Непримиримые 2

Часть 4 Глава 47 (Мяч в игру! Селиверстов — прочь из зала! Прочь!!!)

Ира

Не уверена, что доживу до окончания СВМА. Выжата, как лимон. Еще и волейбол как нельзя «кстати»… Мысли и сомнения терзают всю ночь. Кручусь, верчусь и без стимуляторов точно на иголках. Сотню раз подумываю над дельным советом Спартака, но отказаться не могу — не в моем характере.

«Как начнешь день — так его и проведешь», — беру за истину изречение и с утра встаю бодрее. Настраиваюсь, принимаю лекарства, горячий и ледяной душ для контраста. Сердце гулко ухает в груди, кровь носится по венам с ускорением, прям ощущаю прилив сил и энергии.

— Пахнет вкусно… — мурчит Шувалов, появляясь из-за угла коридора. С ленцой и уютной милотой только проснувшегося, взъерошенного и чуть помятого лицом парня. Прошлепывает босыми ногами по кафелю и останавливается в кухонном проеме.

— А ты куда так рано? — уточняет хмуро. Я быстро пью крепкий кофе. Еще… Такой, что аж глаза из орбит лезут. Кофе — не мой напиток, но сейчас необходим для коктейля под названием «энергетики для полутрупа!» Чудный напиток откопала у Родиона в верхнем кухонном шкафчике. Молотый, но настоящий… Пришлось учиться заваривать, благо турка для этого дела тоже легко нашлась. И доедаю бутерброд, — жизненно необходимо, — при том готовлю завтрак Родиону, хотя не уверена, что он просыпается рано.

— У меня же игры университетские.

— Позвони, скажи, что тебе плохо, — заводит странную песню Шум, мотив и слова которой известны, а вот причины ее воспроизведения не находят отклика в моей уже порядком возбужденной душе.

— Не могу, — откусываю очередной кусочек и делаю глоток обжигающего насахаренного напитка. — Команда на меня рассчитывает…

— Ир, ты никого не обманешь. Правда хреново выглядишь, — с таким чувством, что едва бутербродом не давлюсь. Никто мне еще не делал столь лестного комплимента.

— Спасибо, — бурчу с набитым ртом, — чувствую себя не лучше! — заверяю не без иронии.

Выключаю сковородку, яичницу на тарелку, ее на стол.

Жест рукой — это тебе.

— Спасибо, — парень глазами сопровождает мои перемещения, не без удивления оценив порыв ему угодить. — Во сколько начало?

— Жеребьевка в 9.00, - отмываю чашку и протискиваюсь в дверной проем, который и не думает покидать Шумахер.

— Надолго? — не спешит приступать к завтраку Родион, шагая за мной в прихожую.

— Четыре учебных заведения. Мужские и женские команды, — рассуждаю, обуваясь, — обычная практика — до вечера, если не до ночи…

Подхватываю рюкзак, но у дверей меня тормозит Шувалов — рукой в косяк:

— Где проходят?

— Педунивер, — не лгать же, особенно когда льдистые глаза морозят до мурашек.

— Я приеду.

— Угу, — киваю без радости, мечтая об обратном. Мы вроде оговаривали «дружбу» только для СВМА, другая жизнь не бралась в расчет. Но спорить сейчас нет времени. К тому же… я обязана парню. Сильно задолжала.

— Цветы, фанфары, ковровую дорожку? — нельзя не отдать должное, Родион пытается повисшее напряжение снять шуткой.

— Простой поддержки вполне достаточно.

Определяю дружеский поцелуй в щеку и, чуть помявшись, Родион отступает.

Зрителей много, даже не думала, что такой турнир пользуется популярностью. Обычный междусобойчик, а вызывает нешуточный интерес.

Хотя, учеба закончилась. Каникулы, вот народ и рад веселью и мероприятиям. К тому же, по словам весельчака-одногруппника Генки, «Нет ничего восхитительнее, чем смотреть на ТАКОЕ огромное количество красивых, спортивных, а что важнее, — полуголых девчат». На резонный вопрос: «А как же мужчины?», — он кисло подмечает: «На кой мне восхищаться потными, сопящими, волосатыми особями, когда есть прекрасные… увлажненные, разгоряченные малышки». Говорить, что за этим следует, не стоит. Генка лишь похрюкивает не то от боли, не то от удовольствия, когда на него тумаки и пинки сыплются градом.

Мазохист… но мы его любим!

После следует игра актера «кто же меня пожалеет, и на вечеринку пригласит?» Вот так, слово за слово, наши договариваются на празднование еще не начавшегося турнира. Я сразу отрезаю, что не могу, дела, и с облегчением выдыхаю, когда от меня отстают…

С командой встречаюсь в спортзале.

— Ирка!!! Круто, что пришла, — наскакивает на меня Леночка. Командная батарейка. Наш либеро.

— Куда я денусь? — усмехаюсь абсурдной мысли, что могу подвести команду.

— Ура! — прыгает она и хлопает в ладоши. — Значит, поборемся…

Потоком увлекают меня в массовые обнимания, оглушая радостными воплями. Стойко выдерживаю атаку поголовного внимания.

— Девчат, — зовет нас Юля Шандырина, капитан команды. — Общий сбор, — со слегка надменным лицом вклинивается в нашу любвеобильную компанию, чему я безмерно благодарна. Еще немного групповухи — и я бы умерла…

— А? Что? Зачем? Пошли, — бурлит толпа, но спокойно утекает за Юлей в дальний конец спортзала, где разложены маты и лестницы спортивные по стенам наляпаны.

— Итак, — только команда оказывается в сборе, тренер подтверждает: — Игры будут идти по кругу, потом финалы. Доигрываем встречу — не разбегаемся, болеем друг за друга. Ребята за девчат, девчата за ребят! Скамейка запасных не спит, не постит новости в телефонах, не забывается в миллионных сэлфи — следит за игрой и всегда готова выйти на площадку. Я верю в ваш командный дух.

Толпа согласно гудит.

— А форма? — Настена Свиридова — хозяйственник, это хорошо. Хотя, она больше смахивает на модель, которую волнует, во что ее оденут перед показом.

— Комплекты выдавать буду под расписку, — грозит пальцем Николай Романович. — После турнира сдать! Кто унесет с собой — стоимость формы ляжет на его плечи.

— А постирать? — вот это резонно. Голос подает Лена. Она продолжает на мне виснуть, но теперь уже руку оттягивает, едва доставая макушкой до моего плеча.

— Знаю я, как вы стираете, — морщится тренер. — Больше смахивает на трюк магического-шоу «Стираю комплект, а вытаскиваю только часть!».

Толпа посмеивается, кто-то предлагает и свои грязные вещи, коль уж такая пляска.

— То шорты, то футболки… — игнорирует глупости Николай Романович, — всегда чего-то не достает! А так я буду точно уверен, что вы отчитались. Сдали все! Дальше уже ответственность на мне и университете. Сдам форму в университетскую прачечную, у них с мистикой не так запущенно.

Опять благосклонно позволяет высмеяться и пару шуток отпустить.

— Так… — Словно многодетный отец нерадивого семейства, тренер пробегается глазами по игрокам, — где Качеткова? — недовольный взгляд на капитана. Юля отвечает за дозвон и извещение команды, поэтому спрашивает с нее.

— Опаздывает, — неопределенно ведет головой Шандырина.

— А Батурина? — лицо Николая Романовича каменеет.

— Заболела, — мрачнеет Юля, глаза в пол.

Вот это фигово, Светлашка — моя угловая, она не такая сильная в нападении, но у нее достаточно грамотный блок и неплохая скорость для быстрых комбинаций. Если ее не будет, значит на замену выйдет та же самая Настя. Не плохая и не хорошая. Средний игрок, но очень озабоченный своим внешним видом, неповрежденностью идеального маникюра, лишними складками на одежде. На теле — боже упаси, скажи ей кто-нибудь про лишний вес, она бы, наверное, и не вышла на площадку.

И, естественно, ожидающая совершенного пасса и медленных соперников.

— Бл***, - как всегда не выдержан тренер. Мы привыкли к его грубоватому языку, но при всей матершинности, препод — удивительно хороший человек. В нем чувствуется сила, доброта и какая-то непонятная, остро осязаемая черта — уверенность в его порядочности и, как бы ни странно прозвучало, воспитанности.

— А Селиверстов где? — дотошно шарится по нашей толпе взглядом тренер и со злым вниманием уставляется на капитана мужской команды.

При звуках знакомой фамилии тоже пробегаюсь глазами по головам и лицам ребят, но Игната не вижу. Выдыхаю ровнее, хотя до сего момента даже не могла глотнуть воздуха.

Нету! Глупость, конечно, я ведь знаю, что он тоже представляет университет, но… упорно не желала думать о нашей возможной встрече.

— Опаздывает, — с задержкой виновато отзывается Степа Ильин.

— Да что за безответственность?! — негодующе плюется Николай Романович, взмахнув рукой.

Команды бурчат, а что остается? Какой спрос с тех, кто на месте?

Пока толпимся за формой, жду в сторонке. Не хочу толкаться. Только народ рассасывается, ступаю к тренеру:

— Сорок четвертый, — называю размер. Так все до меня делали.

— Остался только сорок шестой, — констатирует безлико Николай Романович, — и срок восьмой.

— Шестой…

Тренер кладет на стол комплект. Склоняюсь над журналом, чтобы поставить автограф.

— Королькова, — задумчивый тон физрука заставляет оторваться от действа, как только беру ручку, — выглядишь не ахти. Глаза впали, под ними синяки, скулы вот-вот кожу порвут. И зрачки твои мне не нравятся, — дотошно рассматривает меня Николай Романович.

— Да я немного… — для вида прокашливаюсь и неопределенно на горло машу.

— Заболела? — хмурится препод.

— Ага, — киваю робко.

— А случаем не… на наркотиках?

— … Вы о чем? — негодую, а про себя гаденько отмечаю, что и правда докатилась до низов.

— Больно отощала, — ворчит недоверчиво тренер, продолжая сканировать взглядом. — Я в реабилитационном подрабатываю. Так вот, ты сейчас смахиваешь на одну из тех, кто там обитает.

— У меня сильнейшее воспаление лимфо-узлов. — Тыкаю в один шарик, который до сих пор полностью не спал. — Простуда… еле хожу.

— Мне таких жертв не нужно… — суровеет Николай Романович, но тотчас его взгляд перепрыгивает с меня куда-то мимо — за спину, и в карих глазах вспыхивает беспощадная радость и облегчение.

Даже поворачиваться не надо, уже догадываюсь, кто за мной. Все чувства обостряются до предела. Предательски-зловредные насекомыши устраивают коллективные эротические танцы, наплевав, что время неподходящее, да и мое самочувствие от слова «хреново». Лучше бы мирно дрыхли, сны красочные рассматривали, да пузики поглаживали — «ляпотааа».

— Селиверстов, — протягивает Николай Романович с таким колючим удовлетворением, в котором выражена вся гамма чувств недовольства и в то же время облегчения. — А если бы у нас была первая игра? — как бы невзначай интересуется.

— Как смог, так приехал, — скучающе отзывается Игнат без намека на осознание своей неправоты и попытки как-то повиниться.

С нарочитым спокойствием веду ручкой в нужной графе журнала, ставя подпись и только оформляю галочку, чтобы скрыть волнение и дрожь в руках, прижимаю к груди полученный комплект.

Я обязана быть нейтральна! Я не имею права оголять свои эмоции! Я сильная!

Оборачиваюсь и на бесконечно долгие несколько секунд окунаюсь в серость глаз соседа. Промерзлую и пасмурную.

Гад! Как он может оставаться… таким безликим?

Огибаю парня, так как он даже не шевелится, чтобы уступить дорогу. Я негордая гордячка! Зачем ругаться из-за мелочи? К тому же он идеально исполняет роль бездушного козла, которому плевать на меня, да и на весь мир в целом.

Но лгать себе бессмысленно — до слез обидно — даже не позвонил. Не написал, узнать, что да как… Отчужденность неприятно колет в груди. Как бы ни отрицала, он мне нравится. А после его слов в уборной «я претендую», так и вообще постоянно сердечко сжимается в глупом порыве. Плюнуть на страхи и поговорить с Селиверстовым.

Но если он держится, значит, и я могу…

Иду, молясь, чтобы ноги меня не подвели. С высоко поднятой головой, прямой спиной. Ступаю прочь от столика тренера и ненавистного Игната. Сворачиваю в коридор с множеством дверей, где судорожно выдыхаю.

Ненавижу Селиверстова!!! Ненавижу его власть надо мной… Черт! Весь день с ним в спортзале? Ужас…

Стоп! Без паники! Я переживу это испытание. Я сильная!

Запихиваю эмоции поглубже и шагаю к нашей переодевалке. Голоса команды слышно хорошо и поэтому легко нахожу своих.

Соревнующиеся команды примерно одинаковые по силе и уровню игры. Поэтому каждая партия напряженная и затяжная.

Первую игру вытягиваем.

Ребята нас здорово поддерживают, и когда они начинают воевать с педуниверситетом, мы не остаемся в долгу. Кричим так, что едва глотки не срываем.

Битва жаркая, но, к сожалению, мальчишки уступают. Борьба борьбой, а кажется, Игнат не особо напрягается. Просто отыгрывает, без удовольствия и желания победить.

Несмотря на то, что я новичок в университетской команде, девчата меня хорошо принимают в коллектив. Парни — само собой разумеется. Многие пытаются заигрывать, приобнять, ущипнуть, какую-нибудь милоту сказануть. В общем, из штанов выпрыгивают в надежде произвести впечатление.

Скупо улыбаюсь, зажато отзываюсь — мне совершено не до флирта. Благо, парни, не из обидчивых…

Пока у нас перерыв, играют другие, часть команды валяется на матах. Болтаем, смеемся.

Я — больше для вида, внутри давно струна отчужденности оборвана и фонит. Я бы и рада уйти, но от меня Ленчик Ратыкова не отлипает. Постоянно говорит, что я ей сестру напоминаю. Старшую, а она уехала, и бла-бла-бла…

Не люблю слишком тесного контакта, большого количества посторонних касаний да в голове копания, причем не психологического, а физического. Но этот случай тяжелый — проще терпеть и молчать. Не отбиваться же… К тому же, лучше позволить маленькую, несущественную прихоть хорошей девочке, чем выслушивать море ненужной информации о том, какая я… ее сестра. Так что Ленчик дорывается до моих волос, а я упорно делаю вид, что меня это не раздражает.

Полулежу на матах и с тоской признаю, что мне эта ситуация на руку. Так проще изображать занятость и увлеченность. Мол, в веселой компании — не одна. Бесшабашна и поверхностна. Не горюю, не переживаю, не ищу встреч…

Черт!

По правде не пытаюсь трусливо забиться в угол, найти тишину и переждать жуткий день… Пережить холодность Игната. Равнодушие.

Не знала, что это так больно. Сама просила — получила, а теперь умираю… Медленно, но верно чахну. Какая-то вопиющая по абсурдности ситуация. Требовать, получить — и яриться от бешенства, что дали желаемое!

Прям по-женски — глупо и нелогично.

У-у-у!!!

Так что отчасти Ленчик меня спасает. Не дает полностью погрузиться в уныние и тоску. Что-то щебечет, к разговору ни о чем приобщая и ребят. А я и рада. Смысла почти не улавливаю, да по сути, это не столь важно. Главное улыбаться и кивать, когда толпа соглашается с говорящим и сильно одобрять начинает.

Кукла… болванчик. Пусть так. Не хочу остаться одна! Но не потому, что фобия одиночества развивается, а потому, что страшусь мрака пустоты и звона тишины. Кокон, куда забивалась с детства и откуда совсем недавно смогла выбраться, чтобы глотнуть воздуха полной грудью. Вот только отравлена я… кислородом свободы. Так отравлена, что без дозы ломает. И имя этой дозе — Игнат. Как же он прав… Во всем. Я лгунья. Стерва… Презираю себя за слабость, но он прав. Мне с ним не тягаться в подобных играх.

Опыта не хватает… Выдержки.

Вот и сейчас не уверена, чего больше страшусь — того, что опять себя заточу в липкий плен страхов или того, что может случиться, окажись я в уединении.

Сомнительно повторение, но допустить подобного, как было в уборной на боях или в чил-ауте, не хочу. Не уверена, что устою. Я еще тот вояка, но если даже у них могут нервишки сдать, то что уж обо мне говорить?!

Единственное, придающее чуточку больше уверенности — Селиверстов не показывает своего интереса ко мне. Будто за неделю переосмыслил случившееся и внял здравому голосу. Ни разу не замечаю его взгляда на себе. Даже вскользь пролетающего, отчужденного… Он словно и не знает о моем существовании. Веселится, развлекается, с девчатами обнимается…

Назло собственной гордости и разуму нахожу его глазами. А он и не скрывается — в команде соперниц. Гад! Кактус среди роз. Павлин неощипанный. Девчата и так и сяк перед ним красуются. И кулачками: тюкают — то в плечо, то в грудь, то в живот. Он игриво уклоняется, специально пропуская бóльшую часть, и, кривляясь, принимает удары. Как пить дать — пошлости травит, а девчата жеманничают — на моськах счастье неописуемое.

Тут мимо их толпы с каменным лицом идет миниатюрная девушка. Всем видом изображает неприступность и равнодушие, но задом виляет так лихо, что даже я, неопытная девчонка, понимаю, что внимание пытается привлечь. Своим показным безразличием.

Помню ее — Юля вроде. Во время пляжного турнира Игнат с ней зажигал. В ледяной воде, как тюлень, купался. Ну и она с ним… Ребята сплетничали, что она с Селиверстовым переспала, а утром он ее отбрил.

Не знаю, правда или нет…

Селиверстов Юлю вроде не замечает, увлеченный флиртом с другими, но только она его минует и оказывается спереди, собственнически хватает ее за талию.

Плевать на зрителей! Плевать на турнир, который вообще-то продолжается и две команды упорно разыгрывают мяч!!! Только мое внимание отнюдь не игрой занято, а созерцанием парочки, от вида которой до слез больно. Непревзойденный по садизму эпизод, подогревающий мои чувства до критической стадии АД.

И если вначале вижу, что между ними есть разногласия — девчонка до сих пор не желает перемирия, то Игнату плевать на нее «хочу». Естественно, ведь есть его…

Козлина!

Зло проглатываю гнев — ревность, не более. А ревность — пуста, да и не имею я на нее права. Отворачиваюсь, старательно думая о разговоре своей команды, но уже в следующий миг понимаю, что опять смотрю на Игната. Пока девушка брыкается, тщетно пытаясь вырваться из навязчивого плена, усердно показывая негодование и возмущение, оказывается в еще большей западне — в крепчающих тисках коварного гада. Причем ему эта борьба явно доставляет удовольствие и откровенную потеху. Игнат проворно поворачивает Юлю к себе лицом. И пока она пилит его разъяренным взглядом, он наглым образом ее очаровывает. Эпизод — как в кино. Ядовитая кобра, которая усмиряется от убаюкивающей мелодии и плавных движений заклинателя.

Озорно-соблазнительная улыбка, хитрые глаза, задорно-лукавый взгляд, порхающий по ее лицу… Если девушка и пытается освободиться, то с каждой следующей секундой все менее охотно. Искуситель что-то говорит. Чарует, обольщает без зазрения совести. Неторопливо, размеренно, вкрадчиво. Теперь он удав, а она кролик. Лакомый такой и невинно соблазненный… ужé, даже если будет это упорно отрицать. Няшно-пушистая жертва в когтях клыкастого зверя, наивно полагающая, что он не убьет, а если и убьет, то нежно, с любовью…

Глотку перегрызет, упиваясь кровью. Кишки на всю длину размотает. «Милая, — шепча при этом, — видишь, это не больно. Даже прия-я-я-ятно…»

Абзац, Кашпировский рядом не стоит!

Неприязнь на лице девушки сходит на нет.

Еще несколько секунд странной борьбы, только теперь уже взглядами, и Селиверстов ставит Юлю на ноги. Еще миг — и прижимается губами к виску… Мягкая глина в руках мастера по лепке. Податливость и уверенная сила. Миниатюрность в объятиях великана…

Они красиво смотрятся!

Чуть не захлебываюсь болью.

АД… по венам кислота мчится, разъедая все на своем пути. Выжигает остатки холодности и показного равнодушия. В глазах тоже щиплет — видимо, смертоносная жижа и к ним добирается…

Мне больно. Так больно, словно в сердце с размаху нож всаживают, а для остроты ощущений еще и проворачивают на триста шестьдесят градусов. Никому не пожелаю это испытать. Но я сама виновата. Допустила «чувства», теперь буду сдыхать. Умирать и воскресать. Подыхать и оживать… Раз за разом, пока полностью эмоции не атрофируются, как когда-то. А не захотят пропадать — найду другой способ. Любой, даже медикаментозный, но вытравлю из себя Игната.

И воспоминания бы стереть.

Боги! Как же я завидую тем, кто потерял память. Счастливые люди…

Видя в объятиях Селиверстова другую, четко понимаю, насколько заражена им. Одержима в стадии «безгранично и бесповоротно». С пеной у рта, до хрипоты готова орать, что это не так, и показательно вены резать, доказывая свою правоту, но… Он моя болезнь, выколачивать которую придется теперь уже не пять лет, а дольше, куда дольше и куда болезненней.

Но я смогу… Мне не привыкать!

Боль — моя подруга… с детства.

Игнат интимно нашептывает что-то девушке. Юлька неуверенно мотает головой, упирается ладошками в его торс и пихает, но уже не порывисто, просто для чужих глаз требуя пространства. Селиверстов больше не настаивает — отпускает и теперь уже целует девушку в щеку.

Пиз***!

Бастионы падают! Юлька мило улыбается. Глаза то в пол, то на Игната…

Что??? Что он такого говорит, что делает, что его прощают?..

Вопль в пустоту и ответа на него НИКОГДА не прилетит!

Сама дура… в болоте, смердящем чувствами, которые мне не дано просчитать ни математически, ни химически, разобрав на составные и молекулы.

— Ир, не дергайся, — ворчит Леночка, о которой я напрочь забываю. А зря. Она с такой нежной жестокостью утягивает мою бедную голову назад, что шикаю:

— Ауч, — прогибаясь дугой.

— Ленок, ты сейчас нам Иришку сломаешь, — ржет Серега Баранов, заваливаясь рядом и показательно бровями поиграв: — Такую красоту не стоит губить!

— Серый, не зли меня! — Ратыкова явно не шутит. — Красота требует жертв!

— Дык она и так… — парень меня окидывает оценивающим взглядом и криво улыбается.

— Будет еще краше, — заверяет с чувством Ленчик, с пущим усердием вплетая в косу последние пряди.

— Мертвая и лысая, — продолжает глумиться Серега, тыча мне пальцем в ребра.

Взвизгиваю, как потерпевшая. Никому не говорю, но щекотки боюсь, как ничего на свете.

Лианг раз применил этот запрещенный прием, и я чуть не умерла от смеха и колик. Хохотала долго, слезы глотая. Он это просек, и нет-нет, да и наказывал меня за мелкие проступки и хулиганства… А так как более близкого человека в России, не считая Игната, у меня не было, вот и секрет остается моим.

— Ты чего такая нежная? — входит во вкус Баранов, опять тыча пальцем, но уже с бóльшим интересом. Уворачиваясь от зловредной руки, кувыркаюсь, и тотчас получаю порцию боли — Ленок за косу держит, не отпускает.

У-у-упрямая садистка!

Сережка тоже не из тех, кто легко сдается, особенно когда жертва себя раскрывает — проворно ныряет за мной. Начинаю отбиваться, чуть ли не похрюкивая от смеха, и тут наша потасовка становится центром внимания зрителей, а еще через несколько секунд — достоянием народа и массовым валянием. К нам присоединяются еще девчата — они спасают меня, — ну и ребята… Ну, этим сам бог велел! Еще бы. Когда еще можно пощупать девчонок в таком количестве, в такой доступности, да на столь скромном клочке пространства — паре сдвинутых матов.

Плевать на турнир — айда человеко-ком создавать!

В общем, какое-то время нахожусь в эпицентре вакханалии молодежи, голодной до плоти и неуместных игрищ. Кое-как, где змеей, где на карачках, выбираюсь из резвящейся кучи. Скрипя и кляня Ленчика на все лады. Итак хреново, а теперь еще и помятая, да вымотанная. Действие стимуляторов вот-вот схлынет, что тогда делать? Я же мяч подкинуть не смогу. Черт! Нужно будет еще баночку-другую энергетиков зарядить.

Уже за пределами матов, но в опасной близости от комка ворочающихся, ржущих, повизгивающих тел… Все еще в подобострастной позе на полу шикарного спортивного покрытия, утыкаюсь глазами в ноги. Знакомые кроссы — дорогие и брендовые. Да и сами ноги… очень хорошо мною изучены. Красивые, чуть волосатые… Прям идеальные — не лысые, но и не запущенно-мохнатые. Так, чтобы четко было понятно — мужские, крепкие, рельефные. Не прямые, не иксом, а с легкой кривизной. С едва заметной, но абзац, какой спортивной красотой. Как у футболистов…

А как приятно их оглаживать, порхая пальчиками и потом сминая кое-что…

Стоп!!!

Медленно прогуливаюсь глазами по ляжкам, по шортам…

А-а-а, надеюсь, со стороны немая сцена пристойно смотрится, а если нет…

Черт! Краска затапливает лицо. Удушливо втягиваю воздух, но уже на уровне паха Игната рвано выдыхаю. Слава богу, что мы не одни… Слава небесам, что он одет…

Взгляд, зараза такая, липнет и никак не желает двинуться выше. Почти отдираю его, заставляя подняться выше. Торс, обтянутый спортивной футболкой с номером один. Боже, как неожиданно! Длинные мускулистые руки, сложенные на широкой груди. Каменное лицо, но взгляд… насмешливый. Эти чертовы губы… О-о-о, боже! Как же я соскучилась!!!

— Ну, всего рассмотрела? — неприкрытая издевка. — Если нет, могу повернуться.

Отмираю:

— Отличная мысль, — выдавливаю ехидное пренебрежение, — и шагай отсюда, пока не наткнешься на очередной косяк русалок!

Блина! Вот зря я это сказала!

Слово не воробей… Поэтому умолкаю, с достоинством ожидая колючки, которую точно отпустит Игнат.

— А ты не ревнуй, — кривая усмешка.

— Вот еще, — вспыхиваю зло.

— И сама хвостом поменьше крути, — прищур.

Звучит предостерегающе.

Он что, мне угрожает? Ревнует?.. Сам ревнует? Вспыхивает идиотская надежда.

— Просто позови, — едва слышно, убивая напрочь нежные чувства и сахарные мечты, — и у тебя все будет!

А вот это вообще вопиющая наглость! Хотя, что удивляться?! В манере Селиверстова предложить очередной перепих, как ни в чем не бывало. Что Юлька, что я… ему по фигу. Кто даст, ту и возьмет…

Поднимаюсь на ноги, демонстративно отряхивая несуществующую грязь:

— Что будет, Селиверстов? — тихо, но так, чтобы парень четко слышал каждое слово. — Головная боль? Ссоры с родственниками? Бессонница, нервозность, вечный беспорядок, занятая ванная комната и захламленный шкаф?

— Ну, — без капли обиды и уязвленности парирует интимно Игнат, — бессонницу точно обещаю, а остальное — по желанию…

— Ты неисправим! — отворачиваюсь порывисто, с неудовольствием качнув головой и нервно смахнув растрепанные волосы назад, потому что прическа катастрофически испорчена, и это уже не тугая коса, а черт-те что…

Но тут во мне оживает с пущей яростью стерва. Наклоняюсь предельно эротично, по крайней мере, насколько могу это из себя выжать, и с деланной неторопливостью поправляю на своих кроссах шнурки. Вот прям, кровь из носа необходимо это сделать именно сейчас и именно ТАК! Оттопырив непристойно зад! Пока за спиной Игнат. Смотрит.

А памятуя его любовь к моему заду — так первая необходимость в жизни!

Когда дыхание соседа обретает совсем не ровную направленность, скорее учащенную и обрывистую, а жаркие потоки начинают и меня касаться все горячее и интенсивнее, да так, что возбуждение передается жгучей волной, а чего я совершенно не хочу… Мажу взглядом по стоящему парню, со злой радостью подмечая его неизменную реакцию на мою вольность.

Блина, сук*** во мне укрепляется, да так, что я готова еще выкинуть нечто развратное и «нечаянно» потереться о бедро соседа! Но, думаю, перебор будет… и так его неплохо… распирает.

— Хозяйство подбери, а то играть не сможешь, — как бы мимоходом и не без едкого удовольствия. Видимо, самоутверждаться женщине просто необходимо. Хотя бы раз в день! И плевать, за чей счет и каким способом! Главное, чтобы самооценка резко взлетела до небес, и на голову обрушился статус «божественно соблазнительна!», и плевать, что от роковой обольстительницы в тебе ни черта.

— А ну, заканчивайте балаган, — строго окрикивает свалку из тел нашей команды Николай Романович. Это и меня чуть отрезвляет. Народ нехотя расползается, усмиряется.

— Один-один, — роняет охрипло Игнат, и вскоре спиной чувствую прохладу и свободу. Он что, какие-то соревнования между нами затеял, а я и не в курсе?

Дрожь прошибает тело, но остатки неуместного возбуждения сметаются, когда слышу возмущенное:

— Ира! — топает обиженно ногой Ленчик. Абзац! У меня из-за нее уже глаз начинает подрагивать. — Я косу не успела резинкой закрепить! — надувает губы.

— Только не говори, что опять меня мучить будешь, — строю измученную рожицу. — Может просто хвост? — С надеждой.

— Нет! — категорически, будто я предлагаю неслыханную безвкусицу.

Положение спасает свисток судьи, извещающего об окончании матча.

Жму плечами:

— Потом, хорошо? — очень надеюсь, что Леночка устанет, вымотается и оставит меня в покое.

— И не думай, что сбежать сможешь, — миролюбиво грозит Ратыкова, руша хрупкие мечты на обратное.