Непримиримые 2

Часть 4 Глава 51 (Разборки — дело страшное и мозговыносное! Особенно бабские…)

Ира

Пока ребята доигрывают предпоследнюю встречу, мы уже почти не звучим — так, изредка хлопаем красивым мячам или в качестве подбадривания, когда начинают сливать партию. Чтобы точно избежать очередной встречи с Игнатом, сижу рядом с Родионом. Не самая приятная компания, но не такая болезненная для психики, как стычки с соседом.

— Ир, может ну его нахер соревнования? — ворчит, будто маленький ребенок, Шумахер. — Я устал… ты устала. Поехали домой? — даже губы бантиком складывает.

— Ты езжай, я не могу, — дергаю плечами, всем видом показывая сожаление. — Ты же понимаешь, университет представляю. Это важно.

Нет, если я уйду, меня конечно не убьют… Но это подло, некрасиво, неспортивно. Возможно, тренер попытается наказать. Это тоже не смертельно, можно попробовать пережить, но вот с совестью не договорюсь. Она не позволит поступить аморально.

Родион устало ударяется затылком об стенку:

— Пиз***, как можно вот так проводить весь день?! В спортзале…

Подбадривающе толкаю плечом в плечо:

— На самом деле это еще короткие соревнования. Бывает на несколько дней затягиваются. Так что… терпимо.

— Блевотня, — морщится Шумахер, хлопая себя по карманам, что-то выискивая.

— Шум, если тяжко, езжай. Я еще нормально. На самом деле меня больше пугает второй тур СВМА. Он завтра. Вот где мне главное выстоять!

Родион косится на меня, но реплику, которую явно хочет сказать, проглатывает. К нашей общей радости звучит свисток судьи об окончании матча соперников и значит, мне пора.

Начинаем разминаться, а в голове, словно реактивные двигатели включены — стоит такой жуткий гул, что слезы вот-вот сорвутся с глаз. Дышать больно. Двигаюсь через не могу, но я обязана выстоять последнюю игру. К тому же матч решающий, за первое-второе место. Хотя точно знаю, что мы его сольем. Пед все-таки сильнее нас.

Как и думала, проигрываем в пух и прах. Единственное, что хоть немного приободряет — давняя противница Линяева Вера, которая еще со школы меня чморила, после игры, пожала руку и призналась, что я стала достойным игроком.

Комплимент выслушиваю, но распылять лесть не хочу, поэтому лишь киваю и сухо благодарю.

Пока ребята разминаются, физрук собирает нас всей женской группой на нашем уже полюбившемся месте — на матах.

— Я доволен, — уверяет с улыбкой на хмуром лице. — Вы выступили достойно. Претензий ни к кому нет, и очень надеюсь, что увижу всех на следующем турнире.

— А за ребят обязательно болеть? — хнычет Галюся, озвучив мысль, которая, как мне кажется, сейчас крутится если не у всех девчат, то у большего количества точно. Это при том, что вначале турнира она была едва ли не главной активисткой движения «за вечеринку».

— И награждения ждать? — поддерживает подругу Светка.

— Домой нельзя? — голос Аллы из толпы.

— Это дело лично каждого. Если уж совсем невмоготу, я вас отпущу, но на награждение капитан и еще несколько человек обязаны быть, — категорично и пригрозив пальчиком. — Сами уж решайте, кто останется, другие могут быть свободны, — отмашка дланью.

— Ура, — недружный, скорее выдавленный стон неровно пролетает по команде, вызвав укоризненное качание головы у физрука.

— Эх, девчонки… — больше ни слова не говоря, мужчина уходит к тренерской скамейке. Мальчишки к этому времени уже оканчивают разминку и кучкуют мячи, готовясь к началу финальной встречи.

Неорганизованной толпой грустно плетемся переодеваться, в то время, как пацаны, с тем же Педунивером, только с мужской командой, вступают в битву.

Результат предсказуем. Даже смысла не вижу рвать жилы, наши будут вторые, как и мы. К тому же Игнат травмирован, а без основного нападающего и сильного блока, целая линия, по сути, выведена из строя.

В итоге, вымученно гудим в переодевалке, вяло обсуждаем турнир, а я какое-то время сижу в ступоре и пытаюсь набраться сил просто встать.

Методом жеребьевки команда разыгрывает вакантные места «заслуженного отдыха» и повинности в виде «досиживать до конца турнир».

— Я останусь! — вызывается сама Люда, бодро расхаживая по помещению в полотенце. Еще бы, она запасная и сил потратила значительно меньше основных игроков. Это не укор, констатация факта. Она бы с удовольствием играла все матчи полностью, но, к сожалению, с ее ростом и техникой, места в главной шестерке не нашлось.

— Мне тоже домой не охота, — дергает плечом Таня, втискиваясь в джинсы.

И еще пару девчат вызываются добровольцами, а мне наравне с остальными приходится тянуть палочку. Где Ленчик раздобыла спички — фиг знает, но уже всех девчонок посчитала, приготовила нужное количество, среди которых спрятала несколько сломанных…

Кажется, мой облегченный выдох на миг заставил умолкнуть всех.

— Простите, — винюсь без вины за свою везучесть и, покачивая устало длинной спичкой, ступаю к месту, где раздевалась. Девчата посмеиваются:

— Угу, фортануло…

Даже нет сил помыться. Запихиваю вещи в сумку и, попрощавшись со всеми махом, плетусь на выход. Дома у Родиона шикарная ванна, нырну в пену и буду откисать долго-долго. Лелея совершенно умопомрачительную мысль, иду по коридору, рюкзак на плече. С разных сторон из-за дверей раздаются голоса команд противников, которые не спешат покидать зал. Переодеваются.

Вышагиваю по узкому пролету, чуть маневрируя между мальчишками и девчонками, кто уже одет и стоит в коридоре, ожидая других. Болтают, смеются, шушукаются, обмениваясь соображениями. Несколько мне незнакомых, но явно которым приглянулась, и мне успевают ляпнуть какой-то комплимент. Потерянно киваю, толком не вникая в суть, но улыбку выдавливаю. Не стоит настраивать против себя других, нам, возможно, еще не раз встречаться…

Но уже у выхода в общей коридор слышу злой голос Селиверстова. И вот чего Игнату домой не уходится?! Какого лешего в зале забыл? Гад! Еще и ругается с Шумахером. Это не мое дело…

Хотя мое.

Тихо подступаю ближе, тормозя возле дверей в мужской и женский туалет и затаиваюсь.

— Я тебе говорил, держись от нее подальше, — рокочет Игнат. Негромко, но четко и вкрадчиво.

— Да кто ты такой, чтобы мне указывать, что делать? — тявкает раздраженно Шумахер.

— Я не шучу, Шувалов, — грозит Игнат. — И слов на ветер не бросаю. Если думаешь, что я боюсь твоего брата, это очередное твое заблуждение. Если что-то случится с Иркой…

За спиной раздаются приближающиеся голоса, и, чтобы не оказаться пойманной за подслушиванием, успеваю юркнуть за ближайшую дверь в женский туалет.

Сердце испуганной ланью грохочет в груди, разгоряченным лбом утыкаюсь в прохладную поверхность и несколько секунд усмиряю взбеленившееся дыхание. Напугавшие меня голоса минуют коридор и растворяются в гуле обыденного звучания спортивного комплекса, где никогда не бывает тихо, если идут соревнования.

Ругань парней опять возобновляется. Правда, слова не различить, но тон, которым обмениваются Игнат и Родион четко дает представление, что беседа недружеская.

Шумно выдыхаю и теперь уже спиной прижимаюсь к двери уборной. Рюкзак сползает с плеча и шмякается на пол. Блин, вот что делать? Какого фига два дурака сцепились? И мне как на это реагировать? Отсиживаться в уборной? Не вариант…

Радость, что не оказываюсь пойманной — недолгая, из глубины помещения слышу голоса, которые звучат глухо-рассеивающе из-за объемного, большей степенью пустующего, пространства. Но по мере приближения девушек, все отчетливее… Сердце вновь выписывает кульбит и пропускает удар. Узнаю хозяек голосов. Подружки Шувалова.

— Ну и как ты предлагаешь эту с*** проучить? — интересуется Катя у подруги.

— Парней сторонних на нее натравим. Намекнем, что кукла жесткач любит, но, конечно, приплатить придется, да посоветовать лица не светить. Пусть развлекаются, — с пугающим цинизмом предлагает вторая.

Инстинкты вопят — беги!!! А я привыкла их слушать. В безотчетном страхе хватаюсь за ручку двери, но в этот самый момент девицы показываются в моем проходном закутке, где вдоль одной стены ютится пара раковин с кранами и сушилкой между ними.

— Мне кажется, Родик в нее влюбился, — досадует Катя, на своей волне.

— Вот и давай эту дрянь… — девушка умолкает, вытаращившись на меня так, словно я застукала их на месте преступления. На самом деле, это почти так и есть!

По какой-то издевательской случайности я постоянно оказываюсь в центре разборок. И часто — причиной… Срочно нужно что-то менять в жизни. Кардинально!

— Привет, — роняю опустошенно, совершенно не представляя, как себя вести в подобной ситуации. Нужно бы с достоинством, как жене, застукавшей мужа с любовницей… Кофейку предложить.

Подруга Кати, зло оскалившись, бросается на меня бешеной кошкой.

В своем нынешнем состоянии отбиться от двух обезумевших мегер сразу у меня не получится, поэтому дверь на себя все же дергаю, вот только выскочить из помещения не успеваю. Жалкая попытка избежать расправы оканчивается смешно и нелепо — дверь с грохотом затворяется обратно от толчка руки циничной особы, а в следующую секунду меня беспощадно дергают за волосы. Всхлип срывается с губ против воли, и даже светопреставление перед глазами проносится от сказочности ощущений.

Ох уж эти злосчастные косы, которые мне плела так долго Лена…

Прокручиваюсь, чтобы хоть как-то избавиться от острых чувств, и пинаю нападающую, наплевав, что могу сильно покалечить. Конечно же попадаю боевой девице в ногу. Удачно, яростно, даже звук пугающий помещение наполняет. Девчонка взвизгивает, будто недорезанный хряк и, слава богу, отпускает мои волосы, теперь уже хватаясь за ушибленную конечность. Но передышки мне не видать — на выручку подруге бросается Катя. Растопыривает руки и с диким воплем кидается, пытаясь мне то ли в лицо когтями вцепиться, то ли просто загнать в угол.

Уворачиваюсь от нелепых атак, озвученных и приправленных отборным матом, до тех пор, пока дверь в уборную не распахивается. Правда, в тот момент, когда на пороге туалетной комнаты застывает Шувалов и Игнат, а за их спинами мелькают лица еще пары девчонок и нескольких ребят, противницы меня все же умудряются к стене прижать.

— Бл***, ох*** совсем?! — рычит Родион, и реплика отнюдь не мне, адресована подружкам.

— Это она все! — тычет в меня трясущимся пальцем недорезанный хряк. — Она первая начала! — да так беззастенчиво правдиво, что я едва сама не верю словам нахалки.

— Мы ни в чем не виноваты, — блеет испуганно Катя. — Ты меня знаешь, я бы никогда первая…

— Ага, — нервно кивает первая лгунья. — Она про тебя тут всякие гадости говорила, а мы… — задыхается от волнения.

От такой откровенной новости у меня дух перехватывает:

— Что?.. Совсем?.. — таращусь на них, словно на полоумных. Недоуменно на зевак, на Игната, на Родиона. Все в шоке. Немом. — Я даже оправдываться не буду, но твои подруги больные на голову! — припечатываю мысль. Толчком отпихиваю «хряка», все еще преграждающего мне путь и иду к выходу, подхватывая рюкзак, который уронила, войдя в уборную. Когда оказываюсь на пороге туалета, где продолжает стоять кучка зевак, тараню всех, потому что никто даже не шелохнулся уступить дорогу.

За спиной слышу пересуды и едкие смешки, но четче всего:

— Я тебя предупреждал, — гневное Селиверстова, — вот и начинаются проблемы!

— Да пошел ты! — беленится Шувалов.

Покидаю коридор с раздевалками и спешу прочь из спортивного зала. Я дико устала и хочу домой.

Уже на улице иду прочь от университета, не дожидаясь Шумахера. Своего транспорта нет, ведь приехала на общественном. Ничего, на нем и домой доберусь… Как-никак время хоть и позднее, но метро еще работает.

Не успеваю дойти до следующего перекрестка, как ко мне на скорости да с визгом тормозов сворачивает Шувалов.

Склоняется, выглядывая в проем открытого окна с моей стороны, продолжая на мизерной скорости управлять тачкой.

— Садись в машину, — нечто среднее между «прошу» и «бегом выполняй».

— Езжай, Родион, тебе домой пора! — сухо.

— Ир, я извиниться за дур хочу, — парень щенячьими глазами смотрит то на меня, то на дорогу. — Прошу, садись, поговорим.

Молча вышагиваю по тротуару. У меня болит голова и даже такая простая вещь, как «думать», причиняет адские ощущения.

Шумахер жмет по тормозам:

— Я не хотел, чтобы так случилось, — бросает запально, покинув авто, но остановившись между дверцей и тачкой. Руки на крышу: — Пожалуйста, садись, поговорим.

Несколько секунд пытаюсь найти консенсус: боль, неприятности, усталость, здравомыслие, дорога до дома, и в итоге останавливаюсь аккурат напротив Родиона, только по другую сторону от…

— Проблема на самом деле даже не в твоих подружках и их наговоре и попытке меня отметелить, а в том, что меня пугают разными историями о тебе. Мы сегодня говорили на эту тему… И теперь бы я хотела прояснить некоторые моменты.

Льдистые глаза становятся еще морознее:

— Спрашивай! — едва заметный взмах длани. — Только, — заминка, — тебе не кажется, что на улице подобный разговор не самое подходящее место?

Он прав. Шумно вздыхаю и сажусь на соседнее с водительским кресло. И только захлопываю дверцу, как взгляд цепляется за промчавшегося мимо Селиверстова. На мотоцикле.

Это точно Игнат! Уверена на сто процентов. Байк его, комплект для езды и шлемак… Сумка. Вот только почему он свернул в эту сторону? За мной следил… или живет у кого-то поблизости?

Плевать! Прочь отгоняю мысли о соседе, потому что сейчас у меня важный разговор с Шумахером…

— Я тебя слушаю, — Шувалов вальяжно усаживается — согнутая рука в открытом проеме окна локтем наружу. Чуть поворачивается ко мне. На губах легкая ухмылка.

— Это я тебя слушаю, — тоже поворачиваясь в его сторону.

— Ир, мыслей читать не умею и я не очень понимаю суть претензий. Что конкретно ты хочешь прояснить? Спрашивай, отвечу.

Немного мнусь, потому что толком не сформулировала вопрос, который меня волнует.

— Ты знаком с Ритой? — внимательный взгляд на Шумахера в жажде увидеть реакцию. Родион лишь на миг мрачнеет, потом вновь улыбается.

— Если ты о Литовцевой, то да, я с ней встречался, — воспоминания ему явно не доставляют радости. — Но потом с ней случилось несчастье… Мне запретили ее навещать, — мрачно уставляется в лобовое окно Шумахер. — Жаль, она мне нравилась.

— И ЭТО точно, с ней сделал не ты? — самой щекотливо и тошно, но спросить должна. В лоб, без попытки увильнуть или смягчить.

Лицо Шувалова становится циничным. Набегает тень. Глаза холоднеют до морозной колючести.

— Ир, мне девчонки дают за так, — едкий хмык. — Неужели думаешь, мне настолько было не-в-терпеж-хреново, что от нечего делать я решил изнасиловать девчонку? Причем, свою!

Пауза затягивается. Мне нечего сказать. После ответа Родиона и правда ощущаю свою недалекость. Глупо было… Но сомнения в душе еще стыдливо телепаются.

— Она мне нравилась, — без показухи, — Правда. А ты, на секунду подумай, есть ли вероятность, что после месяца отношений со мной, девушка со мной не переспала.

На языке вертится робкое возражение, я уже неделю в его постели… И вроде еще не тронута. Да и с Лиангом почти год встречалась, а он не менее интересная и харизматичная личность, нежели Шувалов младший, при этом я осталась девственницей, — но вовремя спохватываюсь. Такие аргументы не для ушей Шувалова.

— Лишь идиот мог допустить мысль, что у нас ничего не было. А брать силой то, что дается и так, глупо.

— Меня уверяли, что Рита с тобой не спала. И даже больше — не собиралась.

— Спорно… Кто может знать ситуацию лучше, чем те, кто в ней повязан? И если мне не изменяет память, у меня были отношения с Ритой, а вот третьего в нашей паре не припомню. Или я чего-то не знаю? — ироничный взгляд на меня.

Родион прав. В отношениях между двумя сложно с ходу разбираться кто прав, кто виноват. А мнение со стороны всегда либо предвзято, либо судится однобоко. Доказать виновность одной из сторон по прошествии такого количества времени невероятно сложно. Да и Рита, хоть и жива, но добиться от нее, как понимаю, правды, не стоит…

— Так что, — подытоживает с легкой иронией Шумахер, — прежде, чем судить и обвинять, ты должна первостепенно решить, чье мнение для тебя важно.

— Я пытаюсь отстраненно, — бурчу задумчиво. — Мне ближе ты — мы знакомы лично, но женская часть протестует — подобные случаи изнасилований не редки и часто мужчины под воздействием разных причин оказываются виноватыми.

— Все, что тебе известно, известно со слов кого-то, — устало рассуждает Шувалов. — Но есть такое понятие — презумпция невиновности. И благодаря ей, я на свободе. Но если тебе так важно знать — у нас были хорошие отношения с Ритой, — отрезает так, что усомниться в его словах не могу. Лишь на задворках интуиция шепчет — Ленке нужно доверять. Ей было больно, когда рассказывала историю.

— У меня своя правда, у них своя, — словно прочитав мои мысли, заключает Родион, выдавливая горькую улыбку.

— Я тебя услышала, — кивок.

Шувалов берется за руль, но прежде, чем тронуться, оборачивается:

— Есть еще какие-то претензии? — Надменная ухмылка.

— Если только тема наркотиков, — неопределенно дергаю плечом. — Я бы попросила их не употреблять, пока мы вместе.

Шумахер заметно злится.

— Чем интересно тебе мешают мои увлечения?

— Когда ты трезв, я тебя не так боюсь, как… когда ты в угаре. Ты меня жутко пугаешь, — глаза в глаза. Мне незачем скрывать свои страхи. Тем более, Родион сам спросил…

— Если мне не изменяет память, это ты пришла ко мне в клуб!

— Совпадение, — едва успеваю вставить реплику. От меня начинает ускальзывать логическая составная разговора.

— Сделала предложение.

— Первое и второе не взаимосвязаны, — лепечу, пытаясь более правильно расставить акценты.

— Я выдвинул ряд условий, — будто не замечая моих поправок, продолжает Шувалов. — Ты их приняла. То, что некоторые из них были весьма категоричны — согласен, — неопределенно взмахивает рукой. — Но это ты захотела быть со мной! — настаивает категорично. Мда уж, с этим не поспоришь. По крайне мере, не на больную голову, а голова, к слову, трещит так, будто попала в эпицентр созвучия нескольких Церковен в момент праздничной вечерни. — Мы обговорили условия, — ярится парень, — и наркотики там никаким образом не мелькали. Надо было это сразу озвучить! — оправдывается и поэтому нападает. Прекрасная тактика. Шувалов недовольно пыхтит, но потом смягчается. — Прости за горячность, — кивает коротко. — Я тебя тоже услышал, — заминка. — И если тебя страшит то, как я себя веду, когда нетрезв, тогда постараюсь себя контролировать, — подытоживает неуверенно, но с явным желанием угодить. — Тебя это устраивает? — с надеждой.

— Вполне, — отзываюсь обтекаемо, но себе пометку ставлю следить за Родионом и никогда не поворачиваться к нему спиной! Так советовал Егор…

Шувалов включает зажигание, и мы трогаемся…

Боже, дай мне сил. Не сдохнуть сегодня, завтра… на этапе, и позволь пожить чуточку дольше. Мелкая просьба, да и проситель не шибко велик для глаз и ушей создателя, но за великим к богу не ходят — сами добиваются, поэтому есть надежда… что услышит.

С горечью поджимаю губы и пустым взглядом смотрю на пролетающий мимо город. Ночи светлые, молодежь гуляет несмотря на поздний час. Вот и парк минуем, где ребята на скейтах гоняют, роликах, гироскутерах, великах…

Мне завтра тоже придется педали крутить. Правда, в образе Харли…

— Стоп! — брякаю так резко, что едва лбом не ударяюсь в панель с бардачком, когда Шувалов реагирует чуть ли ни секунда в секунду с командой. Авто, истошно взвизгнув, тормозит, наплевав, что становимся помехой. Нас тотчас оглушает возмущенное бибиканье машин, которые едут за нами, но из-за неадекватного нашего поведения на дороге, вынуждены реагировать экстремально и небезопасно, огибая по свободным полосам.

— Мне домой нужно, — озадачиваю парня виновато. — Можешь отвезти?

— Если горит, — после заминки, с неудовольствием, в голосе затаенный страх.

Молча начинает движение.

— Мне нечем краситься для турнира, — поясняю, желая успокоить волнение Шумахера.

Родион на меня косится так, будто с луны свалилась.

— Шум, у меня образ Харли, для этого грим наложить нужно.

— А, — кислеет лицо Шувалова. Поздно, но начинает догонять ход моих мыслей.

— А что самое важное… — добавляю с великой долей иронии, — велик-то дома.

— Бл***, - плюется Родион и даже головой так рьяно кивает, словно о руль головой хочет долбануться, — совсем из башки вылетело! — теперь полностью в теме парень. Даже улыбка довольная на губах играет.

На нужном перекрестке сворачивает на кольцевую…