Непримиримые 2

Часть 4 Глава 65 (Беспробудно пьян, обескровлен, влюблен и не понят)

Ира

Уже было подношу руку к звонку, как дверь распахивается.

Немая сцена. Глаза в глаза с Лерой.

Сердце едва не выпрыгивает из груди, а горло сковывает спазмом.

Красивая… Несмотря на потухший взгляд, пролегающую тень под глазами. Девушка замирает, как и я, только по другую сторону порога квартиры.

С шоком справляется быстрее меня. Застегивая пуговицу короткого темно-серого плаща, дергает плечом — поправляя лямку зеленой сумочки, что желает сползти:

— Привет! — безлико.

— Здравствуй.

Как мне сейчас неудобно и скверно поймут лишь те, кто сталкивался лицом к лицу с соперницей, ясно понимая, что она гораздо красивее и женственней тебя. А еще те, кто был объят удушливой ревностью.

Глупо, нелепо, но неуместное чувство достаточно ощутимо и отрезвляюще проходится не только по душе, но и по телу.

ОНА с НИМ!

Игнат с Лерой? Опять…

Развлекаются, пока Рома…

Утешают друг друга?..

Как это мерзко и подло. Низко. Недостойно.

Даже мелькает мысль уйти. Безотчетно шагаю в сторону, но потом все же ляпаю:

— А Селиверстов здесь?

— Чего растерялась-то? — с горькой усмешкой, но без неприязни, которую до недавнего времени упорно излучала. — Проходи! — Валерия кивает со странным смирением, чуть отступая. — Может тебя этот кретин послушает. Я с ним нянчиться не хочу, сложно. А мне и без того хреново!

Речь удивительная, в очередной раз вводит в ступор.

— Ты главное не пугайся. Он на кухне, — Лера выходит на площадку. — Слегка не в себе. Немного возбужден. Порядком зол. Беспробудно пьян. Отчаянно влюблен. Абсолютно не понят, — стуча каблучками, сбегает по ступеням.

Это что сейчас было?! Как дура, продолжаю таращиться вслед уже скрывшейся из вида девушке. Несколько секунд стою в оцепенении.

Кошусь на открытый проем квартиры. Собираюсь с силами и нехотя шагаю внутрь. Тихо, даже звука телевизора или компа не слышно.

Закрываю дверь — нараспашку оставлять не вариант, а когда взгляд цепляется за дверной проем кухни, опять шок накрывает. В помещении настоящее поле битвы. Скол посуды, сломанный стул, стол — вверх тормашками… В этом хаосе различаю ноги, согнутые в коленях и виднеющиеся из-за холодильника и разделительной стены между коридором и кухней.

Знакомые джинсы и кроссы.

Игнат?..

Сердечко жалостливо екает. Боль расползается по венам.

Робко делаю шаг, так до сих пор и не найдя оправдания своему приезду. Тем более, не знаю, что сказать.

Нет, у меня есть важное дело, но оно…

Селиверстов… Сидит на полу.

Несмело иду — под ногами хрустит битое стекло.

Заглядываю на кухню. Так и есть — стихия прогулялась, оставляя погром. И имя этой непогоды — Игнат. Уткнувшись лицом в колени… спит?

Бормочет что-то невнятное и едва слышное. Ворчит, понукает… тон на то похож.

Костяшки на обеих руках покрасневшие, местами с корочкой запеченой крови.

— Селиверстов, — подаю голос, неожиданно хриплый. Сосед не реагирует. — Селиверстов, — настойчивее тяну.

— М? — пьяно мычит парень.

А сердечко радостно отвечает бойким перестуком. Услышал…

— Игнат, — мягко, — ты как? — ступаю ближе, не в силах сдерживать порыв, касаюсь обстриженных волос. Что он сделал… Зачем свои кудри обкорнал? Хотя, вроде, неплохо. Аккуратно и модно, только… раньше он был отличным от всех, а теперь… — Игнат, — шепчу, чуть тормоша его голову.

— Ирочка… — не то стон с мукой, не то рык радости, но вибрирующий на ошеломительной для моих девиантных насекомышей частоте. — Иришка… — продолжает с нежным бархатом атаковать мое бунтующее нутро сосед простыми, но такими пронзительно ласкательными вариантами моего имени. — Иринка… — взрывает либидо, прогоняя по телу буйство чувств и разгоряченную кровь. Сердце, опасаясь смертельного огня и боясь истлеть, выписывает немыслимые кульбиты, едва не лишая чувств. Дыхание сбивается, меня начинает трясти. Ноги подводят, едва не ухаю рядом с соседом.

Зачем мурчать мое имя?! Ну зачем?!

И правда кретин! Гад…

— Заканчивай бредить! — злюсь праведно, но вместо грубого толчка пальцами зарываюсь в короткие пряди светлых волос. — Алкаш… — безотчетно стискиваю в кулаках, выплескивая гнев и отчаянье, но с досадой понимая, что тону в ощущениях. — Дебошир!..

Я. Касаюсь. Игната.

Опять! Сама…

У-у-у, как же я скучаю… С тоски чуть не вою. Тело прошибает волной тактильных воспоминаний последней ночи перед расставанием с соседом. Хочу в него зарыться, как тогда — уже будучи обессиленной и мертвецки слабой. Селиверстов оказался таким большим, удобным, вкусным. Хорошо помню, как в него вписалась, позволяя себя укрыть телом. И умирала от чувств, имени которым нет. Путаясь в его руках и ногах, прямо под ним подыхала от счастья и блаженства.

— Игнат! — бешусь на свои разнеженные эмоции и тереблю волосы парня сильнее.

Селиверстов вздрагивает. Несколько затянутых мгновений прислушивается к повисшей тишине, к чувствам, что передаются от меня к нему — и с одного жадного гребка длинных рук оказываюсь в плену, и уже между его ног.

— Игн… — всхлипываю позорно, но так и застываю в молчаливом ступоре. Селиверстов сжимает мои бедра крепким кольцом, лицом утыкается… в низ живота.

— Иришка, м-м-м, — вымученно стенает грудным рыком, да так, что стадо подвластных мерзкому соседу мурашек дружной толпой ныряет в развилку, где пульсирует томительной болью. Прикусываю губу, чтобы не застонать ему в тон. — Иришка, — исступленно бормочет интимно и ласково.

— Пусти, — вяло брыкаюсь, едва справляясь с нахлынувшими эмоциями и дрожью в коленках. Вот-вот замурчу, как Селиверстов, или чего хуже, начну его развратно и голодно гладить в ответ.

Сосед напрягается, носом рисует какой-то узор на моем лобке. Замирает. Секунда — поднимает голову. Безмерное удивление в захмелевших глазах тотчас меняется сомнением:

— Ирка?..

Точно обухом по голове. Он реально не в себе. Явь от морока не отличает!

— Ирка-Ирка! — бурчу недовольно, больше злясь на себя и свою реакцию на Игната. — Ты что здесь устроил?

Селиверстов непонимающе обводит взглядом помещение:

— Уборку, — ровно. — Тебе-то что? — дерзко.

А вот и яд!

Но руки-то не разжимает, даже кажется, еще крепче притягивает.

Гад и козел! И абзац, как его жалко.

Прям идиотка, млею от жалости к парню, который по сути, ее не заслуживает. Он ее категорично не достоин!

Все же требовательно размыкаю кольцо рук Игната и чуть отступаю.

— А с волосами что?

— Мешались…

— Кому?

— Не нравится? — Не то зло, не то слепая надежда на ревность, не то к моему признанию…

Чуть вновь не подаюсь к парню в жажде коснуться.

Мешкаю, чтобы скрыть собственный коллапс чувств, даже язва на языке крутится, но не могу озвучить — выдам себя с потрохами.

Ненавижу, когда сосед меня смущает!

А он смущает!!!

— Мне все равно… — нахожу силы для равнодушия и, слава богу, голос не подводит.

— Заметно, — кривит рот Игнат, ударяясь затылком о стену. — Тогда что нужно?

— Матери ответь! Она волнуется. Названивает, а ты… Даже капли любви и уважения проявить не можешь. Она скучает, переживает…

— А ты?..

Опять ступор.

— Что я?

— Скучаешь? — ни намека на шутку.

— Иди ты! — шагаю на выход, потому что не могу больше. Правда настигает неумолимо и жестоко. Бьет по самому слабому, и я… утрачиваю контроль. А этого нельзя допустить! Поэтому зря приехала. Зря!!!

— Мгм, заявилась, — как всегда верно считывает мои поступки и порывы сосед, — чтобы задом показательно вильнуть и гордо уйти?

— Чтобы передать, твоя мать места себе не находит! — вторю гневно, тормозя в дверном проеме кухни. — А еще сказать, что мне жаль… Ромку.

— Для этого необязательно приезжать, — тычет в дичайшую по правдивости истину, но столь болезненно уязвляющую в данный момент. — Могла бы позвонить!

— Ну конечно! — переполняет меня негодование. — Телефон включи!

Игнат с рассеянным лицом хлопает себя по карманам. Из заднего выуживает мобильный. Несколько секунд возится. С тем же спокойствием и пьяной нерасторопностью по полу растягивается, шаря рукой возле перевернутого стола и стенки, ну и где-то под холодильником. Непонятно как и откуда, выуживает зарядник. Старательно, но медленно, при этом промахнувшись несколько раз, втыкает вилку в розетку. Другим концом, не с первой попытки, попадает в микропроем мобильного.

Мне пальчиком «щас сек». Демонстрирует, что зарядка поступает. Опять возится, включая устройство.

— Зур, — хмуро. — Мать, — поморщившись. — Морж, — кисло. — Лерка, — с отвращением. — Пара знакомых, — скучающе. — Ты мне ни разу не позвонила, — с горьким упреком и, бах, на меня поднимает осуждающе пасмурные глаза.

— Матери не отвечаешь. Зуру тоже! Смс — игноришь. Телефон не проверяешь на заряженность, а на мой звонок…

— А ты бы попробовала! — перебивает без горячности, но с вызовом.

На слабо меня берет?

Также показательно выуживаю свой новенький телефон. Нахожу «мерзкий тип» и жму «вызов», через несколько секунд раздается тихое жужжание — вибросигнал.

Игнат спокойно мажет пальцем по экрану:

— Да, — приложив телефон к уху, глядит в упор на меня.

Вот теперь совсем гадко становится:

— Позвони маме, — держу себя в руках, обливаясь холодом. — Она очень волнуется, — пауза. — Надеюсь, Штык поправится, — не дожидаясь ответа, сбрасываю звонок. Бесстрастно убираю мобильный обратно: — Идиот ты, Селиверстов, — роняю устало и, досадливо мотнув головой, опять собираюсь на выход.

— Иди-иди, — желчно в спину. — К…Херу своему, к монголу, — голос скрипит — понимаю, что Игнат поднимается. — Играйте в треугольники, я очередным углом многогранника не желаю быть!

— А тебе разве было предложено? — все же нервишки сдают. Вот зря затеваю бессмысленную перепалку, но меня откровенно бесит пьянь, которая гуляет налево-направо, убивает низостью поступков и при этом смеет мне тыкать в мои! Берусь за ручку входной двери.

— Больно нужно! — глубоко из кухни. — Вали прочь! У меня таких как ты… — с насмешкой и хмельной бравадой.

Меня переполняют негодование и обида. Порывисто оборачиваюсь и чуть не взвизгиваю, когда едва ли не втыкаюсь лицом в грудь Игната. Сосед стоит впритык, покачивается. Вскидываю подбородок, принимая вызов. Он зло пилит взглядом, нависая горой, будто раздумывает поцеловать, обнюхать или на ушко… гадость шепнуть. Отступаю, упираясь затылком в дверь.

— Не смей, — бурчу, не в силах отвести глаз от склоняющегося ко мне Игната, ведь хочу… несмотря на перегар, несмотря на помятость и жгущую обиду… Несмотря на злость и опасность, хочу его… Хотя бы губ. Болезненно мечтаю о поцелуе.

— Что не сметь? — кривая ухмылка, будто сосед уже прочитал мои грязные мысли и сейчас смакует свою негласную победу и мое неозвученное поражение.

— Целовать меня, — с легкой заминкой выдаю первую версию из предположенных.

— Иначе? — безлико.

— Сделаю больно, — смехотворно предостерегаю.

— Не поверишь, оказывается, я люблю боль… — протягивает охрипло и обжигает щеку губами, шершавыми от сухости, и от того так ярко ощутимыми на коже. Это взрыв какой-то. Швах… и я растекаюсь, расщепляюсь, распадаюсь на атомы и молекулы, впитывая чувства, которые дарит Игнат. Будто не коснулся, а утопил. Не нежно, а грубо. Не медленно, а рывком. Не удерживая, но сковывая.

Его губы и дыхание очерчивают круги, скользя к моим губам.

А я млею… как идиотка последняя, от жадности глотая каждую долю секунды близости. Уже почти не контролируя дурман, что голову ведет.

— Пусти, — срывается стон. На грани потерять сознание или, что хуже, наброситься на соседа, упираюсь руками в грудь Селиверстова. — Ты мне омерзителен! — лгу буднично, и вроде даже внушительно звучит.

— Омерзителен? — щурится Игнат. Небрежно хватает за подбородок, заставляя смотреть глаза в глаза: — Тогда на хрен пришла? Ты же горишь вся… Тебя трясет от возбуждения. И пахнет от тебя… похотью. Ты хочешь…

Да он совсем оборзел?! Особенно оборзел столь нагло вопиющую правду вот так категорично заявлять, будто я не имею права на другие чувства!

— Крутишься рядом, — вымученно гудит сквозь зубы, — другими манипулируешь, с ума сводишь, — бесстыдно и жадно втягивает мой запах, зарывшись носом в волосы на макушке.

Ноги слабеют, покачиваюсь, будто не он, а я пьяная.

— Ничего я не… — блею позорно.

— Да я от запаха твоего зверею, дура. Он с первого же глотка весь алкогольный дурман из башки вышибает. Ничего сильнее не принимал в жизни. Глоток — и я — не я. Только, сук***, инстинкт трахаться оголяется. Бл***, крышу рвет у меня от тебя. Когда же ты наиграешься уже?

— Я… я… — клацая зубами и уже съезжая по двери, хватаюсь за шею Игната, в страхе упасть.

— Когда мне жить дашь спокойно? — с такой болью в голосе, что задыхаюсь и я, таращусь на губы, что непростительно близко к моим. И меня тянет к ним. Магнитом, волоком тянет.

— Да не нужен ты мне! — бросаю в сердцах, готовая вот-вот разреветься и повиниться в обратном.

— Или нужен? Потому и пришла… Чтобы убедиться, что один.

— Убедиться, что жив! — цепляюсь за реплику и чуть переиначиваю во спасение. — А теперь пусти! — Расторопно пихаю в грудь, решительно собираясь покинуть ненавистную квартиру. Даже повернуться успеваю, но мужские руки, упирающиеся в дверь по обе стороны от моей головы, не позволяют ее отворить.

— Гордая, независимая, самодостаточная… — не то досадует, не то восхищается Селиверстов. Несколько секунд зло пыхтит, вновь испытывая мою силу воли, уткнувшись в темечко: — Сильная, Ирк, ты такая сильная, — звучит так, будто с горечью, но признает свое поражение. А мне не легче. Мне не нужно его поражение! Ведь я, в отличие от Игната, лгу. Лгу всем: себе, ему, другим… безбожно, ведь давно ему проиграла. — Останься! — душу травит, шебурша носом волосы, охрипло просит уже в затылок. Так проникновенно, с щемящей тоской и дрожащим желанием, что сердце предательски замирает, а тело отзывается сильной вибрацией. Будто струна, которую мастер, настраивая, дернул.

Горло сковывает, сердце грохочет…

— Не могу, — тихо винюсь, удивляясь собственной агонии сопротивления.

— Но хочешь? — с робкой надеждой. Остро ощущаю свою глупость и слабость, ведь несмотря ни на что — он прав — хочу!!! Так хочу, что ноги сводит, внизу живота пожар бушует, еще мгновение и взмолюсь, чтобы взял… Не слушал моих оправданий и отказов. Схватил… и не отпускал!

— Мне надо идти, — уже проклинаю выдержку. Хоть и пошатнулась, но я…

— А с уборкой помочь? — мягко уговаривает.

— Лера поможет… — упрямствую мрачно.

У-у-у, зачем ляпнула? Даже глаза от расстройства закрываю и едва лбом в дверь не ударяюсь от досады.

— Ревнуешь? — победно усмехается Игнат, наматывая косу на кулак. Затаиваюсь, с дико грохочущим сердцем обостренными чувствами следя за жестом соседа.

— Нет… — ложь застревает в горле, наглый поцелуй жалит шею. Меня прошибает очередной волной возбуждения.

— У нас с ней ничего нет…

Зачем он это говорит?..

Но, бли-и-ина, как же приятно. Я хотела это услышать. Жаждала, как глоток воды в засушливый день. Это феерично — под стать оргазму. Легкому, щекотливому, жаркими потоками в животе расползающемуся.

— Мне никто не интересен… — тянет за косу, побуждая голову прогнуть назад, — кроме тебя, — шуршит в уголок рта.

— И все твои подружки «на разок» об этом знают? — нельзя обнажаться перед Игнатом, но так хочется реакцию его посмотреть. Как блядские глаза вспыхнут неудовольствием, рот искривится в презрении.

Но этого не читаю, лишь затаенную вину и тоску.

— Никого нет, — мягко, тепло, обволакивающе, чарующе. — Пресны, скучны, однообразны…

Вот и я, захмелев от дурмана нежных грубостей, даже упускаю секунду, когда его губы вновь припадают с жалящим поцелуем. Туда же — в уголок рта. Безотчетно ловлю посыл. Но промахиваюсь. Дыхание сбивается. Губу ошпаривает голодный укус… и тут же скользит язык, будто рану зализывает.

Я таю. Боже! Я дура, но таю…

— М-м-м, — позорный стон щекочет горло. Обхватываю соседа рукой за шею, не то притягивая, не то для страховки — вот-вот упаду.

За что? Ну за что эта слабость дана? Проклятие…

Сдавленно сглатываю.

— Отпусти, — голос дрожит.

Секундная заминка.

— Правда этого хочешь? — Игнат продолжает подвергать испытанию мою психику и устойчивость, только теперь еще и второй рукой прогуливаясь по телу. Огладив плечо, руку… перекочевав на грудь. Но, зараза такая, не касаясь напряженных вершинок, а так… дразня, описывает круги.

— Лучше попроси тебя взять, — шероховато роняет, прикусывая мочку уха.

— Прошу, — всхлипываю, признавая его власть надо мной. — Не надо… — из последних сил, едва выглядывая из топи похоти.

Уже было оборвавшееся надсадное дыхание счастливого зверя, готового с рыком наброситься на поверженную жертву, вновь застревает в его груди.

— В глаза смотри! — охриплая команда заставляет очнуться.

Полная жесть. Смаргивая дурман, стыдливо пониманию, что с закрытыми глазами нежно мурлычу в объятиях соседа. Плавлюсь, как масло.

— В глаза посмотри и повтори!..

Никогда не думала, что глядя в эти невероятно серые блядские глаза, находясь в вопиюще неудобной ситуации и позе, четко помня о Лианге и Шумахере, я могу прозреть. Права Ксения!!! Я люблю этого безнравственного и глубоко аморального козла! С полным отсутствием элементарного желания быть обаятельным и нежным, вежливым и культурным. Без навета на романтику и нормальные свидания, как у других людей. Грубого, мерзкого типа, неисправимого матерщинника и непревзойденного циника. Хама и подлеца, беззаветно уверовавшего в собственную исключительность и вседозволенность. Плюющего на угрозы и многочисленные отказы. Купающегося во внимании толпы, которая обостряет его звездную болезнь до стадии «неизлечимо». Бессовестно соблазняющего, даже не наврав о светлых помыслах и благих намерениях на будущее. Ни намека на истинные чувства!!! Тупое, прямолинейное «хочу»!

Видимо, это его секрет на миллион. Школы пикаперов со своими детскими ужимками, стратегиями и потугами смешны и нелепы перед лицом такого ловеласа, как Селиверстов. Он банальной фразой «давай перепихнемся» может меня до оргазма довести…

И я согласна. Готова. Я… его. Как и остальные дурехи, кто был до меня и, скорее всего, будут.

Поэтому жадно смотрю в пасмурные глаза, затопленные желанием вперемешку с жаждой услышать признание, даже если это просто очередная блажь, отчетливо соглашаюсь: Люблю… Люблю! ЛЮБЛЮ!

— Отпусти, — не мой голос, но мой. Он как нельзя вовремя разрывает тишину, в которой яснее ясного звучит мое признание.

Коса свободна, но сердце в плену, как, впрочем, и тело — оно давно мне не принадлежит.

— Пусти…

Испуганно вздрагиваю, когда ладонь Игната мощно ударяется в дверной косяк на уровне моей головы.

— Да что, сук***, происходит?! — подвывает с отчаяньем. — Почему ты лжешь и не лжешь. Почему ты моя и не моя! Я не понимаю, как тебя читать!!! — ярится Селиверстов, прикладывая кулаками в дверь с пугающей скоростью и злостью.

От нервного смеха через слезы спасает мелодия моего мобильного. Благо, Игнат тоже успокаивается, прислушиваясь к рингтону. Споро выуживаю телефон из кармана. «Шумахер». Кто бы сомневался. Легок на помине.

— Ты у него? — не дожидаясь моего голосового ответа, тотчас бросает Шувалов. Это не вопрос. Укор, обвинение и крохотное, едва уловимое желание услышать ложь-оправдание.

— Да, — сухо в трубку. Не буду провоцировать еще одного психа. Но голос неживой, поэтому чуть прочищаю глотку. — Что-то случилось?

— А вот и хер пожаловал?.. — давится сарказмом Игнат, порываясь забрать у меня мобильный. Ловко уворачиваюсь. Руку предостерегающе в грудь Селиверстову и взглядом: «угомонись!». Сосед на миг торопеет, глаза затапливаются грозовой непогодой, и в следующую секунду парень делает несколько более внушительных порывов отобрать «игрушку» из моих цепких пальцев, напоследок проворно отступив, избегая моей ноги. Отбиваюсь-то я не шутливо, поэтому лягнуть — вынужденная мера.

— Бл***! — видимо, Шувалов слышит нашу потасовку и реплику Игната. — Если ты сейчас не выйдешь, я поднимусь, — а это уже угроза.

— Уже иду… — все, что успеваю брякнуть, прежде чем Игнат меня к себе подгребает рывком и махом мобильный вырывает.

Одной рукой, да так крепко в себя впечатывает, что из меня дух на миг вылетает, а в груди боль простреливает.

Телефон к уху:

— Я тя жду, торчок! Твою мать! — рявкает расстроенно Игнат. Мобильник перед собой и, не обращая внимания на мои попытки вырваться из плена, принимается большим пальцем по экрану порхать.

— Не надо, — почти хнычу, тоже отчаянно дергаясь в жажде отобрать СВОе и отвоевать свободу! Я ведь не слабая девочка и толкаться, пинаться умею, ну вот никак не думала, что Селиверстов так силен. Жутко… Безвариативно. Я в стальном хвате. — Прошу! — молю, выбиваясь из сил.

Игнат лишь мимолетно на меня глаза скашивает, вновь на телефон. Кольцо руки становится менее напряженным. Сосед шумно втягивает воздух и протяжно выдыхает.

— Мерзкий тип?

Краснею.

— А как еще? — секундой погодя, с легкой виной.

— Другого названия не нашлось?

— Если хочешь, поменяй на свой вариант, но адекватный твоему статус относительно меня, — презираю себя за слабость, но я не хотела его обидеть, а получается… Оскорбила. Хотя и не оскорбила, по сути… Боже, какая глупая ситуация!

— А смысл… если я мерзкий тип? — надломленно.

— Поменяй, — я тоже упряма. — Любой, какой пожелаешь…

— Даже если ебарь напишу? — с желчным вызовом.

Слезы все же жгут глаза. Говорить не могу — киваю.

— И не поменяешь? — едко. Не верит. Оно и понятно.

Еще кивок.

Несколько секунд пальцем мажет по экрану.

— Уходи, — вручает мобильный болезненным толчком в грудь.

Опустошенно выдыхаю.

— Спасибо, — даже не знаю, за что благодарю. Просто слетает с губ.

— Подчищены все звонки и смс-переписка, — задумчивое недоумение и будто себе под нос.

— Телефон новый, — жалкое оправдание уже на пороге квартиры.

— Подчищены! — наставительный кивок. — Хочу дожить до того момента, когда ты все же карты раскроешь, что за хрень происходит.

Торопливо покидаю квартиру, но на пролет ниже, застываю:

— Если тебе важно, я не сплю с Родионом. И с Лиангом тоже… — наверное, поплачусь за признание, но очень надеюсь, это хоть как-то успокоит Селиверстова.

Грохот двери дает исчерпывающий ответ на то, что он об этом думает.

Перескакивая ступени, мчусь прочь из подъезда. Только в глазах резь, в горле горечь… Меня реально мутит. Ненавижу Игната! Боги, как же я ненавижу его любить!

Уже в дверях сталкиваюсь с Шумахером. Полагаю, его терпение лопнуло, и он торопится на нашу с Игнатом «вечеринку». Толчком впихивает меня обратно в подъезд. Зло шпарит холодным взглядом, дотошно рассматривает, словно мечтает высмотреть подтверждение самым низким предположениям, сугубо аморального плана.

— Привет, — решаю начать разговор первой и, признаться, не на шутку испугана.

Шувалов цапает за руку — рывком к себе:

— Ты пила? — с нескрываемым гневом.

— Нет, — в легком замешательстве. — Селиверстов, — запоздало улавливаю суть вопроса.

— А почему алкоголем пахнешь ты?

Несгибаемо — глаза в глаза. Страха не покажу. И, уж тем более, не собираюсь рассыпаться оправданиями.

Шумахер зло пыхтит, отпихивает мою руку и толкает входную дверь.

Недолго восстанавливаю дыхание и тоже выхожу на улицу. Родион возле своей машины. Руки в боки, смотрит вперед, но в никуда.

Останавливаюсь рядом.

— Если хочешь устроить разборки, это не лучшее место. Не знаю, что в голове Игната, но если у вас контры, а он в окно за нами следит, его порадует твоя несдержанность.

— Ты с ним…

— Я ему всего лишь передала просьбу матери! — четко, с расстановкой, без перехода на крик. — У него телефон был разряжен…

— Почему без меня поехала?

— Ты же не глупый, — взывая к разуму парня. — Одно дело я его увижу в том состоянии, в котором он сейчас, а другое ты. Уж прости, но ты не семья ему.

— Можно подумать, ты ему семья? — колючий косой взгляд.

— Ближе тебя точно.

Несколько секунд висит задумчивое молчание.

— Что, совсем плох? — в голосе Шувалова прорезаются нотки пакостной радости.

— Не то слово, — удовлетворяю интерес парня, но ведь не лгу. — Я еще вчера хотела Амалии адрес дать, но потом… передумала. У Игната случаются такие загулы. Материнское сердце, если бы и выдержало, то здорово пошатнулось от боли.

— Верю, — кивает Шувалов, — но в следующий раз лучше меня предупреждать.

— Хорошо, — примирительно, — но ты забываешься, Шум, я не твоя собственность.

Шумахер поворачивается, замораживая недобрым взглядом.

— На время турнира — моя! — да так категорично, что не нахожусь с ответом.

Походу — все! Шувалов пересек границу адеквата…

Игнат

Мерзкий тип?

Боль топит рассудок, в паху до сих пор кипучая кровь пульсирует.

Мерзкий тип…

Ненавижу все, что связано с Корольком! И себя презираю…

Все! На этот раз точно — все!

Убеждаю себя, убеждаю, что плевать на Ирку, а толку-то?!

Я как дятел, долбящийся в непрошибаемый ствол. Скоро клюв уже в щепки разлетится, а дереву хоть бы хер.

Мерзкий тип…

Я смогу перебороть себя!..

Но в итоге около окна застываю. Иришка с Шумахером возле его машины, хотя ее рядышком припаркована. Вроде просто стоят, но явно говорят, ладно, хоть не обнимаются.

Жаль, Шувалов не бесится и не орет — бурные эмоции Шляхера принесли бы мне хоть какое-то удовлетворение.

«Не сплю с Родионом, и с Лиангом», — прилетает эхо Иркиного признания. Греет душу и зарождает ненужную надежду. Твою мать! Зачем она это сказала? Я так дико мечтаю вытряхнуть ее из своей жизни, вытравить из сердца… И если бы продолжал себя убеждать — она куда аморальнее и распущенней, чем ее образ в моей гиблой душе, было бы легче. Трудно, но легче.

А теперь…

Интересно, правду сказала? Или чтобы бдительность притупить.

Из тягучих раздумий выныриваю от назойливого гула телефона. Отвечать не спешу, глазами дорогу перед домом обшариваю, но машин уже нет. Так задумываюсь, что упускаю момент их отъезда.

Нехотя поднимаю мобильник, что на подзарядке на полу лежит.

«Зур». Несколько секунд гляжу на экран и сбрасываю вызов. Не хочу с ним говорить! Не сейчас…

Не успеваю телефон обратно положить, вспоминаю просьбу Иры и набираю мать. Несколько минут жуткого по напряжению разговора — успокаиваю матушку, извиняюсь, уверяю, что в норме. Как что-то изменится в состоянии Штыка, обязательно сообщу.

Не успеваю трубу положить, опять звонок: «Неизвестный абонент».

Собираюсь сбросить вызов, но почему-то жму прием.

— Верст, — девичий голос. Не могу понять, чей, но смутно знакомый. — Это Ксения, — поясняет девушка.

— Бравина? — уточняю.

— Да, это я. М… как его… Игнат, — мямлит, слова жует, чем жутко раздражает, — у меня разговор есть к тебе.

— По поводу? — с непередаваемым желанием сбросить звонок и заняться самобичеванием.

— Иры…

Звук столь ненавистного, и в то же время пронизывающего насквозь имени, заставляет напрячься.

— Ты не должен…

— Б***, - не сдерживаюсь, — с какого х*** ты лезешь в чужую жизнь?

— С того, что желаю вам счастья, — на секунду Ксения умолкает. Слышится ее пыхтение, она явно волнуется и подбирает слова. А я, как идиот, стою… и жду. Нахрена? Х*** знает. Наверное потому, что болезненное сердце долбится в груди, оглушая и ослепляя. Потому что в душе трепыхается и укрепляется надежда. Банально — потому что не могу скинуть звонок — хочу услышать что-то, что поможет понять и принять.

— Если у тебя есть хоть что-то искренне, — все же набирается храбрости Ксения, — по отношению к Ирке, а не обычное желание заполучить для траха, в понедельник в кафе «МобЛен» часам к трем подруливай.

— Да нахрен и тебя, и твою подругу, — бурчу, но рука не поднимается нажать отбой.

— Верст, я не заставляю, — холодеет голос Бравиной. — Но если тебе важна Ира… Я бы сейчас встретилась, но очень далеко от города и буду только в понедельник. Захочешь поговорить…

— Нахрен вали со своими разговорами! И подругу непрошибаемую свою для компанию прихвати! — Наконец решительно мажу пальцем по красной телефонной трубке на экране мобильного.

Несколько секунд медлю и вбиваю номер в память. А еще через секунду — с садистским наслаждением заношу в черный список. Неспешно переворачиваю стулья, стол. Мобильный кладу наверх. Подключаю опять к заряднику… Сжимаю аппарат в руке и… снимаю черную метку с номера.

Ира

Жуткий день. Начался — так себе, а после того, как навестила Игната, настроения нет вообще. Зря поехала именно в тот день, когда назначен этап. А теперь еще и разборки с Шуваловым намечаются. Как нельзя кстати. Мне еще не хватает поругаться перед заездом с капитаном своей команды…

И ведь я ничего такого не сделала. В отличие от того же самого Шумахера. Он меня со спущенными штанами не ловил. А я-то его — да!!! И ни слова упрека. Была даже готова подождать, когда кончит. В сторонке бы подождала… То, что девица умчалась, как угорелая — я не виновата. Я не торопила.

«Никто»…

До сих пор не могу отойти от этого имени. Даже слезу пускаю одинокую. Игнат заменил «мерзкий тип» на… «никто». Я обещала не менять. Что ж…

По городу качу той дорогой, которую указывает впереди едущий Шумахер. На самом деле у меня ни желания, ни времени, ни настроения на очередные разборки. Порыв поделиться накипевшим вроде уже остудила. Набрала Ксю и в нескольких словах обрисовала ситуацию. Она, естественно, меня пожурила — не права ты, Ир! Вновь намекнула на сочувствие к Игнату. А потом категорично заявила, что «Глупость» — мое второе имя.

Беседа по душам плавно перекочевала в категорию советов. Один из которых, мне приглянулся. Не увиливать от разговора с Шумахером. Причем решающим стало не то, что это правильно. А то, что не дай бог Родион решит отомстить и своим дикарям даст команду меня слить. Блин, как представила эту картину, аж содрогнулась! Они же в экстазе, что наконец-таки от меня можно избавиться, оторвутся по полной, и самым безобидным может стать порча транспорта.

В словах подруги есть резон. Шувалов меня еще не подставлял, но уже знаю — если обида и ревность его накроют — последствия непредсказуемые. Так что прислушиваюсь к совету Ксю «Шумахера успокоить». Хотя бы на время… Но на нейтральной территории. В близкой ему обстановке — это по словам Бравиной. Она же психолог-любитель. Так вот, по ее мнению, в своих стенах Шувалов будет ощущать себя королем, а разговор воспринимать в штыки. А если в чужих — стены над ним будут довлеть, посторонние люди — сдерживать гнев и порывы. Парень более мирно воспримет мои слова.

А я должна в который раз ему напомнить, кто кому и кем приходится. На каких условиях и по каким причинам.

Мне приглянулась эта идея. Поэтому, пока едем, прикидываю, где бы можно было остановиться. Из мыслей вырывает пиликанье телефона. Сообщение в соцсети. Бегло просматриваю информацию — Анютка прислала готовую презентацию и отдельным файликом текст. Блин, так неудобно… Они с Антоном трудятся не покладая рук, а я… Черт, а у меня даже нету времени, чтобы оценить их старания. Быстро отвечаю: «Спс, изучу». И завидя вдалеке неплохое кафе, обгоняю Шумахера. Фарами «фа-фа», чтобы он понял — нужно тормозить. Сворачиваю на парковку кафетерия. Родион тормозит около меня.

Разговор выходит странный: дерганый, нервный, ультимативный.

Я обязана всегда говорить, где нахожусь и что делаю!

Мда, представляю, как бы окончилась беседа, будь мы на территории Шувалова. Еще парень требует, чтобы я переехала к нему. Это уже ни в какие ворота не лезет, но я попыталась мягко отстоять свою позицию — мы играем пару, а не живем вместе и готовимся к свадьбе. Мы имеем право жить порознь! И заниматься каждый своим делом!

Шувалов психует, мол, я увиливаю от обязательств, а я уверяю, что как раз не нарушаю, а добросовестно исполняю, несмотря на то, что он сам раз за разом переступает черту дозволенного.

Шумахер задумчиво сидит на диване некоторое время, меня начинает пугать образовывающаяся между нами дыра отчуждения. Перебираю варианты, как смягчить момент и разбежаться по своим делам, но закончить жуткую встречу удается после спасительного звонка на мобильный Родиона. Что-то случилось в клубе, и ему срочно нужно на работу. Он предлагает поехать с ним, но я заверяю, что устала и хочу домой. Отлежаться перед заездом.

Даже ладони в жесте вскидываю «Клянусь!»

Расстаемся возле кафе. Я, как и обещала, качу домой, а Шувалов — в сторону клуба.

Перед тем, как войти домой, заранее готовлю речь. «Жив, здоров, почти вменяем», но уже в зале, видя счастливое лицо Амалии, становится понятно, Игнат все же позвонил.

Еще в зале, но мысленно уже у себя, — на заветной кровати в спальне, где смогу в полной мере придаться унынию, — сообщаю отцу, что на следующей неделе состоится презентация наработок проекта. Возможно удастся найти желающих спонсировать работу.

Папа оживляется.

— Ты же понимаешь, принцесса, что теперь стороннее необходимо отодвинуть на задний план…

— Пап, ты прав, но у меня есть дела, которые я не могу отодвинуть. Прости, мне нужно отдохнуть. Сегодня был маетный день, а у меня еще неотложное дело ночью.

От моих слов папа мрачнеет, во взгляде разочарование.

— Папуль, — примирительно тяну, уже одной ногой на ступени, — обещаю, ты будешь первый, кому я зачитаю презентацию для оценки.

— С радостью послушаю, — выдавливает улыбку отец.

Едва упав на постель, с недовольным стоном выуживаю из кармана телефон, настойчиво пиликающий тихим мотивом.

«Лианг».

Блин!

Он тоже следит за мной, и сейчас начнется промывка мозгов.

— Да, — отвечаю зло, ожидая нападков. Но плевать — мне тоже есть, что ему сказать.

— Мне жаль, — огорошивает с ходу, поэтому первый шторм гнева застревает во рту. — Я планировать только проигрыш твой русский медведь.

— Я. Тебя. Ненавижу, — медленно и с расстановкой.

— Я хотеть тебе сделать больно, но не хотеть сильно вредить этот боец.

— Ты глупец, если считаешь, что круша все вокруг и калеча народ, загоняешь меня в ловушку, из которой не будет выхода. Он будет всегда, даже если однозначный — смерть.

— Я не собираться уничтожать посторонний человек, но ты переступать черта.

— Ее переступил ты, когда решил, что для меня — все! Когда решил, что ты для всех — все! Когда приехал и сломал мой мир. Ромка — классный парень, у которого было хорошее спортивное будущее, но мне он лишь знакомый. Мне больно осознавать, что я… каким-то боком причастна к чудовищному происшествию, но это меня только отторгает от тебя. Чем крепче ты пытаешься привязать меня насильно, тем большей свободы я желаю.

— Я попытаться исправить…

Меня переполняет ненависть, она жжет внутри и режет глаза слезами, но наравне с этим я… верю Лиангу. Ощущаю его вину и осознание того, что он натворил.

Не знаю, можно ли такое простить…

Если да — я пока не готова!

— Ты уничтожил будущее парня в мелком желании досадить мне. Подумай, Джи Линь, ЧТО ты… И что желаешь мне.