Непримиримые 2

Часть 3 Глава 5 (Ну что, поехали?.. Маленькие шалости взрослых деток…)

Глава 5

(День четвертый, ночь пятая)

Ира

О возвращении парня узнаю за несколько минут до его появления в комнате. Балконная дверь приоткрыта, поэтому отчетливо слышу рычание байка на улице, гул ворот и роллставней гаража. Тишина… размеренный топот поднимающегося по лестнице…

— Ой, ты уже меня ждешь? — самодовольно лыбится сосед, распахивая дверь в комнату, и ступая, как к себе.

— Ага, — деланно равнодушно отзываюсь, — скоро мумифицируюсь, — продолжаю пялиться в тетрадь, хотя с момента вторжения Игната в дом так и не осилила ни единой строчки.

Селиверстов роняет рюкзак возле стола, глядя несколько секунд на открытый комп, крышку которого опять забыла опустить, и сейчас там на весь экран застыла фотка Лианга Джи Линя.

Блина!

Ну да, поддалась слабости и посмотрела несколько видосов. Не потому, что скучала, а потому, что пыталась найти в своем бывшем хоть что-то, что сто процентов перевесило бы мои сахарные порывы обратно в его сторону.

Брови Игната съезжают к переносице, с лица сходит ухмылка:

— Это он из тебя мумию сделал? — мрачно смотрит на меня, кивая на экран.

Р-р-р, я такого не выдержу!

Встаю, с показным равнодушием закрываю ноут и шагаю обратно к постели.

Игнорю, как бы ни пытался развести на разговор. Не буду отвечать! Хотя меня так и подмывает про справку ляпнуть! Но нет, не стану… Моя несдержанность вызовет массу вопросов, да и может натолкнуть на глупые мысли, что мне не все равно, с кем он обтирается.

Вскоре Селиверстову надоедает молчание, и он садится за учебу.

Пока на кухне пью чай, Игнат успевает оккупировать постель. Поэтому спать ложусь опять с мандражом в коленках и укрепляющейся ненавистью к своей мягкотелости и разжиженному мозгу.

Ну никак не могу понять химических реакций, что происходят со мной и во мне, когда Игнат рядом! Это что-то непостижимое… До последнего уверяю себя — неприязнь в чистом виде! В голом, первозданном виде! Вот меня и трясет до кипучего состояния, но в душе гаденько укрепляется мысль, что это не так!

Самообман к добру не приведет, а вот к фатальной ошибке…

Натягиваю маску равнодушия. Война же… поле боя, как никак! Я обязана быть стойким солдатом! Я, черт возьми, самый что ни на есть непрошибаемый боец!

Ощущаю силу… ух какую! Меня не сломать. Я кремень!

Игнат вальяжно разваливается полубоком, подпирая голову рукой. Без стеснения глазеет и, блин, меня лихорадит от того, что читаю у него на лице. Сосед даже не скрывает, что хочет секса!!!

Сила куда-то испаряется. Кремень стачивается…

Меня жутко потряхивает — посещает разумная и уместная мысль, что шортики и футболка, которые одеваю ко сну, ну совсем не подходят для этого дела. Не ощущаю я себя защищенной и уж тем более прикрытой. Черт, да под пристальным наглым осмотром Игната сама себе кажусь обнаженной, аки младенец!

Нужно приучиться к спортивным штанам и… толстовке. Однозначно!

Боже, какой маразм!

Это моя комната! Моя постель!.. А я планирую одеваться, как на Северном полюсе, хотя спать собираюсь в Аду!

— Селиверстов, тебе нужно лечиться, — горжусь своим ровным голосом без намека на нервоз.

— Почему? — насмешливо озадачивается парень.

Задерживаю взгляд на участке одеяла, которое откровенно топорщится, выдавая блядский настрой Игната.

— Малыш, ты меня пугаешь, — ничуть не смущается выпирающего возбуждения Селиверстов. — От этого только одно лекарство — секс. Или ты мне его и предлагаешь?

— Да пошел ты…

— Куда? — растягивает губы в глумливой улыбке сосед. — Если в твою… ничего против Такого секса не имею.

Из меня словно весь воздух разом вышибают. Порывисто отворачиваюсь, но заслышав смешок, понимаю, как двусмысленно выглядит моя реакция. Опять ложусь на спину.

— Ирк, — мурчит Игнат, — ты так забавно реагируешь, будто никогда ни о чем подобном не говорила, да и вообще парня в своей постели впервые видишь.

— Я тебя умоляю! — фыркаю нервно, горько осознавая, что отчасти он прав.

С Лианг Джи несколько раз чуть до секса не дошло. Это было что-то наподобие невинного петтинга, и заканчивалось легкими поцелуями и поглаживаниями. И с возбуждением парня я, конечно, сталкивалась… Не в голом виде, но все же… И в постели, естественно, была. Даже спала… Спала! Ну да, чуток побаловались, поцеловались, и спатки…

Лианг меня ни разу ни к чему не принуждал. Он меня… берег. Уважал мое мнение и прислушивался к желаниям… Повторял, что я его Гуаньинь. А с богами нельзя, как с обычными людьми. Я улыбалась, пыталась возражать, но Линь Джи было не переубедить. Да, он меня обожествлял… Отчасти, это подкупало. Приятно быть кем-то важным!

— И много их было? — уточняет Игнат холодно.

Меня накрывает волной возмущения, негодующе смотрю на парня.

— Кореец этот? — огорошивает Селиверстов хмуро.

— Ну, знаешь ли! — выдыхаю гневно. — Во-первых, китаец, — беру себя в руки.

— Да какая хрен разница? — злится ни с того ни с сего парень.

— Не матерись, — отрезаю спокойно, — разница есть. В национальности, менталитете, истории, культуре… Во-вторых, не твоего ума дело.

На языке опять вертится язва по поводу распутных баб, что вечно вьются рядом с соседом, и промеж дела затребовать справку от врача… Но пока достойно сформулированной колкости не придумала, молча соплю.

— У тебя с ним серьезно? — продолжает допрос Игнат.

Ноут! Нужно бы запаролить вход, а то кто его знает, что Селиверстов учудит. Не дай бог полезет…

Блин, там много личного. Видео и фотки… мои! Я…

— У тебя с ним серьезно? — повторяет с нажимом парень, сверля меня недобрым взглядом.

— Селиверстов, — начинаю строго, — уровень твоей бестактности пугает!

— Я не специально подсмотрел, комп был открыт, — без толики сожаления заявляет сосед. — Так «да» или «нет»? — требует ответа.

Меня начинает потряхивать от злости.

— Не хочу больше с тобой говорить. Ни! О! Чем! Либо заткнись, либо уймись! — закрываю глаза. Делаю вид, что хочу спать, но взгляд парня не дает покоя. Аж жжет.

— Я, пожалуй, в зале посплю, — бросаю сухо. Сдергиваю с Игната одеяло, с облегчением отметив, что сегодня трусы надеть не забывает.

— А мне как спать? — реплику оставляю без комментария. — Я же замерзну…

— Так найди другую постель, где согреют! — радуюсь мелкой победе.

— Меня эта устраивает, но мой обогреватель какой-то ущербный.

Проглатываю обиду. Демонстративно заворачиваюсь в одеяло и шлепаю прочь из комнаты.

Уже лежа на диване в зале долго мучаюсь, кручусь, верчусь, если и проваливаюсь в сон, то короткий и оборванный. Когда просыпаюсь в очередной раз, испуганно охаю:

— Блин… — чуть отшатываюсь к спинке дивана, пытаясь быстрее сообразить, где я и что происходит. — И-Игнат?..

Парень, уткнувшись лицом в руки, сложенные на коленях, сидит на полу прямо около меня, точнее прислонившись плечом к дивану возле моей подушки.

— Ир, — просительно бормочет чуть слышно, — пойдем наверх. Я… не могу без тебя спать.

— Селиверстов, ты… блина, — трясу сонно головой, пытаясь собрать вялые мысли в нечто четкое. — А как раньше спал?

— Нормально, а теперь не спится. Привык…

— Что? Да мы только две ночи вместе проспали! Какая к черту привычка?

— Не знаю, — бурчит Игнат в никуда, продолжая скрывать лицо в окрещенных на коленях руках. — Но мне с тобой хорошо спится. Пойдем…

— Неа, мне и тут отлично, — отворачиваюсь.

Что с ним происходит? Чокнулся?

Черт, а может, принял чего опасного?

— Ирк, я не шучу, вернись в комнату, — голос ровный, тихий, вкрадчивый. — А не то я тебя насильно поволоку.

— Псих… — без злости, скорее забавляясь.

— Мгм, — не отрицает и это настораживает, — но обещаю себя вести прилично. Не приставать… с неудобными вопросами.

Кошусь. Шутит или нет?

Блин, а ведь подкупает примирительная манера общения. Не хамит, не рычит. Просит. О, как… Видать, и впрямь фигово ему. Да и мне тоже… спать на узком, коротком диванчике… не сахар.

— Что, без одеяла плохо? — подмечаю язвительно.

— Холодно, — соглашается вяло.

— Или темноты боишься? — ложусь на бок, рукой подпираю щеку, сердито глядя на парня.

— Типа того, — ворчит Игнат. — Пойдем, а… — наконец поднимает голову, но на меня не смотрит — перед собой… в никуда.

— Сказку рассказывать, петь колыбельную или укачивать не собираюсь, даже не умоляй, — отрезаю нарочито строго.

— Пойдет, — Селиверстов поднимается на ноги, дружески протягивает ладонь. Несколько секунд гляжу, а когда моя оказывается в его, «капкан» сжимается крепе:

— А одеялко приткнешь?..

— Если только роже твоей, чтобы доступ кислорода перекрыть, — соглашаюсь лениво. Селиверстов осторожно дергает меня на себя, помогая встать. Я ему благодарна, сама бы с трудом и со скрипом — тело затекло.

— Злая ты, даже не знаю, как с тобой живу… — сокрушается дурашливо, смущая близостью. — Ладонями в грудь толкаю на шаг от себя, отвоевывая лишнее пространство.

— Не живи… где выход — знаешь! — Прежде чем двинуться, не сдерживаю блаженного стона: — О, мои косточки. — Закрыв глаза, потягиваюсь — все тело жутко болит из-за неудобного сна. — Даже не вздумай руки распускать и… — запинаюсь, не зная, как сказать, что боюсь его приставаний, а что еще больше — своей реакции на них. — И писать, закрывая дверь! — выпаливаю какую-то хрень, лишь бы не спалиться, что меня одолевают другие, более развязные мысли.

Игнат тяжко вздыхает и опять кивает:

— Как скажешь.

Накидываю одеяло, кутаюсь. Иду по лестнице, сосед плетется позади:

— А к груди прижмешь? — реплика задумчивая, с робким ожиданием чуда.

Застываю на месте. Зря поддалась на уловку. Не собирается парень меняться.

— Да шучу я, — качает головой Игнат, подталкивая меня наверх.

Уже в комнате хмурюсь. Подушки и игрушки разбросаны, постель вся измята.

— Не спалось, — безлико констатирует сосед.

Ничего не говорю. Иду к ближайшей подушке. Поднимаю. Возле тумбочки сгружаю все на пол и перестилаю постель. Селиверстов помогает заправить простынь. Забрасывает наверх подушку, которую поднимает с пола возле балкона, и ложится, как только я ныряю под одеяло со своей стороны.

— Спокойной ночи, — бурчу через плечо, не поворачиваясь к парню. Не хочу… Боюсь!

— Спокойной, — бормочет Игнат.

Лежу без сна, прислушиваясь к мирному сопению Селиверстова, а сама не могу сомкнуть глаз — мне сложно, томно, удушливо. Зря вернулась… Тяжко мне.

Но я ведь молодец! Я ведь сильная… до сих пор не поддалась магнетизму Игната. Не сдала позиций. Не показала слабости! Ух, горжусь собой… аж до отвращения и сладкой истомы внизу живота.

Что ж так муторно-то? У-у-у…

Мучаюсь долго, но меня все же утягивает в сон.

Еще до конца не вынырнув из сна, спиной лащусь к теплу, щекой трусь о… Обо что?

Начинаю понимать, что-то не так. Промаргиваюсь, сосредоточиваясь на руке… не моей, но под моей головой. Крепкой, мускулистой, чуть волосатой.

— Тш-ш-ш, Ирк, лучше не двигайся, а то я за себя не ручаюсь, — шелестит на ухо Игнат, беззастенчиво прижимаясь к моей спине и упираясь к заду чем-то донельзя твердым. Голос подрагивает, прерывается шумным дыханием.

По телу бегут мурашки, волосы от странности происходящего становятся дыбом, глаза медленно, но верно расширяются от ужаса.

— Т-твоя р-рука, — заикаюсь, боясь собственных ощущений, — на мне… по мне…

— Прости, ей на тебе лучше, — нежно винится Игнат.

— Ты же обещал… при себе держать! — нелепый писк с заминками.

— Одну до сих пор держу, — гордо уверяет с хрипотцой в голосе Селиверстов, — а вот вторая… боюсь, я потерял над ней контроль.

Мне становится дурственно-сладко. Да что ж такое?!. Я, словно масло, плавлюсь на жарких углях.

— У-убери, а, — жалобно и совершенно невнятно.

— Ирк, да пусть пошарится, никому хуже не будет. Ты, главное, задом не крути, а то сорвусь.

— Селиверстов, — нервно сглатываю.

Сосед по-свойски, ловко так, уже блуждая рукой под моей футболкой, незначительным движением оголяет от кружевной чашечки бюстика грудь и с бархатным мычанием стискивает ее ладонью, словно проверяя на тяжесть и упругость.

Торопею от наглости, но в следующий миг стону, не в силах контролировать тело и голос. Игнат с жуткой простотой и уверенностью господина, которому позволительно если не все, то многое, играет с соском, сжимает пальцами бусинку. Я пытаюсь лежать бревном, но… предательски поддаюсь ласке — бесстыдно, будто развязная шлюшка, трусь пятой точкой о твердое возбуждение Селиверстова.

— И-и-ир, — рычит интимно-шершаво парень, подгребая меня ближе.

Постыдство… Ау… мозги… заставьте меня начать сопротивляться!

— М-м-м, — не то стону, не то мычу от переизбытка новых ощущений. — Это не я… тело само, — хнычу позорно, и вместо того, чтобы отбиваться, продолжаю ластиться кошкой. — Ты! Ты виноват…

— Бл***, что же ты такая… отзывчивая, Ирк?! — тихо мычит Игнат. Секунда — и я уже лежу на спине. Селиверстов вминает меня в матрац бедром, не переставая изучать сокровенные прелести, горящие точно в огне.

— Ир, — дышит шумно, рвано, жадно. — Ир, — твердит, точно заклинание.

Теперь уже обе чуть грубоватые ладони непростительно вольно хозяйничают на моем теле. Складывается впечатление, что они везде и всюду. Блуждают по ногам, животу, сжимают грудь, мнут, возвращаются к сосредоточению пожара между ног.

— Ир, — с мукой, бархатно шепчет Игнат.

Дурею от чувств, интимности. Вот как можно сразу протрезветь, если просыпаешься в какой-то пьяной дымке, а тут еще ударная доза дурмана? Вот и я… и хочу, и не могу прогнать этот морок.

Словно под гипнозом рассматриваю лицо истязателя. Крылья прямого носа нервно подрагивают, пасмурные глаза завораживают откровенным, нескрываемым желанием. Тону в серой бездне похоти.

— Игнат, — ерзаю, охваченная огнем, испепеляющим изнутри. — Прошу, — голос надламывается.

Не понимаю, о чем именно прошу. То ли, чтобы прекратил, то ли, чтобы был более решительным.

И он делает еще шаг — его губы опаляют мои. Коротко, жадно, будто пробуя, можно ли?.. Не против ли я? Не этого ли хочу?..

Срывает стон и отстраняется, чтобы увидеть мою реакцию. Непроизвольно подаюсь следом, ведь этого прикосновения пылающему рту катастрофически… жутко мало! А я еще хочу… не раскусила, не напилась… не поняла…

И Игнат вновь припадает — напористей, жарче, властней. Поглощает мои губы своими уверенней, наглее, со смаком и пылом.

Стону от новой мощной волны, расползающейся по телу, точно цунами — она опаляет грудь, мощно бьет в голову. Другой горящий узел пульсирует внизу живота

— томно, требовательно, настойчиво.

Эйфорию дурмана сбивает очередное острое ощущение — Игнат пальцами хозяйничает в моих трусиках, беззастенчиво лаская сокровенное.

Даже не успеваю извернуться, возразить или просто возмутиться — он мягко вторгается, куда раньше никого не пускала, заставив ахнуть и прогнуться дугой. Неприятные кратковременно болезненные ощущения сменяются новыми — приятными и тягучими. А Селиверстов голодными поцелуями продолжает усугублять падение в омут сладкой истомы, лишь ненадолго отрываясь и позволяя глотнуть кислорода. Наглые движения прогоняют по телу щекотливые волны удовольствия.

Ласки становятся более грубыми, но не менее восхитительными.

О, черт! Я и не знала, что такое можно испытывать! Лианг не позволял себе вытворять подобное с моим телом. Он хотел, но не…

Мой очередной вскрик Игнат заглушает губами. Жует мои, а я разрываюсь между «притянуть ближе» и «найти силы и немедленно прекратить пытку» — оттолкнуть соседа прочь.

Меня потряхивает от наслаждения, теряюсь в чувствах, но упираюсь руками в грудь парня и, занимаясь самоистязанием, все же неуверенно пихаю.

— Ир, — мычит с мукой Игнат, — не надо, — бормочет, опаляя кожу дыханием и прикосновением губ. — Не мучай нас, — мягко сопротивляется. Легкими поцелуями прокладывает дорожку по шее, языком скользит по ключице, чуть дольше припадает к выемке между грудей.

Полный швах мозгам! Вместо того, чтобы отталкивать — обвиваю ногой торс, подставляясь под ласки Игната. И он хватается за мою капитуляцию — стискивает бедра так сильно, что опять ахаю, прогибаясь навстречу жалящим губам и зубам.

Реальный ураган! Ударной волной, да с мощью цунами. Блин, сейчас буду стонать так громко, что сбегутся все родственники!

От удовольствия закрываю глаза и закусываю губу, чтобы хоть как-то себя заткнуть. Нужно его остановить…

Боже!

Что творит Селиверстов?!

Его губы на груди. Жадно втягивают со…

О-о-о, нежно прикусывает.

Распахиваю глаза. Одновременно вцепляюсь в волосы парня и тяну выше. Меня надо заткнуть! Не хочу орать на весь дом!

Сама требую поцелуя. Даже хуже — впиваюсь в Селиверстова с таким постыдным пылом, что презираю себя и в то же время благодарю — хоть так не смогу заголосить.

Игнату это нравится. С надрывом хмыкает в рот, углубляя поцелуй — дрожу сильнее, подставляясь под беспредельно, в конец оборзевшие пальцы, толчками меня подводящими к чему-то новому, почти разрывающему на части.

Мне так хорошо. Задыхаюсь от чувств. Почти в Раю…

— Ир, — отрывается от меня сосед, коротко обжигает губы своими, и опять уставляется глаза в глаза, чаруя пасмурной серостью. Его руки продолжают истязать мою плоть сладкой пыткой, доводя до какого-то сумасшествия. — Только скажи, и я…

Какой же у него чарующий бархатный голос! Мощнее любой известной дури. Сейчас кончу только от его шуршания, хрипоты.

Но я не в силах говорить, меня пожирает огонь, лишь мечусь по подушке, остатками не перегоревших мозгов понимая — ни за что не скажу, что он хочет услышать. А я знаю, чего этот гад желает.

Нет уж… не получит!

— Ир, — с болью взывает к состраданию Игнат, — ну, хоть коснись меня, — носом утыкается в висок, пыхтит яростно, натянутый, точно струна.

Совсем одурел?

Чуть не давлюсь негодованием, но вместо язвительной реплики рукой сильнее зажимаю его волосы, не позволяя отстраниться, а другой касаюсь мощного плеча. Скольжу, описывая рельефы шикарного тела, проникаю под резинку боксеров. Готова сгореть от стыда, но уверенно провожу ладонью по твердому, упругому возбуждению. Боже! Никогда не трогала чего-то более… восхитительного! Это так приятно. Горячее, пульсирующее… оно живое…

— М-м-м, — стонет протяжно Игнат. — Обхвати его! — командует тихо, и как только выполняю поручение, жадно припадает к моим губам. Отвечаю, но на миг торопею, когда сосед вторгается языком, едва не засадив его по гланды, и в этот же момент качает бедрами.

Зачем-то отвечаю на вызов. Языком сражаюсь за свободу и в то же время плавлюсь от напора и умелой игры пальцев Игната.

Мой хват слабеет.

Боже! Что мы делаем?

Пустая мысль улетает в никуда, интимный шепот на грани рыка заставляет вновь подчиниться:

— Ирка, держи крепче, дай хоть так кончить, — умоляет надрывно.

Держу, не отпускаю…

Игнат опять двигает бедрами, пальцами продолжая подстегивать меня к вершине, где смогу забыться. Я в этом уверена… Где-то там… буду, как небожитель. Так ощущения подсказывают. И я хочу…

В бога не верю, но, блин, сейчас хочу стать чертовым небожителем! Парить в нирване…

Меня укачивает волной, чувственной, горячей. Стискиваю хозяйство парня сильнее. Движения становятся резкими, частыми. Дышим жарче, тяжелее, голоднее. Да, я вот-вот причалю к берегу, правда, сама не знаю, какому.

Меня штормит навстречу пальцам. Тело изнывает, губы дрожат. Мне плохо, одиноко, но в то же время я на подходе к… восхитительной эйфории.

Игнат качается ко мне с протяжным стоном через боль: «М-м-м!!!».

Его хозяйство напрягается, чуть вибрирует. Не выпускаю, но ощущаю, что по пальцам стекает нечто теплое.

Мысль вновь улетучивается. Под бархатный рык Игната поспеваю и я — рвано всхлипываю, прогибаюсь навстречу. Меня прошибает разрядом так сильно, что тело начинает мелко потряхивать, словно в лихорадке.

Зубами вонзаюсь в плечо соседа, проглатывая еще более громкий, постыдный стон блаженства.

Я в Раю… парю… лечу… словно снежника, лениво падающая с неба. Как хорошо… томительно сладко.

Сердце скачет так рьяно, что эхо отдается в голове, даже уши закладывает… Эйфория, что б ее…

Эйфория как-то быстро отступает. Закрадывается гнусная мыслишка, что я натворила нечто омерзительно-неправильное, но такое… приятное, что впору краснеть, да глаза отводить.

Озноб тихонько отпускает, а с ним подкатывает жгучее чувство стыда. Едкое, проказливое…

— Да, малыш, — со смешком выдыхает Игнат, все еще пыхтя, как паровоз, и смачно целуя в висок. — Мы как школьники…

Вот так, в объятиях Селиверстова, медленно прихожу в себя.

Лежим, сопим… Потные, горячие… развратные…

Рассудок, ты где?!

Меня колотит, сердце все еще готово выскочить из груди, но по телу бегают теплые волны удовольствия.

— Ты что, кончил мне в ладонь? — понимаю, что не самая умная фраза после случившегося. Возможно, глупо, но уточнить нужно.

— Ах-ах, — с непонятным надрывом кивает Игнат, — ты мне, кстати, тоже…

— Ужас! — признаюсь, еле совладав с осипшим голосом.

— Не, малыш, спасибо хоть так, а то если сам… без помощи… в боксеры — жуткий стрем!

— Блин, — закрываю на миг глаза, — да по мне вся эта ситуация в целом — стрем!

— Думаешь, я часто занимаюсь петтингом? — мутно-серые глаза дотошно изучают мою физиономию.

— С твоей бурной сексуальной жизнью… — начинаю робко.

— Бл***, да я только в школе пару раз этим баловался, и то, потому что девственницу разводил на трах.

Правда заметно отрезвляет. Нервно сглатываю:

— Мило.

Знал бы ты…

— Ир, — бормочет проникновенно Игнат, — ты хоть представляешь, что с нами творишь?

— Нет, — совершенно не вру, для меня это действительно в новинку. Да и вообще, если бы не шок, сгорела бы от стыда.

— Ты такая горячая, влажная, — мурлычет Селиверстов в волосы, носом ведет по щеке, к губам, поддевает мой нос, и я понимаю, что Игнат до сих пор во мне. Пальцы вновь начинают скользить, вызывая дрожь в теле.

— Узкая… ты такая узкая… — опять слышатся нотки не то муки, не то боли. — И-и-ир, — стенает, жадно пососав мою губу. — Мне мало, я еще хочу…

Пока могу думать, пока рот свободен, пока цепляюсь за силу воли, да в конце концов за остатки рассудка, шикаю:

— Селиверстов, убери свои пальцы… из меня! — добавляю значимо и с расстановкой.

— Шутишь? — бормочет неверующе Игнат, продолжая наглые поглаживания. Упираюсь чистой ладонью в грудь соседа, предостерегая взглядом.

— Ир, ты… Бл***, хочу тебя! Давай хоть губами, языком…

— Э-э-э, — вот от подобной фразы в лицо словно кипятком плещут. Отшатываюсь, еще и коленкой отталкивая соседа.

— М-м-м, — досадливо стенает Игнат, и как только дает свободы, брезгливо уставляюсь на свою поруганную ладонь.

— Какая гадость, — морщусь. Запах неприятен, а от осознания, что это, вообще, подташнивать начинает.

— Ир, — бурчит Игнат, — заканчивай строить невинность, которую только что осквернили и принудили к запрещенному сексу. Давай хоть разок, а?

— Иди вон! — оглядываюсь в поиске, чем бы вытереть гадость.

— Ага, — сосед грустно хмыкает, — нужно салфеток купить. А то я полазил и не нашел…

— Что? — вытаращиваюсь на Селиверстова. — Ты у меня тут рыскал?

— Типа того.

— А на кой они тебе были нужны… — мысль еще полностью не оформляется, а я уже торопею от мелькнувшей догадки. Становится настолько не по себе, что задыхаюсь от негодования.

— Ну, — секундная пауза, — че ты, как маленькая?! — нападает, защищаясь Игнат.

— Селиверстов, да ты… совсем опух от наглости и распущенности!

— Тебя так задело, что я искал средство гигиены, или что предложил его купить? — озадачивается хмуро.

— Не нужны они мне! — заверяю горячо. — А если ты любитель этой самой хрени, то есть шкурку погонять, вали в другую постель, где есть салфетки!

— Ир, это всего лишь салфетки… Они еще пригодятся.

— Блин, — закатываю глаза, меня начинает потряхивать от борзоты и простоты соседа, а еще от бессильной злости, — ты реально думаешь, что мы будем это продолжать? — уставляюсь на парня.

— Конечно, — отзывается не так уверенно Игнат, настороженно меня рассматривая. — Тебе же понравилось!

— Селиверстов, дрочи в одиночку, а свои… — запинаюсь; жутко неудобно и стыдно о таком говорить, — пальцы, — выдыхаю с жаром, тотчас заливаясь краской смущения, вспомнив, что они со мной творили, — при себе держи!

— Ир, — досадливо подвывает Игнат и распластывается на постели, — ты садистка… жуткая и беспощадная… Уже и святая непорочная невинность сжалилась бы надо мной.

— Как хорошо, что я — не она, — встаю с постели, избегая близости и уж тем более наглых рук Селиверстова, которыми он пытается меня к себе обратно подгрести, но чуть не падаю — в ногах слабость, коленки до сих пор трясутся.

Плевать на помятый вид и одежду. Лифчик явно не на своем месте, грудь колышется свободно, соски торчат, остро натягивая футболку, в трусиках мерзко — влажно и прохладно, шорты приспущены…

Настоящее опускалово!

Игнат, гад! Блин, придушила бы…

— Ир, у тебя месячные что ли начинаются? — задумчивый голос вырывает из секундного коматоза. Непонимающе оглядываюсь. Сосед рассматривает ладонь, пальцы, которыми меня…

— Не уверена, но и не исключено… — осторожничаю зло, на ложь в данный момент ума не хватает.

— Бл***, я тебе больно сделал? — воздевает на меня испуганные глаза.

Вот… блин, и что ему сказать?

— И да, и нет, — нахожусь после заминки.

— То есть? — бедолага садится на постели, во взгляде плещется страх.

— Физически — нет, а вот морально… ты меня… — неопределенно трясу головой.

— А, а то я испугался… — Игнат заметно расслабляется. О боксеры вытирает пальцы. Какая гадость! — Ну надо ж было так… в месячные вляпаться… бл***…

Морщусь и, придерживаясь неоскверненной рукой близлежащей мебели, плетусь в ванную. По ходу отмечаю, что между ног болезненно-приятно ноет… Черт, видимо, девственности лишил, нужно будет на кровавые выделения трусики проверить.

Из изученного материала по анатомии помнится, что девственную плеву нарушить несложно, но при этом она достаточно эластичная… то есть проникновение пальцев может ее растянуть, но полностью не разорвать.

Стягивая вещи, отмечаю, что никаких посторонних выделений нет. Это немного придает надежды, что я не стала жертвой одного из самых нелепых вариантов лишений девственности.

Принимаю душ, упорно игноря Игната, скребущегося в дверь:

— Ир, ну открой. Я тебе спинку помою.

Блин, даже слезу пускаю от жалости к себе и поруганной чести. Опустилась так, что отдалась Игнату?! Точнее, его пальцам.

Позорище! Какой ужас…

А что омерзительнее всего — мне понравилось!..

И гад знает, что мне понравилось!

Когда ощущаю себя настолько чистой, что выхожу из душа, Селиверстов предпринимает очередную робкую попытку уболтать на легкий, ни к чему не обязывающий перепих:

— Ир, ну тогда ты меня… погладь еще немного, — прокручивает на пальце свои боксеры. Даже боюсь вниз посмотреть, и так нервный тик начинается.

— Селиверстов, — нахожу силы ответить, — пошел к чертовой матери! — злюсь не на шутку, толкнув плечом, проходя мимо. — Сам себя ублажай, я спать хочу! — отрезаю безапелляционно и падаю на постель, даже не одевшись, а как есть — в полотенце. Не буду при извращенце голым телом светить! Больше! И так допекла — покоя мне нет!

Демонстративно закрываю глаза, но передо мной застывает картинка нашей с Селиверстовым развратной игры.

Только сосед прикрывает дверь ванной, причем не до конца, — видимо, дает шанс передумать и к нему присоединиться, — натягиваю подушку на лицо и уже в нее кричу:

— У-у-у…

Немного прочищаю глотку, выплескивая негодование, и облачаюсь в домашнюю одежду — футболку и шорты. Ложусь обратно. Мучаюсь в постели, пока не возвращается Игнат.

Он больше не делает предложений и попыток развести на секс. Хмурый, мрачный, даже злой. Утраивается на своей части. Отворачивается, и вскоре слышу мирный сап.

Блин, вот как так можно? Меня разбудил, использовал… и уснул…

Наутро сбегаю первой. На Игната даже не смотрю. Боюсь.

Его боюсь.

Себя боюсь.

Чувств боюсь!