Непримиримые 2

Часть 3 Глава 9 (Игрища молодежи — на чьей-то улице праздник!!!)

ГЛАВА 9

(День десятый, ночь одиннадцатая)

Ира

Утром на подходе к кухне в зале меня встречает хмурый отец. Уже при костюме, галстуке. Явно деловая встреча намечается.

— Это серьезно? — сухо озадачивает, нога на ногу, руку на спинку дивана, взгляд мрачный.

— Серьезно — что? — уточняю ровно, тормозя рядом.

— Я про сына Амалии…

— А-а-а, Игнат?.. — вскидываю брови, хотя не совсем понимаю, за что конкретно папа волнуется.

— Да, — поджимает губы отец, — мы же говорили, тебе нужно углубиться в учебу, а личная жизнь…

— Пап, — закатываю глаза, — я учусь нормально, все успеваю, но гормоны… я взрослею. Без этого никуда! — решаю поиграть в «не учи меня жить, я взрослая». Обычно отмалчиваюсь, но отец переходит рамки, так что пора дать отпор.

— Игнат — не лучшая пара, да и время не то!

— А для отношений нужно выбирать время? — не сдерживаю негодования, а еще больше меня начинает потряхивать от лицемерия родственника.

— В твоем возрасте — да! — как всегда категоричен отец.

— А по-моему, как раз в моем возрасте бум и случается, — рассуждаю здраво.

— Но не с Игнатом! — плохо скрывает возмущение родитель.

— Вот как раз с Игнатом! — выпаливаю гневно, да так, будто точку ставлю.

— Настолько серьезно, что готова пожертвовать своим будущим? — сужает глаза папа. Меня реально колотит от его слов.

— Свое будущее вижу только с ним! — отрезаю громко, но не потому, что хочу поскандалить, а для того, чтобы отец отстал.

И как раз в этот момент по лестнице, зевая, сбегает Игнат. Морда побитая, но довольная. Вот прям сразу видно — парень берет от жизни все! И даже меня…

— А че у нас рыжий блохастик делает? — без возмущения, но с искренним удивлением.

— А это счастья нам привалило по твоей милости, — источаю лживую радость. — Доброе утро, соня, — выдавливаю самую очаровательную улыбку из своего арсенала недо-обольстительницы. Спешу к соседу, молясь, чтобы он понял, какую игру затеваю. Идея глупая, даже безрассудная, но желание поставить отца на место, ну и досадить побольше превалирует над разумным.

Приближаюсь с явным намерением обнять. Селиверстов мешкает лишь на миг, на побитом лице мелькает недоумение и легкий испуг, но уже в следующую секунду вместо нежной «обнимашки» и невинной «чмоки», нагло загребает меня в кольцо рук и впивается в губы, хотя я откровенно подставляла щеку.

Мои жалкие попытки вырваться усмиряет удивительно проворно для хмельного состояния после двухдневной попойки, подхватив и усадив на себя:

— Вот так мне больше нравится говорить «доброе утро», — бормочет в губы и корявенько прокручивает, словно в танце, только устрашающе качнувшись на последнем витке. — Малыш, зад у тебя все-таки тяжелый, — по-свойски стискивает ладонями, будто проверяет на прочность. — Дисбаланс… Меня заносит, — скрипит натужно, но с улыбкой чеширского кота, — правда, настроение… сразу поднялось.

Проглатываю очередную язву насчет моей пятой точки — уже оскомину набил. Скучно. Почти не реагирую, а вот на последнюю фразу…

— Поднимается не только оно, — цежу сквозь милый оскал, стыдливо ощущая, что парень возбуждается. — Иди завтракать! — приторно сладко мурчу Игнату, но для ушей папы.

Брови соседа взлетают:

— Приготовила, как обещала? — ставит меня на пол, но объятий не размыкает.

— Хм, — догадываюсь, что он начинает играть по собственным правилам, — ты же мне обещал…

— Нет, ты… — перетягивает «одеяло» на себя.

— А ты настаивал, что сам… — я тоже упряма, — да в постель…

— Хм, тогда пусть твои родственники, — миролюбиво соглашается Игнат. — Они как раз на кухне гремят посудой.

«Вот сейчас у тебя удивления-то будет!», — смакую про себя радость и специально молчу насчет выписки Амалии.

Сосед наконец позволяет чуть отступить, но как только отворачиваюсь, шмякает меня по заднице. Звучно, от души. Я бы треснула в ответ, да вот только злой взгляд отца останавливает: Мне начинает нравится игра «разозли папулю!»

— И когда же это ты стыд потеряла? — жалит с горечью.

— Тогда же, когда и вы, — вставляет пять копеек Игнат. Даже не знаю, благодарить или огреть чем-нибудь тяжелым. — Она же ВАША дочь!

Однозначно, огреть!

— Парень, тебе лучше молчать.

— С какого перепугу? — Селиверстов меня опять подгребает слишком лихо и по- хозяйски. Нет, я понимаю, что если буду отбиваться, это вызовет массу вопросов и сомнений, но и полностью позволять такое к себе отношение не могу.

Прижимаясь к парню, бью кулаком в дыхалку. Он — стойкий боец. Чуть охает сквозь сжатые зубы, но выдерживает удар.

— Она — моя девушка. Никому не позволю с ней говорить без уважения!

Вот теперь застываю в нежных объятиях Игната, словно дура, таращась на него во все глаза. Он так проникновенно и органично заявил «моя», что по телу мерзкое тепло растекается. Плавлюсь, точно масло на раскаленной сковороде. Абзац… Зачем он так геройски прекрасен… в божественном сиянии. Он ведь никогда за меня так жарко не заступался. Наоборот — делал больно, унижал, обзывал…

Да и привыкла я, что мне обычно от сверстников перепадало из-за моего затворничества, ну и любви к учебе. Так что Игнат в данный момент вот прям в облике благородного рыцаря предстает. Смешное сравнение… но, видать, с головой у меня проблемы, так что смотрю на парня сквозь розовые очки.

— Уважение тут ни при чем, — отрезает папа. — И вам, молодой человек, нужно знать, что вмешиваться в разговоры семьи неприлично.

— Я сам буду решать, — прижимает меня к себе сильнее Игнат, — что мне и ей прилично. К тому же, мы скоро породнимся, приятного аппетита, — кидает без толики уважения. А ко мне склоняется с явным намерением поцеловать.

— Без языка, — шепчу губами, благо, папа не видит моего испуганно-растерянного вида.

Это моя погибель… Серые глаза повергают в пучину…

Боже! Какой у Игната проказливый взгляд!

— Это будет наказание за мои вещи и кота, — хмыкает тихо, и как бы я ни возмущалась, как бы ни грозила — впивается беззастенчиво, развязно юркнув языком по губам.

Сжимаю зубы, но парень уверенно обхватывает мое лицо ладонями, нажимает с обеих сторон на скулы, и я от неожиданности раскрываюсь с легким стоном. Язык Игната тотчас оказывается у меня во рту. Задыхаюсь, хватаясь за плечи Селиверстова, еще немного — и упаду, но Игнат не позволяет — перехватывает кольцом рук, и только я поддаюсь наглому напору, еще начинает по мне шариться. Вот правда, хочу отбиться, даже, наверное, это делаю… Но больше смахивает на то, что нежусь в навязанных объятиях и еще мурчу от удовольствия.

— Сладкая… Королек, — рвано дышит мне в губы Игнат. — Интересно, ты везде сладкая?

— Что? — вообще плохо соображаю, что он там бурчит; хлопаю ресницами, пытаясь прийти в себя. Меня потряхивает от чувств… переизбытка. Шумно сглатываю: — П-пусти…

Нервно вырываюсь из плена, радостно отметив, что отца уже нет в зале. И он не видит, что со мной происходит. Впрочем, мы сейчас вообще одни.

Сажусь за стол, и как раз вовремя. Бабуля поспевает с чайником, сахарницей, а следом Амалия с тарелкой блинов и вареньем.

— Ма! — торопеет Игнат. — Ты дома? — Делает пару шагов к родительнице и порывается чмокнуть в щеку. Амалия чуть за порог не запинается:

— Что с твоим лицом? — бедная женщина с нескрываемым ужасом глядит на сына. Он ее придерживает за плечи. Все же определяет сыновий поцелуй:

— Ну, — отступает, чешет затылок. — Неудачно погулял, — признается с кривой ухмылкой.

— Игнат, — с укором, — не делай ошибок папы, — метает на меня извиняющийся взгляд Амалия.

— Никогда не сравнивай меня с ним! — ни с того ни с чего чеканит Селиверстов. Пасмурные глаза пугают злостью.

— Тогда будь другим, — ровно просит мама.

Даже не знаю, о чем эта парочка говорит, но мы становимся свидетелями очень личного.

Кошусь на Игната. Впервые за долгое время вижу, как ему неприятно сказанное. Словно обвинили в том, чего не делал…

— Когда выписали? — Селиверстов устраивается рядом со мной, но подальше от моего отца, который все же выходит из комнаты. Он на меня даже не смотрит, брови нахмуренные, губы поджаты.

— Два дня назад, — садится рядом с отцом Амалия. — Я тебе звонила, а ты… — заминка. Женщина косится на отца — он поддерживающим жестом сжимает ее руку.

Мне… неприятно это видеть. Некрасиво с моей стороны, но от мысли, что парочка… уже завязывала отношения, пока моя мама умирала, становится удушливо. Я не против счастья одиноких людей, но все зависит от того, каким путем к нему пришли.

— Прости, — бурчит Игнат, опуская глаза. Кушаем в сравнительном молчании. Нет- нет, да бабушка что-то уточняет у папы. Амалия вставляет слово. Вот так мирно протекает завтрак. Даже напряжение, что витает с момента начала трапезы, рассеивается.

— Ты хоть предупреждай, — совсем тихо кидает Игнат, положив в рот кусочек блинчика с вареньем.

— Не собиралась я… так откровенно, — шикаю в стол, но для ушей соседа. Ковыряюсь вилкой в блине. — Просто папа… я… ну, вот… так получилось, — умолкаю: на нас смотрят родственники.

Молча жуем. Опять повисает неловкость. Игнат быстро расправляется с завтраком. Отодвигает тарелку в мою сторону:

— Малыш, метнешься?

Я даже не сразу понимаю, о чем говорит. Медленно, но мозг начинает догонять. Селиверстов совсем оборзел?!

— Конешшш, — цежу сквозь милый оскал, — а ты с моей… — двигаю парню свою.

— Хм, намыливать вдвоем… у одной раковины?.. Соблазнительно, — скользит взглядом по моим губам, вниз на грудь. Хватаю посуду и быстро уношу на кухню.

Мою, зло натирая тарелки, а когда возвращаюсь, Селиверстов уже чмокает маму в лоб:

— Все, я пошел, — поправляет лямку рюкзака. — Малыш, — лукаво улыбается мне. — Тебя подбросить?

— Нет, Карлсон, спасибо, — морщу нос, — сама долечу…

— Ок! — Язвительный ответ принимает с достоинством. Дергает плечом, но тут же оборачивается, будто спохватывается: — Ир…

— Что? — задумываюсь; надо бы подняться в комнату и проверить, все ли собрано для универа, но тотчас настораживаюсь. Читаю в пасмурных глазах соседа, что у него нечто запредельное на уме.

— Ты мне кое-что обещала… — уголок рта ползет наверх. Проказливо так, а у меня мозг плавиться начинает, вот-вот глаз дергаться будет.

— Я? — уточняю и кидаю недоуменный взгляд на остальных. Они хоть и продолжают завтрак, но за нашим разговором следят. Черт! Вот реально голову начинаю ломать, что и когда обещала?

Блин, у Игната больная фантазия…

Селиверстов руку протягивает:

— Ключи… — нетерпеливым жестом сжимает-разжимает ладонь.

Так как я лишь таращусь, словно баран на новые ворота, парень поясняет, мягко, сахарно, что противно становится:

— От «Ашечки»…

— Я? — торопею, да так, что слово вылетает, будто мне под дых врезают. — Мою… машинку?

— Малыш, — обиженно хмурится Игнат. — Ты что? Заднюю включаешь?

Блин, да я сейчас готова что угодно включить, лишь бы не слышать богохульства насчет моей неприкосновенной машинки!!! Абзац, где перемотка?..

— Может, мы о «Реношке» говорили? — предпринимаю отчаянную попытку увильнуть от того, что я не! обещала! Да я бы даже в не здравом уме… Да я бы ему даже смотреть на нее не позволила!

Понятно, он ее видел, но ни разу не заикался… что она ему интересна! Их с матерью транспорт за неимением места в нашем гараже стоит на улице, вдоль домов, чтобы не мешать другим и не загораживать проезд.

— Нет, — пилит меня колючим взглядом Игнат.

— Я сегодня сама хотела, — бубню, хаотично соображая, что бы еще найти веского для отказа. — Ты не записан в страховке… И нет доверенности. Ты с бодуна, — хватаюсь за внушительные аргументы.

— Это будут мои проблемы, если поймают, — убеждает холодно парень.

— Она новая… — отвратительно жалко звучит.

— Ир, мы же договорились, если я смогу тебя довести до оргазма хотя бы…

— Ключи в вазе, возле принтера на компьютерном столе, там же документы, — чеканю громко, готовая в данный миг что угодно отдать гаду, даже девственность, лишь бы заткнулся!

Отец, а этот точно был он, бросает вилку на тарелку и, скрипнув стулом, покидает зал.

— Спасибо, малыш, — подмигивает Игнат, не скрывая злобной радости, что-таки добивается моей машинки.

— Я тебя ненавижу! — убито шлепаю одними губами. Даже слезинка готова пролиться.

Селиверстов, перескакивая ступени, скрывается в коридоре второго этажа. Несколько секунд не знаю, что делать. Меня почти лишили смысла жизни. Я в прострации. Глубокой. Но уже в следующий миг прихожу в себя. Я должна вернуть мою «ашку»!

Чтобы не показаться нервной, с деланным спокойствием следую за Игнатом, но уже в коридоре прибавляю скорости и в комнату врываюсь, даже дверь распахивается с грохотом, чем не на шутку пугает кота. Верст начинает бешено носиться по комнате, выписывая нестандартные фортели.

Я жадно хватаю ртом воздух.

Блин! Нет Игната!

Игноря свистопляску живности, подскакиваю к вазе — ключи только от «Реношки» и от байков!

Черт!

Выскакиваю на балкон, вижу до сих пор качающиеся ветви дерева, мелькающую тень, скользнувшую в гараж.

Быстро подхватываю рюкзак, ключ от мотика, и мчусь вниз, вжикая молнией на ходу, вот только на лестнице приходится опять изображать безмятежность и спокойствие:

— Всем пока, — добродушно прощаюсь, открываю внутреннюю дверь в гараж, но, затворив, понимаю, что Игнат уже на улице… покидает территорию дома!

— Гад! — скулю, прикусив губу. Негодующе топаю ногой, но в итоге сажусь на байк и еду за соседом — в универ.

Игнат

О-о-о! Чуть от экстаза не кончаю. Наконец и на моей улице праздник! Два дня жуткой попойки, откровенной еб*** и кровавого мордобоя…

Да, как выяснилось, самый действенный способ не думать о Корольке. Именно в этот момент стал понимать отца, как никогда.

Нельзя ТАК хотеть женщину. Это сводит с ума. Лишает рассудка, выбивает почву из-под ног.

Теперь четко знаю, что двигало батей!

Я не желаю подобного и… как оказалось, стремлюсь именно к этому. Не напиться и забыться, не набиться и забыться, а заполучить Ирку!

Остро понимаю, что гребаный идиот, конченный дурак, но жажду до безумия этого омута. Только не один. С Корольком! Главное ей ножку подставить, а то сама она последнее время слишком устойчиво стоит на своих стройных, охренительно красивых двоих, несмотря на хроническую падучесть. Но ничего. Мне кажется, я скоро это сделаю!

Если ночью все казалось безрадостным, то уже утром жизнь начала играть новыми красками.

Первым делом натыкаюсь на свои выстиранные вещи. Пусть они влажные, но стиранные! Плохо помню, как добирался до дома, но точно знаю, что вчера в грязи повалялся. Ноги не слушались, алкоголя было слишком много. Так вот, выстирать я их сам не мог — руку на отсечение, а значит… Королек! Не побрезговала!

А еще я был раздетым, что наводит на мысль — это тоже сделала Ирка!

Она уже за мной ухаживает…

Так мило, что на душе ангелы с рогами поют на все голоса. Тьфу ты, что за хрень сладко-сопливая?!

Момент подгаживает рыжий уродец, который мне сначала глюком показался, но когда я из-под него выдергивал свои новенькие джинсы, до скрипа зубов мечтал отомстить той стерве, что ему позволила осквернить мою вещь…

А потом неожиданное «доброе утро». Даже губы сами собой растягиваются в улыбке. Меня до сих пор потряхивает от мысли, что могу касаться Ирки, запредельно целовать и даже щупать! И пусть только для глаз родни — и идиоту ясно, что теперь буду стремиться почаще быть у всех домашних на виду… вместе с Корольком!

Уж я-то приложу все усилия, чтобы она сдалась.

Ах-хах, я умею произвести эффект. Умею соблазнять… Знаю, как вызвать бурю чувств прикосновениями и ласками. Главное — доступ к телу, и его я получил!

Эх, Королек! Теперь ты от меня далеко не улетишь…

Сама виновата — вляпалась в меня, любезностью покорила… Вот и не смог себе отказать в такой мелочи, как прижать и целовать… ну и еще под шумок тачку вытребовать.

Как Ирка покраснела, когда я веский аргумент вывалил… Ух, что будет, когда опять до ее тела доберусь!

Я заставлю ее стонать на весь дом!

Она еще будет кричать мое имя!

Она будет молить, чтобы я трахнул ее с особым пылом!

И я это сделаю! Боже, как же я хочу это сделать…

От одной мысли пах опять наливается желанием. Даже ноги отнимаются. Жутко… настолько сильно хотеть девчонку. Я привык трахать, а не жить мечтами!

От досады с силой ударяюсь в спинку новехонького кожаного сидения и чуть морщусь. Бл***, спина болит. Ребра, бока, да и грудь. По мне словно бетономешалка проехалась.

Ладно, на бой я сам напросился, чтобы из меня дурь выбили, но потом трахотерапия чуть не доконала. Последняя красотка вообще так билась в экстазе, что всю спину исполосовала. Нужно бы уточнить, не бешенством ли болеет, а то… прививки, может, поделать, чтобы не заразиться!

Набираю скорость, как только сворачиваю на трассу. Выуживаю телефон. Номер Джимбо:

— Я сейчас в универ, — бросаю без особых приветствий, — потом жду у треков для авто.

— Что, — оживляется парень, хотя, судя по голосу, он еще спит, — тачку раздобыл?

— Мгм, — киваю, поглядывая в зеркало дальнего вида, не едет ли Ирка. И вижу, что едет. Но мотике. Догоняет, ловко маневрируя между потоками машин. Это несмотря на то, что выжимаю приличную скорость.

— Ладно, бывай, — скидываю вызов, а сам поглядываю в боковое зеркало, ведь Королек уже совсем рядом.

Ах ты, моя пташка… Совершенно не собираюсь с ней тягаться мощами и умениями

— даже чуть снижаю скорость. Не желаю попасться стражам правопорядка. Мне аккуратность на дороге нужна. Ирка равняется со мной. Жестом показывает «остановись!» Только смеюсь и мотаю головой. Ага, щас!

Немного играем в «шашечки». А я все, как идиот любуюсь. Ирка на мотике — жутко возбуждающая картина. Даже делаю себе мысленную пометку заняться сексом на байке. Ни разу не пробовал, но с Корольком — обязательно!

Она ловко юркает между попутными авто, да и в узкие проемы между обочиной и машиной. Вместе сворачиваем с кольцевой на нужном проспекте.

Видимо, не выдержав моей чопорной скорости, Ирка отрывается и вскоре растворяется в общем потоке. К универу подъезжаю с чувством, что я на коне, но, уже выйдя, напрягаюсь.

— Селиверстов, верни мою машину! — тихо чеканит соседка, непонятно откуда взявшаяся. Буравит синющими, как море, глазами, словно может взглядом как-то заставить меня это сделать. Дуреха, только возбудить до умопомрачения.

— Э-э-э, малыш, — одергиваю сухо, всячески изображая недовольство. — Мы на людях. Ты позабыла главное правило: за пределами дома ко мне не приближаться! — вкладываю во фразу всю брезгливость, на которую способен.

— Да ты опух от безнаказанности, Селиверстов! — продолжает плеваться злостью Ирка. — Индюк ты напыщенный, козел недорезанный…

И смех, и грех! Не знаю, что больше — злюсь или радуюсь, что смог вывести на эмоции девчонку. Вот люблю, когда она настоящая, яркая, горячая, импульсивная… Хоть на человека похожа, а не на искусственную куклу. Бесит только то, что такая реакция не из-за нежных чувств ко мне, а из-за машины…

Потеха заканчивается, когда вижу, что мы становимся главными звездами на предуниверситетской территории. Это хреново! Нас не должны видеть вместе. По крайне мере, никто не должен провести прямую от меня до Королька. Даже не с точки зрения непопулярности Ирки, а чтобы, не дай бог, девчонку не приписали мне в любовницы, это сейчас ну никак не айс. Голем так и ждет, как бы меня посильнее прихватить за яйца. Я ведь с Леркой не просто так порвал.

Игнорирую соседку, присвистывая, иду мимо, но, равняясь, чуть слышно бросаю:

— Не заставляй тебя заткнуть единственным известным мне способом, — угрожаю многозначительно, хотя внутренне радуюсь произведенному эффекту.

— Не посмеешь, — недопонимая опасности, следует за мной Королек, затравленно бросая взгляды по сторонам, не смотрят ли на нас.

В том-то и дело, что еще как смотрят! Я приезжаю на супер красной тачке, которая так и орет «Смотрите на меня!» Я — Игнат Селиверстов, появление которого всегда замечают! Девчата вздыхают от счастья! Ребята воодушевляются, чтобы поздороваться и на моем фоне хоть как-то отличиться от толпы. Я в универе знаменитое лицо. Даже преподы, и те замечают мой приезд.

— Скоро верну, малыш, — продолжаю изображать скучающее равнодушие.

— Если на ней… — шипит Королек с нескрываемой угрозой.

— Если уж ты до сих пор мной не испорчена, то она и подавно! — пренебрежительно кривлю губы. На миг сбиваюсь с шага, глотаю чуть больше кислорода, которого как назло легким нестерпимо не хватает: — Хотя твоей машине мои руки понравились не меньше, чем твоему телу… — решаясь на жуткую откровенность, шепчу для ушей опешившей Ирки.

Паскудное удовольствие разливается по телу кипятком, нежно царапает мужское достоинство.

— Какой же ты мерзкий… — негодует девчонка. А-а-а, мне бы посмаковать ее реакцию, но на соседку не гляжу, зато каждой клеточкой ощущаю, как она затаивается и… отстает.

— Мгм, убеждай себя в этом поусердней, — бурчу, продолжая шагать к корпусу, где у меня сегодня зачет.

Не буду смотреть, и так еле иду… Сердце грохочет неистовым набатом. Перед глазами мелькают развратные картинки. Боги! Ниспошлите на меня сегодня красотку, не стесненную университетскими рамками и не брезгующую темными уголками социально значимого объекта.

Зачет сдаю без подготовки. Просто билет достаю и сажусь рассказывать. Да и вообще, Галина Игнатьевна должна была автоматом поставить, но кажется, ей просто нравится со мной общаться.

Так что, доставляю удовольствие преподу, а потом несколько часов провожу с одногруппниками, где ловлю себя на мысли, что вдалеке от Ирки я вполне нормальный парень, без какой-то крайней степени озабоченности. Спокойно общаюсь с противоположным полом. Сносно шучу, на сокурсников не рычу, даже если они крутятся возле или пытаются из-под носа увести одну из девчонок, что мне симпатичны.

На встречу с Джимбо являюсь в приподнятом настроении и с диким желанием отжечь.

— Крутая тачка! — не скрывает восторга парень, ковыляя с костылем вокруг машины.

— Юрглаз, снимай, — бросает тощему напарнику, неопределенно махнув свободной рукой. — Покрутись пока возле нее. Ракурсы разные, игра света, и т. д.

— Ты это, — шмыгаю носом, убирая руки в карманы кожаной куртки. — На авто не слишком ставку делай. В идеале ее вообще надо меньше светить.

— Почему? — хмурится Джимбо, оторвав восхищенный взгляд от машины.

— Ну, — веду головой, — хозяин не в курсах.

— Ты че, ее угнал? — торопеет парень, но страха не вижу, скорее смешливое удивление.

— Нет, — заверяю ровно, — но хозяину не сказал, для чего одолжил.

Несколько часов выкручиваю виражи, гоняя по треку, делаю несложные трюки, потом — по кольцевой. Джимбо и Юрглаз, — такое у него странное погоняло, — снимают, ржут, да вообще отрываются по полной.

— Бля, Верст, ты — красава! — мотает головой Джимбо, стоя напротив меня уже вновь на треке. У нас небольшой перерыв, пока Юрась торопливо снимает новые планы, красоты начавшегося заката. — Не знаю, каков ты в науке, но на тебя приятно смотреть. Ты словно создан для спорта, — парень косится на приятеля, который выхаживает возле нас. Складываю руки на груди:

— Я люблю удовольствие. Спорт — секс. Спорт — наркотик. Спорт — жизнь. Что еще может быть столь многогранно?

— Для тебя, — поправляет парень. — У меня другие кумиры и страсти. Съемки, кадры, эффекты, планы, монтаж и так далее.

— Мгм, — киваю неопределенно на тачку, — а спорт — моя стихия!

— Надеюсь, — серьезнеет Джимбо. — СВМА — грязный турнир, не будем лгать друг другу. Он интересный, но грязный. Будут и подставы, и травмы. Единственное, надеюсь, в этот раз Зур защиту от взломов лучше продумает, чтобы накрутки мошенников не так мешали.

— Ага, — хмыкаю понятливо, — но мне бы они тоже не помешали, клип поздно выпускаем, а чем больше на меня подпишется, тем больше шансов выйти в группу и поднять денег. Моя команда уже народ набирает… а я так, в конце теплюсь…

— Мы наберем народ, — заявляет Джимбо, — толпу зрителей я тебе обещаю, но им нужно зрелище и победы.

— С меня причитается…

— Победи!

— Другого не дано! — заверяю уверенно.

— Лады, — усмехается Джимбо, — только морду твою подретушировать придется, а то слишком брутален для кадров к СВМА… всех подписчиков разгонишь.

Ржу без обидняков… Ну да, лицо сегодня помятое, но ведь в век цифровых технологий и фотошопа… Мой гений все исправит!

Расходимся поздно вечером. Ребята довольны отснятым материалом. Клянутся, что теперь в пару дней завершат ролик: меня порадуют и видос благополучно отправят организаторам СВМА.

Светиться в самых известных местах среди гонщиков не хочу, но тачку нужно облагородить, поэтому перед возвращением к Ирке заглядываю на ближайшую к выезду из города автомойку, где «ашечку» чешут, гладят, моют…

Неожиданностью становится появление Шумахера и его своры. Бл***, ну вот никак не ожидаю, что они сюда же завернут, чтобы и свои тачки в порядок привести! Обычно у Лешака тусуются…

— О, какие люди! — хмыкает белобрысый Шум…хер, выходя из авто, за ним еще двое.

— И, смотрю, морду тебе подправили без меня…

— У тебя сперма на губах не обсохла, чтобы это сделать.

— Че залупил? — перекашивает от злости белобрысого. Псы за его спиной ощериваются. — Я… — бравада льется, как из рога изобилия.

— Уже знаю, что ты братом силен, — отмахиваюсь равнодушно. Порываюсь отвернуться, но взгляд сам по себе прилепляется к новой тачке.

В параллель Шувалову останавливается тонированный низкий «Понтиак Файерберд». Обтекаемый, темный. Очень редкая модель, да и не совсем популярная среди золотой молодежи. Но судить не мне — у каждого свой вкус. А тачка, по ходу, только куплена, даже номеров нет. Транзиты за лобовым.

Из нее выходит мерзкий тип номер два в банде Шувалова. Рысь. Говнюк еще тот. По сути, ничего из себя не представляет, да и связями особенно не обладает, зато имеет какие-то мутки с друганом, и тот парню денег отстегивает за сомнительный бизнес.

Как нельзя вовремя, точнее, словно нарочно, из бокса выкатывают Иркину машину. Мойщик выходит из тачки и протягивает мне ключи.

Свора псов за спиной белобрысого начинает шептаться. Рысь что-то говорит на ухо вожаку.

— Твоя? — озадачивается уже в следующую секунду…хер, насмешливая удивленность сменяется серьезностью. Так как уже все оплачено, молча обхожу открытую дверь, но сесть не успеваю — новая реплика заставляет замереть:

— Это ведь тачка Птички!

— Слушай, — ярюсь на парня и его неуместные выпады, — отвали.

— Да я и не наваливался, — белобрысый кривит рот. — А вот на малышку…

— Бл***, Шум…хер, тебе уже перепала одна моя «малышка», радуйся, дрочи, — сажусь в «Ауди», закрываю дверь.

— Хорошо, я ее тогда по кругу пущу, — усмехается опасливо Шувалов, чуть склонившись к приспущенному окну, и от двусмысленности фразы холодею. — И ты ничего не поделаешь. Так и будешь плеваться злостью, да кичиться, какой ты крутой. Сила-то в моих руках, а я не люблю порченый товар, — за спиной парня с шушуканьем каверзно посмеиваются псы.

Сердце грохочет в недобром ритме, руки чуть дрожат. Смотрю в упор на белобрысого гон’*’, пытаясь сообразить: он о тачке или об Ирке?

Если только прикоснется к Корольку, его уже ничего спасет.

А потом нам всем… не жить!..

— Шум…хер, пошел нах! — отрезаю холодно, но прежде, чем сорваться, паскуда успевает ляпнуть:

— Ага, все там будем…

Жму педаль с такой яростью, что едва не слетаю на обочину, когда плохо справляюсь с поворотом. Одергиваю себя, пару раз ударяю ладонями по рулю, а потом прямиком еду домой.