Непримиримые 2

Часть 4 Глава 46 (Умереть, и правда, было бы куда проще…)

Ира

Сначала изучаю весь список пропущенных звонков. Родственники. Ксения, Спартак, Франкшт… Игнат не искал.

Дура, а что ты хотела? Надеялась, что бросится искать? Будет волноваться?..

Это ведь к лучшему, что не звонил. Может, вообще забудет и…

Идиотская надежда не дает покоя серчало бьющемуся сердцу и рукам — заставляет открыть папку с сообщениями. Если Шумахер и проверял, то не открывал. Или… удалил неугодные.

Ни слова от Селиверстова, зато несколько от Лианга.

Поздравляет. Переживает. Волнуется. Злится. Грозит… Все по плану и в его характере. Поулыбаться бы, да плакать охота. Тяжко выдыхаю — лучше тигра не злить. Себе дороже станет. Благо, хоть про любовь не написал… А так бы страшно было представить реакцию Шувалова.

Абзац! Такое впечатление, что мир сходит с орбиты, и только я это замечаю!

Быстро вывожу: «Не мешай, отдыхаю…», — отправляю и сразу же набираю отца.

— Па, — выпаливаю, как только на другом конце гудки сменяются на взволнованное «Ир?».

Шувалов уже покинул квартиру, поэтому не боюсь быть услышанной. Забираюсь с ногами на постель, прикрываюсь одеялом.

— Здравствуй, — странно звучит. Вроде близкий человек, а как-то неудобно себя чувствую.

— Принцесса моя, — не скрывает радостного выдоха отец. — Как ты?..

— Нормально, — киваю, хотя, папа не может видеть.

— Я собираюсь к тебе…

— Не надо! — отрезаю и морщусь, понимая, как грубо получается.

Отец умолкает, слышится недовольное сопение.

— Малышка моя, — повисает пауза. — Я хочу, чтобы ты знала — что бы ни случилось, я всегда тебя жду дома. Выслушаю… и по возможности помогу. Прошу, не отталкивай меня. Клянусь, я… никогда тебя больше не обижу. Как захочешь, так и сделаем. Если ты против соседей… — частит, и я остро осознаю, что он не должен этого говорить.

— Пап! — торможу его словесный поток. — Папуль, я… тоже бываю не права. Прости меня…

— Ир… — молчание. — Я тебя люблю, так сильно, что готов на все, что пожелаешь… Только не уходи больше из дома.

— Я не уходила, — бурчу стыдливо. — У меня были дела, но… я задержалась, потом попала под дождь, а затем… так получилось, — смахивает на оправдание школьницы, не вернувшейся домой к назначенному времени без веской причины, но при этом отчаянно желающей отмазаться от собственного грешка. — Я не нарочно, пап…

— Значит, — медлит отец. — Ты…

— Я скоро вернусь. Обещаю.

— И мы поговорим? Как когда-то…

— Мы мало говорили, пап.

— Прости.

Не знаю почему, но я верю в его боль, переживание, в его раскаяние.

— И ты меня.

— Значит, мне нельзя…

— Не стоит, пап, — опять не даю договорить. — Это дико немного. Я у парня, а ты к нему… Но клянусь, ничего непристойного, — скорее всего, это лишнее, но так хочется, чтобы отец не думал обо мне с непривычной стороны интимных отношений. Будь они у меня — одно дело, а так… — Мы с Родионом не спим…

— Ну, я, — мнется отец. Стрем какой. Папа взрослый. Я тоже, а мы не можем на простую тему поговорить без затычек и смущения. — Дело молодое… И я бы… не осуждал…

Лукавит. На Игната сразу рычал. Хотя… тот специально раздражал и выводил на эмоции.

— Пап! — разговор надоедает. Он неприятен, да и не о том хотела сказать. — У меня на носу соревнования по волейку. Так что, я еще у Шувалова несколько дней отлежусь, а потом домой загляну, хорошо?

— Несколько дней? — голос родственника мрачнеет.

— Да, папуль. Только не волнуйся, и бабуле с дедом передай, что все отлично. Мне лучше, но еще бы на немного надо у Родиона зависнуть, чтобы… — не договариваю — обманывать не хочу, а получается, что лгу. Ведь собираюсь на отчаянный поступок.

— Как скажешь, принцесса, — смиряется папа. Удивительно, шокирующе и тревожно… — Но звони чаще, — добавляет напоследок.

— Угу, — тепло улыбаюсь, а в груди мерзкий холод растекается, сердце укоряющим ударом напоминает, что я опускаюсь все ниже и ниже.

Звонок Франкшту занимает меньше времени.

— Привет, — виновато бормочу, как только на другом проводе слышу голос друга.

— Бл***, ты куда пропала, Ир?

— Если скажу в Аду побывала, поверишь?

— Че случилось?

— Болею так, что, по сути, сегодня первый день, когда говорить и шевелиться могу.

— Пиз***, - как всегда многословен Витька. — Шоу отменяется? — без особой надежды на обратное.

— Даже не надейся, — заверяю твердо. — Максимум — костюм Харли на зомби сменю…

— Ты, — мнется приятель после скупого смешка, — не мудри и не геройствуй. Это всего лишь турнир. Если хреново, я по-быстрому набросаю пост подписчикам и админам СВМА.

— Не вздумай, — мрачнею. — Сказала, я продолжу, а ты верь. Я это сделаю.

— Ок, если тебе интересно, ты пока хорошо идешь, — только Витька умеет преподнести хорошие новости так, что задумываешься — волноваться или нет?

— Отлично, — мне сейчас не до этого. Точно знаю, что прошла, и прошла не хуже массы, значит не должна вылететь. Мне хоть сотое в индивидуалке и двадцатое в командном зачете — и уже счастье. А если Франкшт применяет такой речевой оборот как «хорошо идешь», — значит, как минимум, золотая середина моя.

— Прости, — в глазах темнеет, пальцы слабеют. — Еще позвоню, пока, — мямлю напоследок и, даже не сбросив вызов, закрываю глаза.

— Она спит, — медленно, издали проникают в разум гулкие слова.

— Умолкни! — знакомый голос. Суровый, властный, объемный. — Не забывайся!

Черт! Черт! Это же старший брат Шувалова!

— Ей бы еще отлежаться, — настойчивое Спартака.

— А тебе лучше на кухне посидеть, — рекомендательно, но морозно вкрадчиво.

Если я и думала по глупости, что уже побывала в Аду, то вскоре понимаю, как глубоко ошибалась. Слышатся приближающиеся гулкие шаги, и уже в следующую секунду дверь в комнату без деликатности и такта распахивается. На пороге замирает Евгений Петрович.

— Очнулась, красавица?

Испуганный кивок.

— Здрасти, — вообще не комильфо. Мужчина незнакомый, квартира чужая… Холодный взгляд, обжигающий презрением. Власть, исходящая от Шувалова старшего. Обстановка, накаляющаяся все больше от повисшего молчания.

Ступает в комнату:

— Прости, милая, мне все равно, как ты себя чувствуешь и что происходит у вас с Родионом, но… — брат Шумахера поджимает губы, пристально пиля меня глазами, — из-за тебя он начинает сходить с ума.

— Из-за меня?

— Во всех мужских проблемах изначально виноваты женщины.

Даже не нахожусь с ответом — гениально, прямо ребром, и не подкопаешься!

— Если бы твои анализы не были чисты, мы бы не разговаривали.

— Анализы? Чисты? — несколько секунд соображаю, что происходит и о чем речь. — Наркотики? — запоздало доходит; чуть глаза не теряю от безмерного удивления вперемешку с негодованием.

— Нечего на меня таращиться! — Мрачен Шувалов старший. — Родион несколько месяцев как из реабилитационного вышел, — складывает руки на груди, не сводя с меня въедливого взгляда. — Все нормально было… и тут ты…

— Простите, — делаю нелепые телодвижения не то встать и покинуть квартиру, не то натянуть одеяло повыше, — я не знала, что такая…

— Не дергайся, смешно, — пугает Евгений Петрович суровостью.

— Мне лучше уйти, — откидываю чопорные замашки и спускаю ноги на пол. Не шучу, мне правда лучше идти домой. Даже не важно, дойду ли… Лишь бы здесь не оставаться. Этот инквизитор душу из меня выдергивает, да на совесть давит.

— Давай-давай, — криво хмыкает мужчина. Блин, раздражает и до уссачки пугает. Потерянно осматриваюсь в поиске, а что бы надеть, и раздосадовано понимаю… Черт, нет одежды.

Не бродить же по улице раздетой. Спрошу парней.

Сил нет укутаться, поэтому плетусь к выходу из комнаты, придерживая одеяло на груди и волоча длинный край по полу.

Но покинуть помещение не успеваю.

— Ты мне нравишься, девочка, — хватает за свободную руку Шувалов старший и чуть дергает к себе. Едва не заваливаюсь, но мужчина не позволяет упасть. Придерживает за плечи, чуть нависая: — Ты милая и, насколько уже разузнал, умная. Ты из другого теста. В тебе столько талантов, что… — мотает головой, будто и сам не рад признанию, — Родик… он не для тебя.

— П-простите, — сглатываю натужно. Я не знаю, что сказать.

— Ты для него детонатор. Случись что… я его не соберу.

— Я пойду, — вырываюсь из плена и, путаясь в ногах и одеяле, все же иду в коридор, правда, получается плохо, от слова «совсем». Словно пьяная, а пол так и мечтает напасть. Благо стены хоть и ускользающие, но довольно твердые, жаль, не имеют выступов, как тренировочные в школах по скалолазанию. Наверх бы, конечно, вряд ли смогла поползти, но было бы значительно проще двигаться вперед.

Скверно. Когда просыпалась до этого момента, просветление и выздоровление маячило гораздо ближе, нежели сейчас.

Видимо, антибиотики реально помогали, а недополучив вечернюю дозу, организм опять раскисает.

Я даже почти одолеваю коридор, в конце которого вижу размытую фигуру огромного мужчины. Он словно заслонка — не позволяет парням, которые выглядывают из-за угла, покинуть место изоляции, как понимаю — от меня и Шувалова старшего.

По стеночке. Шаг за шагом… С недолгими остановками. Но на подступе к кухне силы покидают, и я с гулким шелестом одеяла и шлепком тела, ухаю на пол.

Нужно отдать должное, ко мне тотчас бросается Спартак с Шуваловым младшим — отпихивают амбала, который на меня взирает совершенно безлико. Упала тля, ну и пусть валяется, к тому же команды от начальства «кидаться на выручку» не звучало. Впрочем, спасибо, как и приказа «добить»!

— Ир, ты чего? — склоняется Ленька. — Плохо? — заглядывает в глаза, по щекам хлопает слегка. — Бл***! Говорил же… слаба. Тебе постельный режим требуется!

Неопределенно киваю.

— И куда это ты собралась? — сидя на корточках и прикрывая мои голые ноги, возмущенно пыхтит Родион.

— Разве не видно, — рядом раздается колючий голос Евгения Петровича, — домой опаздывает. Ползет, спешит… Помогли бы девушке. Что ты так на меня смотришь? — зло кидает младшему, поднявшемуся на ноги и в упор рассматривающего старшего. — Лучше бы вещи ее собрал, — толкает в плечо Шумахера.

— Иди ты, — бурчит парень, спиной ударившись в стену.

— Хороша благодарность, — дерзко ворчит Спартак, подхватывая меня на руки. — Это за то, что она Шуму сдохнуть не дала?

Я бы вмешалась в разговор, да пока с мыслями не соберусь никак. Глупо перевожу взгляд с одного на другого, и цепляюсь за реальность, мечтающую ускользнуть.

— Парень, ты случаем не попутал ничего? — смурнеет Евгений Петрович, останавливаясь рядом с братом.

— Нет! — рычит Леня, с презрением окидывая взглядом парочку таких не похожих и в то же время неуловимо схожих мужчин. Только глаза… У них глаза один в один. В остальном разные, как инь и янь. — Если бы не Иришка, ваш бы…

— Она его за дурью отправила! — властным тоном отчитывает меня и Леню Шувалов старший.

— И что это значит?! — негодует Спартак. Он всегда готов бороться с недоказуемыми предъявами, — хоть и очевидными, — и с пеной у рта отстаивать невиновность, если нет неопровержимого подтверждения обратному. И как понимаю, покупка наркотических средств у него никак не состыкуется с приемом этих самых средств. Отчасти он прав, но… так… размыто и сомнительно.

— Смотрю на тебя, и в голове конвульсивно мысль долбится, реально ли ты тот самый гений, который не позволил моему младшему сдохнуть? — рассуждает Евгений Петрович ровно, спокойно, будто редкие чашки по полочкам расставляет. — Ну нельзя же быть таким тупым и одаренным одновременно!

— А вы точно Шувалов Евгений Петрович, старший брат торчка, из-за которого Иришка попала под ливень, а потом так промерзла, что чуть от простуды не умерла?

— Лень, — ладошкой в щеку Спартака надавливаю, требуя повернуть к себе голову, — не надо. Это глупо и странно. Меня… Только домой не стоит… К Анютке…

— Никуда она не поедет! — шагает к нам Шумахер, с ненавистью уставляясь на брата и даже свободной рукой взмахивает, будто избавляется от цепкого хвата. — Она будет здесь жить, сколько потребуется!

— Она тянет тебя на дно! — чеканит зло старший. — Вон, уже дурь какую-то выискиваешь по городу!

— Я сам там давно плаваю, — нервно чешет нос Шувалов младший. — И не тебе мне указывать, что делать и с кем.

— То есть, когда ты подыхаешь, — морозит спокойствием Евгений Петрович, — мне позволительно тебя из дерьма вытаскивать, а когда бодрячком носишься — в сторонке ждать очередного дерьмокупания? Ну и деньжат подкидывать на очередные твои закидоны.

— Да ты вообще можешь на меня внимания не обращать! — с напускной веселостью отмахивается Родион, но видно, что горячится. Словно маленький мальчик, у которого накипели обиды. Он вспыхивает и решается на признание. — Как после смерти родителей. Бизнес свой строй. Разборки, терки, бабло, клуб, а я сам как-нибудь!..

Вот реально его претензии мне кажутся такими мелкими, но вижу… насколько они ощутимы для парня. Родион — обиженный мальчик. Вырасти вырос, а повзрослеть так и не успел.

Старший Шувалов еще сильнее мрачнеет. Поджимает губы, желваки натягивают скулы, в глазах непередаваемый холод:

— Будь по-твоему. И помни, это твой выбор! — кивок охраннику, и монолитная глыба покидает свое место. Мужчины так много, что вжимаюсь в грудь Лени, продолжающего меня удерживать. Охранник проходит мимо, заполоняя собой узкий проем коридора, а когда нас минует — удивительно, но умудряется даже не коснуться.

— Если попробуешь опять достать наркоту, и я об этом узнаю… финансирование твоей смерти прекратится! — грозит пальцем и припечатывает суровым взглядом Шувалов старший.

— Дверь с другой стороны закрой! — тявкает нарочито бодро Родион.

— Эй, — Евгений Петрович переводит взгляд на Спартака, все еще держащего меня на руках. — Ты ведь медик?

— Местами, — без какого-либо уважения и желания похвастаться, — но больше философ…

— Это хорошо, что философ, но если появится мысль в медицину окунуться, Лаврентьев тебя к себе возьмет.

Не знаю, кто это этот загадочный «Лаврентьев», но судя по реакции Лени — очень-очень значимая персона. Большие глаза парня становятся просто огромными.

— Я подумаю… — неопределенный кивок и, не дожидаясь ухода босса, друг несет меня обратно в комнату.

— Лень, это кто?

— Крутой специалист и директор нескольких клиник. Дорогих и высокоспециализированных. Он вас с Шумом осматривал после моей работы, — не без гордости сообщает. — Сказал, что я отлично сработал…

— И он тебе работу предлагает?

— Черт его знает, что, но видать запомнил. Это уже много стоит, — самодовольная ухмылка.

— Круто, — устало радуюсь, понимая, вот-вот опять куда-то в небытие упорхну.

— Ир, дурить заканчивай. — Укладывает на постель: — От соревнований откажись…

— Не могу! — категорично.

Спартак досадливо мотает головой и уходит, затворив дверь.

Укутываюсь одеялом и с блаженством закрываю глаза.

Резко выныриваю из сна и тотчас слышу далекие голоса парней.

— Вот и отлично. Пусть спит! — настойчивое Лени. — Не хрен ей на соревнования ехать.

— Ты не понял, это не моя прихоть ее на турнир пустить, — огрызается Родион. — Это важно для Птички.

— Ничего не может быть важнее жизни человека, а если она пойдет… если примет эту дрянь… Пиз***!!! Да ее реанимировать придется, когда начнется ломка и отходняк!

— Ботан, — грубеет тон Шумахера, — ты реально не слышишь? Не моя прихоть! Птичка сказала, что ей туда нужно! — уже почти переходит на крик. — Не могу понять почему, но верю, что это жизненно необходимо. И, бл***, я сделаю, что она попросит! — припечатывает так, будто штамп на назначении смертной казни насильнику-рецидивисту ставит.

— Да, но тебе брат перекрыл ходы…

— Это он так думает. Когда было нужно, я всегда доставал. И в этот раз смог бы…

— И ты, ради глупости, готов с братом разругаться? Шум, очнись хоть ты! — рявкает Спартак. — Это брат! Он твоя кровь!!! Он единственный, кто за тебя готов умереть. Девчонка и ее прихоти?! Ты сам послушай, как пафосно звучит? Она что, Мессия? И это спасет человечество?

— Хер знает, — негодует уже не так уверенно Родион, — но мне кажется, ее спасет.

— Это ее убьет! — напирает знающе Леонид.

— Но она этого хочет!!! — опять взбрыкивает Шувалов младший.

— Вы оба тупанутые… — звучит безысходно.

Надоедает бессмысленный балаган. Меня все равно не переубедить. Если не дадут, пойду, как есть! И сделаю, что возможно…

Черт! А сколько времени? Беглый взгляд на окно — вроде вечереет. С тумбочки загребаю телефон, мимоходом читанув и удалив: «Я скучать, Гуань-Инь» и убеждаюсь, что не проспала. Времени мало остается, но достаточно для безумства.

Встаю с постели, с неудовольствием отметив, что одежду так никто и не удосуживается приготовить к моему пробуждению. Нет, я не принцесса. Но!!! Я болею! Все время сплю! Квартира не моя… И у меня сегодня супер-важное мероприятие.

Я же не прошу стирать или покупать что-то новое. Мне достаточно моего. Просто вернуть мое! Даже если грязное… И плевать, если до сих пор мокрое…

Кутаюсь опять в одеяло и шлепаю босыми ногами по полу, торопясь к месту разборки:

— Ребят, заканчивайте, — останавливаюсь на пороге кухни и хмуро смотрю сначала на Спартака, потом на Родиона. Парни тотчас насупливаются. Шувалов подрывается:

— Садись, — двигает стул ближе.

Склоняю голову набок и прислоняюсь виском к дверному косяку. Для устойчивости — подпираю плечом, плотнее кутаясь в одеяло.

— Шум, все правы. Если я осложняю твое выздоровление — нам нужно расстаться. Черт. Я ведь не знала…

— Это мои заморочки, ты тут каким боком? — опять ребячится с пылом Шумахер.

— Тем, что у тебя из-за этого всего сейчас многой эмоций, а это влечет… обострение, — устало качаю головой. — Да ты и сам все понимаешь, — отмахиваюсь.

— Бл***, я хочу продолжить наше дело. И я не привык отступать. Так что выполняй свои обязанности, а я помогу, с чем обещал, — категорично, со злым блеском в морозных глазах.

Нет у меня сил спорить. А упрямость на лице Шумахера кричит, что он меня скорее принудит к продолжению, чем позволит слить план.

— Хорошо, — опустошенно выдыхаю.

— Я тебя не заставляю, — с ходу в карьер и теперь обращаюсь к Спартаку. Он отворачивается — смотрит в окно, на улицу. — Я уже говорила, тебе не стоит с нами оставаться; если вдруг что-то случится… ну… ты учишься, и что бы ни случилось…

— То есть, за него ты не волнуешься, — неопределенный кивок в сторону, но явно на Родиона, — а за меня — так, что чуть ли не выставляешь за порог?

— Не надо так, — опускаю взгляд. — У тебя нет связей, Лень, а у… — виноватый взгляд на Шувалова, — у Шума есть. Если что, я напишу записку, что сама…

— Значит, это окончательное решение?

— Да. Простите, мне бы еще полежать, — нервно приглаживаю растрепанные волосы, даже думать не хочу, как выгляжу. Совсем не смущаюсь и не тороплюсь красоту навести, думаю, даже хорошо, что Шувалов меня видит вот такой… болезненной и жутко некрасивой.

— Я достал все, — раздается недовольный голос Спартака. От удивления чуть край одеяла не роняю. Недоуменно гляжу на друга, от переизбытка чувств на Шувалова, — тот делает странный жест руками и головой, — мол, как-то так…

— Лень, — всхлипываю, — Ленечка!!! — порывисто шагаю к Леониду, но его недовольный взгляд останавливает:

— Дура, и не лечишься, — кривит губы. — Я бы себя как убийцу позиционировал, а ты… чуть не кончаешь от счастья. И правда мир с орбиты сошел, вслед за массовым помутнением рассудка баб и европейцев с азиатами.

— Ле-е-еня, — морщусь тотчас. — Ну вот, взял и опошлил такой трепетный момент.

Всеми силами пытаюсь ситуацию сделать если не комичной, то более непринужденной.

— Спасибо скажешь не мне, а костлявой бабе с косой, причем отнюдь не волос, а той самой, которой траву косят в деревнях. Надеюсь, смертушка будет к тебе снисходительна и быстро агонию усмирит.

— Спартак, — перестаю шутить, — не надо меня хоронить раньше времени.

— Ну, может, не свидимся больше, — на полном серьезе качает головой Леня. Крепко, но коротко обнимает, я бы сказала… нервно. — Лан, бывай. Смотреть на это не хочу…

А я до последнего верю, что он останется. Даже дыхание затаиваю, но нет… Уходит Спартак. Ни разу не оглянувшись и с Шуваловым не попрощавшись.

Только за ним закрывается дверь, потерянно и бесцельно скольжу взглядом по обстановке, пока не натыкаюсь на газетный сверток. На столе, ближе к стене.

Родион прослеживает и кивает:

— Да, это оно, но я…

— Я приготовлю сама. В день турнира займусь, — чуть расслабляюсь, изучив весь добытый Леней кладезь запрещенных веществ, — а на завтра мне энергетиков попроще бы. Их в аптеке море. Купишь?

— Конечно, только напиши, что именно.

— Ах, да, мне бы… вещи привезти. Мои.

— Не вопрос, — дергает плечом Родион.

— Спасибо. Я родственникам позвоню, попрошу, чтобы собрали сумку.

— Идет.

Пока Шувалов отсутствует, успеваю просмотреть телефон на наличие звонков и смс. Ксюха умоляет быть осторожной и ни в коем случае не доверять Родиону. Присылает несколько ссылок на небольшие статьи про какие-то чудовищные обвинения парня и его друзей в изнасилованиях. Первую — датированную несколькими годами ранее. И еще одну — года прошлого. Во всех случаях обвинения были сняты, а девушки забирали свои заявления. Наркотики, драки, незаконные гонки и множественные нарушения ПДД. Внушительный список для приличного молодого человека.

На миг задумываюсь, может ли это быть правдой? Глубоко в душе гнетет мысль — может, особенно если вспомнить друзей Шумахера и их наклонности, но в сердце теплится надежда — оговоры. Не может столь заботливый и внимательный парень быть тварью, берущей силой слабых девчат. Ладно наркотики и прочие мелкие нарушения, парень от безделья и нехватки внимания лезет на рожон. А насилие… Да они ему сами под ноги бросаются! Бери любую…

Родион богат и популярен. Девицы могли хотеть на его персоне просо нажиться и пропиариться. Закрепляю этот довод в сознании, но пометку узнать все у Шумахера ставлю.

Далее по списку значимости и «необходимо ответить» — Лианг. Опять волнуется и грозит, чтобы не забывалась.

Пишу: «Дай мне свободы!!! А не то в черный список поставлю».

Игнат продолжает молчать. Как бы мучительно горько и обидно не было, оно к лучшему. Надеюсь, что внял моим просьбам — теперь будет держаться подальше и делать вид, что не знакомы.

От бабули несколько звонков и от отца.

Запоздало вспоминаю о вещах и набираю.

— Ба, — как только на другом конце раздается взволнованное: «Ирочка?» — Здравствуй.

— Иришенька, как же ты… — задыхается чувствами бабуля. На миг прикрываю глаза. Сейчас не очень хотелось бы эмоции родственницы впитывать.

— Лучше, значительно. Ба, прости, у меня сейчас нет много времени на объяснения, но очень прошу, — небольшая пауза, — к вам Родион Шувалов заедет скоро. Если не сложно, собери мне кое-какие вещи в сумку и ему передай.

Молчание настораживает.

— Ба, — зову родственницу, а то вдруг связь оборвалась.

— Ты уходишь из дома? — все же подает взволнованно-сникший голос бабушка.

— Нет, — хмыкаю глупой мысли родственницы. — У меня нет сменной одежды, да и завтра игры по волейболу. Поэтому…

Прохожусь по пунктам, озвучивая, что мне нужно собрать. Правда, бабушка такая ответственная и скрупулезная, что для начала листок бумаги находит, ручку… Записывает…

Я ее люблю. Очень… В этом и заверяю, когда родственница перечитывает весь список, чтобы свериться, все ли верно. А еще папе привет передаю, и деду… и Амалии. Но как только сбрасываю вызов, прилетает СМС от Джи Линя:

«Тебе лучше меня не игнорировать».

«Я не игнорю. Я болею. Прошу, дай мне спокойно набраться сил».

«Мне стоит волноваться?»

Не знаю почему, но уверена в искренности тревоги парня.

«Уже нет».

«Завтра увидимся?»

«Нет. У меня соревнования по волейболу»

Отправляю и морщусь. Дура, вот зачем это написала? Первая мысль была оправдать свое нежелание встречаться с Лиангом. Вот и вспомнила о турнире. Только зря… Вдруг заявится в спортзал? Плевать, что не сказала где, Джи Линь город на уши поставит, но найдет.

Черт!

И словно в подтверждение моих мыслей о волейболе, прилетает сообщение от капитана команды: «Завтра в 9.00 в спортзале Педунивера. Студенческий или паспорт — для проходной».

Несколько секунд медлю и отписываюсь: «Ок». Мда, не хотелось бы завтра отстоять троянским конем. Поэтому пока есть время — нужно отлеживаться, да сил набираться. Но сон не идет, пока не возвращается Родион. Волнительно… Спасибо, Шумахер приносит лекарства достаточно быстро. Сумку с простыми вещами и рюкзак со спортивным оставляет на полу возле шкафа.

Теперь уже ложусь спать со спокойной душой. Завтра жуткий день, но это ерунда, ведь потом… будет еще хуже!