Непримиримые 2

Часть 4 Глава 38 (Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу…)

Ира

— Только не говори, что привез меня на подпольные бои, — шепчу, вглядываясь в галдящую толпу, к которой приближаемся.

— Они самые. Тебе понравится! — самоуверенно хмыкает Шумахер.

Боже, Родион даже в этом ошибается. Ненавижу драки!

Никогда не бывала на подпольных боях в России. Только в Китае. Лианг пару раз водил, и у меня остались не самые приятные воспоминания. Этот спорт не для меня. Предпочитаю менее контактные. Не скажу, что гонки не травм опасные, наоборот, порой даже смертельно, но когда ты соревнуешься с собственными страхами и «могу» — одно дело, а когда из тебя мозги выколачивают, или ты беспощадно долбишь, доказывая, что сильнее и быстрее — как-то кроваво и жестковато.

Странно, мне казалось, ринг будет на возвышенности, но нет. Помещение огромное — подобие ангара, а в центре — клетка для гладиаторов, то есть бойцов. Восьмиугольная. Октагон, если правильно запомнила из рассказов Джи Линя.

Сидения для зрителей размещены по кругу и на возвышении для лучшего обзора.

Народу море. Все лица сливаются в беснующуюся волну. Дикий блеск глаз, искаженные в криках рты. Порывистость в движениях…

Прожектора ослепляют. Запах тяжелый, спертый: крови, пота, опасности, адреналина и денег…

Заходим аккурат, когда в клетке жутко массивный мужик в цветных тату выбивает душу из другого. Тоже мускулистого, но не столь стремительного и удачливого, как первый — в противном случае не валялся бы по полу в позе эмбриона, из последних сил не позволяя противнику нанести решающий удар.

Вот правда, никогда не любила драки. Беспричинное месилово, кровь, ярость, бешенство в глазах. А еще… вживую ощущать силу удара, момент встречи кулака, ноги с живым телом — это чудовищно!

Рефери останавливает бой. Отворачиваюсь — не могу смотреть на безвольную тушку, что валяется на полу. Слышу рев победителя, меня до костей пробирает неприятным чувством животного страха. Мужик в этот момент напоминает гиббона, дающего понять миру, что он король!

— Ну ты чего? — нежно приобнимает за плечи Родион. — Детка, это всего лишь бои, — бормочет в ухо. — Или уже сдаешься? — с грубовато едкой насмешкой.

— Нет, конечно, — втягиваю воздух поглубже. Оборачиваюсь с вызовом во взгляде: — Пошли…

Шумахер несколько секунд оценивает мою решимость и кивком одобряет:

— Так-то лучше!

Мне здесь откровенно не по себе. Не нравится! Вот прям категорически!!!

— Тебе понравится, — наперекор мыслям убеждает со стеклянным взглядом Шувалов. Обняв за талию, толкает глубже — к клетке, по контуру которой, первым ярусом обустроены вип-места — ложи на несколько персон каждая.

На миг сбиваюсь с шага, встречаясь с пронизывающим взглядом Лианга. Он с друзьями занимает одну, близ полупустующей. Мы с Родионом к ней и устремляемся. Джи Линь едва заметно кривит губы.

Опасно! Он не удивлен меня здесь увидеть. Значит, я была права. Следил… И уже знал, что еду.

По коже тотчас рассыпаются морозные колючки.

— Чего опять застыла? — вырывает из дум нарочито бодрый голос Шумахера. — Садись, — пихает к свободным местам на скамье, где сидят трое. Мужчина в дорогом костюме, идеально выглаженном, при галстуке, начищенных до блеска ботинках. Представительный и импозантный. А по обе стороны от него бугаи. Массивные, с непроницаемыми лицами, въедливыми взглядами. Они меня сразу же берут на прицел, будто утратив интерес к арене, где бойцы готовятся к следующему поединку.

Блин! Обстановка накаляется пропорционально увеличивающемуся количеству опасных людей, что меня окружают.

— Жек, — нарушает поток мыслей Родион, по-свойски меня обнимая, — это моя девушка, Ирина, — насильно усаживает с мужчинами, умещается рядом, бесцеремонно притягивает и чмокает меня в губы: — Птичка, это мой брат, Евгений Петрович. Очень важный человек, поэтому на вы и затаив дыхание, — подмигивает, но в тоне больше издевки.

— Очень приятно, — выдавливаю учтивый, больше нервный кивок.

Мужчина даже улыбкой не балует, а его светлые, как у брата, глаза остаются холодными, точно лед. В отличие от многих мужчин, которые откровенно облизывали меня взглядами, брат Шувалова не позволяет вульгарности, но я остро ощущаю, что уже изучена вдоль и поперек, с головы до ног.

— И мне, — дежурная фраза, интерес к моей персоне быстро улетучивается. Шумно выдохнуть себе не позволяю, чтобы не привлечь внимания, но мне заметно легчает. Даже позволяю себе посмотреть на клетку.

— И что, без меня тут никак? — скучающе уточняет Шувалов, обращаясь через меня.

— Ты мой брат! Обязан посещать важные мероприятия. Ты не работаешь, денег тратишь, как никто — приобщайся, — отзывается спокойно Евгений Петрович, вернее, отстраненно, глядя на толпу, но не на брата. — К тому же Гордеев собирает главных представителей СВМА, а ты один из них…

Мне семейных разборок не понять, поэтому тоже глазами обследую ангар. Останавливаюсь на Лианге. Он голоден! Мной! Смотрит так, будто сожрать хочет, но слишком терпелив, чтобы наброситься.

А что еще настораживает, на Родиона больше не смотрит.

Черт! Значит, не поверил в наши с ним отношения. Лианг бы просто так не игнорировал соперника. Так что его выдержка в этой игре пугает до икоты. Раньше куда импульсивнее был, а теперь…

— Детка, расслабься, ты такая напряженная, — приторно шепчет Шумахер, губами скользя по щеке, а ладонью скользя по бедру.

— Шувалов, — впериваю злой взгляд в распоясавшегося парня, — ты переходишь границы, — тихо, но так, чтобы уяснил — подобного хамства не потерплю.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты расслабилась. Подумаешь, драка. Кровища… Долго такие бои не длятся — не более десяти минут и то, у легкого веса, а тяжелый… Тут, как правило, удар решает дело или умение болевой сделать.

Это знаю и без Родиона. Джи Линь объяснял и успокаивал.

Подпольные бои — только на первый взгляд бессмысленное и жестокое месилово, и то — неопытный. Несмотря на внешнюю брутальность, в целом уровень смертельных случаев в таких поединках в несколько сотен раз ниже, чем в боксе. Да, травм много, но благодаря разнообразной технике мишенью для ударов не является только голова. Корпус, ноги, в конце концов, можно применять броски и разные приемы удержания и удушения. Так что за боями без правил пока не тянется кровавый след из покалеченных и парализованных бойцов.

Ринг-анонсер объявляет следующий поединок. Девица в крошечном топике, не скрывающем увесистую грудь, и микро шортиках, подчеркивающих упругий зад и длиннющие ноги, прогуливается по клетке с поднятой над головой табличкой — номером боя. Толпа ликует, восторженно свистит, летят похабные шуточки и недвусмысленные предложения в адрес октагон-герл.

Нужно отдать должное, красивая длинноволосая шатенка обладает безупречной выдержкой. Точно пантера, медленно, с грацией, она покачивает бедрами и ослепительно улыбается всем и никому конкретно, хотя, судя по экстазу некоторых особей, они обманчиво остро проецируют действия октагон-герл на себя.

Автоматически следя за ее проходкой, натыкаюсь на пасмурный, не обещающий ничего хорошего, взгляд… Игната! Мне вообще фигово становится. Аж сердце ухает в пятки, в ушах пробки образуются. Еще секунда — сорвусь и убегу…

Сегодня не мой день! Категорически! Проще сразу в петлю.

Меня прошибает невидимым током. Не то живительным, не то губительным, но однозначно вводящим в ступор. Как идиотка, сижу и таращусь на Селиверстова, а он не таится — вальяжно рассевшись в ложи напротив, испепеляет лютой ненавистью и ядовитым презрением.

— Ир, — голос Родиона заставляет очнуться от мыслей и разорвать зрительный контакт.

Не думала, что буду этому рада, но сейчас Шувалову безмерно благодарна. Прям, расцеловала бы…

— Скоро будет интересный бой, — шепчет, переплетая наши пальцы. Ласка не вызывает ничего кроме отторжения, но я обязана терпеть. Это могу выдержать.

— Чем? — не особо заинтригована, но лучше поговорить, чем играть в стрелялки-испепелялки глазами с Селиверстовым. Не дай бог, Джи Линь прямую проведет!

— Друган Верста дерется.

— Кто? — вот теперь Шувалов удосуживается моего более пристального внимания.

— Штыков, если, конечно, ты его знаешь.

— Ромка?

— Ага, — уголок рта Шумахера ползет вверх.

— Не знала, что он участвует в подпольных. Он же вроде в профессионалы метил, а это другой уровень и требования.

— Да вот решил, — равнодушно ведет плечом Родион.

И без того звучащий зал так дружно и ударно вздрогнул от разномастного гвалта, что меня внутреннее подбрасывает.

— Ну вот, — тоном «а я тебе, о чем говорил»» хмыкает Шувалов. — Быстро проходят бои.

По-свойски обнимает крепче за плечи и носом по виску чиркает, ни то порываясь поцеловать, ни то обнюхать.

С неудовольствием смотрю на клетку, где триумфатор висит как обезьяна на сетке и требует толпу его чествовать, а другой на карачках, башкой трясет, д кровью харкает.

Жуть!!!

Бесконечно долгие минуты заканчивается уборка ринга, поздравление бойца и объявление следующего поединка.

Шатенка октагон-герл вновь прохаживается в клетке, а я бездумно слежу за ней, пока глазами не натыкаюсь на умилительную картину. В ложе Селиверстова уже собирается приличная компания: Слава Моржов, Лера, несколько незнакомых парней, седоволосый, крепкий мужчина преклонного возраста. и, кто бы сомневался, еще одна красотка. Судя по ее костюму — очередная октагон-герл, только блондинка. Эротично оттопырив зад и подперев руками разделительную спинку вип-ложа, склоняется к Игнату, но так, чтобы полуобнаженная грудь была на уровне его глаз, при этом девушка обольстительно улыбается.

На кой фиг? Кто знает, потому что вряд ли сексуально-озабоченный парень будет смотреть на улыбку девушки, когда перед глазами сиськи! К тому же такого размера!!! Хоть рожи корчь, да дуло пистолета к виску приставляй… Он же ни черта не видит кроме предложенной весьма объемной женской плоти, едва не выпрыгивающей из глубокого выреза топа, так и вопя: «Ну-ка, лизни меня, дружок!» Он, точно мартовский котяра, которому рекламируют, как вкусна сметана, при этом демонстрируя образец.

Селиверстов что-то рассказывает, посмеивается, а девица едва не трется о спинку ложа, будто кошка при течке. Как бы невзначай губу облизывает, касается волос Игната, треплет и без того взлохмаченную шевелюру.

Суч***! Глаза бы выцарапать стерве с отсутствующей субординацией и нравственными рамками. Вот скажите на милость, разве не пошлость — работать в таком месте, с пеной у рта доказывать, что не проститутка, но при этом вот так себя предлагать?!

Блин! От ревности дышать трудно, а я не имею на нее права! И девица не виновата, что у меня клинический заскок, и имя ему — Игнат!

А он — кобель! Ненавижу…

— На кого сейчас поставим?

— Ты меня спрашиваешь? — с трудом выныривая из омута ревности, от удивления на слове запинаюсь.

— Хочу проверить твою везучесть, — хитренький прищур.

— Ну, тогда, — прикусываю губу и уставляюсь на арену, где два мужика, которых разделяет хмурый рефери, пилят друг друга взглядами, словно могут раздавить, не начав контактного боя. Один выше, но стройнее, другой чуть ниже, но массивней. Кричащие цветные тату против черных в славянском стиле. Первый кажется более нервным, во втором нравится выдержанное спокойствие дикого зверя, готового в миг стать лютым и зубами порвать глотку противнику.

— Тот, что ниже, — бурчу задумчиво.

Не знаю почему, но мне он больше нравится.

— Варяг, — хмыкает Родион. — В своем весе он несколько раз становился чемпионом. Между прочим, правая рука Гордеева.

Автоматически уставляюсь теперь на ложа лысого мужика и Гризли, который покачивается будто в трансе и… опять грызет ногти!

— Брат, как тебе выбор Ирины? — повышает голос Родион, требуя внимания Евгения Петровича.

— Ставку делать поздно. Дождемся окончания поединка и поглядим, — бесстрастно отзывается босс, даже не покосившись в мою сторону.

Бой начинается… Не могу на это смотреть. С трудом выдерживаю минуту, переводя дух и продумывая, как бы пропустить остальное.

Глаза будто нарочно сами перекочевывают с ринга на ложа Игната. Красотуля почти влипляется в Селиверстова, а того аж распирает от…

— Мне выйти нужно, — Родион встает, а я волной за ним:

— А мне бы в уборную, — шепотом и со смущением. — Очень нужно.

Если останусь, себя потеряю и самообладание.

— Идем, покажу, — тянет за руку Шувалов, увлекая вдоль вип-зон к темному коридору, виляющему в сторону.

— Это закуток организаторов, работников, бойцов и их окружения, — поясняет Шумахер. По скудно освещенной дороге встречаем несколько дверей: переодевалка, подсобка, переодевалка. — Для толпы сортиры проще и в другой стороне, — странный взгляд на меня. — Со мной не хочешь? — с невинностью бабуина и лукавой ухмылкой огорошивает, тормозя возле двери с однозначным знаком «треугольник острым углом вниз и WС».

Полный… зато становится понятным предшествующий взгляд.

Родион видимо решил, что я ним напросилась, возжелав помочь… подержать…

— Нет, спасибо! — без сомнения и намека на игру.

— Ты аккуратней. В туалетах разное случается, — загадочно брови то вскидывает, то хмурит.

— То есть? — даже потуги малой нужды схлынивают.

— Детка, это бой, тут киборги рубятся. У них гормоны шалят, ну и после боя они могут секса желать. Сильно. Поэтому организаторы и позволяют их женщинам приходить. Чтобы, в правильное русло адреналин направить и избежать изнасилований невинных девушек, — облизывает меня взглядом, даже не скрывая подтекста, — хотя, слышал и такое случалось. — Тебе точно охрана не нужна?

— Я запрусь! — нервный кивок.

— Может, все-таки подождать? — уточняет Шумахер.

— Нет. Вход и выход найду.

— Ир?..

— Я бегаю хорошо…

Красноречивый взгляд на мои ноги, многоговорящий стопор на каблуках.

— Сброшу, как змея вторую кожу, — заверяю категорично.

— С этим осторожно, — парень продолжает меня насиловать глазами, только теперь медленно поднимаясь по телу. — Твое платье слишком для этого подходит, а моя фантазия…

— Шум, — пощелкивая пальцами, привлекаю внимание, — если не столкнемся в коридоре, ждать не надо — в зале встретимся! И не смей меня пасти! — грожу мирно, но основательно, прикинув, каково на самом деле больное воображение у парня, раз уж сам об этого говорит.

Родион мрачнеет, лицо черствеет.

— Как скажешь, — холодно.

— Отлично, — киваю воодушевленно. Даю отмашку и, стуча каблуками, — вернее, проклиная жуткие туфли, от которых у меня дико болят ноги, — спешу по узкому коридору дальше.

Ура! Следующей оказывается заветная цель с табличкой «треугольник острым углом вверх и WС».

Правда, уже у самой двери чуть не становлюсь жертвой этой самой двери — ее так резко отворяет выпадающая из помещения девушка, что едва успеваю отшатнуться.

— Хули ты тут трешься? — изрыгает беспардонную реплику сильно хмельная, растрепанная, с растекшейся по лицу тушью девица и, не дожидаясь ответа, — он ее вряд ли волнует, — шатаясь от стенки до стенки, идет прочь, к залу.

Кх, кх, проводив барышню взглядом, осторожно захожу в уборную.

Довольно просторно, чисто и светло, если учесть, в каком необустроенном районе города находимся, и уж тем более в нежилом здании. Пара девушек крутится возле зеркала, что-то жарко обсуждая и похихикивая, но на интимной частоте. Еще одна с надменным видом выходит из центральной кабинки, оставляя дверцу распахнутой, и занимает крайний к выходу умывальник.

Черт! Тишина и уединение мне сегодня не грозят!

Расстроенно плетусь в дальнюю кабинку. Пока вожусь, — все же выпила много жидкости, — посторонние звуки стихают и, когда выхожу, радуюсь наставшему покою.

Клатч на столешницу, куртку на петлю, благо она тоже предусмотрена. Отрываю пару кусков салфеток для рук и бросаю на пол. Наплевав, как это будет смотреться со стороны, разуваюсь и с наслаждением мурчу:

— М-м-м, — спина, ноги… мой скелет устал, даже косточки благодарно похрустывают от того, как выгибаюсь. А в ступнях блаженный холод от кафельной плитки.

Так погружаюсь в экстаз от ощущений свободы без боли, что реагирую только на щелчок замка.

— Селиверстов, — смахивает на невменяемый ик, — это женский туалет!

Да! Я — сама очевидность. Но, во-первых, шок, во-вторых, испуг, в-третьих… может, правда дверью ошибся?

— Ты одна? — злой взгляд, в глазах свирепствует непогода.

Вопрос тупейший, отзываюсь после небольшой заминки:

— Нет… — сердце выписывает невообразимые фигуры, до боли прыгая в груди.

Теперь недоуменный взгляд Селиверстова пробегается по уборной, пустующим кабинкам и возвращается ко мне.

— Я имела в виду себя и тебя, — поясняю для непонятливых. — И ты, кстати, тут лишний, — беру себя в руки и с напускным равнодушием включаю кран.

— Нарика куда дела?

— Кого? — то ли на ухо туга, то ли Селиверстов сегодня решил меня убить шоком.

— Хера, говорю, куда дела? — цедит сквозь зубы.

— Если ты про Родиона, — легкая заминка, — то он в мужском, куда и стремился, и в отличие от тебя, не промахнулся.

— Если ты одна, то почему стонешь… — шаг в мою сторону.

— Мне было ТАК хорошо… — нисколько не лгу, — я откровенно получала удовольствие. Он был сродни экстазу!

— У тебя ломка от недотраха? — еще шаг.

— Я тебя умоляю, — фыркаю негодующе.

— Удовлетворенная женщина не ублажает себя.

— А я что-то про ублажение себя говорила? — возмущению нет предела. — Я наслаждалась тишиной и покоем… О-о-о, — перекашивает от мерзости догадки, — так ты ворвался потому, что думал, что я тут… — не в силах озвучить маразм домысла, лишь трясу потрясенного головой.

— Я не врывался, пришел поговорить.

— На тему? — вскидываю брови.

— Нас…

— Не поздновато? — с наигранной скукой.

— Лучше поздно, чем никогда…

— Фраза ненадежного человека, которому хоть как-то нужно оправдать свои слабости.

— Признание слабости — уже признак силы.

— Ну, если ты себя этим успокаиваешь…

— Объясни, с какого перепугу муда-Шляхер стал твоим парнем? — не ведется на мою язвительность Игнат.

— С того, что вакантное место пустовало, — меня так просто не расшатать на более глубокие эмоции. — Мы подумали, и я решила.

— Это шутка такая? — чуть склоняет голову, брови съезжаются на переносицу.

— Нет, — держусь на частоте отчужденность, словно ведем банальный разговор о погоде.

— А если… — пауза. Селиверстов сглатывает, будто ему жутко сушит горло, — я претендую на эту роль? — если бы только что не услышала, не поверила в его способность это сказать.

Издевается? На дуру играет? Разводит…

Ведь разводит?..

Взгляд решительный, лицо непроницаемо мрачное.

Прямо обухом по голове. Не лжет…

Прикусываю губу, заглушая позорный всхлип разочарования.

Он не смеет сейчас это говорить!!!

— Как я уже сказала — поздно, — хорошо, что яду не добавила в тональность, а так бы выдала, как мне НЕПОЗДНО.

— Давай обсудим выход из положения, — поражаюсь выдержке Селиверстова.

— Нет.

— Порви с ним и…

— Нет.

— В вас еб*** стрела девиантного амура?

— Даже знать не желаю, что это за монстр, но мы с Родионом вместе!

— А твой монгол?..

— Он не мой, — чуть веду плечом, хотя по позвоночнику морозец прогуливается, и жест слегка нервным получается.

— Ир, бл***, ты себя слышишь? — а вот и цунами в голосе Игната оживает. — Шляхер в одночасье — твой парень! — не без злой иронии. — Казах на оху*** муле прискакал «не про тебя», но при этом ты с ним ссосешься в лаборатории! — на последних словах повышает интонацию, а в конце припечатывает правдой, от которой сердце ухает в печенку и испуганно подпрыгивает до горла.

Значит, это он был… отметину на стене оставил. Но тогда, почему ушел, если имеет на меня виды, претензии на которые сейчас изображает? Мог бы ворваться! Потребовать объяснений!..

Если только, его эго настолько не пострадало, что он… отступил, в страхе оказаться еще большим посмешищем, коим себя представил в тот момент. Уязвленная гордость… и самовнушенное предубеждение.

Я бы именно так себя и ощутила!

— Ты… нас видел?.. — от мыслей, что бьются в голове, будто птицы, пойманные в силки, больно становится. Слишком много всего, неожиданно и неорганизованно. Я не знаю, что ответить. Не готова…

Селиверстов молча буравит грозовой серостью глаз.

Кивок как выстрел.

Черт! Черт! Черт!!!

Игнат нас с Лиангом видел!

Увидел и проглотил обиду. А потом дома. Опять промолчал. Не кричал, не скандалил. Блин! А лучше бы!!! Это ведь в его духе. Еще и меня потрясти, так, чтобы мозги последние растеряла. А он смотрел!

Так смотрел… Душу выворачивал.

Он ждал! Терпеливо ждал от меня шага. Признания, а я… ему нагрубила и…

— Все сложно, поэтому у нас пока все вот так… — лепечу бессмыслицу. Ничего более умного, прозрачного и логические обоснованного не придумываю.

— Любишь его?

Глотку сдавливает. Рот не разлепляется.

Боже! Всего кивок, пусть нервный и невнятный, но кивок. Или оброненное «да».

Черт! Как выдавить???

Мышцы позвоночника, шеи и лица сводит от напряжения.

Я должна ответить. Не имею права сомнение показать!!!

Что-то изображаю — ни то «да», ни то «нет» и вроде больше в сторону «да», но по тому, как усмехается сосед, а его глаза затапливаются постельными оттенками светло-серого, горько осознаю, что секунды убедительности упущены.

— Так сильно, — ерничает уличительно. — Обнадеживает.

— Зря, — едва слышно, но слава богу, голос прорезается.

— Тогда объясни, что за ху*** происходит? — ничуть не мягко. Игнат выжидательно сощуривается.

Он правда выглядит человеком, желающим прояснить ситуацию, но я не могу… теперь уже поздно — признания чреваты. Да и наметила план действий и некий ход войны без непосредственного участия Селиверстова. Выбрала другого героя своего романа.

А довериться Игнату…

Доверие и Игнат — даже не звучит.

Какой-то оксюморон, ведь Селиверстов — по определению неверный, а доверять неверному, это как… акуле в пасть руку засунуть и наивно полагать, что она ее не откусит.

Не дорос он еще до мужских разборок и поступков. Кусает, достает, паясничает, обижается, капризничает. Ребенок! А мне сейчас не до детского сада и игры в воспитательница-сложный подопечный.

— Если бы хотел — не сбегал, а говорил. Не пугал маниакальностью в туалете, а приехал…

— И ты бы спокойно пустила и поговорила?

Ответ режет губы, и чтобы не сболтнуть лишнего, поглубже воздуха глотаю:

— После того, как ты сбежал? Вряд ли, — с кивком отвожу взгляд.

— Я не сбегал. Ты озвучила свою претензию, и я ушел. Но ты так и не сняла заявку, — смена разговора вызывает нервный смешок.

— Я не обещала!

— Я выполнил твое желание, а ты проигнорировала мое, — еще приближается Игнат.

Не поддамся истерике, не буду метаться или пытаться удрать! Не покажу свою уязвимость! Страх… смятение… возбуждение.

Черт! А оно откуда? С чего?

— Ты… ты сделал это с такой легкостью, что у меня закралось подозрение, будто именно этого и желал! — тщательно мою руки, молясь, чтобы Селиверстов остановился и больше не будоражил мою кровь. И так перегрев уже… Душно, жарко, вот-вот в обморок хлопнусь.

— Не путай свои мечты и мои! — останавливается за спиной и обвиняюще смотрит на меня через зеркало на стене перед нами. Порывисто выключаю кран и вытираю ладони салфеткой. — Я… ты… не должна участвовать. Это опасно!

Так, пора заканчивать балаган.

И бежать! Пора бежать!..

— Тебе не кажется, — ловко попадаю комком в открытую урну, — что женский туалет — не место для этих разговоров?

Нервы все же сдают, когда красноречивый взгляд Игната прогуливается по моей спине, тормозя где-то в области «оголенный участок талия-копчик», да так, что мурашки выдрессированным стадом несутся, прокладывая дорожку холодному поту. Ноги подкашиваются, благо, успеваю руками упереться в раковину.

Абзац, этот кобель прав! Он подчинил мое тело себе! Я не должна реагировать на него, а отзываюсь даже на простой, пусть и жутко голодный взгляд. У меня ломка… физическая. Каждая частица требует ласки и внимания. Грудь болезненно набухает, соски становятся такими чувствительными, что нежная ткань кажется непростительно грубой. Внизу живота влажно и сладко-томительно.

Гребаные насекомыши меня доконают!

Тараканы — прочь! Мурашки — спать!! Бабочки — сдохните! Сдохните!!!

Гадский Игнат читает меня, как открытую книгу. Так резво подгребает, выбивая из меня дух, что лишь всхлипываю, когда одна рука господски стискивает грудь, а другая за бедра крепко прижимает к своему напряженному паху.

— По-моему, самое то… — плохо улавливаю суть шуршащей на интимной частоте реплики, меня больше волнуют вероломные насекомыши и средство их истребления. — Что за ошейник?

— У-украшение, — мямлю глупо, зачем-то спиной ластясь к соседу и судорожно цепляясь за его руку, терзающую бедную, осчастливленную грудь.

— Принадлежность хозяину? А где клеймо? — потешается и в то же время злится, сминая ее ожесточеннее.

«Под ошейником!» — растекается в экстазе блядская часть меня, благородно подсовывая перед глазами развратную картинку — губы Игната, захватывающие в свой плен мой торчащий сосок. Запоздало прикусываю губу, проглатывая всхлип наслаждения.

— Скучаешь? — охрипло. Самодовольно констатирует мерзкую правду, от которой и стыдно, и тошно, для убедительности еще и за горошину соска щипая, не озабочиваясь тканью платья.

— Пусти! — дергаюсь невнятно через позорный стон гедонии.

Кто бы меня слушал?!

— Ирк, а Ирк… — проникновенно бормочет Игнат, зарываясь носом в волосы на затылке и развязно втягивая мой запах, — почему ты меня так просто отпустила? Почему даже не попыталась остановить? — смахивает на горький упрек и жажду узнать правду.

— Зачем? — выдавливаю непослушными губами. — Если ты уходишь… значит, тебе пора и нет смысла останавливать!

— Что за бред? — тихо и с мукой.

— Разве тебя хоть одна до меня удержала? — голос выдает иронию на грани смирения.

— Нет, — с горечью, после небольшой заминки.

— Вот и ответ, — еще цепляюсь за здравый смысл. — Ты делаешь только то, что пожелаешь! Как и сейчас…

Несколько секунд надсадного дыхания над ухом, неровного, гневного, и хват парня слабеет.

Преисполняюсь силами.

— На самом деле, ты молодец. Закончил то, что и начинать не стоило.

Теперь беру волю в кулак, избавляясь от навязанных объятий, и поворачиваюсь лицом к Игнату.

— Ты же прекрасно понимаешь — мы непара. Слишком много непримиримых разногласий и причин не приближаться друг к другу, одна из главных — мы — НЕПАРА! — рьяно качаю головой, подтверждая слова. — Так что, Селиверстов, сделай милость, продолжай жить своей жизнью без меня. Я даже не обижусь, если включишь полный игнор, — горжусь собой! Такую хладнокровную стерву еще поискать! — Вот прямо можешь на меня вообще не смотреть, не здороваться. В идеале — ты забываешь, что я существую!

— Я ушел, потому что стал причиной твоего участия в СВМА!

Сердце неровно выписывает удары. Я не хочу слышать очередное признание. Только не это! Боже, дай мне сил устоять!

— Что бы ни делалось, все делается к лучшему, — умничаю с натянутой улыбкой. — Это избавило нас от лишних переживаний и никому не нужных эмоций.

— Но ты не сняла заявку! — вторит упрямо с зарождающимся гневом.

— Не хочу тебя разочаровывать, — протягиваю скучающе, но решительно, — но я буду участвовать!

— Уверена? — хмыкает Селиверстов. Вот не нравится мне его настрой и самодовольство!

— Да! — категорично. — А теперь будь добр, освободи женскую уборную от себя!

— Иначе?

— Закричу! — безапелляционно.

— Или стонать будешь?

Сердце ухает куда-то в пустоту, а в животе на миг ледышка перекатывается по внутренностям. Обжигающие чувства, гул в голове, сумятица мыслей. Грудная мышца мощным боем возвращается на место, а жар не заставляет себя ждать — опаляет щеки, предательской волной опускается и ударяет между ног.

— Ты что удумал? — шарахаюсь к мойке на слабеющих ногах, запоздало понимая, что это на руку Селиверстову — на столешнице оприходует, а я и побрыкаться не смогу.

— Отгадай, — похабная ухмылка и многоговорящий взгляд на мне. — Заодно проверим насколько мы непарны.

— Игнат, — шагаю в сторону от подступающего парня, — ты не посмеешь!.. — жалко грожу.

— А кто помешает?

— Совесть? — глупость, но срывается. Еще шаг, и плевать, что я уже голыми ступнями на грязном кафеле.

— Вот сейчас с тобой вдвоем ее и поищем!

Упираюсь спиной в стену. Глазами ищу пути спасения, цепляюсь за открытую дверцу ближайшей кабинки.

Рывок стремительный, и ворваться в нее успеваю, но не закрыться.

Смехотворная борьба-упирание длится недолго. Селиверстов толчком распахивает дверцу. Меня к стенке, кабинку затворяет.

— Вот и чудненько! — Коленкой протискивается между моих, вяло слушающихся. Махом задирает подол платья и, пригвождая собой к внутренней перегородке, вынуждает обвить себя ногами. — Скажи, милая сестренка, что за извращенную игру ты затеяла? Драк и крови желаешь? Какая-то эротическая фантазия, как за тебя сражается много парней разом?

Нервно выдохнув, признаюсь:

— Скорее кошмар.

— У тебя летнее гормональное обострение?

— Скорее у вас!

— Со мной-то все как обычно, а вот ты… видать, прочувствовав силу своей сексапильности и умения возбуждать все поголовье мужиков махом, решила нас лбами столкнуть?

Уже рот открываю огрызнуться, как в туалет с громким возмущением:

— Во урод! — входят, судя по голосам, две дамы.

Дверь с грохотом затворяется.

— Я о том же! Не х*** совать другим, если жена есть! — поддакивает другая.

Вытаращиваюсь на Игната:

— Ты же закрывал! — шлепаю губами.

— Он сломан, — дергает плечом сосед и проказливо бровями играет.

— Ого! — озадаченно одна из дам. — Кто-то обувь забыл.

— И сумочку, — вторая с ушлым интересом, — куртку, — на последних словах умолкают.

На миг затаиваюсь.

— Девчат, — подаю голос. Глаза в глаза с Селиверстовым, его прям распирает от ребяческой радости, что мне приходится себя выдать. — Это мое. Я тут… Жива…

— С тобой все нормально? — отдаленно напоминает участие.

Игнат бедрами качается, имитируя акт и мной ударяя об стенку:

— Да, — получается нечто смазанное — между всхлипом удовольствия и выдохом при ударе в живот. — Прихватило, — брякаю подавленно, проклиная соседа и ситуацию, в которую попала по его вине.

— Ну смотри, — бурчит первая.

Девицы расходятся по кабинкам, что понятно из характерного звучания и начинают справлять нужду, продолжая переговариваться.

— Прикинь, Алин, а моего муд*** с Элеонорой застукала Вероника.

— Где это? — фыркает недоверчиво первая. — Она же из дому выходит раз в месяц…

— Главное, во время это сделать! — ни то ржет, ни то крякает вторая дама. — Пропиз***…

— А если бы Шувалов зашел? — шокированно уточняю едва слышно, пригвождая Игната злобным прищуром. Комична и в то же время драматичная ситуация на фоне матерщинного разговора женщин о любовниках и их женах.

— Пох! — становится циничным лицо Селиверстова. Ладонь бесцеремонно ложится на мой лобок.

— Стой-стой, — нелепый шуршащий протест, который сосед прерывает с чудовищным хладнокровием — свободной рукой зажимает мой рот, другой отодвигает боковую кайму-резинку крохотных трусиков. Наглые пальцы скользят по промежности…

Мычу в руку насильнику, а на деле задыхаюсь от жутких по возбудительности чувств. Понимая, что проигрываю сражение, толком его не начав, изловчившись, кусаю Селиверстова.

Игнат шипит, но терпит. Борьба взглядов.

Гулит, смываясь в унитазах вода. Женщины продолжают обмениваться матерным диалогом на глобальную тему — хлопая дверцами, почти синхронно покидают кабинки и начинают омывать руки под обильно бьющими струями.

Крепче сжимаю челюсть. Сосед глухо мычит, вероломно щипая за чувствительный участок промежности, до моего позорно дерганного всхлипа и непрошеных слез в глазах. Несколько секунд терпим боль-адский разряд, но зубы острее. И только женщины выходят из дамской комнаты, правда, напоследок участливо поинтересовавшись: «С тобой точно все нормально? Врача может?» и моего выдавленного «Э-э», — больше смахивающего на конвульсивный стон эпилептика в припадке, Селиверстов сдается первым и отдергивает ладонь:

— Сук***! — но так любовно, что даже не обидно.

— Кобель! — протяжно стенаю, хватая жадно воздух и содрогаясь от волнообразных спазмом голодной промежности, которую только что умеючи дразнили. — Пусти! — в страхе, что продолжит.

— Мгм, только трахну…

— Мне нельзя! — упрямства тоже не занимать.

— Да ты что? — глумливо сосед.

— У меня месячные! — всегда была находчивой.

Пауза, задумчивый взгляд.

— И? Думаешь, мне не пох?

— Ну как? — моя очередь растеряться. — Кровь…

— Я не брезгливый, помоюсь. — Опять дорывается до оголенных ягодиц, но от нетерпения его ладонь быстро перекочевывает на мою промежность.

— Одурел? — цепляюсь за последние секунды моего приближающегося фиаско, начинаю сопротивляться рьяней, ощутив настойчивые пальцы в трусиках. Резко покидает и уставляется на свою ладонь.

— Обманываешь? — радуется непонятно чему, одаривая уличительно колючим взглядом.

— Тампон у меня! — пытаюсь достучаться до тугодума.

— Бл***! — упирается лбом в мой. — Вытаскивай… — непосредственностью просто огорошивает.

— М?! — откровенный шок.

— Ирк, не мыкай, трахну с тампоном! — мои бедра мнут настойчиво и дико, вот только ручки-то парня дрожат.

— Больной… — не нарываюсь, хочется уколоть.

— Мгм!

Теперь меня не комильфо.

— А ты не мгукай, бесит!

— Ирк, дерни за веревочку…

— Да иди ты! У меня нет запасного! Я вообще не думала, что загуляю… И уж тем более не думала, что на тебя, изврата, наткнусь, маниакально желающего меня отыметь в кабинке грязного туалета!

— Сейчас поведаю секрет, — насмешливый шепот, — раз ты девушка неопытная. Гуляя по клубам и вечеринкам, уединенного места почти не найти, поэтому сортир — кассовое место. Погугли…

— Так вот и еб*** здесь других, а меня оставь в покое!

— Бл***! Меня трясет от тебя, — мычит Игнат, блуждая губами по виску, спускается к щеке. — Отталкиваешь, сама горя от желания…

Нежно и в то же время жадно прикусывает оголенный участок кожи моей несчастной шеи, на грани довести до оргазма остротой ощущений. — А-а-а, — протягивает шуршаще-уличительно Селиверстов, носом обводя контур синяка, — мою отметину прикрыла, маленькая развратница, — жалящий поцелуй туда же. Козлина видимо, отметину обновляет, а я и не могу отказать — плавлюсь, как масло на сковороде, лишь закипая сильнее от настойчивости огня. — Стыдно, если узнают, что ты испорченная и в засосах? — По ключице скользит прохладный язык, оставляя влажный след. — Что умеешь отдаваться вся, без остатка… Что хочешь… меня… Ведь хочешь? — чарует интимными нотками хриплого голоса. — Так хочешь, что изнываешь…

Ненавижу, когда он прав! И еще больше ненавижу, когда он знает об этом и не упускает шанса ткнуть в несправедливую жестокость!

А-а-а, сейчас стонать буду и ерзать от переизбытка желания, что булькает, доводя нутро до исступления, а искуситель с бархатным рыком утыкается в ложбинку между грудей.

Мир взрывается калейдоскопом преломленной реальности. Меня расщепляет на атомы, молекулы… Феерия чувств заполняет наперегонки с грохотом очумевшего от экстаза сердца, которому плевать, что виновником этих реакций становится Игнат. Отвратительный, наглый, пошлый, беспринципный тип, с легкостью меня бросивший, и с такой же простотой вновь обольщающий в кабинке туалета!

— М-м-м, — позорно стону, подставляясь напористым ласкам.

По телу сладость и жар растекаются. Ноги не слушаются, а нужно бы побрыкаться. Игнат сильнее сминает мой зад, с ожесточением, но так адски-сладко, что расщепляюсь.

Процесс распада на молекулы и атомы притормаживается, когда в дамскую комнату заходит посетитель. Сердце испуганной ланью ударяется в грудь сильнее — Шувалов! екает вниз — Лианг?

— Есть тут кто? — удивленно-настороженный грубоватый женский голос приносит неслыханное облегчение и размеренный бой сердца.

— Да, — открываюсь, а зачем таится. Еще подумает, что вещи бесхозные и сопрет. Как потом буду отчитываться перед Ксю? Есть вариант на кабинку вывесить объявление. Я тут! Мои вещи не трогать! — Простите за… — голос такой хриплый, что чуть прокашливаюсь, — туфли, ну и… клатч, — плохо справляюсь с языком и мыслями. Их, будто снег в стеклянном шаре встряхнули — они кружатся, оседают перемешанной грудой. — Мне нехорошо, перебрала…

— Ага, — отстраненно. Торопливая поступь — и хлопает дальняя кабинка.

— Попроси меня, — наплевав на стыд и то, что выдает свое присутствие, ни то требует, ни то молит хрипло Игнат.

— Молчи! — одними губами.

— Ты же хочешь! — не справляется с бурным дыханием, порхая по моему лицу захмелевшим взглядом.

— Молчи!!! — беззвучно ору.

— Ска… — договорить не даю. Заглушаю слова и проглатываю рычащий бархатный стон его губ своими.

Какая же ошибка?!

Рассудок ведет сильнее, меня словно на волнах штормит. М-м-м, травлюсь запахом Игната, его вкусом… На грани потерять сознание от чувств и нехватки кислорода, но нет ни малейшего желания оторваться и спасительно глотнуть воздуха.

На этот раз к легкому отрезвлению приводят брякающий ремень, который Селиверстов судорожно пытается расстегнуть и гулко хлопающая входная дверь, явно закрывающаяся за женщиной.

Выныриваю из омута похоти и алчно хватаю воздуха.

В помещении тихо, если не считать нашего с Игнатом надсадно-шуршащего дыхания.

— Ирк, мне горит… — как понимаю, с ремнем Селиверстов уже справился на ура и теперь ловким движением расстегивает пуговицу на джинсах.

— Очень?

Боже! Это мой голос? Такой томно-охриплый… с нотками заигрывания?

А зачем этот глупый вопрос? Мне плевать, что и как горит у Игната!!! Вот бы вспыхнуло и истлело… до основания!

Селиверстов хватает меня за руку, которой к своему жуткому стыду уже зарылась в волосы соседа, требуя продолжить и от страха, что РАЙ закончится, — и прикладывает к своему паху:

— Все, как ты любишь — каменный!

Мерещится собственный всхлип.

Мерещится!!! Потому что не могу я… едва не кончить от этой фразы! Мне обидно. Правда! Я не шлюха, чтобы вот так… Но абзац, как приятно это слышать для женского самолюбия! Наверное, мы все в глубине души еще те шлюшки!

— Пусти! — нервозно отдергиваю ладонь, четко осознавая, что с бóльшим желанием дорвалась бы до пульсирующей плоти Игната. Сжала, ощущая, как дрожит в моих руках, а потом облизнула…

Стоп!!!

Краска затапливает лицо. От смущения за постыдные мысли даже зажмуриваюсь.

— Если только на коленки… — смешок, но сбивчивый, будто Игнату дышать трудно. — Может, минет?

Козлина! Он что, телепат?

— Охренел? — все же уставляюсь на соседа, хотя мир продолжает растекаться, пытаясь ускользнуть и оставить меня на растерзание развязного Селиверстова и его умопомрачительных, расщепительных ласк.

— Ирк, отсоси, а… — с такой мукой в голосе, что меня распирает от возмущения, перемешивающегося с желанием сделать это. Аж во рту пересыхает. Останавливает то, что моя гордость пока при мне!

Хоть что-то!

А то ведь стыд, смущение, честь — давно помахали белыми платочками, уступая место вездесущим насекомышам с девиантным поведением.

Затрещина заставляет пыл соседа немного остыть, да и мне отрезвительней становится от хлесткого звука и жаркого покалывания в ладони.

— Это еще за что? — Пасмурные глаза глядят с искренним непониманием и укором.

— Ты мне противен! — шиплю с отвращением.

— С хера ли? — продолжает тупить Селиверстов. — Слишком мягко для тебя? Не выпорол, не обматерил, к сексу не принудил?

— Козел! Пусти, сказала! — толкаю его в грудь и едва не падаю, оказавшись на своих двоих. Зло одергиваю подол платья.

Открываю дверцу непослушными пальцами, хотя замок, гад такой, не желает сдаваться быстро. Изображая полнейшую невозмутимость, бреду к умывальнику, где мои туфли, а на столешнице клатч. Слава богу, все на месте! Обуваюсь, беру сумочку, куртку натягиваю.

— Ир, мне зудит… — Селиверстов подпирает перегородку между кабинками, а взгляд такой щенячий, что вот-вот разжалобит, слезу пущу, ну и трусики сниму.

— Чесотка?

— Ир…

— Гонорея?

— Ир!

— Об тебя сегодня уже одна терлась, да сиськи выкатывала, точно не заразился?

— Ир-р-р-р!

— Посиди тут, я ее позову, — произношу великодушно, а сердце ухает от переизбытка адреналина и злобной радости — ведь довела парня!

— Суч***!

Смахивает на комплимент.

— Кобель! — в тон. — В кабинке закройся, не смущай народ своим выпирающим хозяйством. — Насилу поднимаю глаза — я долбанутая на голову нимфоманка, потому что прусь от одной только мысли — из-за меня у соседа жуткий стояк. Любовалась бы и любовалась, но я выше мелкой радости низменного уровня.

Напускаю равнодушия… Прежде, чем покинуть уборную, выуживаю из клатча презерватив и по-дружески участливо засовываю пакетик в задний карман до сих пор распахнутых джинсов Селиверстова:

— Помнится у тебя прогулочный запас вечно на нуле, — еще и за ягодицу стиснув. Блина, как мне это нравится!

— Зато у тебя, смотрю, теперь всегда наготове!

Порываюсь отшатнуться, но Игнат ловит за руку, секунду пилим друг друга молчаливыми, но кричащими взглядами. Даже мелькает шальная мысль, что накинется… К моему счастью, а если по чести, прискорбию, на насилие сосед не решается, нехотя отпускает.

Открываю дверь в уборную аккурат, когда очередная девушка застывает на пороге.

— Бл***, охренела совсем? — с ходу наезжает весьма габаритная особа в байкерском прикиде. — Осторожно нужно выходить!

Какие бешеные леди посещают бои! Хм, нужно бы справочки из психоневрологического диспансера у посетителей требовать.

— Прости, — не ведусь на ссору.

Барышня на меня смотрит, будто на болезненную — с брезгливой жалостью. Чуть отступает, пропуская на выход.

Отбивая «цок-цок» каблуками, спешу прочь:

— Ах, да, в последнюю кабинку лучше не заглядывайте, — советую от чистого сердца, — мне так приспичило… — морщу театрально нос.

Дама зеленеет, в глазах отвращение…

Только дверь в дамскую комнату захлопывается, выдыхаю так резко, словно давлюсь глотком воздуха.

Я устояла! Смогла!

И еще, слава богу, Шумахер не пасет в коридоре. И Лианг… А то бы…

Быстро одолеваю коридор. Уже было ступаю в сторону своей вип-ложи, где уже ждет Родион и нетерпеливо машет рукой, как замечаю красотку-блондинку, умилительно хихикающую, общаясь с бритоголовым мужчиной в футболке и джинсах.

Эта та самая, гипнотизирующая жертв сиськами!

Ловко маневрирую по узкой прямой до октагон-герл, облокотившейся на спинку ограждения вип-зоны.

— Простите, — стучу ненавязчиво по голому плечу. Девушка на меня кидает брезгливый взгляд и даже кривит полные губы.

Проглатываю нелестную реакцию. Закипать из-за такого пустяка — нервов не набраться.

— В женском туалете, в последней кабинке, вас ждут, — шепотом. Интригующе.

— Меня? — большие голубые глаза становятся еще больше.

— Ага, — киваю уверенно. — Не пожалеете! — добавляю с чувством.

С некоторой заминкой девица улыбкой прощается с мужчиной, и грациознее кошки идет между рядов по направлению коридора.

Быстро, как получается в данных условиях, прокрадываюсь к своему месту, по ходу выслушивая разные предложения, как правило, орально-ректального характера. Меня таким уже не смутить. Спасибо Игнату — учитель еще тот.

— Ты чего так долго? — выговаривает Шувалов, как только сажусь рядом. — Уже хотел за тобой идти! — взгляд такой осуждающий, будто я реально провинилась.

— Да там… девицы неадекватные были, — вру и не вру, поэтому мямлю.

— Все нормально? Без драк?..

— Конечно, — улыбаюсь как можно небрежней. — Просто грубые…

— Свидетельницей, участницей секса не стала? — ерничает, а меня аж перетряхивает от его слов. Понятно, шутит, но ведь, я-то правда чуть не стала жертвой вездесущего бога Траха.

— Нет, — выдавливаю брезгливо.

— Отлично, — отмахивается безлико Шумахер. — Ты была права. Варяг раскатал Паука, но повозиться пришлось.

— Хорошо, — радуюсь, что бой пропущен.

Безотчетно веду глазами по залу и торможу на Лианге. Руки на груди, мрачно смотрит в упор на меня. Губы поджаты.

Блина. Я упустила момент благоразумия! Забыла, что Джи Линь за мной наблюдает. Что если он все сопоставил? Меня не было, Игната…

Дыхание обрывается. Черт! Черт!!!

Так! Не паниковать. Я вернулась. Селиверстов — нет…

Господи, хоть бы он с той девицей появился..

— А теперь на кого поставим? — вырывает из пучины маетных мыслей Родион. Непонимающе ловлю его вопросительный взгляд. — Сейчас Штык будет биться.

— На Штыкова, — ни секунды не колеблюсь.

— Уверена? — сомневается Родион. — Он же боец узкой дисциплины. Мощный, но…

— Я бы поставила на него! — надоедает слушать Шувалова. Даже если он прав. Он спросил мнение, я его высказала.

— Хм, — задумчиво мычит Родион. — Жек, а ты на кого?

— Доверюсь Ирине. Новичкам везет, — полное игнорирование моей скромной особы. Да я и не против.

— А мне Зубр нравится. Он уже с десяток боев отстоял. Шесть победил, три проиграл по очкам, а один…

— Ты как хочешь, — открываю клатч и выуживаю тысячную купюру, — но за меня поставь на Штыкова, пожалуйста, — и ресничками хлоп-хлоп. Обычно у девушек-кокеток такое срабатывает.

И правда, отличная хитрость!

Зрачки у Шумахера необычно расширены. Недоуменно рассматривает меня долгие несколько секунд, расцветает в улыбке, забирает банкноту и, подмигнув, покидает ложа. Торопливо сбегает по ступеням прямиком до букмекерского стола, где толпа уже большей частью рассасывается.

Гляжу на клетку. Рядом с углом Штыка мнется седоволосый мужчина. Видимо, он тренер Ромки. Теперь понятно, почему сидел в ложа Селиверстова.

На ринге, тем временем, Ромка, рефери и еще один большой мужик.

Ужас, какой он страшный. Увидеть такое лицо в темноте — заикой останешься. На голове короткий ирокез. Суровое, мясистое, изрезанное шрамами лицо. Крупный лоб, массивные надбровные дуги, маленькие свинячьи глаза, крупный, кривой нос, узкие губы, квадратный подбородок. Шея плавно перетекает в груду мускулов.

Мужик чуть выше Штыка, но не столь пропорциональный. Фигура треугольника — широкие плечи, тонкие ноги.

А вот Ромка смотрится внушительно — и рост, и стать, соразмерность. Невольно кошусь на ложа с его командой. Хм, а чего это Лера так волнуется и взгляд у нее… влюбленный? Ничего не понимаю. Она с Игнатом или…

Абзац! У них бардак в отношениях. Шведская семья?.. Штык, Лера, Игнат… И где этого козлину носит?

Зло перевожу взгляд на темный проем коридора и только теперь начинаю понимать, что натворила. Я же сама… подложила…

Блин!!!

В груди желчь расползается, к горлу подступает. Какого фига я эту блохастую кошку отправила к блядуну? Черт!

Прикусываю губу. Так тошно становится, что хоть в голос вой.

Я, конечно, могу быть непрошибаемой стервой, но от мысли, чем они занимаются столько времени — хреново!

Это ж как ему приспичило?!

Затаиваюсь, когда из проема показывается мужская фигура, но как только выходит на свет, разочарованно выдыхаю — не Селиверстов. В коридор устремляется пара мужчин и женщина — и опять… затишье.

Обреченно закрываю глаза, и тотчас цветным фильмом мелькают развратные картинки сугубо 18+. Нестерпимая боль, вонзаясь острыми когтями, расползается по телу. Сердце сжимает в тиски, а оно, глупенькое, еще биться пытается, но выходит плохо — редко и натужно.

Нелепый порыв пойти и с беспощадным удовольствием оборвать парочке потрахушки отметается, как только вижу блондинистую октагон-герл, выходящую из коридора. Жадно смотрю, пытаясь считать, довольная она или нет. Был ли у нее секс… Вот почему-то уверена — отличу человека, только что предававшегося разврату. Он должен выглядеть иначе, источать флюиды страсти… Короче, примерно как в рекламе Ред Бул… Окрыляет!

Девушка вроде такая же. Волосы — идеальными локонами, без намека на растрепанность. Одежду не поправляет. Правда, широкой улыбки не наблюдается, даже, скорее, лицо расстроенное.

Еще пару секунд спустя появляется Игнат. Вот теперь сердце выписывает сложный пируэт и принимается гулко ухать от счастья и злобы одновременно, а когда взгляд перескакивает на подозрительно надутый шарик в руках Селиверстова, начинаю потряхиваться от смеха и вместе с тем облегчения. Не знаю почему, но во мне крепнет уверенность — не было у них ничего.

Даже несмотря на то, что Селиверстов обнимает девушку за талию и что-то с улыбкой шепчет на ухо, я не верю в их интимную близость.

Блондинка коротко кивает, парочка расходится. Игнат усаживается на свое место и, конечно, временно занят болтовней с командой, ржущей над его шариком. Селиверстов им поигрывает, передает в жадные руки Славки, а тот протягивает Лере. Брюнетка с видом «убери эту дрянь» отмахивается. Отодвигается, словно брезгует сидеть рядом, и с надменным лицом уставляется на клетку.

Слышу свисток рефери, но продолжаю пялиться на Игната. Он ловит мой взгляд и делает показательный жест уже возвращенным подарком, мол, спасибо, пригодился!

Обескураженно мотаю головой, но и улыбку не могу скрыть.

Мое откровенное любование соседом и в особенности его наглой моськой нарушает Родион:

— Видела? Штык — красава!

— А? — рассеянно уставляюсь на арену, где Ромка возвышается над поверженным противником.

Народ молчит всего несколько секунд, а потом взрывается таким диким шквалом, что слегка глохну.

— Я за выигрышем, — хмыкает Шувалов младший.

— Угу, — киваю неопределенно. Скольжу взглядом по остальным випкам, смотрю реакцию.

Гризли — плевать, ему ногти важнее, а Лысый криво лыбится с таким видом, будто ни секунды не сомневался в победе Штыка. Лианг — хмуро, нарочито спокойно, подперев кулаком подбородок. Друзья что-то ему шепчут, он лишь кивает. Спасибо, хоть на время про меня забывает. Я только за, просто… Недоброе предчувствие скребет душу.

Как пить дать, что-то грянет! Я хорошо знаю этого парня. Столь быстрая и легкая победа Штыка — как вызов.

Славка сияет от восторга. Он, как и Игнат, хлопает в ладоши размеренно, но с чувством. Вот чего не ожидаю, так реакции Леры. Она подскакивает с визгом и безудержно хлопает в ладошки. Глаза полны счастья и вроде… слез…

— Хорош, — сухо констатирует брат Родиона и впервые за все время обращает на меня взгляд: — Поздравляю, девушка, вы сегодня удачливы.

— Спасибо! Я даже немного обогатилась.

— И я, благодаря вам! — но ни намека на улыбку или более лояльное отношение.

— Нас приглашают в чил-аут, — плюхается на скамью Родион и протягивает мой скромный выигрыш.

— Кто и зачем? — отзывается мрачно босс, хотя я думала, что фраза Шувалова-младшего была адресована мне. Прячу деньги в клатч.

— Гордеев! Если ты заметил, Жек, то почти все вип-зоны заняты экстремальщиками с СВМА. Элита…

— Это твоя стихия, — без обиняков отрезает старший, теряя интерес.

— Ага, — кивает подозрительно бодро Родион и мне все больше не нравятся его зрачки. Игнат что-то говорил про наркотики. Надо бы понаблюдать за Шумахером. — И поэтому Гордеев нас приглашает узким кругом. Выпить, поболтать…