Непримиримые 2

Часть 4 Глава 50 (Обитель вероломных насекомых. Ух, допекла-а-а-а, Ирка)

Ира

— Ир, я не догоняю, — настороженный тон Родиона заставляет отвлечься от злобного обдумывания мести парням. — Так всегда, или мне закономерность нужно высмотреть? — я бы проигнорировала Шувалова и его заскоки, но то, как опасливо вибрирует голос Шумахера, пробуждает от глупых грез о возмездии и меня.

— Нет, — мотаю головой убедительно. — Бывает хуже. Кровь, вывихи, переломы…

— Бл***, это что за жестокий вид спорта? — вскидывает возмущенно брови Родион.

— Волейбол, — натягиваю улыбку. — Реакцию развивает хорошую… — чтобы снять напряжение, непринужденно чмокаю парня в щеку. — Будь осторожен, я пошла к своим…

Не смотрю! Даже бровью не поведу в ВАШУ сторону!

Гордо иду мимо площадки, где парни продолжают играть, но кожу жжет. То на лице, то на спине… аж плавится от злобных взглядов. Так вам!

Не то чтобы хочется подлизаться к Ленчику, но умещаюсь рядом. Разговор не завожу, пусть девушка остывает. Сажусь на мат. Ноги согнуты, руки на колени и голову туда же. Отстраненно наблюдаю за игрой, изредка хлопая красивым мячам или особо шикарно отыгранным комбинациям, и к стыду своему опять проигрываю борьбу с собственными страстями.

«Какой же Игнат красивый!» — с желчью резюмирую жуткую реальность. В очередной раз смотрю и не могу оторвать взгляда.

— Ир, ты чего? — смешливо толкает в плечо Светка, косясь с недоуменным интересом. Смахиваю морок, вернее мотаю головой, пытаясь избавиться от навязчивого желания любоваться гадским соседом.

— Да она уже прикидывает, как хорошо будет жить, когда Селиверстов женится, — едко подмечает Галюся. Хотя в этот момент именно Галька. Мелкая, толстенькая и вредная Галька! И какого… она делает в нашей команде?! Толку от нее, как с лысого волос!

— Типа того, — зачем отрицать в глаз бьющие домыслы и вступать в неуместные дискуссии ни о чем и вместе с тем о столь болезненном? — Вакансия пока свободна, — изображаю задумчивость, — не желаешь попробовать?

— Да кто бы предложил? — подмигивает девушка. Тяжко вздыхает и на Игната черные очи обращает с таким видом, мол, вот он, Аполлон девичьих снов, жаль, принадлежит не мне.

Негодующе отворачиваюсь и начинаю с пущим рвением опять болеть за команду, к собственному стыду все чаще подвисая на созерцании Селиверстова. Глупо, конечно, но я ведь толком и не разглядывала его… так долго, спокойно, со смаком, дотошно и знающе… Точнее, ТАКИМИ глазами, до дрожи в коленках и спазмов между ног, помня, ЧТО этот наглец может сделать со мной и как.

Жар тотчас затапливает лицо, даже ладошки прикладываю к щекам, хоть как-то прикрыть следы взыгравшей крови.

Благо девчонки отстают с неуместными вопросами и колючками. Да и Ленчик медленно оттаивает. Уже вскоре мы начинаем перебрасываться пустяковыми фразами, а еще через несколько минут Ратыкова вновь вцепляется в мои волосы:

— Ну дай косички заплету!

Чтобы хоть как-то сгладить наше недопонимание, кисло соглашаюсь. Скриплю зубами и терплю очередное изнасилование волос. Теперь она обещает две. Закрепит вместе, но по голове поползет пара колосков.

— Лен, а что конкретно ты можешь рассказать о Шувалове? — как бы невзначай интересуюсь и, тотчас зашипев, прогибаюсь, чтобы хоть немного смягчить боль, которой наградила либеро, особенно зло перебрав пряди.

— Ты же сказала, что тебя это не очень волнует, — нарочито отстраненно отзывается, при этом не прекращая пытки моей головы.

— Ауч, — всхлипываю, четко осознавая, что мое терпение приближается к катастрофическому минимуму, — но если я тебя спрашиваю, значит мне интересно?

Хватка девушки становится мягче, пальцы пробегаются нежнее:

— Прости, — ворчит Ленчик, — я понимаю, что твоей вины нет. Просто, когда увидела, что ты с ним, немного расстроилась.

— Лен, — всем телом подвинуться не могу, поэтому лишь прогибаюсь сильнее, да глаза закатываю, чтобы лучше было видно либеро, выражая искреннюю заинтересованность и готовность слушать, — я ведь недавно только вернулась. Шувалова раньше и знать не знала. Встретились несколько недель назад. Так что я не все знаю обо всех, но за то время, что я была с Родионом, он не сделал мне ничего плохого. Он специфический человек. Его компания — это вообще отдельная история, но он поддерживает меня, а у меня сейчас очень трудный период.

Руки Ленчика вновь начинают грубеть.

— Лен, не злись. Просто услышь: не зная его прошлого, я сужу только по тому, что его связывает со мной. И пока я ему очень благодарна.

— Странная ты, — бурчит Ратыкова, ловко перебирая мои волосы. — Красивая, умная, спортивная. Мне кажется, в твоей власти любого парня к своим ногам уложить. И любой был бы рад тебе помочь. Думаю, даже больше Шувалова. Даже Селиверстов, — будто нарочно напоминает о соседе девушка. — Никогда не видела, чтобы он ТАК глаза ломал, а об тебя ломает… — звучит размыто и офигительно приятно для моего глупого эго. Невольно скашиваю глаза на площадку, где наши играют, но Селиверстов занят, на меня не смотрит.

— Не знаю, не замечала, — ворчу недовольно и опять на Ленчика уставляюсь. Вот еще, и так сегодня лимит по изучению Игната перевыполнила.

— Это когда ты на него взгляд переводишь, так он сразу отворачивается, а до того… — доверительно хихикает Ратыкова, вновь в душé поднимая бурю вероломных, отравленных глупой надеждой чувств. Вот только вместо радости меня пробирает негодование.

— Ну спасибо, — фыркаю, выказывая крайнюю степень несогласия. — Если уже говорить о странности и выборе, то как раз выбор Селиверстова тут в тему. Выбора лучше не придумать! Уж он бы мне помог… закопаться по самое… Да и вообще, — задыхаюсь волнительно, — как можно с ним хотеть встречаться? Он же… Он, — чащý, не в силах подобрать верных слов. — Все знают, какой он непостоянный и ветреный, прожженный кобель. Только дура может позволить вскружить себе голову, а потом плакать, почему с ней поступили некрасиво. Такие, как Игнат, не меняются! — вот горячусь, но блин, накипело. Да и знаю, о чем речь веду — сама мучаюсь… от любовного недуга.

— Хочешь сказать, что между вами ничего нет? — перестает дергать за волосы Ленчик и, чуть нависнув надо мной, одаривает многозначительным взглядом.

— Война, — расставляю точки на «i». — И ни намека на перемирие! — категорически, чтобы отмести дальнейшие вопросы. А там, глядишь, и сама поверю…

— Дело ваше, — безлико роняет Ленчик.

На некоторое время умолкаем.

— Рита была моей подругой, — я уже и не надеюсь на продолжение, как Ратыкова вновь начинает говорить. — Лучшей. Пока не встретила этого козла.

— Он сразу был козлом? — пытаюсь чуть охладить пыл Лены, а то она не только говорит зло, но и волосы мои теребит все больнее.

— Козлы, они и есть козлы, а этот был в спячке, — удивляет диким юмором Ратыкова. Я бы и рада улыбнуться или смешок выдавить, да не могу. — А Ритка — хорошая девочка. Она никогда не позволяла себе ничего аморального и вульгарного. Рассудительная, скромная, милая, симпатичная. Школу окончила на отлично, ЕГЭ сдала лучше всех в лицее. Собиралась поступать в Универ на педагога по русскому и литературе. А какие она стихи писала, рассказы… — задумчиво вздыхает Леночка. — Ее в журнале ждали сразу после каникул… Пока она не попала Шувалову на глаза, — ожесточается ее голос.

— Шумахер ее заприметил однажды в клубе, куда мы с ней по дурости, надо честно сказать, пришли. Так получилось, — бормочет, будто оправдывается Ратыкова, — праздновали день рождения у подруги, и нас пригласили. Мы не хотели, но не смогли найти отмазку, поэтому пришлось идти. В общем, там познакомились с ребятами. Один из них оказался Родион. Он сразу положил глаз на Риту. Она избегала отношений и честно призналась, что не хочет ни с кем встречаться. Он был убедителен. Приезжал к ней. Цветы дарил. Говорил красивые слова, — звучит так, будто Лена на себе испытывала метод съема.

— Рита мне постоянно твердила, что никогда не встречала парня лучше. А однажды призналась, что он ее поцеловал. Ее восторгу не было предела какое-то время, но уже вскоре… Родион начал распускать руки и требовать близости. Рита же не была готова… В тот злополучный вечер она плакала. Шувалов просил о встрече, она отказывалась, но… в конце-концов сдалась. Не потому, что хотела ему отдаться, а потому, что хотела ему честно высказать свои сомнения и, скорее всего, прекратить отношения… Это я дала совет, — с горечью бурчит Ратыкова. — Думала, если у него действительно к ней чувства, он будет готов подождать. Вот она и согласилась с ним увидеться. Он пригласил ее в загородный дом, где его друзья и брат праздновали какое-то мероприятие. Все вроде бы нормально было. Она мне даже отзвонилась раз. Но потом… поступил странный звонок. После полуночи. Я ответила, но Рита… — сглатывает Ленка, забыв про косы и окунаясь в воспоминания, — зато я отчетливо слышала возню, крики и плач: «Не надо! Пожалуйста! Не надо!!!» Потом связь оборвалась. Я не знала, что делать, и позвонила ее матери, — опять с чувством вины и стыдом. — Она была уверена, что Рита ночует у меня. Тогда я призналась, что это не так… Мы разыскивали ее на даче Шувалова, но там никого не было. А когда нашли Родиона, он уверял, что после праздника, а это был день рождения его друга, он Риту домой привез. Но так как она боялась быть застуканной родственниками, попросила возле подъезда подруги, то есть у моего дома ее оставить. Такой благородный, — желчно выдыхает Ленка. — Мол, дождался, когда в подъезде скроется, и уехал… Мы целых два дня искали Ритусю. А когда нашли… В общем, она была на волоске от смерти — ее насиловали, избивали, душили… А полагая, что она уже мертва, выбросили за городом. Но Рита выжила. Даже больше. Врачи часть швов и увечий исправили, но… Психика пострадала сильно. Рита больше не хочет говорить, она в другой реальности. Как растение. Вроде шевелит руками, ногами, головой… Но она утратила вкус жизни — сидит и смотрит в одну точку.

— И почему ты думаешь, что в этом виноват именно Родион? — понимаю, глупый вопрос — вопиюще неуместный и может показаться бестактным, но видимо я заразилась от Спартака необходимостью апеллировать неопровержимыми доказательствами. Поэтому не собираюсь верить каждому слову одной из сторон. К тому же при невозможности оправдаться у другой. Так что, как бы страшна ни была история, повесить грех на Шувалова «по умолчанию» я не имею права.

Волосы опять немилосердно тянут, теперь уже Ленка не озабочивается нежностью, бесцеремонно дергает меня за косу, чтобы посмотреть глаза в глаза. И взгляд… одаривает таким взглядом, будто я действительно враг народа, а еще хуже — виновница и пособница жуткой истории.

— Ир, она поехала с ним! Была у него! Звонила… кричала, плакала…

— Лен, ты же сказала, что в трубку она не говорила… Имена разве звучали?

— Нет, — недовольно. — Но я глубоко уверена, Рита была с Шуваловым.

— Это логично и не логично, — рассуждаю спокойно, стараясь донести свою позицию до Ратыковой. — Согласна, мутно все, но для буквы закона сердце и логика не важны. Ты аргументы четкие подавай… — голос тонет в гулком топоте приближающихся ног.

Тяжелый бег, целенаправленный и точный, как у спринтера…

Ор толпы…

Свист мяча…

Девчата взвизгивают, шарахаются, будто тараканы, ударь кулаком по столу, где они только что лениво прохаживались.

Ленка тоже, при этом ощутимо дернув за косу меня, да так, что перед глазами звезды простреливают, и конечно моя реакция на ситуацию смазывается. Я же не вижу картины в целом.

Запоздало поворачиваюсь на топот. От первобытного страха на миг теряюсь, а когда реагирую, получается нелепо. Предпринимаю попытку не то увернуться, не то отползти, не то вскочить… Как на меня валится огромное, мощное тело… Селиверстова.

Ну как валится…

Вроде он за мячом торопится, и даже его подбивает, вот только запинается о мат и… привет, Ирка!!!

Ухает сверху — как подкосили… так и падает.

Прямо на меня…

А если учесть, что я довольно расторопна и правда старалась избежать интима… Игнат оказывается на мне в самой что ни на есть интимной позе.

Прям между ног.

Вот прям между…

Прям моськой…

Прям моськой между моих ног!!!

Лицом утыкаясь в развилку…

Зрители в экстазе. Девчата рассеянным кольцом вокруг мата. Физрук вопит от счастья, но явно по другой причине! Как и команда — ребята скачут в диком первобытном запале! Еще бы! Мяч крутой разыграли. Что важно — удачно, а что важнее — финальный, ставящий точку в партии в нашу пользу!

Секундная пауза, хотя тянется не меньше часа… точно.

Зал замирает, а я и подавно. У меня аж в груди спазм… воздух застревает вперемешку с бурей чувств, которые не передать нормативными словами и спокойными, размеренными жестами. Тишина такая, что можно чихнуть — и это будет покруче выстрела над ухом. Даже команды перестают эмоционально реагировать, мяч одиноко катится по полу.

— Это че за херь? — повисшее театральное молчание нарушает негодующий выкрик Родиона.

Испуганно мечу взгляд на дверной проем зала, где и замирает Шувалов, явно только что появившийся на «-сцене», вот только осознавший, что «аван-» находится на другом конце помещения и без его участия.

Какая-то жуткая по своей невероятности ситуация. Показушная до тошноты. Словно мы все участвуем во флеш-мобе «разыграй Шумахера». Только он выходит, как мы тут же дружной толпой ролевые игры устраиваем, где главные герои я и Игнат! Нет, правда, мы тут зажигаем с соседом не по-детски, а все зрители дыхание останавливают. Как на площадке при съемке эпизода «18+», но с цензурой. При полной тишине. Ну еще бы, лишний звук — и таинство эротического действа схлынет…

И ведь понятно негодование Шумахера. Я вообще-то его девушка, а полулежу с расставленными ногами, между которыми… удобно, надо признаться, разместился Селиверстов.

Зал оживает. Раздается первый смешок. Его подхватывает другой… тут уже волна срабатывает. Летит неровно по скамейкам, игрокам на площадке. Разбавляется гоготом, откровенным смехом. Потом и аплодисментами. Тут и шуточки, и советы поспевают…

За них отдельное спасибо! Моя-то фантазия в этот момент расщепенивается от едкого стыда.

Судья вспоминает о свистке и об окончании матча. Мяч начинает грохотать при встрече с полом, а что самое тревожное… гаденыш между моих ног тоже подрагивает. Не то от смеха, не то от распирающих чувств… А то, что распирает — это точно! Но щекотливо покрякивает куда-то в меня, совершенно не торопясь покидать уединение и будя махом всех оголтело-озабоченных насекомышей на мне и во мне.

Без нежности сжимаю светлые волосы в кулак и рывком отлепляю его голову от своего лобка. Рот открываю, чтобы слова поколючей излить, да так и застываю, утонув в распутной пасмурности глаз Игната.

Бл***ский взгляд! Вот что значит бл***ский взгляд, и я только что стала его жертвой!

Доля секунды, и пригвождает к месту.

Бах — выстрел — я готова! На все!

Даже отдаться… Особенно отдаться.

При всех, если попросит…

Меня прошибает волной безотчетного желания. Игнату не легче — вижу, как трудно дается каждый вздох, как дрожат губы, желваки яростно ходят, крылья носа трепещут, но этот засранец профессионал в сокрытии истинных чувств.

— Пару очков за это накину, — рвано выдыхает. — Реально, я на такое не рассчитывал… Пять четыре в твою пользу, — искушающая улыбка, развратный блеск в мутной серости глаз. А я до сих вне игры, но почему-то в ней, совершенно не улавливая правил и методики подсчета очков. — Это было благородно, — шумно сглатывает, словно жутко горло сушит, — подставиться, чтобы смягчить мое падение. — Обласкивает мой рот похотливым взглядом, которым через миг без смущения опять скользит между моих ног. — Не сказал бы, что мягко, уж больно тощая стала, но если повторить… — нарочито медленно склоняется, будто и правда собирается уткнуться в меня носом.

Не выдерживаю театральности и без деликатности дергаю его голову от себя:

— Верст, ты болен! — чеканю гневно.

— Мы это обсуждали, и не раз, — расплывается в беззаботной улыбке идиота. Видать, у него от перевозбуждения клиника в башке. Черт! Нужно что-то с ним сделать… Как-то пробудить от дурмана!

Даже мелькает шальная идея по моське соседу оплеух прописать. Звонко, оглушительно, отрезвительно!

— Бл***, мелкая, — внезапно сменяет милость на гнев Игнат. Вкрадчиво, пробирающим до мурашек шепотом. Улыбки как не бывало, во мраке потемневших глаз маячат лишь жалкие отблески здравомыслия. — Надеюсь, рефлекс ноги расставлять, у тебя только на меня…

Не сразу понимаю, как реагирую, но от смачности пощечины сама глохну, а ладонь точно в огне горит. Народ вокруг зачарован нашей разборкой: смешки, шепот, пересуды.

На миг зажмуриваюсь, а уже в следующую секунду — смотрю зло… глаза в глаза. Отчаянную мысль нагло ткнуть эту морду обратно себе между ног, еще и предложить облизать, чтобы обкончался от вожделения, а для пущего эффекта постонать, едва усмиряю.

По щеке Игната расползается краснота, но соседу плевать. Во взгляде лютый голод. Точно удав гипнотизирует.

— Берегись меня сегодня, — грозит нешуточно. — Ох, Иришка, допекла-а-а…

Как же я надеюсь, что толпа, бушующая рядом, не вслушивается в нашу интимную беседу!

— Идиот! — брыкаюсь, выкручиваясь из непотребной позы. На деле хочу, чтобы он посмешищем стал. Вот руку дам на отсечение, хозяйство его колом стоит! — Пусти!!! — рьянее выкарабкиваюсь.

— Игнат, ты там на ночевку прилег, или на площадке тебя все же ждать? — долгожданный окрик препода по физре мне в помощь. Общий настрой команд и зрителей еще поржать — тоже.

Едко выдавливаю улыбку:

— Да-да, повесели народ, — глумлюсь, уже смакуя предстоящую потеху. — Подъем! — провокационно лягаю в ногу соседа, требуя решительных действий.

Игнат, зло скрипнув зубами, делает движение подняться, но тут же ухает обратно на мат, хватаясь за лодыжку и болезненно стеная:

— У-у-у, — да так душевно и закатив глаза, что забываю о злорадстве. Подаюсь к парню, кляня себя за низость. Ведь даже не подумала, что он мог травмироваться! Да еще и пнула!!! По больной, как оказывается, ноге!

— Игнат?.. — сипло выдыхаю от охвативших чувств. — Как… ты… — суетливо волнуюсь рядом на коленках, и с тревогой прижимая кулачки к груди.

— У-у-у, — скулит парень еще пуще.

— Прости, — винюсь запоздало, толком не понимая, за что. Тянусь к нему. Тут уже толпа сгущается. Им нравится за нами наблюдать. Только теперь они уже, как и я, переживают за клоуна.

— Очень больно? — плюю на гордость и касаюсь плеча. — Да где медик? — ору в толпу, не понимая, куда подевался специалист, который сегодня весь день баклуши бил.

Кто-то расторопно протягивает полотенце, свернутое комком.

— Спасибо, — благодарно киваю. Под голову Игнату запихиваю и, чуть оглаживая светлые волосы, уточняю:

— Так лучше? — сердце заходится от переживания. Народ сочувствующе галдит, шепчет. Селиверстов с таким страждущим лицом на меня смотрит, расщепляя всех букашек и козявок в моем теле и душé, что с трепетом жду нечто важного. Признания как минимум…

За шею к себе притягивает любимым грубовато-интимным жестом, а мне все равно, лишь бы парень не страдал:

— На тебе лучше было, — едва слышно на ухо, давая точно понять, каков театральный подлец на самом деле. — А в тебе…

— Неисправимый идиот! — без нежности пихаю гада от себя, игноря новые заунывные песни мартовского кота, продолжающего отыгрывать роль жертвы. Порывисто вскакиваю на ноги и, больше на него не смотря, ретируюсь. Тем более, медик поспевает…

Подыхать Селиверстов будет — не поверю, что ему плохо! Богом клянусь!

Несколько долгих и жарких минут приходится Шумахеру объяснять нелепость ситуации и момента. Заверять, что это дело случая…

Родион изображает, что верит, но в льдистых глазах затаивается горечь и сомнение. Чтобы больше не провоцировать неприятности, остаюсь рядом с ним. Пытаюсь разговорить на сторонние темы, вести себя непринужденно. Мило улыбаюсь… Кажется, получается Шувалова чуть смягчить. Как бы то ни было, всеми правдами и неправдами стараюсь оградить его уши от сплетен о Селиверстове. И сама упорно не замечаю пересудов о нас.

Даже не интересуюсь, что с ним, но зал слухами полнится — вывих… По крайней мере, диагностировали это. Но я не верю. Симулирует! Спецом, чтобы дальше не играть! Нужно отдать должное, умнó…

Эх, жаль, не перелом! Вот бы круто было перед завтрашним туром СВМА — участник выбывает из-за нелепой травмы на других соревнованиях.

Но и с вывихом, если он есть на самом деле, не айс педали крутить!

Хм, — опять злорадно руки потираю, — значит, Игнат второй этап если и вытянет, то будет маячить в конце топа, если, конечно, у него действительно есть проблема с лодыжкой…

Вот так и проходит большая часть дня…