Непримиримые 2

Часть 4 Глава 70 (Благие намерения корысти ради — аукнутся, наплачешься!)

Ира

Перед выходом из такси проверяю, все ли бумаги на месте. Настраиваю себя на спокойствие…

— Добрый вечер, — гостеприимно встречают меня стандартным поклоном в ресторане две девушки в традиционной одежде своей страны.

Отвечаю тем же:

— У меня назначена встреча…

Договорить не успеваю, позади них, разрисованных в стиле фарфоровых статуэток, сложив руки за спиной, стоит Лианг.

Меня охватывает необычайная дрожь. Как в первый раз, когда увидела Джи Линя на вечеринке в Китае. Он сразу завладел моим вниманием, а потом и жизнью…

Давно не видела его в строгом, и в то же время нетрадиционном костюме своей страны. Стилизованном, но неофициальном. Цвета воронова крыла. Воротник, как и у меня, стойкой, покрой — идеально по фигуре, удлиненные пуговицы, золотая оторочка — замысловатый узор по вороту и манжетам.

Глаза залипают. Жадно обшариваю смоляные волосы, небрежную челку, непроницаемое лицо, напряженные плечи, ноги.

Такой неприступный, гордый, величественный.

Улыбается уголком рта:

— Вы слегка запоздать, Гуа… Ирина, — сам себя поправляет. И только сейчас понимаю — он потому руки за спину прячет, чтобы в меня не вцепиться. Потому и лицом кремень — эмоции ключом бьют.

Черт! Вот зачем папа мне правду рассказал?

Моя ненависть… не ненависть. Мне больно. Теперь мне так больно…

Его взгляд задерживается на мне значительно дольше, чем следует. Обследует с не меньшей жадностью, чем я его. Видимо, выискивает следы аварии.

Но парень быстро собирается и приветствующе кивает.

Уважительно отвечаю, а когда выпрямляюсь, замечаю, что край его ворота чуть загнут. Непроизвольно поправляю, как когда-то, когда встречались. Это ведь нормально — поправить прядь волос, отряхнуть с лица соринку, с одежды…

Джи Линь застывает, будто страшится меня спугнуть, и я руку отдерну. Я не неврастеничка. И шарахаться не собираюсь. Запоздало понимаю, что сделала, поэтому отступаю, виновато кивая:

— Прости.

— Ира, — строго, и в то же время волнительно-хрипло, — только слово, и мы уедем.

Это придет сил.

— Я тебя умоляю, Лианг, — перекашивает от самонадеянности бывшего. — Если ты и правда нашел людей, кто может заняться финансированием моего «детища», проводи меня к ним.

Джи Линь несколько секунд выравнивает дыхание. Жест рукой.

Шагаю, куда указывает.

— Ты любить меня, — шуршит за спиной в щекотливой близости, пока идем к месту. — Пусть не признаваться, но уже чувствовать, я тебе дорог. — Минуем длинные стеллажи аквариумов с рыбой. — А, что самое главной, — спускается на интимную частоту, — я тебе подходить, — категорично, будто ставит точку.

Лишь мотаю головой. Мужчины…

Останавливаемся перед закрытой вип-комнатой, на первый взгляд очень хрупкой и неустойчивой, с элементами китайского декора — бамбуковыми палочками, хлопковыми полотнами в иероглифах.

— Надеюсь, там есть люди? — бросаю через плечо, раздираемая сомнением порядочности Лианга.

— А если нет? — тихо, но с вызовом.

Замираю.

Я в ловушке?

— Рискнешь? — провоцирует на действие. — Либо шанс, либо…

— Либо? — уточняю трусливо.

— Наедине? — играет словами Лианг. — Скорее всего, я тебя взять.

Даже дышать забываю. Шаг назад…

— Раньше ты быть более рисковой, — мягкий смех щекочет затылок.

— Раньше мне нечего было терять.

— А сейчас? — серьезнеет тон.

Открываю створку и выдыхаю протяжнее. Трое мужчин. Монотонно гудят, что-то обсуждая. На меня внимание обращают и тотчас умолкают.

— Добрый вечер, — отдаю дань вежливости.

— Как и обещать — цветок сегодняшний вечер, — блещет пафосом Лианг, усаживая меня во главе, и это напрягает. — Прошу меня простить, — кивком извиняется бывший, — приехать еще один человек. Мы скоро, — скрывается за дверью.

Селиверстов?

Сердце едва из груди не выскакивает. Так сильно клатч сжимаю, что он возмущенно скрипит. Чтобы не выглядеть с большими странностями, чем есть, заставляю себя успокоиться. Тем более, на меня никто не смотрит. Мужчины опять увлекаются беседой.

Пока есть передышка, обвожу комнатку взглядом. Небольшая, от слова «небольшая». Чуть ли не впритык. По молочным стенам наляпаны прямоугольные полотна с обязательной атрибутикой Китая: тарелки, веера.

Стол простой, на шесть персон и… на ножках — за это рада. На полу бы я на покалеченных ногах долго не просидела. Стулья — темное дерево, спинки резные.

Сервировка шиком не блещет — мило и компактно. Без вычурности…

Насекомыши вероломным стадом несутся по телу в оргазмическом исступлении, сшибая друг друга. Даже будь я глухой и слепой, догадалась бы. Игнат рядом. Даже воздух им уже пропитан. Афродизиак чертов! Необдуманно втягиваю глубже, и тотчас прощаюсь с рассудком. Голову ведет. От жара, будто на углях сижу, а внизу… топь сосущая.

Нельзя мне с Селиверстовым в столь узком пространстве сидеть. К тому же запертом!

Лианг — подлец! Он специально нас загоняет все в более крохотные помещения.

— Добрый вечер, — жуткий тембр голоса мою душу чуть из тела не вышибает с первого же звука.

Легкий шелест и гомон ответов наполняет комнатку.

Последними остатками силы воли удерживаюсь в реальности, судорожно цепляюсь, с горечью понимая — Джи Линь добьется своего, не сегодня, так завтра… я выдам себя и свои чувства.

Я уже на грани обморока. А лицо… Как хорошо, что на мне «штукатурки» много, а так бы уже окрасилась позорным алым цветом.

чтобы хоть как-то усмирить надсадное дыхание и оглушающий бой сердца.

— Присаживайтесь, — Лианг выдавливает гостеприимство и указывает на стул, аккурат напротив меня — во главе.

— Спасибо, — оценивает жест Джи Линя Игнат, — проходит вдоль стены и садится.

Надеюсь, никто не заметил, как я подсобралась, когда Селиверстов мимо проходил, и как сдулась — минуй он меня.

Глаза на Лианга. Он злым прищуром на меня. Напускаю мрачности. Я не должна показывать эмоции. Он устраивается на свободное место рядом со мной, нарочито коснувшись ногой моей.

Понятно, хочет поиграть в тактильное.

Джи Линь начинает встречу, представив каждого, несмотря на то, что мужчины между собой уже знакомы. К сожалению, не разбираюсь в громких фамилиях и корпорациях, но судя по лицу Селиверстова — значимые персоны.

Блин, запоздало понимаю, что таращусь на соседа, забыв обо всем, и тем более приличиях и опасности. Благо, он меня не замечает. Этим и спасает. Охлаждает, успокаивает, обнадеживает.

«Спасибо, любимый» — срывается мысль, но точно с языка и метко в Игната. Он так резко устремляет на меня невероятно серые глаза, словно ловит признание и не верит своим ушам.

Испуганно выныриваю из болота эмоций «Селиверстов — моя погибель», и поворачиваюсь к говорящему Лиангу. Он продолжает мурчать какие-то неважные важности и скользить по всем темными прорезями глаз. На мне они застревают чуть дольше и мягко обласкивают: предостерегая и заставляя собраться.

Наша встреча проходит в совершенно неформальной обстановке. Джи Линь пытается свести к минимуму нервозность, которую читает в каждом моем взгляде и жесте. Он слишком хорошо меня знает.

Но я ему благодарна, по сути, свою заготовленную речь даже не приходится в таком последовательном виде озвучить. Меня заваливают разными вопросами, что удивительно, умными, грамотными и тематическими. А что еще более странно, они знакомы с концепцией… И с большим интересом уточняют прогнозы и как скоро можно глянуть на разработку.

Либо информация просочилась, либо… Лианг уже отобрал тех, кто будет меня спонсировать.

От новой, невероятной догадки меня охватывает необычайная радость. Легчайшая, придающая нечеловеческих сил. Едва удерживаю порыв, чтобы не броситься Джи Линю на шею с воплями, как я ему благодарна.

Он ловит мой посыл и улыбается уголком рта, так, чтобы только я заметила.

Стоп! А Игнат?..

Селиверстов, подперев рукой подбородок, смотрит то на меня, то на Лианга. Пасмурно, слишком спокойно и безлико.

Радость притупляется, но ровно до того, как вопросы не перекочевывают на проект Игната. Сосед отвечает. Без энтузиазма и желания продаться, но точно и четко. Раскладывает по полочкам и спокойно принимает похвалы людей, способных его работу вывести на небывалый уровень.

Удивительно, но вечер проходит мирно и благоприятно. Даже не ожидала. До последнего ждала подлянки, но Джи Линь выдержан, и отработал обещанную роль до последней секунды.

Мне вручают визитки и берут слово, что я обязательно позвоню и договорюсь о следующей встрече. То же самое с Игнатом, и когда уже меценаты собираются, благодаря за вечер и компанию, Селиверстов поднимается из-за стола:

— Спасибо, — скупо и даже без вынужденной улыбки. Протягивает руку Лиангу: — За Ромку отдельное.

И если на миг мое сердце обрывается, а страх кишки скручивает, то в следующую секунду обращаюсь в слух.

— Не за что, — отвечает пожатием Джи Линь. — Я виноват и пытаться хоть как-то исправить.

— Да, есть такое, — без злобы, но соглашаясь с горькой правдой.

— Я уметь признавать свой ошибка.

— Это хорошо, правда, для Штыка роли не имеет. Врачи не обнадеживают…

— Врачи не всегда способен понять чудес, а он случаться. Ян Ви Чонг — знать магий, он целитель от бога.

Знакомое имя. Душу затапливает безграничная надежда на чудо для Ромы. Именно этот кудесник врачевал Лианга после последней аварии, хотя все специалисты руки умыли.

— Так хорош?

— Не то слово. Он поднять меня, когда вердикт быть однозначный. Я должен быть прикован к постель, — словно услышав мои мысли, подтверждает слова Джи Линь.

— И?

— Как видеть, — разводит руками Лианг, намекая на себя.

— И это сделал он? — с надеждой.

— Да, — кивок, — и любовь, — ударно вдогонку, но так значимо, что удушливо хватаю воздух, уставляясь на говорящих парней. — Самое главное — любовь. Если твой друг — любить, а девушка — его, он встать. Пусть она не сдаваться. Любовь творить чудеса! — Джи Линь ловит меня прицелом глаз.

Я не могу этого слышать.

— Простите, — швыряю салфетку на стол. Хватаю клатч и стремительно покидаю комнатку.

Как и куда иду — не разбираю, слезы опять душат, аж глотаю их.

Это коварный план. План… меня вернуть. Довести до грани эмоций и вернуть!

Я не слабая… я…

Толкаю входную дверь и жадно втягиваю свежий воздух улицы.

— Вот она где! — пьяный вопль Родиона стопорит на ступенях ресторана. Парень укачан до ненормальности. Два его приятеля, подпирая «Ашку», нет-нет, да и стекают по ней:

— Говорил же, сук*** тут! — ржет Грач, за что получает пинок. Правда, тот выходит у Шумахера криво и большей частью мимо:

— Э-э-э, язык в жопу ш*** сунь, в птичку не сметь! — почти грозно, если бы не странная фраза в защиту меня. — Детка, — руки в стороны. — Я был так тронут, что ты вспомнила обо мне, — не то хрюкает, не то смешком давится. — Я тоже помню… я с тобой. Я тут. Предан, верен, — на этом его срубает… как и его друзей, те вообще — захлебываются гоготом да на асфальт падают в дружеском желании поддержать друг друга, но так как невменяемо бухи, валятся скопом. Шумахер спешит к ним, но пока невнятно поднимает одного, цепляется другой, а вес большой… ну и крен… Неустойчивый Шувалов тоже оказывается на асфальте.

— Идиоты, — смахиваю слезы, отнюдь не от смеха. — Шум, это перебор! — Строго и решительно, даже пальцем грожу, как проказливому ребенку. Парень на карачках. Пытается встать, но тяжко, вот и болванчиком качается. — Мне не до твоих истерик. Иди проспись.

Отворачиваюсь, толком не зная, что собираюсь делать. Идти? Куда? Домой? Сколько км? На такси нет денег… Я устала…

— Детка, — скулит Родион, догоняя в спину.

Шагаю прочь. Проветрюсь хоть. А там решу…

Шумахер, телепаясь будто лист на ветру, преграждает путь:

— Ты куда? — негодует в праведном непонимании.

— Домой…

— Я отвезу, — так уверенно, что если бы не слезы, рассмеялась.

— Куда?

— Домой, — морщит лоб, не догоняя моего возмущения.

— Ты бухой, Шум. Какая машина?!

— До сюда добрался, — бормочет парень, не цепляясь за реальность. — И домой найду дорогу.

Абзац!

Порываюсь его обойти, но замечаю на пороге ресторана Игната и Лианга. Они наблюдают за цирком. Молчат и, гады, наблюдают.

За шкварник Шувалова и тяну к машине.

— Детка, ты чего такая госпожа? — охает Шумахер, как-то по-своему воспринимая игру. — Насиловать будешь? — с надеждой, изворачивается и меня к машине прижимает.

Решительно пихаю в грудь:

— Да, сейчас высеку для начала, а то меня здоровые не возбуждают. А вот отбитые… и чем отбитей, тем больше прусь, — это уже преисполненная гневом. — А потом… потом начнется настоящая жесть!

— Детка, че ж молчала? — подвывает Родион, с рвением начиная пританцовывать, ковыряясь с пряжкой ремня.

— Ей-ей, — гулят, подбадривая, Грач и Рысь. Клоуны уже с ногами совладали и тоже стоят. Правда, подпирают друг друга во избежание нелепого падения по отдельности.

Дверцу «Ашки» распахиваю — Родиона на соседнее с водительским толкаю. Жест рукой — ключи. Шувалов расстроенно бурчит:

— А пороть?

— Дома! Ключ!

Шумахер криво лыбится. Рыщет по карманам — пусто. Губы откатывает и ладошки в стороны — нема.

Заглядываю внутрь — ключи в замке зажигания. Обхожу тачку, но тут совесть меня пинает.

— Шуты, а ну на заднее, — точно строгая учительница шкодам-воспитанникам.

— Не ах***? — бычит Грач, опираясь на друга.

— Да ваще су***! — поддакивает Рысь, едва не падая от веса приятеля.

— Дело ваше, сами добирайтесь, куда нужно.

Сажусь на водительское сидение.

— Бл***, ебал***ки захлопнули, а не то моя госпожа вас накажет, — и опять ржет обдолбанный защитник.

На Селиверстова и Джи Линя не смотрю.

Поворот ключа.

Сцепление — первая — газ…

Кое-как парня влачу домой.

Пока никто не видит — реву…

Я не хочу так жить… Я не хочу такого.

Устала. Банально спать. Упасть — и спать!

— Пороть будешь? — сонно, и едва шевеля языком.

— Не дождешься, — ворчу, укладывая на постель.

— Я ведь согласен, — жует слова. — На что угодно согласен, — придерживает за руку, рассеянным взглядом блуждая по моему лицу.

— Сегодня видела…

— Ревнуешь? — с надеждой.

— Нет, — ни капли лжи. — Рада, что ты нашел, как и с кем развлечься.

— Но тебя укололо? — настаивает.

— Нет, Шум, — высвобождаю свою руку.

— Королева… — с горечью, даже губы кривит. — Снежная королева…

— А ты Кай, Шум. Холодный, красивый и не мой… — стягиваю дорогущие ботинки аккурат, когда раздается сопение парня.

Только выхожу из комнаты, коридор наполняется гудением и незатейливой мелодией рингтона моего телефона.

Нет! Кривлюсь, глазами утыкаясь в клатч.

Не хочу говорить. Ни с кем…

Мобильный умолкает.

Облегченно выдыхаю. Хочу развернуться, как он опять оживает.

Игнат или Лианг?

Нехотя выуживаю.

«Ксения».

— Да? — настороженно.

— Иришка! — с такой радостью, будто не виделись и не слышались миллион лет. — Ирка, молю, скажи, что с костюмом все нормально?

— Да, — окидываю себя придирчивым взглядом. — Без приключений…

— Ура! — вопит Ксю. — Я сейчас буду. Снимай.

— Что? — глаза стремятся вылезти из орбит.

— Знакомая позвонила. Завтра с утра босс с женой заявятся. Они раньше времени вернулись с командировки. А значит, проверку замутят.

— А, — киваю понятливо. — Жду…

Ксения приезжает быстро. Как-то дико выходит, но я перед ней голышом скачу, вытряхиваясь из шмоток. Она их как ищейка обнюхивает, высматривает на загрязнения…

— Еще лизни, — морщусь, наблюдая процедуру рыска по последней вещи.

— Чуть простирну, — не оценивает шутки и заверяет осчастливленная Ксю. Сворачивает, аккуратно в пакет прячет. — Прости, забыла узнать, ты как? — играет бровями.

— Не поверишь, — кутаюсь в халатик, который еще вечера у Шувалова нашла, — все было хорошо.

— Круто! А Игнат? — с плохо понятной мне тревогой.

— Тоже, — киваю задумчиво. Рассматриваю подругу, и мне жжет ее загадочность. — Ничего не хочешь рассказать? — протягиваю на авось.

Бравина заметно напрягается. Глаза цинично блестят.

Что-то скрывает… Знаю, как облупленную.

— Нет, — мотает головой. — Лан, пока. Мне еще повозиться, — кивает на пакет. И торопливо покидает квартиру, цокая каблуками.

Провожаю, дверь на ключ, его на тумбочку.

Умываюсь, а проходя мимо комнаты Шувалова, заглядываю.

— Королева…

Закатываю глаза. Блина, ну ведь спал же!!!

— Что?

— Расскажи мне сказку…

— Что? — мало смахивает на шок.

— Я не помню матери… и сказок… расскажи.

Кидаю тоскливый взгляд на кожаный диван перед стеклянным столиком, на постель Шумахера. Плюю на здравомыслие и плетусь к Родиону.

Забираюсь на свободную половину широченного ложе. Голову на подушку, глаза в потолок.

— Знаешь, а у меня ведь тоже со сказками не очень, — признаюсь виновато.

— Любую, даже на колобка согласен, — с такой тоской и болью, что сглатываю от сострадания.

— Она давно умерла?

— Мне пяти не было.

— Ты ее помнишь?

— Нет…

— Вообще?

— Ни отца, ни матери. Их убили… И это единственное, что помню.

— В смысле?

— Момент, как их убивали, — поворачивает голову Родион. Никогда не видела такого лица. Вероятно, так выглядит смерть.

Бледный, глаза впалые, почти белые. Обескровленные губы.

— Шум, — подаюсь к парню. — Прости… — Подгребаю его голову к себе и поглаживаю: — Прости…

— Мать насиловали у меня на глазах, — очередное признание разрядом ужаса прогуливается по телу, мощно пробивая в голову:

— Видел? — срывается ах.

— Их трое было… Мать не помню, а их помню… Лица, татуировки, даже цепочки и волосатость задниц, — без смеха, но такой ледяной монотонностью, что мурашки по коже. — Отцу глотку перерезали, как только закончили… А я в шкафу прятался…

— Их посадили?

— Нет у закона такого понятия, как возмездие. Миром правят деньги и связи. Власть… Никто не любит правды, Королева.

— Но… — мысль не успеваю сформировать в нечто звучное.

— Мы с братом их сами убили.

Затаиваюсь.

— Вот это было возмездие…

Просыпаюсь от переизбытка животного страха, охватывающего тело жертвы, за которой следят. Непонимающе промаргиваюсь, обводя глазами комнату. Шумахера. Блин, вчера же сказку просил, а потом мы болтали… Жути наслушалась и опять уснула у него.

Скашиваю глаза на то место, где лежал парень — пусто. Сцепив зубы, превозмогая боль, поворачиваюсь на другую сторону и на миг торопею. Шумахер сидит на кожаном диване в той же одежде, в которой засыпал. Только рубашка распахнута на груди, открывая литые грудные пластины.

Волосы в беспорядке, глаза беспробудно хмельные, взгляд с поволокой, но направлен на меня, а на носу белеет порошок, хотя он методично его чешет. На столике в ногах раскинуты пакетики с наркотиком. Несколько выведенных дорожек, следы от уже принятых, пластиковая карточка, немного налички и свернутая трубочка одной купюры.

— Шум, — насилу отлепляюсь от постели. — Шум, зачем? — без лишней порывистости спускаю ноги на пол. Не знаю почему, но кажется, сделай я лишнее движение — и зверь набросится.

Парень дурманно головой мотает:

— Так бесы, вот тут, — злобно стучит пальцем себе в висок, — говорят более четко. Я не всегда знаю, как поступить, а так… они… подсказывают.

Поднимаюсь, ступаю ближе. Шувалов ощеривается:

— Сбежать хочешь? — кивает ожесточенно. — Они говорят, что ты, сук***, мной играешь. А как закончится твоя партия, бросишь. Я же балласт… нарик…

— Шум, — сглатываю пересохшим голосом, — милый, ты сходишь с ума.

— Да, бл***!!! — от рева вздрагиваю. — Ты! Ты — мое сумасшествие, и пока я тебя не заполучу, не отпущу. Трахну — успокоюсь…

Мне — хуже не придумаешь. Мозгами я давно уже вне досягаемости Шувалова младшего, но тело-то еще здесь. Как сбежать? Блин, да и как сбежать, зная, что с ним такое… Ему помощь нужна!

— Но я не хочу тебя силой брать, — отчаянно сдавливает руками голову парень и начинает покачиваться с такой яростью, что пугает еще сильнее. — Молчите! Молчите!!! — вопит, явно демонам, а не мне, но уссаться-то я готова.

Шаг к дверному проему, второй, третий… Глаза на Шумахера, чтобы подгадать момент, когда парень меня заметит, если заметит…

— Ир, — рычит томно мое имя, словно один его звук причиняет Родиону боль. — Ир-р-р, — скулит, качаясь все медленнее.

Я уже почти у выхода… Сердце колотится где-то в глотке.

Зверь выныривает из сумрака, где только что говорил с бесами, и я застываю, как вкопанная, когда он в подобострастной позе у моих ног оказывается. Дыхание застревает в груди, от ужаса натягиваюсь, точно струна — парень обхватывает меня за коленки и в них носом утыкается:

— Госпожа-а-а моя, — бархатом дыхания щекочет кожу. — Такая… холодная… Неприступная. Ты — истинная Снежная королева. Королева, — хнычет. — Но я! Я!!! В моем ледяном царстве Кай и меня невозможно растопить. Я безвкусно устал от жизни и пресности отношений. Думал так! Так нет же… Ты появилась, — носом чиркает по коленкам, пока не тормозит между и не начинает подниматься, задирая подол халата. Скользит выше, и его руки тоже, с остервенением сдавливая кожу и причиняя адскую боль — ведь не обращает внимания на разодранное в кровь бедро.

— Шум, — всхлипываю, когда отчаянье лупит в голову и следующий шаг к спасению — лишь отбиваться, а я так не хочу драки с Родионом. — Шум, очнись, прошу, — твержу, как заклинание, нагнетая в голос решимости, упираюсь ладонями в его плечи, пытаясь застопорить внизу. — Шум, прошу!

— Он тебя тоже так нюхал, — вибрирует голос уже в развилку между ног, где кусочек ткани, мало смахивающий на трусики, но зато там сосет от неописуемого страха.

Огрубевшими пальцами Родион сминает ягодицы, не позволяя отстраниться. Ловко подцепляет резинку, тянет вниз.

— Шум! — надавливаю на плечи парня яростней. — Ау! — всхлипываю, когда Шувалов передумывает, и вместо «стянуть трусики» дергает наверх и в сторону. Скоротечный треск ткани — и в промежности от жгучей чиркающей боли ноет. — У-у-у!

Шершавые губы жадно шпарят оголенную кожу. Вцепляюсь пальцами в волосы Шувалова, оттягивая от себя. Парень упорствует и продолжает изучать мой лобок то языком, то губами, оставляя влажные, холодные следы.

Я не таю, не расщепляюсь — мне противно, дико. Но зверя бесить и тормошить — себе дороже, поэтому, вспоминая уроки по самообороне от Лианга, держу себя в руках. Итак, либо бить, либо попытаться уболтать. Притупить бдительность.

Массирую голову Шумахера и пытаюсь достучаться до его разума:

— Шум, ты устал, расстроен, растерян. Нужно лечь спать. Тебе полегчает, — надламывается голос. Взвизгиваю — Родион рывком поднимается на ноги, обхватив меня за бедра кольцом рук, и несет… к постели. — Голоса умолкнут, — предательски клацают от ужаса зубы. — Шум, прошу, — ахаю, когда швыряет на постель. В безотчетном страхе отползаю, точно рак, но Шувалов лишь криво скалится, сдирая с себя рубашку.

— Королева на царском ложе! Моя ледяная королева…

Все, пиз*** мне!

Телефон…

Звук беснующегося телефона стопорит Шумахера, выдергивает из омута ужаса и меня. Вместе оборачиваемся в сторону мелодии, мобильный Родиона подрагивает и сверкает на столе, недалеко от пакетиков с наркотой.

Шувалов мотает головой, будто хочет прогнать лишние звуки. Вновь уставляется на меня холодным, решительным взглядом аккурат, когда телефон смолкает.

Затяжные несколько секунд молчаливого разговора глазами я проигрываю… Шумахер ловко подцепляет пуговицу брюк, что не скрывают дикого желания парня, которое бугрит до неприличия пах.

Вжикает молния…

Прокручиваюсь вбок, наплевав на боль и превозмогая оцепенение, оказываюсь у столика с вновь ожившим телефоном в тот момент, когда Шувалов с рыком взбешенного зверя за мной ныряет. Не знаю, откуда у него проворность и такая скорость, но он даже успевает меня за халат поймать. Ткань возмущенно трещит, тормозя и сковывая движения.

— Але, — испуганно в мобильный, только суматошно мажу пальцем по экрану, едва не выронив гаджет.

— Это кто? — брат Родиона. От счастья всхлипываю: — Спасите! — тонет в треске халата, когда Шувалов меня к себе дергает. — Евгений… Петрович… — отчество уже кричу, заполняя воплем комнату. Телефон на полу… а я вновь на постели. Шувалов вдавливает меня в матрац, нависая грозной махиной, управляемой бесами. Даже в глазах нет ни проблеска к разуму. Бездна с едва заметным ледяным контуром.

— Су***, - рычит, изрыгая ненависть и краснея от натуги. Бесновато вцепляется в мои плечи и методично впечатывает в постель, будто раскачать пытается или взболтать мой мозг. В затылке боль, позвоночник хрустит…

Родион тормозит, а меня и правда, будто на качели умотало. Даже смаргиваю.

Парень сопит, голодными жестами лапая мое тело. Отбиваюсь невнятно, старательно возвращаясь в мир устойчивых, но протрезветь получается, лишь когда Шувалов рывком, с легким треском, дергает полы халата в стороны. Стальным хватом за бедра к себе, а другой рукой выверенно между ног юркает.

— Пусти! — вот теперь брыкаюсь, как могу, уже не жалея и не страшась причинить боль. — Пусти! — истерично бьюсь за свободу, давясь соленой влагой. — Пусти!!! — перехожу на вопль доведенной до отчаянья жертвы, колотя насильника, что есть мочи — и руками и ногами. Суматошно сопротивляюсь до тех пор, пока не осознаю, что охрипла и… свободна. Шувалов рядом, со спущенными штанами, свернувшись калачиком, невменяемо качается:

— Прости, прости, прости, — в глубоком коматозе методично чеканит, как мантру.

Обхватываю себя руками и, клацая зубами, сажусь. Меня лихорадит, в голове пустота. Я обессилена и вымотана настолько, что нет ни единой мысли. Ни страха, ни обиды, лишь слезы по щекам. На автомате подцепляю халат, который Родион успел распахнуть, открывая доступ к моему голому телу. Не с первой попытки, запахиваюсь в бахрому порванной вещи. На слабых ногах встаю. Коленки подводят, ноги не слушаются, но я… ступаю. Шаг, второй…

Когда бреду по коридору, за пределами квартиры слышу — на лестничной площадке раздаются приближающиеся голоса и топот.

— Думаешь, они тут? — низкий рокот.

— Да! — гулкое Евгения Петровича.

В дверь звонят, стучат.

Настойчивее. Мажу взглядом — не смогу открыть. Руки судорожно полочки халата еще сжимают.

— Может, нет никого?

— Машина тут! Они дома! — рычит гневно Евгений Петрович.

Бряцают ключи, скрежещет металл, скрип одной двери, другой.

Прижимаюсь к стене и сползаю на пол, когда мужчины выныривают из дверного проема коридора. Первый, не обращая внимания на меня, юркает на кухню, другой — заглядывает в первую комнату, перед этим с ноги распахнув дверь.

Шувалов старший сморит на меня. Зло, обвиняюще, осуждающе.

С трудом заставляю себя качнуть головой «нет». Мужчина протяжно с шумом выдыхает, но уже в следующий миг гневно косится на открытый проем комнаты брата.

Охрана, к этому моменту уже обследовав первые помещения, проворно скрывается в вотчине Шумахера.

Раздаются сухие команды, совсем не сюсюкающие и не коленопреклонные.

— Подъем, Род!

— А ну, подъем, щенок…

Мужики явно знают, что с парнем делать.

— Ну что, доигралась? — рядом со мной на корточки присаживается босс. Взгляд ледяной, беспощадный. — Я предупреждал… Жива? — без капли участия.

Киваю. Меня отпускает потихоньку. Холод — хорошо. Отрезвляет…

— Это он тебя так? — не сочувствует или переживает, просто уточняет.

Мотаю головой.

— А мой… — осторожная пауза, — тебя сильно? — с надеждой на обратное.

Снова качаю.

— Мало? — в ироничном удивлении вскидывает брови.

Сцепив зубы, опять мотаю.

— Если бы я мимо не проезжал, было куда прозаичней, — бормочет под нос. — Идти можешь? — чуть мягче, но с прежней антипатией.

Киваю, хотя совсем не уверена, что смогу подняться.

Шувалов старший облегчает участь и протягивает ладонь. Нехотя принимаю помощь, отметив удивительный холод его руки. Мужчина небрежно дергает меня наверх.

— Спасибо, — не сразу узнаю в сипе свой голос.

— Тебе лучше уйти, — настоятельно рекомендует, обжигая льдом.

Опять выдавливаю кивок. Плетусь в дальнюю комнату, придерживаясь стеночки. Только в помещении с горечью понимаю, что мне не в чем и некуда идти. Нет, можно, конечно, домой. Там меня любую примут, но так не хочется, чтобы увидели «обнаженной красоткой». Я не отобьюсь от вопросов.

Соскребаю телефон с тумбочки и, не просматривая энное количество пропущенных звонков и смс, набираю Витьку.

— Да, — с легкой задержкой отзывается друг.

— Франкшт, — прочищаю горло, но, по ходу, связки реально повреждены, — у меня проблема.

— Да? — настороженно.

— Мне идти некуда.

Пауза.

— Ты там же?

— Да…

— Буду!

— Вить, — хриплю запоздало в трубку, пока парень не успел сбросить вызов.

— Да?

— У меня… нет одежды… — пауза. — Вообще.

Более долгая заминка. Пошатнувшееся дыхание, но не возбужденное, а… встревоженное.

— Все норма, — спешно заверяю. — Обошлось, но мне нужно срочно уехать.

Хаотично смахиваю вызов, когда квартиру наполняет вопль Шувалова:

— Пустите, твари!!!

Выглядываю — парень беснуется в руках мощных охранников.

— Бл***, заканчивай, Род, а то вырублю, — рычит тот, что моложе. Голос низкий, грозный.

— Ирк, — надрывает глотку Шумахер, поймав мой взгляд. А меня аж опять колотить начинает. — Ирк, Ирк, прости!!! Прости меня… — обрывается крик, когда кулак верзилы Родиону в голову прилетает. Парень обвисает у мужиков на руках.

— Осторожнее, он же брат мой, — ворчит Евгений Петрович. С брезгливой жалостью подцепляет младшего за подбородок и от безнадеги зло отпускает, позволяя без чувств в плену охраны висеть. — Повязать, пусть Лаврентьев с ним повозится. Почистит.

Юркаю вглубь. Нужно срочно что-то на себя натянуть. Лучше полуголой на своих двоих уйти, чем бездыханной, с помощью милых дяденек.

Благо, в комнате есть шкаф. Правда, выбор разнообразием не поражает, зато количеством рубашек — очень. Столько… Никогда не думала, что у парня может быть такое количество. Хватаю первую попавшуюся, но темную.

Скидываю разодранный халат, прикосновения которого уже не приносят ощущения защищенности — лишь ледяное, шершавое чувство обнаженности. Быстро натягиваю рубашку. Непослушными пальцами принимаюсь застегивать вредные пуговки, чтобы хоть как-то спрятать наготу.

— Есть в тебе что-то ведьминское, — на миг сбиваюсь с ритма, кошусь через плечо. Евгений Петрович на пороге комнаты. Спокоен, пугающе спокоен, как дьявол, желающий поговорить о погоде и как бы, между прочим, сообщить о моей скорой смерти. Руки в карманах деловых серых брюк. — Только тебя увидел и понял, ты — беда. Такие не приносят счастья. Сердце выдирают. Душу топчут.

Продолжаю застегивать пуговицы, наплевав, что мужчина меня рассматривает, и как понимаю, возбуждается не меньше младшего брата.

— Красота она… уничтожает все вокруг. Баланс в природе. Если где-то много, где-то обязательно мало. Если настолько одарена, значит в чем-то должна быть обделена, — щекотливая пауза. — Одиночество, — как бы сам с собой, но мне. — Ты одинока, несмотря на ворох тел рядом. Они копошатся, потуги делают стать чем-то важным… — голос звучит холодно-рассудительно. Благо, все на той же дальности. Значит, не пытается приблизиться.

— Вы неправы, у меня есть важные люди, и я не отбираю сердец, не топчу душ, — справляюсь с последними пуговицами. Длина рубашки ниже бедра, и мне значительно одетей. Принимаюсь рукава закатывать. — А тужатся те, кто желает заполучить не свое, а это чревато.

— Твое оружие порабощать… — задумчиво, и совсем не слыша меня.

— Я этим не занимаюсь, — распахиваю еще одну створку шкафа. С неудовольствием обшаривая глазами полки на «что-нибудь», что могла бы надеть вниз.

— Ты демоница в облике ангела, и я ничего восхитительней и страшнее не встречал.

Сердце выдает настороженный удар. Затаиваюсь, потому что по затылку бежит волна безотчетного страха. Зарывается в волосах, прогнав дрожь по телу.

— Даже я, бывалый муж, и то на тебя засматриваюсь. Это нехорошо, — опасно за спиной, а по позвоночнику ледяная дорожка струится от острого прикосновения пальца босса. Он очерчивает линию хребта без нажима, но ощутимо настолько, будто вдавливает. Тормозит на подоле рубашки и, подцепив, тянет вверх, оголяя зад.

— Я не виновата, что вы все больные, — цежу сквозь зубы. В этот раз страх будит во мне злость и негодование. И я не буду истерить и брыкаться. Этот мужчина монстр, но как с Родионом не прокатит.

— Если хочешь прожить чуть дольше, тебе нужно учиться себя скрывать, — мурашково жутко на ухо, но другой вольности себе не позволяет.

— А может лучше вам учиться себя контролировать?

— Дерзкая, умная, выносливая — гремучая смесь, — отступает, и я чуть порывистей втягиваю воздух. — Много еще погубишь парней…

— Я не соблазняю, не обещаю, не предлагаю. Выдвигаю условия и действую строго в рамках уговора…

— Как думаешь, мне есть дело до твоего лепета, девочка? Брат опять сорвался. Мне предстоит долгий процесс его излечения.

— Мне жаль, — оборачиваюсь. — Я частично виновата в том, что наши пути пересеклись, — вновь сглатываю, связки аж вибрируют от боли, — интересы общие, но я его не принуждала ни к чему. Так что винить женщину в слабости мужчины — подло и низко.

— У мужчины может быть только одна слабость — женщина! Но нормальный будет избегать отношений, которые его поработят.

— Слабость мужчины не в том, что он может оказаться подкаблучником или в желании угодить женщине, а в попытке взять на себя непосильную ношу и влачить, не признаваясь в том, что она тяжела. — Столь ударная доза на поврежденную глотку дает о себе знать — сипение усиливается, и эта вибрирующая резь проходится по гортани, как если б нож по коже. — Или что еще хуже, обманывать, что легка, а потом сорваться — и винить в том свою же женщину.

— Я могу тебя убить… — безлико, будто констатирует, что на улице дождик.

— Можете, но я не очередная жертва Родиона, моя смерть или исчезновение заставит выйти из тени ряд опасных людей, и тогда никому не будет жизни, — не угрожаю, рассуждаю на заданную тему.

— Значит, прав — ты чудовище. Одинокое, сильное, красивое чудовище…

Мужчина кивает своим мыслям и неспешно выходит из комнаты, оставляя меня в опустошении.

Сердце так яростно долбится в груди, что в голове отдается гулкое эхо. Мне неописуемо страшно… Так страшно, что после ухода босса на время выпадаю из реальности.

Когда Евгений Петрович опять появляется в комнате, в его руках спортивные брюки. Шумахера.

Прямо с порога, точно страшась приблизиться, бросает.

— Спасибо, — сухо благодарю, поймав. Несколько секунд жду, что Евгений Петрович отвернется, но он остается в дверях, морозя предвкушением.

Извращенец гребаный! Расправляю брюки и с деланным равнодушием облачаюсь, потуже затянув веревки на талии.

— Тебе лучше не видеться больше с ним. Никогда! — выдержка у мужика отменная.

— Проще отправить его отсюда подальше, но туда, где за ним присмотрят, потому что зоопарк вашего брата лишь его затягивает глубже в болото наркотиков и алкоголя. Ни я, ни другие… вы же его и уничтожаете.

Знаю, что борзо вот так тыкать боссу своим мнением, но раз уж он мне указывает, что должна, значит, я могу с ответкой обратиться. Тем более, я по-прежнему благодарна Родиону за его внимание и участие. А срыв… за него он поплатится.

Забираю телефон с постели, куда бросила, торопясь переодеться. И, игнорируя Евгения Петровича, покидаю комнату, чуть протиснувшись в дверной проем, потому что мужчина даже не сторонится пропустить.

Лишь на пороге квартиры морщусь — обувь!!!

Уже было кроссы прошу, как за входной дверью слышится торопливо приближающийся топот.

Распахиваю дверь аккурат, когда Витька тормозит перед ней.

Закатываю глаза, сдерживая нахлынувшие эмоции и благодарно киваю:

— Привет, — короткий жест рукой, хотя меня раздирает от бури чувств.

— Бл***, птичка, — все еще жадно глотает воздух Витька, согнувшись пополам, — я ноги теряю…

— Надеюсь, не бегом от дома до сюда? — шучу, сквозь слезы — они против воли решают обжечь лицо.

— Дура! — хмыкает Франкшт, правильно считав, как меня трясет и сгребает в охапку. — Напугала так, что я… — с прерывистыми паузами ворчит в макушку, окутывая не наигранным переживанием.

— Мне бы обувь, — мычу парню в грудь после затянутого дружеского участия.

— Ланка что-то дала, — выпускает из объятий и вручает пакет, которым в порыве нежности по спине долбанул.

Торопливо распахиваю и сразу же на кроссы натыкаюсь.

Кое-как втискиваюсь, наглым образом сидя на тумбочке, в коридоре квартиры Шувалова.

— Она у тебя золушка? — косой взгляд на Франкшта.

— Наверное, — чешет репу парень, так и не переступив порога. — Не ворчи, она не бутик с обувью. Что смогла — дала.

— Да нет, дохромаю, — морщусь от тесноты, уже по полу обеими ногами переступая.

Витюха лишь взглядом мимо меня мажет и тотчас на выход кивает.

— Пошли.

Не прощаюсь с боссом, который за спиной стоит. Не думаю, что гостеприимно ждет «до свидания» сказать, скорее, убедиться — точно ухожу.