена, но зато мерцающие звезды, разноцветными искрами, проникали в сознание и уносили в проклятые места его несчастных воспоминаний. Он не мог избежать этого — они манили его к себе притягательной силой и заставляли открыть старые раны.

Ее слегка вздымающиеся плечи от страха неизвестности. С какой осторожностью она прислушивалась к каждому звуку, что издавал Иден, как только вошел в комнату.

Ее легкий вдох, когда она упала спиной прямиком в его объятия, когда он опустился на высокий матрас кровати.

Ее нежная кожа, что таяла, как лед, под горячими касаниями мужских рук и покрывалась следами наслаждения.

А какое искреннее удивление и радость выражало ее личико, когда Иден называл ее своей счастливой звездой после каждой победы в покер, пока она сидела у него на коленях.

Закрыв одной рукой свои глаза, второй — проник под одеяло и спустился к горячему доказательству того, что поставленная отцом цель абсолютно невыполнима.

Крепкой хваткой он принялся касаться себя сверху вниз, стараясь не думать об этой девушке, о ее мягкости и теплу, что поджидает его внутри нее.

Но, все было тщетно.

Всё запретное для него привлекало принца Вирдумлара намного больше, чем что-то доступное. С детства он привык получать то, что хочет. Но сейчас всё совсем иначе. Это было нечто вроде игры, когда желаемое у тебя в руках, но затем это желаемое забирают, позволяя ощутить некий спектр эмоций, распаливая твоё нутро до состояния пожара, что уже не остановить.

Этот пожар горел у него в ладони, срываясь с губ томными вдохами. Сжимая челюсти, Иден старался удержать самого себя в качестве доказательства, что все надуманно. Что он легко может отпустить ее, выбросить из головы и лишить жизни теми же руками, что сжимали ее бедра.

Иден кусал губы, чтобы не застонать. Рука довела его до самого края и такого мощного оргазма, что он едва не взмолил. Вспышки наслаждения проносились по его телу, захватывая каждую клеточку, когда в голове красочно играли воспоминания о том, как его семя заливает лоно той самой, что когда-то безвозвратно погибнет от его руки.

Он должен был покончить с ней именно в ту ночь.

В ту ночь мир должен был лишиться Офелии Хаас.

Чувство блаженства охватило все тело принца, и он потерялся в своих собственных сетях, которые плел в голове. В течение нескольких мгновений все его мысли и чувства оседлали волну плотного экстаза. Был только он и эта непрерывная волна, качающая его вверх и вниз, словно шторм на ярком океане желания обладать.

А потом, внезапно и неожиданно, она прекратилась. Вся его энергия иссякла, а он остался лишь желающим погрузиться в этот мир снова и снова.