Непримиримые 2

Часть 4 Главы 76–82 и эпилог

ГЛАВА 76

Когда загнанная лошадь падает, количество сострадающих может удивить/добить…

Ира

Дома в зале не задерживаюсь. Уже поздно. Все спят, поэтому торопливой мышью, а точнее, трусливой, поднимаюсь к себе. Принимаю душ и ложусь спать.

Жаль только сон не идет. Мысли, мысли… жужжат, до боли раскалывая черепушку и тараня сердце… то сжимается, то разбухает, то медленно несется, то галопом.

Пару раз меня тошнит… В прямом смысле. Вспоминаю себя и Лианга и еще раз полощет. Плетусь в комнату, нахожу таблетки, которые купила на всякий… от нежелательной беременности и пью.

Детей не хочу!!!

Категорически!

Им не нужна такая мать.

И слезы глотаю… Льются безудержными потоками: соленые, юркие, разъедающие глаза.

Сон долго не идет, но урывки случаются. Когда выныриваю, понимаю, что не одна. Меня нежно убаюкивают самые ласковые руки на свете…

Бабуля. Оглаживая, шепчет какие-то нежности. Не разбираю слов, но интонация успокаивает.

Вот тогда расслабляюсь окончательно и засыпаю крепко.

Просыпаюсь уже одна.

Весь день сижу у себя: свернувшись калачиком, шмыгаю носом в подушку. КотЭ неотрывно рядом. То урчит, то мурчит, то коготками впивается, но явно оказывая поддержку и заверяя в преданности и искренней любви. Так мило, что даже злости нет. Мы две души, которые предал Игнат. Хотя, что взять с того, кто вечно предает?..

Пару раз бабушка заглядывает, приносит покушать. И папа следом, но не надоедает. Убеждается, что жива, что говорить не собираюсь! Что выгляжу не ахти и тихо ретируется.

Телефон периодически трезвонит, гудит, жужжит. Вырубаю и надолго погружаюсь в тишину самобичевания и уныния. Когда все же включаю, мобила некоторое время оповещает о непринятых звонках и сообщениях. Игнорю большее количество, но Ксю набираю.

Она сначала орет, потом выслушивает, потом опять орет, а затем заявляет:

— Я тебя люблю и мне по хрену до всего, что о тебе скажут или покажут. И запомни, если человек по-настоящему тебя любит, поступит так же.

Пауза. Мысль правильная и глубокая, вот только душу пока не греет.

— А Игнат? — и это подруга называется…

— Не хочу о нем, — отрезаю мрачно, остаточно шмыгнув носом.

— Ир, он звонил? — пытает Ксения.

— Нет! — зло. — И правильно! Я чуть не сглупила и не решилась ему рассказать. Но меня вовремя отрезвили. Не стоит даже мысли допускать, что он изменится, станет взрослым и заинтересованным кем-то, кроме себя любимого! Он такой же гад, каким был!

— Не думаешь же ты, что он Лаве слил…

— Нет, — торопливо соглашаюсь, — но он этот ролик сделал, а обещал удалить. Значит лгал! В глаза смотрел и лгал. И спор этот идиотский. Никто его за язык не тянул. Черт! Знала ведь, догадывалась, что машина ему нужна, а я так — побочкой подвернулась.

— Ир, это все ужасно некрасиво, но ты с ним даже не поговорила!!!

— Зачем и о чем? — негодую в свою очередь.

— Затем, — на силу удерживается от крика подруга, — что бывает, нам историю преподносят с одной стороны, а на деле…

— Нет в этом деле — другой стороны. Он не удалил видос, и он поспорил!

— Мне кажется, ты горячишься и накручиваешь, — упирается Бравина, чем злит, не меньше Игната. — Я понимаю, что его поступки выглядят жутко, но что, если он сам запутался…

— Ксю, — терпение заканчивается, а я не хочу бередить рану, которая и так еще кровоточит, — ты мне подруга? — с подтекстом.

Пауза.

Обидно и досадно. Я ведь вопрос прямой задала и ответ на него однозначен, по крайней мере, я до сего момента была в этом категорически уверена, поэтому повисшее молчание напрягает.

— Да, — твердо, несмотря на секундное молчание.

— Тогда ни слова больше об Игнате!

— Ир, — слезливо.

— Ни слова!!!

— Поняла, — ворчливо. Еще немного болтаем и прощаемся на нейтральной ноте.

Следующим мобильный пиликает «Франкшт».

— Да, — скорее роняю, чем осмысленно говорю.

— А ну заканчивай подыхать, — без лишних соплей. — Не до того. Ссылку глянь.

— Вить, давай потом… — канючу, потому что опять тошно.

— Сказал, открыла, а не то приеду и заставлю смотреть!

— Хорошо, — бурчу, нажимая ссылку.

Несколько секунд сижу и ничего не понимаю, кроме того, что видео с канала СВМА. Правда, далеко не спортивного направления. Если, конечно, секс — не считать спортом.

— Ты мне решил боевой дух порнушкой с цензом поднять?

— Типа того.

Без интереса смотрю подборку эпизодиков домашнего качества. Развлекуха по полной, правда, грязи нет. Нет большого количества голой плоти, так… порно, пройденное фильтр — эротика. И часто кажется, что постановочная, да и лица… знакомые вроде.

Уже было хочу озвучить терзающую мысль «на кой мне это», как дар речи пропадает — на экране Лианг свой этюд с девушкой отрабатывает и внизу жирным строчка бежит: «Даешь Птичке право на свободную половую жизнь!» И теперь до меня доходит, что это участники СВМА поснимали небольшие ролики в поддержку меня. А когда на экране стали мелькать и картинки нешуточных планов, с героями в разных костюмах, от невинных до фривольных, с игрушками и без, меня начинает потряхивать, только не понятно больше от чего — от смеха или невнятной истерики.

— Это что, флэш-моб порнухи от участников СВМА? Ребята квалификацию меняют?

— А-то, — скупо гыкает Франкшт. — Акция — участники против грязи. Парни решили тебя поддержать. Им не нравится игра Гордеевых, и тем более, они зуб теперь держат на Лавина.

— Да уж, — все еще смотрю подборку. — Я, — неожиданно всхлипываю, поддавшись такой заботе и вниманию. — Я… — и нечего, по сути, сказать толкового.

— Ты-ты, а знаешь, кто главный зачинщик?

— Нет. — Даже страшно услышать «Игнат», а еще страшнее увидеть кадры с «его поддержкой» меня, не со мной.

— Смотри до конца…

Смотрю.

Фантазия ребят зашкаливает, а моя давно отдыхает, ну и добивает меня плавный переход музыки из 9/5 недель к треку, который написал для меня Спартак и конечно же ОН сам в главной роли — злодея. Немного напоминает образ из клипа Джорда Майкла «Фрииик», где он в красном костюме — такой агрессивный и брутальный.

И птичка-героиня-девушка, которую он заталкивает в золотую клетку — она явно профессиональная танцовщица. Ее движения, грация, пластика — фантастически красиво.

Не скажу, что порно, но интересное эротическое постановочное действо…

Последний кадр — девушка забивается в угол, а злодей подступает с плетью — вид сзади… Кто бы сомневался — Леня голый… Что красавцу стесняться?!

Вот именно — нечего!

— Я в ауе…

— Вот и замечательно, — сухо заключает Витька. — Короч, переваривай, но ты не одна. Есть нормальные люди.

— Угу, — всхлипываю, а в трубке уже быстрые гудки.

Сплю плохо и то, засыпаю уже под утро, а просыпаюсь с очередным звонком от «Антон».

— Ир, быстро в универ!

— Что случилось? — еще глаза как следует не продрав.

— Толком не могу понять, но мне пришло странное видео. Щас, сек.

«Тело» тотчас пиликает, что в соцсети пришло сообщение.

— Как глянешь, бегом в лабораторию. Я уже одеваюсь.

— Ок, — нехотя открываю видео. На самом деле, за последнее время жутковато много новостей. И чем дальше в дебри, тем лес темнее, а новости отвратительней.

Видео начинается с голосов, кривой кадр. Наведение объектива, выравнивание телефона, но снимают тайно. Разговор уже идет.

— …а если ее проект переплюнет наш? — Степан, из лабораторной команды Селиверстова. Ребята в сборе. Универ. Игнат вальяжно сидит на крутящемся офисном стуле у центрального стола, но к нему спиной, и покачивается туда-сюда.

— Мы, черт возьми, четыре года над своим корпели. Одной командой. Наконец, довели роботу до ума, а тут она… выскочка. Прилетела. Тяп-ляп, и ей лавры…

— Никаких лавров ей пока никто не давал.

— Но она почему-то претендует на дотации. Причем большие. Неужели какая-то выскочка сможет нас обойти?

— Нет, конечно, — кривит лицо Игнат. — Если встанет вопрос, я найду, как нам решить эту проблему.

— Он уже стоит! Я слышал, что ей предлагают охрененный контракт.

— Ее контракт меня не волнует, нам главное, чтобы наши дотации и спонсоры продолжали нас поддерживать.

— Да, но не будь ее, у нас было бы большее финансирование.

— Ну, брат, всех денег не собрать, — натужно хмыкает Селиверстов, — но клянусь, если у нас будут проблемы, а Королек окажется впереди нас, я устраню помеху.

Прежде, чем видео завершается, на секунду на экране мелькает картинка разгромленной лаборатории. НАШЕЙ!!!

Я ее узнаю из тысяч! Каждый стол, стул, дырку в стене и проплешины в линолеуме на полу.

Тело реагирует быстрее мозга, и уже у раковины натыкаюсь на свое отражение в зеркале. Бледная, осунувшаяся. На скуле еще багровеет ссадина. Взгляд потухший. Нет меня прежней. Я мертва!

А разве нужно трупу спешить?

Нужно!

Ответственность… На мне ответственность!!!

Быстро умываюсь, облачаюсь в джинсы, футболку и толстовку. Косу заплетаю на ходу, сбегая вниз.

— А завтрак? — голос бабули догоняет у двери в гараж.

— Некогда, — отмахиваюсь торопливо. — Прости, ба, потом объясню.

— Ир, — с мягким укором, — так нельзя… Пока готовишься к отъезду, я тебе пару бутербродов соберу и термочашку чаем залью.

— Спасиб, — киваю, распахивая дверь.

Жую, покидая территорию.

Уже подъезжая к универу, понимаю, что как-то оживленно на пятачке между корпусами, и в особенности перед зданием с лабораториями. Толпится несколько десятков человек и пара групп молодых, неорганизованных людей. Видимо, экскурсию для абитуриентов устраивали, да так и затормозили.

Тихо гомонят, шепчутся. Досадуют, переживают.

Проталкиваюсь через толпу, но уже на ступенях сталкиваюсь с Антоном. Он из здания спешит с телефоном у уха.

— Ир!!! — мимо трубки. — Полный капут!!! — друг вообще матом не ругается, а тут такие слова.

Предчувствие плохого затапливает душу, а сердце вынуждает колотиться сильнее. Таращусь в худое, бледное лицо Яровича с дико блестящими глазами.

— Ань, все, Иришка на месте. Как сможешь, сюда. — Молчание. — Ага, — невнятный кивок и Тоха сбрасывает вызов.

— Что случилось? — не идиотка, уже всеми первыми, вторыми и шестыми, седьмыми чувствами понимаю, и жуть как хочу опровержения неясной, но однозначно пугающей мысли.

Антон, придержав меня за плечи, в сторонку с проходной линии уводит и несколько секунд собирается с мыслями. Обшаривает лицо сочувствующим взглядом:

— Ты, главное, не паникуй…

— Ярович, блин, говори прямо, — сама не узнаю свой рык, но хриплый голос с металлом.

— Лаборатория разгромлена. Все образцы, записи…

В груди холодеет, горло сдавливает невидимыми клешнями.

— Ир, ты только…

— Да хватит уже меня успокаивать! — рявкаю в бешенстве, порываясь броситься в корпус. Тошка успевает схватить за запястье:

— Ир… — тормозит испуганно. Махом скидываю его руку и, не помня себя, мчусь по лестнице корпуса, по коридорам.

На своем этаже, заходясь сбивчивым дыханием, натыкаюсь на сгустившуюся толпу незнакомого народа: серьезных мужчин, взволнованных женщин, размежеванных заинтересованными студентами. Тут и работники универа — начальники, преподы и охранники, и важные люди, по обрывкам фраз — сотрудники правоохранительных органов.

Дверь в нашу лабораторию распахнута.

— Пустите!!! — проталкиваюсь локтями.

— Ир, ты куда, — опять догоняет меня Ярович, только теперь уже хватает за плечи. Стопорит возле самой двери. Проем преграждает здоровый мужик с распростертыми ручищами:

— Э, тормози! Куда собралась? Не видишь, что нельзя?

— Там, там все!!! — хриплю исступленно. Цепляюсь взглядом за погром, который вижу в небольшие зазоры между телом мужика и стенами универа. — Все!!! — дыхание надламывается, голос обрывается.

— Знаю, Ир, — клешнями вцепляется в меня Ярович, утаскивая с прохода. — Но уже ничего не спасти, — виновато.

Картинка смазывается, очертания расплываются, встревоженное лицо Тохи:

— Ир, — тормошит меня друг. — Ира!!!

Потерянно смотрю на работников с фотоаппаратом и блокнотом. Делают снимки, пометки: составляют опись, протоколы, переговариваются с Вирзиным, который, меня увидев, тотчас рукой машет:

— Ирина, Антон, — голос зав. кафедрой нарушает вязкость мыслей, Андрей Юрьевич теснит мужика на пороге: — Пропустите, это студенты, кто работал в этой лаборатории, — с болью и сожалением. — Они лучше других знают, что, в каком количестве, ну и, может… смогут как-то помочь делу и расследованию.

Долго и нудно отвечаем на вопросы. По всему видно, что нас как раз и подозревают в погроме. Мол, проект висит на нитке, дотации вроде выделены, а так — хоп, — и больше можно требовать.

От некоторых предположений у меня волосы дыбом, Ярович вообще слова забывает, лишь ойкает и глазами водит в недоумении, очки пуще прежнего поправляет. Нас защищает Вирзин, и, несмотря на мою «нелюбовь» в свете последних событий, капля уважения вновь к начальнику зарождается. Как бы то ни было, он за нас и с нами. Даже заверяет, сделает все, что от него зависит, чтобы помочь с восстановлением.

А еще не забывает обезопасить, не позволяет говорить без юриста, которого вызывает в наш корпус. Благо, у универа есть несколько на иждивении, и как раз сейчас тот самый момент отработать получаемые гонорары.

Аскольд Лаврентьевич Гольдман предупреждает, что мы имеем право не давать показаний и тем более свидетельствовать против себя, но мы наперебой с Тошей убеждаем — нам нечего скрывать. И даже показываем видео, присланное вначале Ярович, а уже от него мне.

— Думаете, Селиверстов или кто-то из его команды мог? — нас окидывают вдумчивыми взглядами пара следователей. Для допроса выделили на этаже небольшую комнату.

— Понятия не имеем, но связь кто-то пытается провести.

— Игнат давно угрожал нашему проекту, — подаю голос после минутного молчания, — когда нашим заинтересовалось большее количество спонсоров, заревновал. Разозлился…

— Ир, — настороженно тянет Тоха.

— Что? — взвываю досадливо. — Кому мы еще мешали?

— Не знаю, — ворчит, пряча глаза. — Я пока ничего не знаю. Игнат гад, но не думаю, что…

— Не он, так кто-то из его команды! — упираюсь зло. — К тому же, он мне обещал бесчестную войну! Даже подпалить лабораторию…

— Кх-кх-кх, — напоминает о себе Вирзин. — Королькова, хотел бы тебя предупредить, что домыслы и обвинения пусты. Я понимаю твою боль и обиду…

— Ничего вы не понимаете! — поднимаюсь в рост и пальцем в сторону зав. кафедрой. — У нас с ним со школы личные счеты. Он не скрывает своего презрения ко мне и всячески гадит в моей жизни. Так что, Андрей Юрьевич, защищайте его сколько душе угодно, но Игнат мог. Я не говорю, что он, но мог!

— Да пустите же! — этого голоса и тем более эту особь никак не ожидаю увидеть, поэтому оборачиваюсь порывисто. — Ир, — на пороге замирает Игнат, его за лацкан куртки, удерживает охранник, зло сопя, ведь, как понимаю, Селиверстов умудрился пробить его заслон.

— Ты! — меня трясет от гнева. — Ты!!! — Как оказываюсь рядом с соседом, не помню, но бью… Раз, два… три… пощечины звоном и шлепками обрушиваются на лицо Игната. Он даже не уворачивается. Если вначале и морщится, то потом безлико принимает побои: выдерживает весь град, лишь поджимая губы с такой яростью, что желваки вниз-вверх ходуном ходят, да крылья носа трепещут.

— Ненавижу! — запал сходит на нет. — Никогда… — всхлипываю опустошенно. — Больше никогда… не приближайся ко мне! НИКОГДА!!!

— Ир, — потерянно роняет Селиверстов с багровым от ударов лицом и даже царапиной во всю щеку, — выслушай, хоть раз…

— Не заслуживаешь! И теперь запомни, братик. Мы, как и прежде, упрямы в своих детских обидах и глупы в своем эгоизме. Мы все также непримиримы! — отрезаю гневно. — И это навсегда! — категорично. — Я рассказала, все что знала, — это кидаю через плечо следаку. — Если будут вопросы, вы знаете, где меня найти. Я не под арестом, значит, свободна! — толчком пихаю соседа в грудь и шагаю прочь по коридору. Правда, уже на подступе к лестнице в кармане настойчиво гудит телефон.

— Да, — автоматически, даже не глянув, кто звонит.

— Ир, — хнычет Ксю: сбиваюсь с шага. — Ир, — подруга заикается, явно не в себе.

— Ксень, ты где и что с тобой? — замираю на лестничной площадке.

— Я… они… — переходит на тихий секретнический тон подруга. — В кафе зашла… А у выхода увидела уродов Шувалова… Они меня караулят.

— Что? То есть? Зачем им это?

— Ну, судя по тому, что они показывают в окно, стоя возле машины напротив кафешки, меня ждет недолгая жизнь и совершенно болезненная и скорая смерть.

— Ксю, — срывается не то смешок, не то дыхание надламывается. — Не паникуй…

— Хороший совет. Но они меня пугают, — шипит в трубку с отчаяньем Бравина. — Я выйти боюсь.

— А охрана в кафе?

— Сказали, что их не волнуют мои разборки и пока в кафе тихо, им плевать, что там, и кто за пределами их вотчины показывает и обещает. Тем более, сделает где-то…

— Не выходи, я сейчас, — торопливо сбегаю по ступеням: — Какое кафе?..

— Ир, — то, как виляет интонация и как ужас окрашивает визг Ксю, понимаю, что что-то происходит. Сердечко ухает в печенку.

— Ксю! — ору в мобильный, но связь обрывается. Пока мчусь по лестнице, пытаюсь набрать подругу, но абонент находится вне зоны действия сети.

Игнат

По причине нанесения побоев Лавину, меня задерживают на пятнадцать суток. Что я только не делаю, чтобы мне позволили звонок, который, вообще-то, причитается по закону!!! Даже стучу по решетке камеры, требую выхода!

Спасибо Темычу, поднимает знакомых, и меня выпускают, правда, после того, как Зур штраф приличный оплачивает.

Пока на скамье в обезьяннике валяюсь, столько обдумываю, что мозг едва не взрывается.

Сколько же я дурости натворить успел?! Дурости несусветной.

Идиот конченый. Упорно из себя умного корчил, а на деле — тупо-о-о-ой! Непрошибаемо! Как же я Ирке жизнь-то подпортил?! Твою мать! И спалился с видосом этим, гребаным. Мне за него не стыдно. Вот не стыдно, даже наоборот, если бы не проблемы, я бы от гордости и важности, что именно Ирка со мной такую страсть испытывает, что я именно с ней с катушек слетаю, себя небожителем чувствовал бы. Но дело опасное — Лианг теперь в курсе наших с ней отношений. А это чревато кровью и разборками.

Бл***! Лишь бы он Иришку не тронул. Не дай бог…

Жаль свое бревно в глазу не так заметно, как чужие щепки, и, бл***, я реально понимаю, что нет мне прощения. Но ведь Иришка, она… она терпеливая. Со школы мои выходки терпит. Прощает… И сейчас простит, только я умнее буду — я признаюсь. Открою душу, покаюсь.

Она умная. Она замечательная — простит!..

Плюнет в меня, возможно, опять ударит, но простит. У нее сердце огромное — золотое.

Я же… она же… мы же…

Только оказываюсь на свободе, отмахиваюсь от Зура, который настаивает на моем возвращении в турнир. К тому же, мне еще тачку нужно отыскать! Есть мыслишка дерзкая, — у Вики Гордеевой позаимствовать, — но потом с ней разберусь. Друг конечно прав, у нас есть куда более сложные моменты, проблем выше крыши, но нет для меня в данной ситуации чего-то главнее, чем прощение Ирки. Так что, решаю первым делом с Корольком разобраться.

Телефон вернул еще ночью — отвоевал у Лавы, пока ему зубы в глотку вбивал и остатки мозга взбалтывал… Даже его охрана, в виде Гордеевых, не спасла. Оттащить оттащили, но Лава, как вынырнул из бездны, так сразу кровью харкать принялся. Сам виноват — сунул нос, куда не следует, будь готов, что тебе его сравняют с лицом…

Звонок Иришке ничего не дает — она меня, по ходу, в черный список поставила. Ничего, я упрямый и находчивый. Если припечет — найду, как ее достать. Звоню домой, узнать, в курсе ли домочадцы, где Иришка.

Корольков уверяет, что поехала в универ. По голосу — мужик в панике, что-то случилось в лаборатории.

Приходится гнать к клубу, где оставил тачку, забирать и только после этого ехать в универ. Без колес, я голый…

Уже на месте узнаю жуткую новость — лабораторию Королька разгромили и разграбили.

В ужасе несусь по этажам, пока не врезаюсь в галдящую толпу. Еле продираюсь к дверному проему, который преграждает крепкий мужик.

Он хамски меня отталкивает:

— А ну стоять! — рявкает, а меня злость накрывает. Бл***, да по человечески скажи, нельзя, а он… Посылаю мужика, глазами обшаривая народ. Мне лишь Ирка нужна, и тут из толпы Светка бледная показывается. Глазищи вытаращены, губы дрожат.

— Если ты ищешь Иру, она, — лаборантка мотает головой дальше на коридор, где у подоконника другой мужик стоит, в телефоне ковыряется, — в комнатке охранников. Их там с Ярович допрашивают, — с виноватым видом бормочет и губу прикусывает.

— Спасиб, Свет, — киваю знакомой и бегу, куда указала. Правда, войти сразу не получается, мужик меня примечает, аккурат когда за ручку берусь.

Мелкая потасовка «нельзя-пусти», и я все же мальчик большой и пронырливый, в дверь умудряюсь протиснуться.

Дальнейшее вновь в тумане. Помню гнев, бешенство Ирки, ее ладонь, жалящая меньше, чем взгляд и язык. Слова вдалбливаются в голову, будто гвозди от удара молотка. Даже глохну от крика и звона.

Толком не понимаю, за что опять получаю, но если Ирка все еще злится за видео… то неожиданно. Казалось, уже огребал. Или все настолько сильно ей в душу запало, что она меня и видеть не желает?..

Но только она фурией вылетает из комнатки, как узнаю истинную причину — в разгроме лаборатории меня и мою команду подозревают. На мои увещевания, что это бред полный, видос показывают, где мы обсуждаем как раз способы избавления от конкурентов.

Матерюсь, но уверяю, что это всего лишь болтовня. Да, нас не красит, да, ниже не бывает, но мы и не пытаемся из себя благородство строить. Мы всего лишь волнуемся за свое детище!!! Пусть диковатыми методами, но языками болтать никто не запрещает. Между говорить и делать — большой пробел. Вот и ищите, кто в этот пробел, тихушничая, протиснулся и устроил погром.

А то легко на нас валить. Я уверен в парнях на все сто. Не могли они. От обиды трепались. От негодования тему перетирали. Но не могли они. И я не мог. Прям уж нашли самых мерзких существ на свете. Все, бл***, благородные, одни мы, твари… К тому же, у меня алиби!

Вирзин, Гольдман, Ярович и следаки слушают, последние быстро проверяют мои слова, а когда убеждаются, что я не лгу — отпускают. Покидаю помещение, злей не придумаешь.

Я опять Иришку упустил… Она же не думает, что я так просто от нее отстану. Пока не выслушает — буду преследовать!!!

Быстро вышагивая по коридору в направлении лестницы, набираю Бравину, но ее мобильный не отвечает и пока чертыхаюсь, опять Светка нарисовывается.

— Игнат, — ее голос надламывается, будто тяготит девушку что-то.

— Свет, прости, — уже ногами ступени перебираю, устремляясь вниз.

— Прости, — роняет девушка, и если я автоматически делаю еще несколько шагов, то мозг уже реагирует на виноватую реплику лаборантки. Торможу так, будто в стену налетаю.

— За что? — прищуриваюсь, но подкоркой сознания ощущаю привкус горькой правды.

— Я не хотела, — прорывается запруд слез на глазах Светы.

— Это ты… сделала? — заставляю озвучить дикую мысль.

— Он уверял, что ты нас всех предашь. Он сказал, что ты нам лапшу на уши вешаешь, а на деле Корольковой с проектом помогаешь. Спишь с ней и помогаешь.

— Кто?

— Вадим…

Следующие несколько минут на меня обрушивается очередная грязная работа Лавина по вербованию девушки и обольщению. Она поверила, к тому же влюбилась, а он… Она до последнего не верила, что он мог зло сделать. Но, что меня чуть успокаивает, она не громила — дело рук знакомых Лавина…

Заверяю, что не злюсь на нее, да, она поступила, хуже не бывает, да она предала нас, но каждый имеет право на ошибку. Главное, осознать и попытаться исправить. Чуть поздновато, но лучше поздно, чем никогда.

— Ты обязана все рассказать следакам! — категорично и пальцем в грудь Светы. — Не бойся, мы за тебя…

— Я не могу… меня отчислят.

— Свет, по твоей вине уничтожена работа нескольких ребят. Как думаешь, какого им?

— Но ведь вы сами говорили об этом, — мямлит лаборантка. Тут до меня доходит, что и видео — ее работа. Скриплю зубами:

— Свет, если в тебе есть совесть, ты признаешься, что сделала. Нас перестанут обвинять и силы потратят на поиски тех, кто реально виновен, а сейчас мне некогда! Прости, но некогда!!!

Вновь начинаю спуск, но слезливое: «Верст», — вызывающее уже неописуемый приступ злости, все же тормозит. Выдавливать из себя милого парня не собираюсь, да к тому же мне от слова «категорически» не до вины Светки. Мне Ирку нужно найти.

— Бл***, Свет, заеб***. Мне не до тебя, — рявкаю в сердцах.

— П-прости, — продолжает мямлить, позади нее нарисовывается бледный Ярович. Взгляд потерянный, волосы взлохмачены.

— Ты не видела, куда Королек пошла? — идиотский вопрос, и причем, к моей лаборантке. Меня аж потряхивает — вниз, бл***, куда еще она могла пойти? Не с этажа же прыгать?! Мысль больно шкрябает мозг. Не могла ведь? — сглатываю пересохшим горлом. Она же не дура, из-за таких мелочей сигать в окно?

— Ей кто-то позвонил и она кричала, что едет. Быстро сбегала по ступеням, — огорошивает новостью Светка, и впервые за несколько минут мне ее расцеловать хочется. — И вид у нее был очень напуганный…

— Адрес, имена, что-то звучало? — чеканю торопливо.

— Н-нет, — заикается, остаточно шмыгая носом Света и ковыряясь в памяти. — Хотя, — чуть оживает, — Ксю и кафе. Но какое…

Уже едва слышу, потому что есть у меня мысль, какое кафе!

— Я…я с тобой, — за мной удивительным образом поспевает Ярович. Никогда не думал, что ботаник способен на скоростные действа.

Покидаем здание, сбегаем по ступеням — из толпы к нам тотчас Славик выныривает:

— Верст, я того, слышал… — запыхается бессвязно братан.

— Да-да, тут хрень, — отмахиваюсь на бегу.

— Если ты Ирку ищешь, — торопливо напоминает о себе Морж, когда уже в машину сажусь, — то она вон в том направлении умчалась, на машине, — кивает в сторону, куда и я подумывал ехать. Недалеко отсюда кафешка, где мы с Ксенией встречались поболтать.

— Спасиб. Запрыгивай, — мотаю головой на сидение, куда Ярович уже скользнул, даже не спрашивая, можно ли. Славику десять раз повторять не надо — в следующую секунду он сидит рядом.

Торможу возле здания с красочной вывеской. Быстро заскакиваю внутрь. Сотрудники говорят, что были две… просили вызвать полицию, но оснований не было. Парни уехали, девушки тоже.

Вроде успокоиться бы нужно, да неспокойно на душе. Судя по описанию машин парней — это псы Шувалова. Правда, самого Родиона с ними не было. От того не легче. Медленно начинаю движение, пока в голове не начинает биться отчаянная мысль, а что если они решили загнать Ирку и Ксю?

Бл***!!!

Жму педаль, по ходу с парнями рассуждая, что могло случиться, и как бы девчата поступили.

Доходим в мужском логическом мышлении, старательно примеряя женское, до того, что Ирка не идиотка, ни за что бы не в тихое, пустынное место не поехала — гнала бы по дорогам и проулкам, где можно двигаться, но нарушая ПДД, а вдруг на нее менты среагируют, и ехала бы к тем самым ментам под бок, чтобы просить помощи. Парки — миновать, людности — придерживаться.

Вот и я еду… такими дорогами, где можно двигаться, а не стоять — в Питере ближе к вечеру — жуть, а не движуха.

Ярович не прекращает попыток дозвониться до Ксении, но она не берет трубку.

Ловко виляю на главную дорогу, едва не вписавшись в тачку, гнавшую по главной дороге. Истошно гудит возмущенный сигнал, да мне похрену. Выжимаю лошадиные, маневрируя в редеющем потоке, вновь нарушая ПДД, сворачиваю на ближайший мост. Притапливаю, и уже почти его одолев, реагирую на вопли Славки. Он на месте подпрыгивает:

— Вон, вон тачка! — пальцем в боковое. Иркина машина сброшена с небольшого подъема и бочиной упирается в дорожный забор. Дверца водительская распахнута, габариты горят…

— Твою мать! — вильнув к бордюру, бью по тормозам. В глазах тьма, слепая ярость затмевает все разумное, когда вижу, как возле проулка четверо парней, точно собачку, Ксению гоняют. Блузку содрали и швыряют друг другу. Она прикрывается рукой… Не пытается кусок ткани забрать, она кричит, чтобы ее отпустили. И делает тщетные попытки прорвать оцепление, смотрит в темнеющий проулок соседней улицы: «Ира!!!» — вопит, но ее толкают и щипают: «Ты следующая…»

Затапливает гнев — ни свидетелей, ни зевак — словно вымерли все. И я… задержался.

Ярович с бесноватым криком бросается на них… А я понимаю, что нужно Ксению защищать, но темнота проулка манит, как глоток воздуха, необходимый для жизни. Бегу к нему и на миг сбиваюсь с ритма. Там вторая машина. Задняя дверца распахнута, Грач торопливо расстегивает ширинку:

— Щас, сук***, покажу всю глубину моего уважения!!! — посмеивается шершаво.

Плохо соображаю, как оказываюсь рядом. Краем глаза замечаю обездвиженное тело Ирки — Королек лицом в кожаное сидение уткнулась. Джинсы спущены, голые ягодицы кверху.

Хватаю Грача за башку, — а он настолько потерял бдительность, что не замечает моего появления, — и в слепой ярости с размаху бью, обо что попадется. Тушку выпускаю — она ухает на асфальт.

Ныряю в машину:

— Ир, — трясу дрожащими руками. — Ирка! — вою, уже не понимая ни черта вокруг.

Лишь бледное лицо моей девочки перед глазами. Волосы в крови, на виске ссадина. В прострации натягиваю на нее джинсы, запоздало услышав топот множества ног.

Порываюсь обернуться, но получаю удар по голове. Стойко выдерживаю, хотя мир слегка покачивается и черными кляксами окрашивается. Оборачиваюсь, выверенно ставя блок, и наношу мощный удар. Под руку кто-то попадается, раздается звучный хруст и болезненное стенание, но увидеть, кого сразил не успеваю — в этот же момент бок обжигает.

Отмахиваюсь от противника, и тотчас получаю очередной жалящий удар в спину. Боль расползается так быстро, что вскоре ощущения отступают, это и спасает. Двигаться механически проще, не отвлекаешься на неважное.

На какое-то время проваливаюсь в небытие, но когда остатки рассудка вытаскивают к реальности, оказывается, что еще отмахиваюсь… Значит, пока тело слушается… Под ногами кто-то мешается, руками редко, но противника цепляю. А заслышав новую суматоху и крики, меня все же накрывает предательская тьма…

Глава 77

Понять, простить — отпустить…

Ира

— Как же ты меня напугать, — вырывает из бездны хриплый голос на китайском. Смутно, но сознание проясняется — я на заднем сидении машины, голова покоится на коленях Лианга. Он нежно покачивает и поглаживает по волосам. — Я предупреждать, что парень гнилой и его друзья тоже. Совсем не слушать советов, — бормочет, будто не в себе, Джи Линь, на лице столько злости, что вновь глаза закрываю. Не хочу его раздражать.

Силюсь вспомнить где я и что здесь делаю, но на какое-то время просто зависаю в прострации. Важное вроде маячит на горизонте, и все же немилосердно ускользает.

— Прости, — лепечу, наконец открыв рот. — Не хотела тебя…

— Гуань-Инь, — с жаром выдыхает Лианг, сгребая в охапку и прижимаясь губами ко лбу, — очнулась…

— Угу, — кривлюсь, голова трещит, в затылке боль простреливает. И вместе с поспевающим Адом и память услужливо подбрасывает жуткие картинки. Как мы с Ксю удираем, как машину таранят на мосту, мы кое-как выбираемся из ухнувшей с небольшого помоста тачки… Бежим, нас нагоняют. Мной с особым пристрастием увлекается Грач и, без деликатности схватив за волосы, оттаскивает в проулок, я отчаянно сопротивляюсь, вкладывая в удары всю силу и протест, на которые способна, ровно до тех пор, пока в голову не прилетает увесистый пинок ботинка Грача.

— Сейчас тебя осмотреть врач, — заверяет Лианг.

— Зачем? — ворчу, кривясь, даже говорить больно. — Нормально все…

— Нет, пусть осмотреть, — категорично и только сейчас понимаю, что мы не одни, невдалеке волнение и множественные голоса. Льются извне густой и многоликой массой людей, машин, техники.

— У тебя волосы в крови и рана нехороший, — бурчит Джи Линь, осторожно освободившись от моей головы. — Пусть подтвердят, что не опасно, — выбирается из салона авто, аккуратно подхватывает меня на руки, плюнув на все мои потуги отбиться и пойти самостоятельно.

— Осмотреть ее, — повелительно, будто скорая лично его. Но удивительно, что народ часто потакает Лиангу уверовать в его исключительной властности.

— Кладите сюда, — женский голос со стороны, а звучит совсем рядом.

Джи Линь укладывает меня на жесткую каталку, надо мной тотчас нависает полная дама чуть за тридцать. Миловидная, серьезная:

— Как зовут?

— Ирина, — за меня отзывается Лианг, женщина с укором оглядывается и Джи Линь понятливо умолкает.

— Королькова Ирина Сергеевна, — автоматом чеканю, чтобы медик поняла — я в сознании и памяти. — Полных девятнадцать.

— Отлично. Помните, что с вами случилось?

— На меня и подругу напали, — размазанно, но сразу все вопросы махом отметаются.

— Нападающих знаете?

С трудом киваю.

— На вашем месте, я бы обязательно заявление написала и дала показания, — доверительно, как женщина женщине. И через плечо кивает на полицейских, что, уже протоколируя, шныряют по месту драки, — вас все равно будут допрашивать

— Я подумаю, — мямлю, — но не сейчас. Сейчас даже думать лень.

Соседние скорые загружают с большей суетливостью. Машины срываются с заунывным воем мигалок.

— Все так серьезно? — уточняю, пока медработник проводит осмотр меня. И после стандартных реплик: руки, ноги, торс, где и что болит, — с особым вниманием занимается головой. Волосы перебирает, рану изучает. Обрабатывает, накладывает пару стежков.

— Вам бы все же съездить в больницу. Авария была, травма головы есть. Пусть просканируют на внутренние повреждения.

— Угу, — киваю, еще ожидая ответа на свой вопрос. — А подруга моя как?

— С ней-то нормально все.

— А с кем не нормально?

— Вам лучше не волноваться, — отрезает дама, порываясь встать с боковой длинной скамьи скорой, но я удерживаю за рукав:

— Надеюсь, все живы?

— На данный момент — да, — мрачнеет женщина, — но у шестерых опасные травмы. Другие с мелкими. Ну и устроили же вы бойню… — по человечески негодует с материнским ворчанием.

— Угу, — прикусываю губу.

— Всех уже развезли, если все же готовы ехать в больницу, мы можем вами заняться.

— Нет, спасибо, я сама, — выдавливаю улыбку. — А куда остальные машины поехали? В какую больницу?

— Разные… — размыто. — Но если вас интересуют ваши друзья и подруга, то… — Название звучит выстрелом, потому что в голове до сих пор — «ваши друзья». В моей памяти лишь Ксения, других «моих» не было.

— Моих друзей? — уточняю непонимающе.

— Ну да, брюнетка вцепилась мертвой хваткой в своего парня и наотрез отказалась его оставить. Там плохо дело. Сильно ему досталось. Множественные черепно-мозговые травмы, тело все… В общем, и переломы, и сотрясение глубокое и тяжелое. Без сознания увозили.

— Антон? — в шоке выдавливаю робкое предположение.

— Точно не скажу, я была занята мелкими ссадинами и перевязками. — А теперь простите, если отказываетесь от нашей госпитализации, подпишите, пожалуйста, отказ, и мы поедем. Но в больницу съездить! — опять наставительно и пальчиком пригрозив.

— Да-да, следом за всеми, — киваю, вновь сморщившись от прострела боли.

Только скорая захлопывает дверцу и трогается, ко мне тотчас мужчина грузный подходит. Несколько минут трачу, рассказывая, что случилось и прошу дать мне время — до больницы нужно добраться, чтобы врач более тщательно осмотрел. Ясное дело, отмахиваюсь от дотошного расспроса, но мне и правда очень жжет в больницу к друзьям скататься.

Мужчина недовольно соглашается, вручает визитку: «Буду вас ждать!»

Только следак отходит, поворачиваюсь к Лиангу. Несколько его друзей стоят чуть поодаль и тихо переговариваются, косо поглядывая на меня и Джи Линя. Их машины в стороне и в хаотичном порядке, будто тормозили, как успевали, а водители их спешно покидали.

Даже в душе что-то переворачивается, сердечко виновато колотится, да кровь гоняет по охлажденному телу.

— Прости, — шепчу, пряча взгляд.

Ну я и тварь. То посылаю, то сама прошу помочь. Отталкиваю и не отпускаю.

А Джи Линь примчался, несмотря ни на что. И, как понимаю, успел. Как смог, так успел.

И сейчас не уехал. Стоит и ждет. Волнуется.

Чуть медлю, не зная, что можно и допустимо, а чего не стоит делать априори, но все же заметив его шажок ко мне, ступаю навстречу и ныряю в дружеские объятия, уткнувшись лицом в грудь Лианга. Он прижимает, несмело и бережно, но с каждой секундой все крепче и хозяйски.

— Ты как?

— Нормально, но провериться на внутреннее нужно.

— Отвезу.

— Спасибо.

— Твой телефон, — уже сидя в его машине, на соседнем с водительским сидением, непонимающе гляжу на разбитый в хлам некогда новенький айфон — подарок Шувалова младшего.

— Черт, — бурчу расстроенно. Не телефон жаль, а то, что в нем контакты. На память номеров не помню. Хотя, на симке должно дублироваться.

— Так дорог мобильный? — косой взгляд Джи Линя.

— Нет, — дергаю плечом. — Хотя подарок ведь, там были номера важные, а теперь, — мотаю головой и отворачиваюсь к боковому окну. Друзья Лианга за нами не следуют, поехали в гостиницу. Так условились с Джи Линем — буду ждать его там. А бывший… со мной возится.

— Очень важный номер, — задумчиво вторит Лианг, не без досады.

— Я бы хотела узнать, как друзья. Ксю, Антон…

— Любовник…

— Нет, — мрачнею и вообще не хочу о нем вспоминать. — Нет мне до него дела.

— Так ли? — не без язвительности. — Он ведь вместе с худой парень первее нас приехать к тебе на помощь. Хотеть сказать, что ты его не звать? — недоверчиво и даже, скорее, с обиженным укором.

Меня аж на месте подбрасывает.

— Кто первее приехал? Игнат? — туплю, но видимо, голова пострадала сильнее, чем я думала.

Лианг сощуривается недобро:

— Не звать его? — требует ответа.

— Нет конечно! Я с ним повздорила сегодня и пригрозила, чтобы он больше ко мне…

— Он с два друга приехать раньше нас, — перебивает Джи Линь. — Но… — запинается, и только по рычанию мотора и вилким маневрам осознаю, что мы летим с неприличной скоростью и недопустимо шустро ныряем с полосы в полосу в весьма бурном потоке машин. — Когда мы прибыть, все они уже быть… обездвижен. Я броситься на помощь к твой сосед, но друг Шувалова быстро ножом орудовать.

— Нож? — выдох со свистом вылетает, глотку сдавливает, судорожно пытаюсь глотнуть воздуха, да не могу. Меня начинает трясти, сердце то дробь выдает, то затихает, да так, что от боли скручивается грудь. — Игнат… нож… Игнат, — заикаюсь, проваливаясь в прострацию, где правит ужас, — он… он…

— Мне жаль, но скорая его увезти первым. Пять ножевой.

Больше ничего не говорю — подкрадывается темнота и пустота.

— Он тебя защитить от Грач, — едва проникает в коматоз голос Джи Линя. — Но против троих ничего не смочь, да и… они со спины бить. — Пауза. — Подло.

Дальше едем в полном молчании, да и не знаю, что сказать. Я столько сделала, чтобы обеспечить жизнь Игнату, а в итоге могу стать причиной… смерти.

Лианг немного снижает скорость и, поглядывая на навигатор, виляет по дорогам, чтобы не потеряться в дебрях незнакомого города.

— Спасибо тебе, — опять благодарю. Кошусь на Джи Линя. Он безэмоционально глядит на дорогу.

— Если бы не ты, — недоговариваю. Не могу толком окинуть масштабы трагедии.

— Это нормально, Ира, прийти на помощь женщина, которую любить больше всего на свете. Жаль, для тебя это выглядеть как-то по иному, — на несколько секунд повисает тишина.

— Я признательна, — мямлю устало. — И согласна с тобой, просто я не имела права и все же сделала это… Позвала, попросила…

— Если бы ты этого не сделать, я бы быть более зол, чем оказаться нужен и суметь хоть как-то помочь. Жаль, не успеть раньше, чтобы предотвратить ситуаций с твой… любовник.

— Прекрати его так называть, — морщусь досадливо. — Прошу. — Лианг лишь губы поджимает. — У тебя теперь будут неприятности из-за драки?

— Не думать об этом. Я все решить сам.

Сомневаюсь, что все будет так просто и гладко, как отмахивается Джи Линь, но в таких вопросах я привыкла ему доверять, как никому.

— Хорошо, — киваю мыслям, что кружат уже возле щекотливого вопроса. Припечатываю ладонь к виску, где разрастается тугая боль.

— Болит?

— Немного, — признаюсь, нехотя. — Но разве это страшно… Тоха с жуткими побоями, Игнат с ножевыми…

Лианг мрачно кивает в такт моим словам:

— С ними быть еще друг…Участий в турнир не принимать, но все время помогать, крутиться возле твой… сосед.

— Славик? — чуть поднапрягнув мозг.

— Ага, — бесстрастен Джи Линь. — Ему тоже достаться. Когда мы прибыть, он пытаться защищать твой подруга и ее парень. Но голова ему отбить сильно и пару порез нанести.

— Боже! — стону, только сейчас окидывая катастрофу, которую спровоцировали мы с Ксю.

— До сих пор ЕГО любить? — в потоке суетливых и самобичевательных мыслей вклинивается едкий вопрос. По сути, простой и ясный, но на деле такой неудобный и острый. Аж прорезает границу раздумий и ставит в очередной тупик.

— Я… — позорно запинаюсь на резком и категоричном ответе — понимаю, что лгать в такой ситуации — безбожно, грешно и неправильно. Замираю, прикрыв ладонью рот, скрывая, как жутко кусаю губы.

Мне везет — Лианг тормозит возле нужной больницы. Выуживает телефон, достает из него свою симку, а аппарат протягивает мне:

— Он не новый, но… мой.

— Я не могу, — трясу головой.

— На память, и если отказать в столь простой просьба, я… — теперь очередь Лианга не находить верных и точных слов.

Пристыженно умолкаю, лишь таращась то на Джи Линя, то на протянутый телефон.

— Может, лишний раз, — все же находит силы продолжить Лианг, — взяв его в руки, ты… вспомнить обо мне.

— Я не понимаю, — нестерпимо сдавливает грудь. Очаг боли перетекает туда.

— Что не понять, Ир? — не выдерживает момента бывший и начинает горячиться. — Я хотеть, чтобы ты быть счастлива, — припечатывает с чувством, и этот подарок ему дается тяжко. — И если ты, несмотря ни на что, выбирать его, то… я делать шаг назад. Ради тебя. Один! — с нажимом, давая понять, как ему нелегко и как всего одна уступка ценна. Равносильна воскрешению из мертвых. А для Лианга уступить — сдаться, а ведь он НИКОГДА не сдавался. — Но, клянуться, я быть рядом. Всегда. Не вмешиваться в твой жизнь, но быть рядом.

— Ты… меня отпускаешь? — режет глаза, в горле сухость, в душе воронка пустоты.

— Я давать тебе шанс быть с ним, но… — очередная задумчивая пауза перевести дух и собраться с мыслями. Джи Линь качает головой, и если до сих пор на меня не смотрит, то теперь устремляет прицельный взгляд: — Но если ты посметь ко мне опять обратиться, шагнуть навстречу… Больше не ждать от меня слабость. В следующий раз мной пользоваться я не позволить без высокая цена. Я тебя взять, даже против твой воля. И мы уехать. ТЫ БЫТЬ МОЕЙ!

Закрываю глаза, не в силах совладать с бурей противоречивых эмоций.

— Я свободна? — робкий взгляд на Лианга.

— Ты всегда быть свободен, я лишь пытаться удержать, но рычаги смешон и не крепок. Ты словно рыбка золотой, срываться с крючок и все время уплывать… Ты как ветер… можно мчаться рядом, но поймать и удержать…

— Лианг, — щемит в груди, щиплет в глазах.

— А теперь уходить, — категоричный мах длани. — Иначе я опять начать выстраивать стены и ловушка. Ты ведь знать, что я никогда не сдаваться. Рано или поздно, но я и ветер научиться ловить.

Хватаюсь за ручку дверцы:

— Спасибо за все и… — сглатываю пересохшим горлом, — я не выбираю его. Я выбираю свободу, — предательски дрожат губы.

— Не задохнись, — кривит губы Лианг. — Свобода пьянит, дурманит и убивает, — отворачивается спешно, явно избегая на меня смотреть. Только захлопываю дверцу, срывается с места.

Некоторое время бездумно смотрю вслед скрывающейся из вида машине.

Лианг меня отпустил?

Стоп игре?

Свобода?..

Прекрасно отдаю себе отчет, что шагнуть к Джи Линю меня вряд ли что-то заставит. Осознанно… по собственному желанию и воле.

Нет!!! Я на такую роскошь, как свобода, не рассчитывала, а заполучив, просто не расстанусь. Я за нее сражалась потом, кровью и потерей души. Поэтому в тюрьму попасть не тороплюсь.

Пинаю себя, торопливо бегу в корпус приемного покоя и регистратуры. На ходу заправляю симку в телефон. Включаю, ввожу пароль…

Телефон начинает пищать, гудеть и пиликать: приходят СМС и извещения о множественных непринятых звонках и сообщениях.

Уже у окошка регистратуры сталкиваюсь с папой. Отец в ужасе. Накидывается с объятиями. Целует:

— Принцесса, что ж вы творите?! Глупая моя, маленькая… Я чуть не умер…

— Пап, — блею слезливо.

— Я уже и морги обзвонил и больницы… Смерти мне желаешь?

— Нет, прости.

Бледная Амалия лишь головой неопределенно мотает и торопливо скрывается за дверями приемного покоя.

Мы следом:

— Расскажи, что случилось, — шепчет отец, все еще прижимая меня к своему боку.

Кратко передаю случившееся, но без лишних красок и эмоций — сухо и скупо, незачем папе знать всю эпичность и трагизм. Он у меня один, если сердце прихватит, я же до конца жизни себя убивать мыслями буду.

— И последнее, что помню, Грач ударил, — закругляюсь на мрачной ноте. — Боль в затылке, темнота. Потом уже Лианг меня в чувство привел. Игната даже не помню и Тоху, и Славку… Видимо, за мной увязались.

Папа настаивает, и меня проверяют на повреждения головы и тела. Казус случается, когда специалистом оказывается уже известный мне врач. Он тоже меня помнит:

— Девушка, опять вы и опять с травмами? — с укором.

— Угу, — пристыженно киваю, но тотчас морщусь.

— Что значит опять? — напирает папа, взглядом тараня то меня, то мужчину. Врач смекает, что говорит много, выпроваживает родителя:

— Мужчина, простите, но девушка немаленькая, я проверю, а вы пока в коридоре обождете! — да таким тоном, что возражать никто не решается. А я благодарно улыбаюсь:

— Спасибо.

После обследования выдыхаю с облегчением — ничего страшного, но смещение в позвонках есть.

— Опять гоняли? — интересуется ровно, пока пишет заключение, а посматривает колюче.

— Нет, — стыдливо изучаю линолеум на полу.

— И куча парней, что поступили к нам сегодня, к вам отношения не имеет? — еще более ядовитый взгляд.

Виновато дергаю плечом. А что сказать?..

— Понятно, — мрачно резюмирует мужчина, всучивая распечатку моей диагностики. — Не хотелось бы с вами увидеться еще раз, — и это совсем не любезность.

— Госпитализация дело ваше, но вам бы отлежаться, здоровье поправить.

— Угу, — киваю зажато.

— И голова мне ваша не нравится, — теплее, почти по-отцовски. — Я бы пристально следил, слишком много травм…

В больнице по этажам приходится побегать, чтобы выйти к нужному отделению «реанимация». Под дверями уже собралась небольшая толпа. Амалия, Светлана Ивановна — мать Ярович, — Ксения, и мы с отцом.

— Ира-а-а, — бросается ко мне Ксю с красными, опухшими глазами. Вешается на шею и надсадно всхлипывает, обтирая слезы о мое дружеское плечо, точнее, грудь.

Из разговоров и обрывков фраз медперсонала понимаю, что все плохо.

Тоха, Игнат и Славик были в реанимации. И если Славку и Ярович в скором времени перевозят в палаты для тяжелых пациентов, то за жизнь Селиверстова врачи продолжают воевать. Медсестры периодически выбегают из огромных металлических дверей с жуткой табличкой «реанимация», но ни одного толкового и вразумительного ответа не дают. И это вселяет неописуемый ужас.

Улучаю момент и иду к палате Яровича, где караулит Ксения. Упрямо сидит под дверью, пока мать Тохи с ним.

Зареванная, чумазая. В грязной, порванной, окровавленной одежде. Потерянная и жалкая. Терпеливо ждет, когда сможет к Антону пройти.

Присаживаюсь рядом и медленно затягиваю разговор. Оказывается, Ксю сегодня уже давала показания. Намекнула, что и меня стороной не обойдет подобное «счастье», а у нее еще назначена встреча у следователя в кабинете. Очная ставка.

Грач, Рысь и их трое друзей сильно пострадали. Переломы, сотрясения, но особо тяжкое у Грача, Грачевского, как оказалось по фамилии.

Тяжелейшая травма головы и позвоночника. Но этот подонок, со слов Ксении, меня в проулке пинал и собирался изнасиловать. К тому моменту я уже была без сознания… Бравина пыталась отбиться, но… Она рвалась мне на выручку, а твари над ней издевались. Вот тогда и появился Игнат с Тошей и Славиком. Она сама толком не поняла, но Ярович первым оказался рядом с ней в центре загона. Следом подоспел Славик, а Игнат бросился в проулок.

МЕНЯ ВЫРУЧАТЬ!!!

Антона вырубили с одного удара. Славка отчаянно пытался встать на защиту, но подонки умело его раскачивали — вскоре он уже был и побит, и порезан. Твари гурьбой бросились на выручку Грачу, и только Рысь, урод, остался с Бравиной. Он с самого начала мечтал с ней расквитаться и теперь подначивал, за волосы таскал и тыкал лицом то в Ярович, то в Моржа: «Вот, мол, сук***, понюхай сопляков своих. Ничего, я тебя проучу…»

Ксения металась от одного парня к другому, терялась в мыслях и разрывалась, в жажде узнать, что со мной, но гад потешался и игрался с ней. То позволяя сделать пару шагов, то с ног сбивая.

И в самый отчаянный момент появились китайцы. Как черти из табакерки. Стремительными вихрями. С рычанием моторов тормозили и выскакивали гурьбой.

Грача завалили быстро и только тогда Ксю смогла тыкнуть на проулок. Лианг сорвался с такой скоростью, что она даже не поняла, как он скрылся из вида. Остальные метнулись за ним. Дальнейшего она не видела, но уже вскоре сигнализировала полиция и скорая. Машины прибывали и прибывали. Народ заполонил площадку, где случилась драка.

Слово за слово, обсуждаем, что делать дальше, а когда понимаю, что начинаю, сидя, засыпать, виновато прощаюсь и плетусь прочь. Но перед уходом заверяю, что скоро вернусь.

Глава 78

Теперь очередь девчат пугаться гениальности парней

Ира

На следующий день прихожу к палате Игната, а там отец и Амалия, которые не отходили от койки парня всю ночь, с тех пор как его перевели из реанимации. Мягко настаиваю на их отдыхе. Отец согласен. Встревоженно просит Амалию одуматься. К тому же соседке недавно поставили успокоительный укол. И она сама, того не замечая, полусонная сидит.

Совместные уговоры длятся долго — соседка упирается, но с каждым нашим доводом ее сухое «это мой сын» и «а вдруг он проснется, а меня нет рядом» все менее весомо звучат. И конечно же, в итоге Амалия соглашается съездить домой — помыться, перекусить и с новыми силами вернуться к сыну.

Они уходят. Папа напоследок окидывает меня благодарным взглядом, и я ему ответно улыбаюсь уголком рта. Я люблю его. Мне нравится Амалия. И без всякого сомнения мне есть дело до Игната и его самочувствия.

То, что сидеть возле больничной койки Селиверстова хуже, чем было с Лиангом, понимаю минутами позже. Когда никто не беспокоит, не тревожит и я остаюсь один на один со своими чувствами и страхами. Голыми и такими ранимыми.

Слезы режут глаза, сердце виновато отсчитывает удары в груди, а в особо тяжкие минуты утыкаюсь лицом в неподвижно лежащую ладонь Игната и шепчу разные разности. Неважности и нелепости, просто потому, что необходимо что-то говорить, иначе задохнусь от боли и страданий. Скрутит меня Ад, и я ударюсь в крайность, а я не имею права на слабость и признания.

А еще через время с щемящей грустью понимаю, что простила его… Опять, вновь, как всегда. Простила, но… всего лишь — простила!

Любая выходка, уязвляющая личность — лишь выходка. Физическая и психологическая боль — лишь боль. Это все стерпливается, это прощается, даже если не прощается. Есть только две вещи в жизни, которые нельзя изменить — жизнь и смерть. И если обиду я проглочу и стану сильнее, то смерть Игната — станет точкой как для меня, так и для него… для нас, а ее простить не смогу.

Он жив — это главное. Пусть живет, как хочет, творит, что желает, лишь бы жил… Мертвому уже будет нечего прощать.

С этими утешительными мыслями даже задремать успеваю, а вырываюсь из паутины сна, когда дверь отворяется с легким скрипом:

— Можно? — миниатюрная брюнетка, с которой Игнат танцевал в клубе.

Ревность шкрябает душу. Сон быстро сходит, на смену теплу холод и отчуждение поспевают. Мне откровенно неприятно, но кто знает, что связывает соседа и девушку? Да и не имею я права лезть в чужую жизнь и отношения.

— Если вас пропустили, то кто я такая, чтобы отменять разрешения?

Девушка ступает в палату и затворяет тихо дверь:

— Я ему не чужая, — кривит лицо и фразой прям за живое цепляет.

— Что странно, если мне не изменяет память, Селиверстов не женат и даже не обручен, или я что-то путаю? — с подозрением.

— Не настолько не чужая, — выдавливает смешливо улыбку. — Впрочем, как и ты. Вы же только соседи, ну и вечные соперники. Братом и сестрой еще не стали… — не без доброй иронии.

— В отличие от некоторых я все же имею какое-то отношение к его семье… — чуть ощериваюсь.

— А у меня есть деньги, — жмет плечами девушка. — А они, как говорится, решают все.

— Резонно, — почему-то улыбаюсь в ответ. Дико, но нимфа к себе располагает. Мне всегда нравилась честность и прямолинейность. А брюнетка наше общение начинает с правды, пусть и не самой удобной.

— Мне выйти? — уточняю с неохотой.

— Нет, — рьяно трясет головой девушка. — Я к нему, но не к нему.

— То есть? — вот теперь ставит в тупик.

— Больше к тебе, — чуть мнется, ступив к койке.

Настораживает, даже дыхание затаиваю.

Поднимаюсь с кресла, которое придвинула к койке, чтобы ближе к Игнату быть. Девушка становится напротив.

— В жизни ты еще красивее, — и взгляд темно-зеленых глаз проходится по мне. Но не пошлый, не оценивающий — скорее, убеждающийся и заинтересованный. Удивительно юная особа, а смотрит — так, будто в душу хочет заглянуть. Глубоко, с задумчивым пристрастьем.

— А ты меня присмерти видела? — уколоть без злобы плохая идея, но я просто взбрыкиваю непонятности ситуации.

— Ахах, Игнат не говорил, что ты юмористка.

— А он обо мне говорил?

— Мгм, — издает жуткий звук, до отвращения похожий на тот, который часто сосед роняет. Аж мурашки по коже несутся и спазмом кишки скручивает. — И видео показывал. Я его, кстати, вторая после Игната увидела, — не без горделивого оттенка, хотя усмешка тоже присутствует. — Ничего так… — любезная колючка.

— Не понимаю, с чего столько внимания к моей скромной персоне?

— Ну как, ты же единственная участница СВМА.

— Бывшая…

Да, я решила уйти. Раз уж свободна от всех и вся… Большую и дорогущую часть транспорта потеряла.

— Почему бывшая? — перестает улыбаться девушка и озадачивается. — Только не говори, что из-за нелепого видоса решила…

— Нет, — мотаю головой. — У меня свои резоны… — оправдываюсь безлико. Начинает напрягать диалог обо мне с человеком, которого не знаю.

— А, — кивает понятливо брюнетка и останавливается впритык к койке Игната. — Пизд*** ему досталось, — с грустью и не наигранным сочувствием. — Каковы прогнозы врачей? — бесцеремонно усаживается на край, нежно оглаживает щеку Игната, а меня аж пинает девушку выпроводить, покуда ревность из меня не сделала чудовище, чахнущее над своим сокровищем.

— Неутешительные, — тоже смотрю на соседа, всеми силами удерживая себя на месте, ну и конечно в руках.

— Хреново, — заключает мрачно девушка, любовно-дружески чмокнув Игната в губы. А я, точно удушливый день переживаю, то в жар бросает и потом покрываюсь, то глотнуть воздуха пытаюсь, да в глотке он стопорит. И перед глазами плыть начинает от накатывающей злости. Вот прям наяву вижу, как вцепляюсь в длиннющие волосы брюнетки и вежливо выпроваживаю… Не смеет она касаться МОЕГО. Тем более, так нагло целовать.

— Жаль, такую выдающуюся особь…

— Прости, — обрываю дикую по своей неуместности фразу соперницы, с отвращением понимая, что она на соседа имеет такие же права, как и я — никаких и все махом, как бы абсурдно ни звучало. — Мы с тобой даже не знакомы…

— Виктория, — кислая улыбка. Девушка поднимается, все также разглядывая мирно сопящего в куче проводков и капельниц Игната. В глазах проскальзывает толика вины.

— Гордеева, — на последнем слове брюнетка вперивает серьезный взгляд в меня. А я не знаю, что сказать. Шок довлеет над разумным и вечным.

— Нет, — встряхивает копной жгуче-темных волос Вика, предугадывая мой немой вопрос, — не однофамильцы. Лицо смурнеет. — Эти моральные уроды мои братья, — теперь опять кривится, будто лимон съедает.

А у меня до сих пор оцепенение.

— Я восхищаюсь тобой, — продолжает странный монолог девушка. — Я бы хотела быть похожей на тебя. А я не такая. Поверхностная дура. Избалованная, взращенная мерзкими братьями. Пиз***! А ты… крутая. Одна среди брутальных, видных мужиков, — цыкает и тотчас торопливо поправляется: — Нет, не завидую тому, что столько мужиков и ты, сук**, одна, бл***, - досадливо закатывает красивые глаза, — прости, я нервничаю, — признается, как на духу. А у меня уже уши в трубочку, да глаз дергается от потока нецензурщины. — Так вот, я восхищаюсь тобой. Ты не побоялась против них пойти. И смотрелась достойней большинства участников мужского пола.

— Спасибо, — не уверена в реальной благодарности, но воспитание требует что-то сказать.

— Я горжусь, что знакома с тобой, пусть и номинально.

— Угу, — киваю отстраненно, потому что разговор все больше тяготит, а нервы не выдерживают. — Ты уж прости, — не хочу ругаться, просто нужно уточнить. — Но ты пришла, чтобы мне это сказать или для братьев отчет собираешь, что еще одного участника нет…

— Да пох*** мне на них, — возмущается брюнетка с чувством, а на лице столько яда, что верю. — Да ты не ощеривайся, — примирительно звучит. — Я к делам братьев не имею отношения. Меня он, — кивок на Игната, — волнует.

— Тогда, — сглатываю сухим горлом, — я тебя с ним все же оставлю.

— Да не нужно, — отмахивается легкомысленно Вика. — Стой, ты что, подумала, что мы с ним?.. — заостренным красным коготком то на себя, то на Селиверстова. — Нет, — улыбается от уха до уха, демонстрируя идеально белые зубы, — мы с ним только друзья. Поэтому и пришла, а разговор к тебе. Есть у меня кое-что важное. Если, конечно, — серьезнеет на глазах, — тебе не плевать на Игната и его проблемы.

— Как видишь, не плевать, — скупо. — Сижу на посту, жду, когда сменят.

— Просто ждешь? — изучает колюче. — Или так дорог, что ждешь?

Размыто звучит, но предельно ясно и точно по определению.

— Тебе какая разница?

— Если бы не было, не пришла. А мне есть. Не хочу больших проблем парню. И раз бла-бла-еб так и не решился на признание, за него это сделаю я. И пусть потом получу, а я точно поймаю, когда придет в себя, — неловкая пауза. — В общем… — опять заминка.

А меня потряхивает уже. Гордеева переводит дух и выливает на меня достаточно организованным потоком жуткую историю влипания «утопленников» — компании Селиверстова, по вине всего одного идиота с хронической стадией «непревзойденный» — Моржа. Я даже в кресло сажусь от шока и безысходности, и слова на языке крутятся, да никак не сорвутся. Боюсь, смысловая нагрузка потонет в матах, коими щедро приправляет рассказ милая девушка с лицом нимфы и языком заправского водилы-дальнобойщика.

— Знаю, что это не мое дело, но не хочу, чтобы братья отжали у парней все и этого белобрысого бла-бла-еба припахали. Они, конечно, мои братья. Кормильцы, что б им, но, сук***, не люблю, когда так нагло народ кидают, разводят, да на бабло сажают. К тому же, — девушка бросает тоскливый взгляд на Игната, — нравится он мне. Жаль, сердце его по другой бьется.

— Нет у него сердца, — убито бормочу, пытаясь уложить в голове весь поток информации.

— Ой, да, — хмыкает Вика с вызовом.

— Ну, коль веришь в миф, так и шла бы к той, по кому оно якобы бьется, — зло выговариваю.

— Так я и пришла… к тебе.

Вытаращиваюсь, точно дура, узнавшая, что «дурость» лечится простой водой, хотя сколько живу, верю, что неизлечимо больна.

— А по-твоему, на хрен в мобильном ваше порево держать?! — поясняет банальность ситуации и тыкая в мою ограниченность. Обидно становится. Насупленно молчу.

— Вот и подумай на досуге. Я бы рассказала, — доверительно, но с намеком, что «ни-ни», — да тайна — сердечная. Сердечная, — пропевает. — А, пох***, - отмахивается небрежно, — коль сказала «а» и приготовилась огребать, так что бы уж все не рассказать? — подмигивает. — Любит он тебя! Так любит, что только о тебе и думает. Ничто его не волнует. Умирает. Дохнет день ото дня… Равнодушен стал к жизни и только имя твое скажи, тотчас оживает.

Не знаю, как насчет чувств Игната, — верится с трудом, — но в девушке точно умирает театральная дива.

— Я не хочу это слышать, — взбрыкиваюсь растерянно, потому что сердце, переча словам, от неожиданного счастья чуть грудь не пробивает лихим ударом. Ведь на деле хочу. Хочу!!! Так хочу, что дышать забываю. Так хочу, что от буйных ударов неуправляемой грудной мышцы глохну, а эхо в голове отдается. Так хочу, что тело сводит от напряжения.

— Дело твое, — печально дергает плечом девушка. — Но я тут подумала… Меня братья слушать не станут и даже хуже. Могут разозлиться и еще чего-нибудь вменить парням, а вот ты…

— Я?.. — стопорю в недоумении. — Они меня ненавидят!

— То-то и оно, — цыкает Вика. — На этом и сыграть.

— Во что? — не тупая, реально не понимаю.

— Предложи себя вместо Игната, — огорошивает с невинностью саблезубого тигра и длинными ресничками «хлоп-хлоп».

— Что? — из ступора не выхожу, по-моему, еще глубже вколачивает.

— Я имею в виду, ты же тоже химик и проекты у тебя стоящие есть. Есть ведь? — с робким ожиданием и страхом услышать обратное.

— Типа того, — чуток отмираю, но до сих пор полноты мысли девушки не охватываю.

— Вот! — радуется тотчас Вика. — Возьми его обязательства на себя.

— Издеваешься? — выпучиваю глаза. — Мне не выиграть турнир и Гризли… Он меня в открытую грохнет! Сама не понимаю, почему до сих пор жива.

— Не исключено, — мрачнеет Вика. Пугает, что сестра монстров сама понимает, что ее семья — монстры, и не отрицает их жестокости. — Но это единственное, что я придумала, чтобы попробовать исправить ситуацию, которая зашла в тупик. Другого на ум не идет. Парни все потеряют…

— Это глупо, да и транспорта у меня уже не осталось, — горестно хмыкаю. — Хотела по-быстрому бабла сорвать, а в итоге, убила техники на сумму квартиры в эконом-районе. Чума! — и смех и грех, даже слезы на глазах. — Бессмысленная затея, — мотаю потерянно головой, но своим мыслям. — А денег сколько, знаешь? — так, чтобы уж полностью знать размах долга и обязательств.

— Точную сумму? — переспрашивает задумчиво. — Нет… Но проценты капают неумолимо. Как-то слышала цифру в десять лямов.

— Охренеть! — даже я материться начинаю.

— И я о том, — сочувствует Вика. — Так что подумай над моим вариантом. Заявись с дерзким предложением… и уверена, Гризли кончит от счастья — что есть шанс тебя заполучить. Ну и от злости ссать будет, когда ты его укатаешь… Но однозначно, на вызов ответит. И даже если старший возмутится, для Гризли битва с красивой девушкой — дело чести и реванш молодости.

— Нет, — впадаю в усталую задумчивость. — Я не могу.

— Жаль… как по мне, это шанс… Ну, или я пойду на крайние меры и выйду за Игната замуж.

Если бы она меня ударила, было бы менее эффектно по значимости, чем брошенная как бы невзначай фраза.

— Ржачно, у тебя глаза из орбит вылезают, — заливисто хохочет Вика. — Все равно говоришь?

Киваю… нервно… Мало смахивает на кивок, скорее нечто размазанное между мотанием и киванием.

— Я так и подумала, — победно констатирует Гордеева. — Не ссы, мы с ним оба не горим желанием стать супругами. Слишком уж похожи. Но этот вариант ему брат предложил, чтобы от меня избавиться, а ему посулили за это долги списать.

— И он отказался? — Ни в жизнь не поверю. Даже я бы согласилась.

— Бл***, - опять закатывает глаза девушка. — Я тебе уже битый час говорю, как этот идиот в тебя вмазался по самые яйца, а ты непрошибаемую идиотку изображаешь.

— Ты много ругаешься, — морщусь от потока грязи в свою сторону.

— Лучше быть хорошим человеком, "ругающимся матом", чем тихой, воспитанной тварью, — умничает заученно Гордеева, не без толики здравомыслия.

— Наверное, — отстраненно киваю.

В коридоре раздаются голоса, перестук каблуков. К палате приближаются. Дверь с легким скрипом отворяется…

— Здравствуйте, — в палату заходит Амалия, следом папа. Чуть недоуменно смотрит на Вику, переводит непонимающий взгляд на меня.

Жму плечами, мол, сама в непонятках.

— Здрасти, — отзывается Гордеева. — Лан, мне пора, — это уже мне. И на выход идет, но перед тем, как покинуть палату, смачно Игната чмокает в губы: — Если что бла-бла-еб, я выйду за тебя! — контрольный в голову.

Кошусь на родственников. Они в недоумении, и я их понимаю. Сама с приходом девушки там обосновалась, причем основательно и, как понимаю, надолго. По крайней мере, пока не разложу по полочкам все, что от нее узнала.

Только Гордеева уходит, появляется медсестра и закручивается вечерний осмотр, перевязка.

— Простите, — винюсь перед родственниками, которых тоже попросили в коридоре обождать окончания процедур, — мне по делам нужно.

— Да, конечно, — мягко соглашается папа, одаривая бережными родительскими объятиями, а Амалия лишь головой качает «конечно», и то отстраненно, явно пребывая в своих мыслях.

Прошу немного налички и спешу прочь.

На самом деле домой не тороплюсь — ноги сами несут к палате Тохи. Светлана Ивановна ушла домой, — младшая дочь на руках, и высиживать все время перед койкой сына она не может, — а караулить на посту оставила Ксению. Подруга уже там, или вернее, все еще.

Ее вид устрашает. Начинаю переживать за вменяемость.

— Ксю, тебе пора домой, — дружески заверяю, пытаясь донести, как плохо Бравина выглядит. — Отоспаться, привести себя в порядок.

— Не могу, — от подруги лишь тень остается. Бледная, взгляд потух — сидит и смотрит на Антона, но в никуда.

— Можешь! — категорично настаиваю. — Когда Тошка придет в себя… Да он испугается и будет недоволен, что ты так….

— Я его недостойна, — безлико, на своей волне.

— Ксень, — устало выдыхаю и задом подпираю прикроватную тумбочку, — опять ты эту песню врубаешь.

— Пару дней назад я попросила у него время, — пристыженный взгляд на меня.

— И что?

— Он был, как всегда, терпелив, — дрожат губы подруги. — Он… такой хороший. Ни капли сомнения, а я…

— Он любит тебя, Ксю. Просто любит. Ему больше никто не нужен. Тоха — однолюб. Со школы это чувство тянет. И будет любить до конца жизни. Уйдешь ты от него или нет. Но если ты останешься с ним, он сделает тебя счастливой. Так что не сомневайся в нем. Любит, — как заклинание и без толики сомнения. Как мантру, которую бы сама хотела слышать. — Нет, — перечу сама себе. — Не просто любит — безгранично и самозабвенно. Так сильно, что ему плевать на все. Вопреки, другим напротив… Поэтому любит и готов ждать. Еще! Опять! Сколько потребуется.

— Вот именно, — всхлипывает Ксения, утыкается лицом в ладони, — а я, — слезы душат, — я… Сук***. Испорченная, избалованная эгоистичная сук***. Веду себя неправильно. Колеблюсь, метаюсь… Понимаю, что неправа…

— Ксю, заканчивай самолюбование и подумай о том, что у тебя есть парень, который знает тебя, как облупленную и все равно любит.

— Я… — вновь слезы. Терпеливо жду, когда бурность ослабнет. — Я… знаешь, что собиралась сделать?

— Что? — без особого интереса, но слегка настораживаясь.

Пауза, несколько всхлипов, темные глаза на меня:

— Аборт, Ир…

— Что? — вылетает рвано.

— Я… беременна. Когда узнала, так испугалась. Растерялась… Какая из меня мать? Я же… тварь самовлюбленная, — тараторит, и это явно защитная реакция — оправдание, потому что Бравину разрывает от переизбытка чувств. — Ребенок, он ведь внимание требовать будет, любовь и ласку, а я… что я ему могу дать? Только научить, как тратить деньги…

— Ксю, — запинаюсь на мысли, — скажи, что ты не сглупила…

— Я в кафе сидела и думала. Ждала времени, которое было назначено. А когда время пришло, поняла, что не могу. Я ведь… тоже люблю его. Но что, если он узнает про ребенка и… Боюсь, как отреагирует и на чем настоит.

— Ты будешь лучшей матерью на свете, — хриплый голос Антона, как гром среди ясного неба, шелестом наполняет палату. Я шокированно оборачиваюсь к очнувшемуся Яровичу, а Ксю бросается к койке.

— Только отцу малыша лучше знать, вдруг он захочет принять участие в его воспитании. А я… буду тебя ждать… всегда… и приму…

— Тошечка, милый, — виснет на его руке Ксения, стекая вниз. — Прости, прости меня, — целует, где и как получается. Ревет навзрыд подруга, стоя перед ним на коленях и всхлипывая раз за разом между поцелуями.

— Тош, — чуть запинается на глотке с воздухом. — Ты же не думаешь, что ребенок от другого? — забывает, кто настоящая жертва Бравина и устремляет на Антона возмущенный взгляд.

— Ксю, — шикаю негодующе. — Сейчас не о том говорить нужно!!! Тош, ты… умничка, — мои губы тоже дрожат.

Но тут в палату вбегает медсестра:

— Девушки, вам придется срочно покинуть помещение! — выпроваживает без деликатности, пихая в спины.

— Я не уйду, — орет Ксю, бесновато цепляясь за койку Яровича.

— Ксень, — примирительно пытаюсь образумить подругу, но видя ее невменяемый взгляд и перекошенное ужасом лицо, отступаю.

— Не пойду! — упирается Бравина. — Я в сторонке… в уголочке… Никому мешать не буду, но не уйду. Хоть волоком тащите, — рьяно трясет головой Ксения.

Медсестра расстроенно отмахивается, а я, только палата наполняется другим взволнованным персоналом, тотчас выхожу. Но покинуть больницу и даже коридор не удается, уже у двери сталкиваюсь с двумя мужчинами в штатском, но явно работников правоохранительных органов. Смутно, но лица кажутся знакомыми — еще на месте драки мелькали.

Один среднего роста и крепкий, как борец. Лицо прямолинейного и твердого характером человека. Короткие темные волосы, карие глаза, прямой нос, узкие губы. В коричневой кожанке, кремовом джемпере, джинсах и тяжелых ботинках.

Другой пониже, худее, но лицо с хитринкой. Рыжеватые волосы, с охровыми бликами в глазах, кривоватый нос. Ветровка на рубашку, джинсы и кроссы.

Как понимаю, первый — сила, второй — смекалка.

— Королькова Ирина Сергеевна? — официальным тоном рыжик.

— Да, — чуть немею, поглядывая то на одного, то на другого, закрывая дверь и отрезая нас от суматохи в палате.

Невысокий выверенным движением перед моим носом распахивает красную книжечку-удостоверение работника полиции и механически представляет себя и напарника:

— Старший следователь, Петренко Иван Алексеевич и, — кивок на второго: — Азарин Роман Игоревич. — Нам бы хотелось задать вам пару вопросов по поводу драки и аварии.

— Вчера на месте происшествия меня уже допрашивали, — вяло напоминаю.

— Да, у нас есть материал, но появились вопросы, которые нужно уточнить и прояснить.

— Сейчас? — удивлению нет предела.

— Было бы замечательно, — тоном, будто это я предложила, а не он настаивает.

Ненавязчиво начинает засыпать вопросами, как бы между прочим шагая по коридору и тормозя возле скамьи в небольшом холле. Сама не замечаю, как присаживаемся. Опять рассказываю, как и что случилось: что помню четко, что смазано. Старюсь по пунктам разложить свои действия.

Следователи благодарят, оставляют повторную визитку:

— Если еще что-то вспомните, звоните.

— Угу, — и я поднимаюсь следом. Только мужчины скрываются за поворотом лифтовой, я тоже иду прочь. Из помещения, здания… прочь в подступающий вечер. На улице глубоко втягиваю прохладный воздух, нехотя выуживаю мобильный. Включаю, — я его на время выключала, чтобы не мешали, не беспокоили, — да, и вообще, и без пиликанья суматошно и тошно. Бреду по тротуару и лениво изучаю пропущенные звонки и СМС, пока не натыкаюсь на пару важных «Авто, номер… на штраф-стоянке по адресу».

Передвигаюсь на метро, маршрутках, пешим шагом…

Перебираю сообщения в сети, просматриваю новости… А когда мысль важная мысль начинает свербить в мозгу, набираю Анюту:

— Ты в курсе проблем и дел парней с Големом?

— Ир, — пауза, — а ты…

— Знала? — требовательно. Она ведь подруга. Почему даже не намекнула…

— Кто это? — голос Зура за трубкой. Парень еще со школы меня не жалует. Ну и плевать — мне с ним отношения не строить. Только странно, что ни разу его не увидела у Игната. Хотя, в больнице еще Славка и Ромка лежат. Может мы с друзьями Игната просто разминулись.

— Ирина, — растеряно выдыхает не для моих ушей Снежикова. — Тем, она… в курсе про ваши проблемы.

— Что? — зло шипит парень.

— Дай поговорить с ним, — вклиниваюсь в их болтовню.

— Она знает, — бормочет Анютка мимо трубы, — поговоришь?

— Откуда знает? — требует Артем, но тотчас: — Да пох*** уже! — мне в мобильный: — Птичка, слушай, ваще не до тебя. И не лезь — свое болото разгребай, — и сбрасывает вызов.

Озадаченно торможу. Обидно и диковато, когда тебя отбривают, толком не уточнив, по какой причине звонишь.

Несколько минут иду в прострации, и к удивлению понимаю, что оказываюсь возле пресловутой стоянки, куда отбуксировали мой автомобиль. Даже внутрь заходить не надо и спрашивать, где мое чудо, я его примечаю тотчас. За сетчатым высоким забором, ограждающим раскидистую площадь, где разделенными полосами припаркованы и хорошие машины, и слегка помятые, и сильно побитые из разряда «металлолом». Моя ближе к будке смотрящего-охранника, в дальнем ряду, средней побитости.

Вцепляюсь в сетку забора, хотя бы на глаз оценивая состояние тачки. По виду ехать может, но участвовать в гонках — нет. Однозначно и категорически. От досады упираюсь лбом в сетку и бесцельно гляжу на «Ашечку».

Сколько зависаю в прострации, не знаю, но с запозданием замечаю у бордюра припаркованный черный внедорожник. Он как-то неуместно смотрится в этом месте. Словно клякса на чистом листе бумаги.

Стоит. Такой громоздкий, мрачный, одинокий… и явно по мою душу. Нехотя отлепляюсь от ограждения.

Первое окно со стороны пассажирского кресла опускается, являя миру каменное лицо охранника Шувалова старшего. Пристальный взгляд на меня, будто снайпер в прицельный объектив. Как в жутких кадрах криминального кино — задняя дверца распахивается и… никого.

Не тупая — меня приглашают сесть.

В тачку к бандитам!!!

Мило. Мне ведь не страшно?!. От слова «уссаться», но видимо, я все же тупая или очень воспитанная, если приглашают — невежливо отказываться. Вот и сажусь.

— Здравствуй, — сухо роняет Евгений Петрович, даже не посмотрев на меня.

Тачка начинает движение.

— Здрасти, — киваю, благо зубами не клацаю испуганно, выдавая степень моей паники. Сердце колотится в нездоровом ритме и где-то в голове, в животе ледяной узел стягивается. Сквозь гул и пульсацию процеживается мысль. Робко так…

Щекотливая: убьют — закопают, а на дознании, честными глазами глядя на следаков, скажут, что видеть не видели, понятия не имеют, куда могла пропасть. Кто их дур, бегающих за мажорами, знает?!. А если и подвозили, так ведь… сама упрашивала…

И вторая, куда более прозаическая — за брата босс волнуется.

— Мне нужна хорошая машина, — не наглая, но ушлостью с некоторых пор побаливаю.

Окутывает мурашковое молчание.

— Не многовато желаешь? — скупо отзывается босс.

— Думаете, продешевила? — озадачиваюсь своей непродуманности. А вдруг и правда, могу больше затребовать.

— Мне проще тебя закопать, — все же первая мысль была не лишена смысла и прозорливости.

— Повторяетесь, — ровно, хотя поджилки трясутся, как у зайца, лицом к лицу столкнувшегося с волком. — Но если бы было проще, — поясняю спокойно, — я бы давно кушала землю.

Опять молчим.

— На самом деле, для вас вообще ничего не будет стоить мое молчание, а закапывание, наоборот, обернется нервотрепкой и неприятностями.

— Ваше, — поправляет Шувалов. — Ваше молчание!

— Мое, — не менее упряма. — За других не скажу, хоть узакапывайтесь. Селиверстов — единственный сын. Амалия в отчаянии…

— Мне нет до этого дела, — безлико. — Родион в этом не замешан.

— Зато в другом…

— У тебя нет никаких доказательств.

— Тогда к чему разговор?

— Хочу закрыть с тобой дело, и больше никогда не видеть. Хочу быть уверенным, что не приплетете брата к выходкам его… знакомых…

— Тачка Селиверстова. Она в гараже вашего брата.

— Знаю, — кивает босс. — Ты же понимаешь, что Родиону, по сути, и предъявить нечего?

— По сути — нет. Но есть моральная сторона. Есть честь, и есть молчание. Не я к вам пришла — вы приехали, значит, такие слова и понятия для вас — не пустой звук.

— Не представляешь насколько пустой, — холодно и впервые окидывает морозных взглядом. — Брат просил с тобой уладить вопрос, поэтому я здесь.

— Я буду молчать, обещаю, и про тачку Рыси тоже.

— А что с ней не так? — удостаиваюсь задумчивого прищура.

— Я ее видела у дома Селиверстовых в ночь поджога.

— И как это связано с Родионом?

— Напрямую — никак, но опять же — его друзья, конфликт с Игнатом, кто умеет, найдет линейку и проведет нужные линии. Друзья начнут говорить… А если ищейка способный… и доказательства отыщет. Например, запись с камеры видеонаблюдения, — блефую, но приходится рисковать.

— Какая запись? — ровно, но в тоне едва прослеживается волнение.

— С камеры наблюдения в моем доме, — я тоже не лыком шита.

— Хочешь сказать, что придержала ее, просто… ради… — его недопонимание понятно. Нет причины, почему видеозапись не слила следакам.

— Я ничего не хочу сказать, — выкручиваться из собственной лжи очень сложно. Отворачиваюсь к боковому окну. — Игнат просил придержать информацию — я сделала.

— А ему какой резон? — напирает без напора.

— У них с Родионом вечные контры, хотел на этом сыграть, да не успел…

— И как эти мелочи могут урегулироваться машиной?

— Я же говорю — недорого беру. Тачка — мне. С меня — молчание. Ну и было бы очень мило с вашей стороны забыть о долге Славика.

— Накручиваешь… — кривит губы Евгений Петрович.

— С чего бы? Ни то, ни другое не требует от вас ни грамма затрат и усилий. Машина не ваша, долг — мифический.

— Где гарантии?

— Честное слово?

— Писать умеешь?

— А вы?

Выходим на площадке перед огромным домом уже за городом, в районе частных новостроек богатеев. Автоматические ворота, аккуратные подъездные дорожки, газончики, клумбы…

— Неплохой автопарк, — окидываю спокойным взглядом просторный гараж с несколькими дорогими авто.

В углу замечаю, скрытую синим тентом, машину. Точнее, глаза цепляются за колеса с низкопрофильной резиной.

Интуитивно шагаю к ней. Скидываю тент.

— Симпатичная, — сухая реплика босса. Да и вообще, мужчина будто впервые воочию видит эту тачку.

— «Мицубиси лансер эволюшен 9», — вслух, но больше для себя, на глаз оценивая, что имеется, — божественного голубого цвета, — бормочу, оглаживая кузов и проверяя колеса. — Мне бы ее еще послушать… — Вопросительно смотрю на Евгения Петровича.

— Ключи должны быть под козырьком, документы в бардачке.

— Все готово для угона? — хмыкаю, как бы невзначай.

— Типа того, — безлико, но уголок рта чуть дергается вверх.

Некоторое время тратим на подписание расписок и бумаг, а когда сажусь в тачку, радуюсь звуку. Она чиста, почти непорочна, но шепчет непристойности, обещая запредельную скорость и победы.

Черт! Авто Игната ему под стать, и «голос» меня нехило заводит. Лишь бы в способностях не разочароваться.

Некоторые сомнения по поводу порядочности Шувалова терзают душу, но рассеиваются, когда покидаю территорию его участка.

Еду в смятении какое-то время и в ожидании мигалок, сирен натравленных на меня полицейских машин, ну или пары тачек бандитов, пытающихся меня скинуть с трассы и забрать расписки.

Но без происшествий миную поселок.

Держу путь от него до города.

И торможу возле клуба Гордеевых. Вот честно, понятия не имею, что собираюсь говорить и делать. Да и вообще, какой леший притащил к логову самых отпетых уродов, которых когда-либо встречала?

Мда… мерзкая ситуация. Да к тому же, меня совершенно не касающаяся. Но я, как главная идиотка, которой есть до всего дело, готова на отчаянный шаг. Попытка — не пытка, а полнейшая глупость. Глупость ценою в будущее парней, которых, по правде, плохо знаю. Но если Вика сказала правду — то вариант спасения самый, что ни на есть «а почему бы и нет?!» и «авось сработает!»

И я должна попробовать. Обязана, так мое сердце кричит, так разум шепчет, душа изнывает.

Вот такие мы женщины — больные создания.

Нас предают — а мы терпим и молчим.

Нас унижают — мы терпим и молчим.

Нас бьют — мы терпим, молчим, становимся сильнее.

Мы не нужны… а все равно бросаемся на помощь.

Как в стихотворении «Умей страдать…» Мирры Лохвицкой.

Когда в тебе клеймят и женщину, и мать -

За миг, один лишь миг, украденный у счастья,

Безмолвствуя, храни покой бесстрастья,

Умей молчать!

И если радостей короткой будет нить

И твой кумир тебя осудит скоро

На гнет тоски, и горя, и позора, -

Умей любить!

И если на тебе избрания печать,

Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,

Неси свой крест с величием богини, -

Умей страдать!

Помнится, задумалась над его смыслом, да явно была молода для него, а теперь познаю глубину.

Вот такой странный народ женщины.

Нас не нужно логикой понимать.

Нас не нужно просчитывать.

Нас! Любить! Нужно! И просто с нами быть, потому что любовь не поддается понимаю. Она нечто, чему нет точных и четких описаний, она толкает на невероятное, и она творит невозможное.

И я не хочу, чтобы Игнат был в проблемах. Если он очнется, точнее, когда он очнется, ему грозит «работа» на братьев, а там… они найдут очередной способ, как его повинность продлить. И судя по легальности их деятельности — рано или поздно, каким бы проект не был законопригодным, он окажется за чертой невозврата к нормальной жизни.

Еще есть вариант — женитьба Игната на Гордеевой, — если это не шутка, а я до последнего не верю в правдоподобность версии. Но если это правда и Селиверстов отказался сразу, то видимо, он не горит желанием быть с Викой. И я не смогу жить, зная, что могла попробовать помочь, могла быть рядом с ним, а вместо этого отошла и толкнула на брак с другой.

Мой вариант тоже безрассудный — но это моя безрассудность.

Моя совесть!

Мой выбор и мой путь!

Так я хоть смогу по прошествии времени признаться — сделала все, чтобы выручить соседа из беды. Пусть не просил. Пусть его друзья не шли на контакт. Пусть об этом не узнают. Мне не похвала или благодарность нужны.

Хочу жить уверенной — Игнат живет и вновь живет, как желает, а не под чью-то дудку существует.

И плевать, что не достоин такого порыва от меня… Плевать!

Разговор с Големом проходит в режиме «жуткое неудобство».

Взгляд лысого — неуютный, ухмылка — ядовитая, тон — снисходительно-пренебрежительный. На самом деле, оказавшись в клубе Гордеевых, с горечью осознаю, что толком не знаю, что говорить и как себя вести.

Выручает Вика.

Только сажусь на диван, куда машет не самым приглашающим жестом Голем, как он заканчивает разговор по телефону и откладывает его на стол перед собой.

Стол по обычаю не пустует: скромная сервировка на несколько персон, братья Гордеевых трапезничают.

Я еще и рта не успеваю открыть, тут как тут Гризли в своем гнусном репертуаре с тонной помоев.

Пропускаю мимо ушей, не шибко принимая на свой счет, но уточняю:

— Я не понимаю твоей ненависти, — досадую праведно. Надоело уже терпеть его хамство и откровенную злобу. Дорогу ему не переходила, гадостей не творила, да я его до турнира-то и знать не знала…

— Смирись, птичка, — голос Вики вклинивается в толком не начавшийся разговор. Девушка как всегда, яркая и вызывающе веселая, — не любит он тебя просто.

Гордеева тормозит возле столика братьев. Уже с полупустым бокалом.

— Это шутка такая? — недопонимаю юмора.

— Нет, — кривит губы девушка, — реалии жизни. Ты красивая, умная, талантливая. А ему с юности такие как ты — кость посреди глотки.

— Заткнись, — тявкает Гризли, по звериному край верхней губы ощеривая, в глазах прежнее безумие.

— С чего бы? — пьяно фыркает Вика. — Правда не нравится? Вали в пещеру, там тихонько дрочи на глянцевые фотки журнала о тачках.

— Вик, — рокот старшего на миг затыкает Гордееву, — ты перегибаешь палку.

— А вы нет? — с вызовом, и махом допивая свой напиток. Опять на меня смотрит. — Гризли был влюблен в красотку. Она его нет-нет, но крутила умело. Ему все говорили, что она еще та сук***, он не верил, пока рога не стали столь очевидными, что веселили всех вокруг, а ему спать не давали. Он перебрал с горя и в аварию угодил. Поэтому ничего личного, — морщится Вика, шваркнув пустым бокалом по столу, — как в анекдоте: «Бл***, ну не нравишься ты мне!» А если учесть его зависть в любовных похождениях Селиверстова, а благоверная как-то и парню дала, сам бог велел на тебе оторваться. Так что — приговор!

— Ты стала много лезть не в свои дела, — грозно рокочет старший, сощурив зло глаза.

— Игнат мне не чужой, — хмыкает Вика борзо. — Может, замуж выйду…

— Сук***!!! — Гризли даже порывается вскочить, но его удерживает за руку старший.

— Пусть треплется. Ее уже давно никто всерьез не воспринимает.

— Думаешь, мне не плевать? — с брезгливой жалостью окидывает братьев взглядом Вика. — ПЛЕВАТЬ! Мне стыдно, что я часть вашей семьи…

— Мы это легко исправим… — младший, как шавка.

— Да пох***. Бабло не все ваше, мальчики. От родителей наследство. Если бы не их начальный капитал и бандитские связи, кем бы вы были?

— Вот и не забывай, что пустышка, — никак не угомонится Гризли.

— А я не говорю, что чего-то стою. Прожигаю говножизнь, но в отличие от вас, не порчу чужие. Мне нравится Ира. Она крутая и сильная, а вы с братом — нет. Совсем опустились в желании доказать, что круче вас никого. Раз так, я хочу оказать поддержку «чести и правде».

— Тебе пора бар опустошать, — мотает головой лысый.

— Уже! — пшикает идиотски Вика, едва не навернувшись с высоких каблуков. — Пьяна, счастлива, бесстрашна… Можно? — смотрит на меня и кивает рядом.

— Конечно, — отзываюсь зажато, толком не понимая, рада я такой компании или нет.

Голем, скрипнув зубами, уставляется на меня:

— Ну и что ВЫ надумали?

Намек ясен — мужик усек, что не одна я умом блеснуть решаю.

— Игнат в коме, — набираюсь смелости и все же начинаю говорить.

— Я в курсе, — безлико.

— А я в курсе ваших дел и договоренностей.

Лысый мажет недовольным взглядом по Вике, девушка разводит руками и цыкает, мол, упс, прости.

— И каким боком это касается тебя? — хмурится Гордеев.

— Если он не выйдет из этого состояния, даже если и выйдет, — поправляюсь торопливо, он все равно не сможет уже участвовать в турнире.

— Мне похр***, - брякает холодно Голем, — у меня в запасе куча обязательств его друзей.

— Да, но это ниже некуда, воспользоваться моментом, когда Игнат не может по причине здоровья отстоять себя. Он же не виноват, что на койке больничной оказался! — пытаюсь донести по сути понятную любому человеку правду, но видимо, туго догоняемую этими нелюдьми.

— Этого стоило ожидать. В подобных играх часто случаются травмы и… комы, — огорошивает нескрываемым презрением и в который раз убеждает, что он хуже, чем думаю.

— Но вам с растения нечего взять, а я предлагаю себя вместо Игната и ребят.

— Себя? — коротко хохочет Голем, но не найдя отклика ни в сестре, ни в брате, ни в реакции охранников, которые стоят неприступными и безэмоцинальными глыбами рядом.

— А че ты удивляешься? — вновь лезет с репликой Викай, откидываясь на спинку дивана. — Можно подумать ты не в курсе, что она химичит не хуже Бла-бла-еба! — нога на ногу, руки скрещивает на груди, правда, не с первой попытки. — А если учесть заболевание Гризли, перетекающее в хроническую стадию «поиметь Птичку любым способом, даже если в гробу и холодную», так может и ему что-то перепадет. — И так мне по-дружески подмигивает, будто не врубается, что гадостью меня оскорбила, а не возвысила.

Вот уж спасибо, подсобила сестра Гордеевых.

— Нет, — бросаю Вике, аж передергивает от мерзости. Может хоть так до нее дойдет, что такого варианта я не рассматриваю.

Гордеева тотчас хмурится и безлико плечиком ведет:

— Не руби с плеча! — И доверительно шепчет: — Дай ложную надежду, притупи бдительность зверя, — ладошкой рот прикрывает, словно реплика от этого тише звучит и ее никто не слышит.

Абзац! Ну и стратег! Да она меня в публичный дом запихнет и посоветует делать вид, что меня не волнует, с кем трахаться.

Она ничуть не лучше их… Под стать… в своей беспринципности.

— К тому же, — Вика адресует братьям колючий взгляд, — Гризли кровью ссать будет, когда тебе проиграет. А я жуть, как хочу это увидеть.

— Я не проиграю, — тявкает младший Гордеев, бросив в сестру смятую салфетку.

Вика хмельно ржет, даже не увернувшись, а потом на меня уставляется с таким видом, будто мы уже победили:

— Во-во, видишь, уже приступ ссыкунства начинается.

— Если ты сейчас не уйдешь, — вкрадчиво скрипит Гризли, — то я не посмотрю, что ты моя сестра — убью! Выкину к чертовой матери из куба, из дома… из семьи…

— О, — икает со смешком Вика, — комплекс Наполеона заразен…

Гризли порывается вновь вскочить, да старший его за плечо придерживает:

— Она же специально тебя провоцирует, — мягко, с надеждой, что брат образумится. — Вик, мы терпеливы, но у всего есть предел, — рассудительность и мрачность наводят на мысль, что Гордеев любит сестру, но если придется выбирать, он поддержит брата. Странно.

— Мгм, — кивает девушка, вставая с дивана. — Я поняла, умываю руки, ноги… глотку и вагину, — пшикает на последних словах. — Приятного вечера, — всем и никому конкретно. — Тебе, — пальцем в старшего, — принять правильное решение. — Тебе, — на младшего, — стать человеком. Тебе, — взгляд на меня, — получить шанс. Ты классная и его достойна, — покачивая бедрами, уходит.

Гризли, пронзая меня ненавистью, шепчется с братом, но в итоге они соглашаются на то, чтобы я обязательства Игната взяла на себя.

Мда, странное заболевание и я им заразилась — дивиться мужской глупости, а в итоге влезть в ту же клоаку и поступить, как и они.

Себя за всех, жаль… не все за меня.

Глава 79

Решительные действия требуют действенных решений

Ира

Когда оказываюсь на пороге номера гостиницы, Лианг ничуть не удивлен. В этот раз он сам открывает дверь. Смотрит безлико, с холодным ожиданием. Душу царапает мысль — он знал, что приду.

— Мне нужны деньги. Когда-то ты сказал, что дашь… любую сумму.

— Помниться, ты говорить, что этого никогда не случится, — жалит правдой.

— И не обратилась бы, — подтверждаю кивком, — но от этого зависит много жизней. — Я приму любое твое условие.

— А если меня больше ничего не интересовать?

Опускаю голову. Этого не ожидала, хотя не имела права исключать.

— Не нужна? — уточняю, затаив дыхание. Не собираюсь спорить или убеждать, но ответ нужен четкий, чтобы знать, как действовать дальше.

— Не нужен, — бесстрастно, а затем с горечью: — и вместе с тем необходим…

Надежда зарождается жарким комом. Жжет внутри и лупит в лицо стыдом.

— Поможешь? — краснею от смущения за свою наглость.

— Шаг сюда и обратного пути не быть. Ты мой, пока я этого желать. И заметь, я не принуждать тебя ни к чему. У тебя есть шанс не переступать черта.

Набираюсь смелости.

Мысленный пинок, даже слышу как крылья, которые еще совсем недавно обрела, с хрустом ломаются и перья… летят, точно пожухлые листья с деревьев.

Вопрос повторяю уже в зале, проследовав за Джи Линем.

Лианг с бокалом усаживается на диван. Медленно смакует и продолжает меня без интереса рассматривать.

— Поможешь? — голос подводит, скатывается на жалкий тон.

На лице бывшего триумф, но не счастливый и господский, а брезгливый.

— Ты уже пойти на турнир, выгораживая этот парень. Ввязаться в сомнительные сделка и играть в дружбу с плохой человек. Теперь ты… желать и долги его взять на себя?

— Ты знаешь и об этом?.. — бормочу опустошенно. Правда куда более ядовита, чем думала. Бывший и об этом ведал в отличие от меня — слепой и убогой.

— Конечно, — невозмутим Джи Линь. — Я молчать, потому что хотеть его уничтожить. Закопать глубже, чем он сам себя и его друзья.

— Поздравляю, твои мечты сбылись.

— Не мечты, это план. Один большой план. Пусть не все идти, как я хотеть, но… более-менее, как рассчитывать. Ты здесь… и просить меня. А от того насколько убедительно ты мочь меня упрашивать, зависеть получить ты мой помощь или нет.

— Значит, ты уже понимаешь, что мне нужна победа в турнире? — несмело поднимаю взгляд.

— Я не герой женский роман — уже говорить об этом. Я получать, что желать и мне плевать, каким способом добыть. — Чуть надольше припадая к бокалу. — Я не убить твой любовник лишь потому, что смерть для него слишком легко, а мне слишком мало. Он лишиться тебя, и ты ему об этом сказать сама. И так, чтобы он верить, что ты не любить его. — Поднимается и шагает к бару.

Мда, Джи Линь не злоупотребляет алкоголем, но уже в который раз становлюсь свидетелем напряженной попойки. Сколько уже принял?.. На вид — трезв, но по Лиангу крайне сложно определить уровень опьянения. По крайне мере, пока не начинает делать рискованные, граничащие с бесшабашностью, поступки и кидаться в драку из-за нелепых замечаний.

Киваю.

Да и нет у меня другого выхода.

— Клянусь, никогда больше о нем не говорить…

— Думать, Гуань-Инь, — зло и с такой желчной досадой, что пристыженно умолкаю. — Ты мочь о нем думать и меня это не устраивать. Из сердца, из головы… ты смочь его вытравить? — и припечатывает выжидательным укором.

Тяжко вздыхаю.

Он как всегда в суть бьет.

— Тело без сердца — механика.

— Но…

— За то, что ты просить, — выделяет каждое слово, — я желать все!

— Я сделаю все, чтобы любить только тебя, — заверяю уверенно.

— Ха-ха-ха, — ядовито смеется Лианг вновь, глотнув виски, — я столько воевать за тебя, столько бороться с собой, другими, миром, разум, а ты…

— Мне не к кому больше обратиться, — настаиваю и нет у меня других спасителей.

— А, — кривится Лианг, — приятно знать, что от безысходность ты готова лечь даже под меня, — змеит презрительно губы. — Как мужчине, мне это…

Шагаю к Лиангу плотнее — глаза в глаза.

— Не пытайся примерять наряд уязвленного и обиженного. Тебе не идет. Ты делал много — это правда, но делал много плохо и неправильно. И сейчас я прошу. Если есть хоть какой-то шанс все забыть, простить и начать сначала — сделай шаг ко мне. Я готова, если твоему мужскому тщеславию необходимо, могу ползком, на карачках, раком, боком, как пожелаешь! Мне уже разговоры с совестью не грозят, она отвернулась от меня несколькими неделями раньше. Поэтому, исполню любой каприз, любой извращенный баш, уеду, куда прикажешь… — выливаю словестный поток почти на одном дыхании.

— Я слишком зол, слишком раздавлен, чтобы быть ласков. Я желать месть… и твоего полного подчинения.

Киваю.

Лианг махом осушает бокал с виски.

И шагает. Ко мне.

Пристальный взгляд… и затаивается.

Плевать, что выгляжу жутко, что растрепанная и измученная. Целую его так, чтобы простил. Чтобы проглотил обиду. Чтобы дал шанс. Чтобы СПАС!!! Дураков неразумных, мальчишек глупых и меня…

Правильно делаю. Это правильно. Быть с ним… А там… кто быстрее выгорит. И главное, подальше от Игната!

— Обратный ход не быть, — чеканит охрипло рот в рот, руками подгребая ближе. Почти до боли стискивает.

— А ты не отпускай, — бурчу прерывисто дыша, обвивая за шею.

— Нет в тебе невинности и чистоты — сплошная продажность. Корысти ради…

— А я другой не прикидываюсь. Возьмешь, что имеется?

— Ты удивительный, — потерянно качает головой Лианг, будто путается в собственных мыслях, а одна его ладонь скользит на задницу, вторая наоборот вверх и ложится на затылок. — Вечно побитый, окровавленный, зареванный, без прическа и одета так, я не находить слов…

— Мне уйти? — затаив дыхание и даже сердце замирает.

— Раздеваться, — прям выстрел. Даже чуть вздрагиваю.

Джи Линь жадно дышит, темные глаза заволочены дурманом желания. Желваки сильно ходят вверх-вниз.

— Я гряз… — мямлю неуверенно, цепляясь за жалкий довод, но такой интимный и щекотливый.

— Раздеваться! — приказ таким тоном, что лучше больше не перечить. Следующая ошибка, и я вылечу из номера. Ослабляет хват. Сглатываю… пальцы не слушаются, голова болит, в горле горечь.

А Лианг смотрит. На меня. Грязную, изувеченную, побитую, разлохмаченную. Но нет в его взгляде ненависти — просто взгляд. Ожидающий. Спокойно ожидающий.

Когда остаюсь в лифчике и трусиках, Лианг кивает на дверной проем в другую комнату:

— Душ там! Полотенце… Выходить и… ничего на тебе… Я хотеть оценить, что покупать.

Киваю. Секунду мнусь и решительно иду, куда послали…

Глава 80

Самопожертвование и самоумерщвление

Ира

Грязь? На мне и во мне… Ее теперь столько, что уже не отмыться вовек… Но тянуть время не собираюсь — быстрее закончить и все… знать, что у меня есть поддержка.

Обмакиваюсь полотенцем, влажные волосы хорошо прочесываю, булькой поднимаю вверх и не найдя ничего более толкового, зубной щеткой пронизываю, хоть так…

Касаюсь банного белого халата, но вспомнив наставление Джи Линя, тяжко выдыхаю и выхожу в чем мать родила. Плетусь по апартаментам, в поиске самого хозяина и молясь, не наткнуться на его невесту. Да, какой бы сук*** я не была, о Юлиньг помню. Мне жаль ее до хрипоты, но каждый решает свои проблемы. Девушку не встречаю и даже намека на ее раннее присутствие, зато Лианга обнаруживаю в просторной дальней спальне королевского размаха. Опираюсь плечиком и головой в дверной косяк и несколько секунд рассматриваю бывшего, а по совместительству свое «счастливое будущее» и остро ощущаю, что с ним мне будет комфортно и уютно, как бы категорически неправильной раньше не казалась близость с ним.

Он никогда не смущал и не делал ситуацию неловкой. Вот и сейчас — лежит полуголым на огромной постели лишь в джинсах, без футболки в кучке подушек, подперев рукой голову, и непринужденно общается с друзьями, — сужу по знакомым веселым голосам извне. Как понимаю, у них телемост, видео-чат…

Вроде болтает, смеется, но заприметив меня, окидывает прицельным взглядом, криво улыбается и жестом показывает «покрутись».

Вот так… просто. О, ты голая? Прикольно, покажись… будто новое платье покупаю, а он оценивает. Только блеск в глазах откровенный — ему нравится увиденное. И даже характерный удовлетворенный кивок обозначает.

Что ж покупку-продажу можно считать подходящей к финишной прямой.

Но не перед экраном же мне выхаживать голой, и так как Джи Линь собственник, он это тоже смекает, пальцем на выход — и шепотом:

— Что-нибудь накинь на себя…

«Что-нибудь» обнаруживаю в соседней комнате в гардеробной. Нижнего женского белья нет, что неудивительно, а вот белоснежную мужскую рубашку нахожу. Из удобного и уместного — самое то, ниже бедер и плотно скрывает обнаженку самых пикантных мест.

Возвращаюсь в спальню, Лианг в той же позе:

— Да-да, видел, а мне еще понравился момент… — тараторит на китайском, перебивая говорившего. Ох уж эти парни, все время упрекают девчат в беспрерывной болтовне, а на деле… Нет больших сплетников и обсуждал, чем они. Любая тема, в любое время… Они готовы трепаться обо всем и ни о чем конкретно. Поржать, осудить, посоветовать.

Вот и сейчас балаболят быстро, делясь эмоциями и не смущаясь, обрывают рассказы друг друга, вклиниваясь со своими репликами и замечаниями.

Заприметив мое возращение, Лианг с ленцой тигра и сытой улыбкой бегло оценивает мою находку. Кивком ободряет, а потом машет, приглашая присоединиться к разговору. Такое не в новинку. Будучи в Китае мы часто устраивали видео-чаты, потому что не всегда могли встретиться с друзьями, а друзья для Лианга — если не его все, то большая ее часть. Чего не отнять — дружить он умеет. Открыто и полной душой — но предательств не прощает. Поэтому его круг общения сформирован давно и никого извне почти не пролезает. Парни друг друга знают чуть ли не детства. Одна огромная семья. Братья, сестры…

— Давай, ко мне, — ладошкой по постели и кивок куда-то прямо, как понимаю на экран, — поздоровайся с Хао Сань и Ян Чонг. Миао Дон новые видосы выложил, — поясняет на китайском, и со смешком добавляет, — а Яо Наи учудил… — Джи Линь, как ни в чем не бывало принимается пересказывать уже случившееся и обсуждаемое. Парни с экрана поддакивают, похикивают, по смежному каналу демонстрируя новый кадры, которые особенно зацепили или насмешили.

Словно ничего не менялось. Будто не уезжала. Точно не расставалась с Лиангом… По родному — мило и комфортно.

На постель забираюсь с ногами, единственное продумав позу, чтобы не светить интимными оголенностями и парней не провоцировать и не смущать. Они со мной здороваются легко, беззаботно, делая вид, что не было у нас с Лиангом разногласий, не было проблем и вообще, я просто выходила из комнаты… Возвращаюсь и плавно вхожу в беседу, на время погружаясь в веселый мир компании Лианга.

Парни ржут, бурно жестикулируют, притравливая свои эмоции руками. Все так, как когда-то…

Незаметно для себя втягиваюсь в болтовню, да и Джи Линь не подает виду, что что-то не так. Расслабляюсь и непринужденно отвечаю, делясь своим мнением и оспаривая моменты, которые на мой взгляд заслуживают одобрения, а ребята не согласны. Пару раз сцепляюсь с Джи Линем в вопросах качества исполнения и эффектности, на что его друзья от смеха даже с экрана пропадают на несколько секунд… изображая, что уползают с наших разборок. Лианг грозит, что я буду нешуточно наказана, а я фырком его посылаю потренировать угрозы на кроликах. В общем ситуация обычная и парням спасибо, ни одного вопроса на щекотливую тему, ни упреков, ни осуждений, ни на миг не обостряют посиделку.

Когда видео звонок завершается и экран смаргивает картинку парней, ловлю себя на том, что улыбаюсь.

— Теперь ты такая, какой быть со мной, — довольный голос Лианга звучит ближе, чем до разговора с друзьями.

Чуть голову поворачиваю и окунаюсь в черные омуты глаз Джи Линя, где не скрываясь бушует пожар.

— А я и не менялась. Просто меня вечно дергают, в рамки зажимают, которые меня напрягают и откровенно не устраивают. А еще каждый примеряет на меня костюм, который мне не идет…

— А если я дать тебе свобода быть собой, но со мной… — любовно обшаривает лицо взглядом, тормозит на зубной щетке в волосах. Нежно оглаживает щеку, скользит вверх и вытаскивает средство гигиены, позволяя еще влажным длинным прядям рассыпаться по голове, плечам, спине неорганизованными волнами.

— Я сделаю все, чтобы тебя не разочаровать, — умолкаю, когда Джи Линь вновь начинает ласкать мою щеку, но его большой палец скользит по губам, с нажимом оттягивая вниз нижнюю.

— Ради него? — Лианг явно разрывается в чувствах и точно голодный зверь жаждет утвердиться в своих альфа-правах.

— Если не будешь торопить…

— Я и без того ждать достаточно, — не тени улыбки, ни намека на нежность. — Тебе не кажется, что я был более, чем терпелив…

— Я не про секс, — поясняю мирно и перехватываю его палец зубами. Чуть прикусываю, языком описываю фалангу и чуть сосу. — Тело подчинить проще, — отпускаю его палец и глазами пробегаюсь по чертам лица Джи Линя, фиксируя изменения на мои действия и слова, — а вот сердце…

— Сейчас мне нужен первый, — без деликатности опрокидывает меня на спину, рукой от колена вверх скользит, беспрепятственно проникая под подол рубашки. По внутренней стороны бедра, накрывает промежность. Меня слегка прогибает дугой. Властность действий, шершавость ладони, умелость и знание эрогенных зон женского тела… Мне это нравится. Мне не горит, но медленно зарождает.

Лианг нетороплив. Изучает пристально мою реакцию, нависает, побуждая пусть между ног, но не спешит поиметь… Он как хищник, поймавший новую дичь. Заинтересован, жаден на исследование и познание болевых и чувствительных точек.

— Я совершенно не умею соблазнять и не знаю, как себя вести в столь интимной обстановке, — признаюсь кисло.

— Хочешь сказать, нет опыта? — не без иронии.

— Угу, — едва заметный кивок. — Или ты думаешь, что я только и делала — ноги раздвигала?

— Надеться, что нет, — не без обиды. — Я всегда мечтать, что быть твой первый… Учить тебя… Им должен был быть я! — Рывком за полочки рубашки и в стороны — шфах. Даже вздрагиваю от неожиданности. Мелкие пуговички коротко озвучивают свое падение на пол, а жадный взгляд голодного зверя бродит по моему беззащитному телу. Дотошно обшаривает каждый сантиметр…

— Так учи, — осмелев, касаюсь его волос, пальцами зарываюсь в смоляных пряди. Чуть сжимаю и тянусь за поцелуем. Лианг его дарит. Выжидательный, осторожный и в то же время хозяйский. Пригвождает меня к постели, отстраняется, но только для того, чтобы начать изучать мое тело ладонями. Будто слепой, которому дали новую, интригующую игрушку, а он жуть как хочет ее всю обследовать.

Теперь уже во мне потрескивают множественные очаги возгорания, я отзываюсь ласкам, пусть и не так безотчетно как с Игнатом, но прикосновения Джи Линя мне приятны. Они дают понять, что я живая, что могу хотеть… Что я женщина, которую желают… и готовы любить.

Оглаживает, сдавливает, сжимает, играет. Руки становятся более грубыми, наглыми, напористыми — меня потряхивает мелкой дрожью, кожа в мурашках, соски пылающей гуди торчат и она вздымается неровно и высоко. Внутри прокатывают волны удовольствия и возбуждения.

Лианг склоняет, утыкается носом в волосы и жадно втягивает запах:

— Я не хотеть быть с тобой нежный. Ты сделать мне больно. Так больно, что я желать тебя ненавидеть… Но я не мочь… — признается в сокровенном и оно явно дается с трудом. Джи Линь надсадно дышит, обжигая дыханием кожу на виске, скуле, щеке, губах: — Хоть ты и не пахнешь больше невинность, ты все равно моя… Гуань-Инь, — рот в рот, легкий поцелуй, чуть углубляет, умело языком заводит танец с моим, насилу отваривается: — Я любить тебя не смотря ни на что! — жарит новым более решительным и господским поцелуем, сразу же обезоруживая и подавляя напором и властью. Комкаю его волосы одной рукой, а другой вцепляюсь в плечо, не позволяя отстраниться… Он имеет право на достойный ответ. И я сделаю все, для того, чтобы он почувствовал мою отдачу.

И вместо обещанного грубого траха, он меня успокаивает и берет нежно, так, что расслабляюсь. И пусть перед глазами Игнат, в душе Игнат… тело отныне принадлежит Джи Линю. А сердце… его никто слышать не желает.

Просыпаюсь от нежного, но настойчивого:

— Ира, Ира… — и щекотливых поцелуев. Прохлады от языка, оставляющего дорожку на голом бедре. Отмахиваюсь, как от жужжащего насекомого, но «Ира» продолжает звучать, как и интимные домогательства. Нехотя разлепляю глаза. В теле приятная нега. В голове вихрем проносятся воспоминания моей ночной бесстыжести и вольностей Лианга. Мурча зажмуриваюсь и потягиваюсь кошкой.

Не испытываю смущения или отвращения — так… легкая грусть, что изменять собственным принципам и убеждениям гораздо проще, чем казалось на первый неопытный взгляд.

И пусть близость с Джи Линем была не столь оргазмически-эпической как с Игнатом, но было очень хорошо и приятно.

— Ира, — стягивает с меня простынь Лианг. Валяться голой перед парнем как-то странно, даже не смотря на проведенную с ним ночь, поэтому подтягиваю первую попавшуюся подушку, — благо большая, — складываюсь компактней и прикрываюсь, как получается.

— Ира, — давится смешком Лианг, и рывком избавляет меня от этого прикрытия. Лениво открываю один глаз, с укором глядя на улыбающегося парня:

— Мстишь?

— И даже не думал, — хмыкает попацаничьи задорно, но глаза становятся все более масленными, улыбка плотоядней: — Но все сильней подумывать вновь заняться с тобой любовью. Ты уже готов? — хватает за щиколотки и рывком к себе подтягивает.

— Нет, — брыкаюсь, переворачиваясь на живот. Успеваю зацепить очередную подушку и смачно в нее лицом утыкаюсь: — Не-е-ет, — наигранно хнычу.

Мои ягодицы оглаживают, не робко и не дегустирующе — хозяйски, жирными мазками и голодными сжиманиями:

— Тогда вставать, — звонкий шлепок обжигает одну часть, но так приятно, что провокационно чуть ей виляю, не то «отстань», не то «еще». — Гуань-Инь, — голос Лианг чуть хрипнет и дыхание сбивается с обычного тембра, — завтракать пора… И уходить!

На секунду замираю, переворачиваюсь:

— Прогоняешь? — перестаю играть.

— Если ты еще не передумать насчет вызволения из долгая яма свой друзья, и желать получать от меня помощь, тогда нам лучше не светиться вместе.

— Но деньги… Голем…

— Отныне ты — моя женщина, и такие мелочи тебя не будут касаться.

— Спасибо, конечно, но долг…

— Ира, — недовольно обрывает меня Джи Линь. — Я говорить, что решать проблем. Сам… Какой способ — не твой ума дело. Твой дело — продолжать турнир и когда я сказать — ко мне — ты выполнять, — в голосе проскальзывает едва уловимое раздражение.

Киваю, на миг погружаясь в задумчивое молчание. Лианг прав. Я не имею право рисковать, не доверять, провоцировать и выдвигать требования.

Соскребаю с себя с постели и под неусыпным контролем Джи Линя, который вот-вот передумает и точно на меня наброситься, — вон как глазищи пылают, да ноздри жадно трепещут, — иду в ванную комнату:

— Я понимать твой сосед, — в затылок: перехватив за талию и прижавшись со спины, — испробовав тебя лишь идиот откажется продолжить.

— Идиотами земля полнится, — умничаю кисло, бесцеремонно боднув задом напряженный пах Лианга. О да, я такая стерва. Уже заметила его распирающее хозяйство, что ютится под свободными спортивными штанами.

— Ууху, — шикает парень, сминая меня в крепчающих объятиях и качаясь каменной плотью обратно: — Ты страшный демон. Искушать бедный мужчин, пользовать их, сводить с ума и уходить… — шарится губами на оголенной шеи, вызывая ответную дрожь в теле.

Видеть и знать, что тебя хотят — очень приятно для женского нутра. Способность поддерживать голод мужчины — великая сила, а умение его утолять — залог успеха моего плана. Я сделаю все, чтобы помочь Игнату и его друзьям. А заслуживает он того или — даже не буду думать.

Торопливо умываюсь, спутанные волосы, за которые Джи Линь с таким неистовством меня тягал ночью и в которых купался, упиваясь запахом и нежностью, даже не расчесываю — плету косу, быстро облачаюсь и запоздало понимаю, что я не одна. Джи Линь стоит в проеме. Руки на груди, подпирает косяк плечом и задумчиво меня исследует взглядом:

— Ты безумно красивая, Гуань-Инь, — на китайском.

— Не знаю, — жму плечами, втискиваясь в джинсы.

— Знаешь, — хмыкает парень без укора, — и поэтому пользуешься.

— Презираешь? — кошусь игриво.

— Восхищаюсь, — роняет мрачно. — Но не смей меня предавать. Я и без того давал много возможности уйти. Я… не смогу простить… больше.

— Не предам, — равняюсь с Лиангом, но поцеловать не решаюсь, хоть и мажу глазами по его губам.

— Ведьма, — с довольно ухмылкой подытоживает мою проказу Джи Линь и сам припечатывает мой рот своим.

Перед тем, как вернуться домой, приходится заехать в отдел полиции, к дознавателям. Да, меня заколебали звонками и предостережениями, если не приеду, они сами нагрянут. Поэтому заглядываю к следакам сама.

Повторяю заученную версию: говорю, как на духу. Ясное дело в моей кое-чего не хватает, на что намекают, но я ограничиваюсь — понятия не имею, о чем говорят. Родион болен — он лечится, а его друзья… они сами по себе и тянут парня на дно. Я рада, что он изолирован от них, теперь бы стоило парней изолировать от всех.

Только заканчиваю с показаниями, еду домой, где меня ждут родные и скучающий КотЭ.

Следующим пунктом моего плана становится разговор с командой Игната. Спрашивать координаты парней у Зура не берусь, раз он со мной не пожелал просто поговорить, нечего к нему по такому вопрос у обращаться. Гниль… она и есть гниль.

Решение проблемы приходит быстро. Набираю Витьку:

— Привет, — добродушно в трубку бросаю, только на другом конце слышится сонное «да».

— Мы в игре? — икает от шока друг, хотя вчера я ему скину СМС «я выхожу».

— Да, только теперь будет еще хуже, — признаюсь вяло. Франкшт терпеливо ждет, даже в трубку не дышит. — Мы обязаны победить и мы… одни.

— Это не новость, — кисло резюмирует друг. — Но не только мы. У Китайца минус один. У Гризли минус двое. У нас — кроме тебя никого, у Верста — нет ЕГО, мушкетеры в полном, но они далеко… — и так друг перечисляет потери остальных, кто близок к главным претендентам на победу.

— А ты можешь связаться с парнями Игната? — как бы невзначай роняю.

— Да, — без намека на сомнение. — Хочешь обойти правила?

— Не понимаю в чем обход? — предельно невинно, но с коварной улыбкой. — Но если ты о том, чтобы я с ними объединилась — против подобного ни единой строчки в договоре и правилах.

— Уже перечитала? — не без восхищения.

— Память хорошая.

— Крутая мысль. В личку скину письма.

— Ок! — приободряюсь. — Назначь встречу на вечер…

Вечером подъезжаю на площадку парка, который Зур для турнира готовил. К приближению назначенного время начинаю дергаться, но с точностью Швейцарских часов, рядом со мной тормозит пара машин.

Сердечко неровно бьется, когда из тачек выходят парни Верста… и Славка. Он первый очухался в больнице и смотался к вечеру, не смотря на то что врачи убеждали отлежаться. Морда синеватая, рука в гипсе, да при ходьбе хромает и морщится. Насколько помню, у него ребра повреждены и легкое ножевое… вскользь, если дословно помню слова медсестры.

Не испытываю к парню неприязни. Кто я такая? Если уж друзья готовы прощать и бросаться ради него в болото, то мне и подавно молчать. Либо мимо — либо молчать. К тому же именно этот парень кинулся на выручку мне и Ксю, хотя по сути мы едва знакомы.

— Всем привет, — который жест. Неловко переминаюсь с ноги на ногу.

— Здоров, привет, хай, — рваное и чуть недоуменное от ребят и взгляды под стать.

Чтобы не тянуть резину, выкладываю как есть: свою идею, план, единственное умалчиваю некоторые подробности договоренности с Лиангом. Чем меньше народа в курсе, тем больше шанса на этом сыграть. А расписывая основную мысль, обхожусь размазанной фразой:

— Голем согласился обязательства Игната на меня перевести. Понимаю, я не слишком в вашем стиле и компании. Тем более из-за меня Верст в больнице. Но… если мы объединимся, если вы поверите в меня и поддержите, у нас будет шанс вырвать победу и заткнуть Голема и его брата.

Славка молчит, парни тоже. Даже секунды совместного обсуждения не удосуживаюсь. Просто и холодно:

— Нам подумать нужно.

Сдержанно киваю.

А что мне еще остается?..

Фракшт удивляет своей находчивостью — он списывается с админами Верста, некими Джимбо и Юрасиком, и она втроем мутят общий проект. В этом совсем не разбираюсь, но если Витюха решается на такой шаг — значит так нужно. Я руками, ногами «за», лишь бы для общего дела пошло на пользу.

О том, что Птичка и команда Верста объединились, узнаю уже с главной странички СВМА, где об этом кричит яркий и жирный баннер, с переходом на наши личные странички.

Есть недовольные, есть удивленные, но большая часть подписчиков — запредельно счастливы. Они получают две команды по цене одной!!!

Глава 81

СВМА — шоу маст гоу он

Ира

Заезды проходят достаточно жарко и напряженно. Если скоростная часть — со скрежетом металла, низкими подставами: проткни колесо, подгадь в бензобак, повреди «глушак», — то поляны на умения и трюки — с крупными промахами и косяками.

Экстремальное вождение — каждый из участников столь крупного турнира, опасного этапа обязан владеть транспортным средством на высочайшем уровне, иначе… ему тут не место.

И каждый из участников достаточно хорошо владеет техникой и колесами. Танцы на льду, полоса препятствий, сложные парковки, выезды и заезды, торможения и старты.

Участников гораздо меньше, поэтому и прохождение не затягивается.

К машине Игната даже не приходится привыкать, единственное к моменту этапу, успеваю ее загнать в гараж к Лешаку и попросить кое-что переделать. К моему удивлению, тачкой занимается Славик. Нет, я была в курсе, что он неплох, но когда получила тачку с результатом куда лучшим, чем ожидала, моему счастью нет предела. Не помню точно, но по-моему, я удостоила механика и Лешака диковатым танцем-прыгалкой «ура-ура, это то, о чем я даже не мечтала!!!»

Славка выдавил улыбку, начальник хмыкнул и отмахнулся — «молодые», а потом меня Моржов в сторонку отвел и за «Митсубиси» поинтересовался.

Пришлось признаться, что отжала ее у босса и тотчас заверила — только на время турнира. Мне же нужно на чем-то гонять. И если все пойдет хорошо, то потом верну ее Версту. Морж вообще расслабился на радостях. Но досадовал, что если бы чуть раньше ему ее в руки доверили, он бы уже такого навертел… такого…

Не поняла о чем парень, меня и так все устроило.

В общем «Митсубиси» Игната удобная и продуманная. Хорошо звучит, маневренная, послушная.

На трассе выжимаю запредельно, выкладываюсь на полную, рискую по максимум, получаю поддержку от команды Игната, которые на этапе поражают своей отдачей и готовностью головы сложить, чтобы меня протянуть в лидеры. В итоге я по праву вторая в командных и пятая в индивидуальных.

Лианг третий, и этот подарок я оценила, как только увидела Джи Линь и якобы неудачно выполненные трюки. Он слил для меня несколько основных элементов, пропуская вперед.

А вот Гордеев младший…

Не знаю, какую хрень принимает Гризли, но творит нечто невообразимое.

Чуть позже Лианг в переписке со мной согласился, что Гордеев необычайно талантлив, хотя раньше, если судить по его старым видео, парень не был настолько одаренным и продвинутым в подобных соревнованиях.

Зур делает пару попыток дозвониться и даже через Аню, но я сбрасываю. Когда мне было нужна его помощь — он не желал общаться, а теперь… мне уже ничего от него не нужно.

Гордость? Обида?

Возможно, но дело в другом…

Темыч меня обидел ни как девушку, отказав в мелкой просьбе, а как участницу турнира, которую был обязан выслушать. Значит, ему еще расти до настоящего управленца. Мне же некогда, да и устала работать в садике «большие мальчики со скверным характером» и ждать когда подопечные вырастут.

Но он упрям, поэтому все же вылавливает меня на награждении предпоследнего этапа для командников и последнего для индивидуалистов.

Идти на чествование не хочу, но команда Игната приглашает. Некрасиво отказывать, тем более для подписчиков важно увидеть нас вместе, посмаковать подробности и т. п.

Неожиданно приятно становится, когда они меня поздравляют, как своего бойца. Лишь в компании Лианга мне было так хорошо и уютно. По мере опьянения увеличивается число признаний и откровений. А потом разговоры от темы «меня» и «турнира» плавно на «Игната» перетекают.

Все сникаем.

Парни уважают Верста. Это чувствуется во всем. Поэтому ребята и решают продолжить СВМА. Чтобы доказать, их команда — сила!!! И даже без лидера, во имя лидера будет сражаться!

А с Зуром… почти не говорю. Он меня утаскивает в чил-аут и как бы не отбивалась, требует выслушать:

— Совсем одурела? — шипит, прохаживаясь по комнате.

На все нападки отстраненно молчу, тяжко вздыхаю и попытку меня переубедить и отказаться от последнего уровня, встречаю тем же — молчанием. Ну а на прощание удосуживаюсь миролюбивого, почти дружеского:

— Ну и на хер иди, идиотка непрошибаемая!

А что еще можно было услышать от друга Верста?

Правда, уже уходя, стопорит на пороге:

— Раскладку по пятому пришлю. Там засада и тебе придется из кожи вон лезть. Бл***, порви их…

— Другой разговор, — ворчу устало, тараня парня плечом. — А то дура, идиотка, блондинка, — бурчу, шагая по темному коридору, — безмозглая… Все пустое — дело говорить нужно.

— И за деньги…

А это меня тормозит в нескольких шагах. Не оборачиваюсь, лишь с облегчением ставлю галочку — этот пункт договора Лианг выполнил!

Раскладка поспевает уже на следующий день. И теперь стопорю я. Мне не вытянуть несколько обязательных моментов.

Я их не осилю — физически.

Да и вообще, туго все. Мне не по силам.

Сажусь и быстро набрасываю статистику и прогноз по способностям главных претендентов и свои шансы…

Если брать каждый этап и возможные очки и баллы по скорости и технике — Лианг меня переплюнет на раз. Да и способности Гризли поражают, а значит…

— Не помнить в наш уговор строчки «и даже мертвую», — вот так обнадеживающе меня встречает на заброшенной отворотке к замороженной стройке Лианг.

— Вот именно, — выдавливаю улыбку. — Не прописано, не значит — не допустимо.

— Перед смертью не надышишься, — хмыкает благосклонно, с явным желанием поддержать в стремлении за пару дней обучиться одном трюку на машине, который поможет взгреть Гризли. Такое чудо в арсенале Джи Линя есть, но он использует его лишь в крайнем случае, а вот в моем…. Умением обучить владеет Боджинг Ан и конечно сам Лианг. Пусть не в столько качественном исполнении, как у друга, но он умеет!

И я хочу… уметь…

А еще мне необходимо подтянуться в паркуре. Простые элементы умею делать, а вот более серьезные — нет. Да и не мое это. Но кто спрашивает?!. Вот и придется опять из себя не весть что строить…

Тренировки проходят с вечера и до поздней ночи.

Команда Игната попеременно меня сторожит от посягательств извне. Я им благодарна, потому что Гордеев не стесняясь угрожает, только подвернется случай, сольет меня туда, где мне самое место — в утиль.

Я уже начинаю привыкать к грубости в свой адрес. Кто кнутом, кто пряником… Но именно первое работает главным двигателем для меня — расти и доказать, что могу и сделаю. А второе — что не все парни — твари. Быть одиночкой может и хорошо, да когда есть крепкое верное плечо, сил больше, да настрой качественней. Ну и бальзам… приятные слова, поддержка.

Я же девушка, а мы ушами любим…

Обучение дается тяжко, особенно элементы паркура. Ладно ногами удирать, но мне приходится учиться более сложным фигурам и пируэтам.

Я отбитая на все твердые и мягкие части тела, усталая и переломанная. На мне нет живого места.

Руки опускаются, реветь хочется!

Но я сильная…

Отец ворчит, упрекает, что совершенно перестала о науке думать. Что нельзя сдаваться, даже если работа уничтожена. Да, разрушено начинание, но голова, руки на месте — значит воскресить можно все!

Я соглашаюсь и заверяю, как только разберусь с делами не требующими отлагательств, тотчас приступлю к восстановлению проекта и теперь назло всем доведу его до конца, чего бы мне это не стоило.

Отец отстает — верит. В его глазах светится радость, на лице гордость…

Единственное укоряет напоследок, что я к Игнату перестала ходить.

Ну как ему объяснить, что я пообещала Лиангу вытравить соседа из себя, а посещение парня в больнице и высиживание перед койкой тому не поспособствуют?

Боюсь, наоборот — как увижу, разревусь и начну биться в истерике.

Поэтому лучше со стороны смотреть, слушать от ребят новости и надеяться… что Игнат все же выйдет из комы. Ромка справился с тьмой… Антон нашел силы к жизни, и Селиверстов обязан. А я делаю все возможное, чтобы у него был шанс жить.

Амалия немного успокоилась или точнее смирилась. Бледная, поникшая, ну хоть не плачет, а то я спать не могла — слушать всхлипы и стенания женщины, убивающейся из-за сына — выше моих сил.

Настраиваясь на последний этап, перебирая в голове случившееся, обдумывая будущее, сходила на могилу к матери. Я нечастый гость в этом месте, но лживо приходить к мертвому и разговаривать по сути не зная о чем. Кто-то осудит, но считаю странной и бесцельной тратой времени такие походы, а я не имею подобной роскоши, как лишнее время.

И так, как я человек занятой, прихожу, когда сердце дает команду.

Как сейчас!

Чувствую, что скоро уеду. Если не на всегда, то на очень долго, поэтому поговорить с мамой один на один считаю необходимым. И я говорю. Признаю, каюсь, прощаю, винюсь и конечно спрашиваю совета. Пусть не сейчас — может во сне… может озарением, может… услышу ответ…

Папка догадывается, что я была у мамы. В его взгляде проскальзывает одобрение и нежность. Мне тошно, ведь я до сих пор ему не призналась, что собираюсь покинуть страну. Не могу… пока. Язык не поворачивается.

А отец, как всегда, проглатывает мои гуляния, редкое посещение Вуза, короткие визиты дома и в особенности не интерес к состоянию Игната.

Пятый этап удивительный, напряженный, опасный и кровавый. Отличается от предыдущих-ромашек.

Финишный заезд, где одновременно участники соревнуются и на скорость и на умения: быстрее, выше, сильнее. Так и есть — лозунг любых соревнований, только в СВМА куда прозрачнее с правилами и желаниями некоторых особей особо кроваво решать личные вопросы.

На пути следования каждой дисциплины необходимо найти секретный тубус, который подскажет, где завершается следующий уровень и где участнику найти его транспортное средство для прохождения этапа.

И так до последнего — финишной прямой.

Уверена, это специально придумано, чтобы затруднить Гризли прохождение. Если он натаскался на спортивные дисциплины, то с умственными заданиями ему тяжко придется. Хотя, как оказалось, не столь умственные, как ориентированные.

В тубусе одна часть общей картинки и небольшая подсказка, где искать следующий. Их четыре. И только собрав все, можно получить ответ, где финишная точка.

То есть — не соберешь — вряд ли дойдешь.

Можно, конечно, цепляться за других, но без фото-подтверждения с куском карты — результат не зачтут, да и никто не желает быть подсказкой сопернику — раз, два — каждый будет пытаться сбить тебя со следа, ну и три — по нашим следам идут загонщики. По типу лазертаг. У них оружие, у нашего транспорта датчики…

Цель загонщиков — снять с пробега, как можно больше участников…

У них тоже свой рейтинг и форма заработка на просмотрах. Поэтому битва — жаркая и категорически неблагородная.

Месилово в простонародье…

Потери несут все и сразу. Гризли и тут умудряется подкупить народ. Пару команд соперников. Поэтому ребята Игната всеми жилами рискуя, меня охраняют от посягательств и от загонщиков. Еще тех козлов, почему-то упорно не видящих Гризли и его парней, и с удивительным упорством легко выслеживающим нас.

Когда остаюсь одна, Лианг выполняет свое обещание и его парни встают на защиту, протаскивая меня дальше. Берут удары на себя, а уже на последней паркур-дистанции, когда не чувствую ног, рук и вообще едва дышу, Чжицзян, ценный и юркий персонаж команды Джи Линя, наплевав на всех и вся, буквально втаскивает меня на высоту, это при том, что я вообще плохо ориентируюсь в местности, в здании, от усталости едва не теряю сознание, а на хвосте не только загонщики, но и твари Гризли.

Это был мой позорнейший проход — провал и конкретное фиаско.

Абзац!!!

Я даже не могла свой зад поднять на уровень третьего парковочного этажа, а это было необходимо, ведь именно там, если судить по найденным подсказкам и стоит моя, то есть Игната, тачка. А если учесть, что в спину дышат животные Гризли, имеющие на меня зуб еще с этапа мотогонок, где положила их главных парней, говорить не надо, что я на грани впасть в истерику и биться в припадке усталости, злости и отчаяния.

А еще… Лианг. Он, если верить Славке, который меня ведет по трассе, Джи Линь уже на машине выписывает трюки, а значит, ему остается всего ничего до завершения этапа и естественно турнира.

Сомнение… что он уступит победу. Оно царапает рассудок всего мимолетно, лишь до тех пор, пока Чжицзян не отправляет меня на тачке в последний путь, оставшись в здании и сцепившись в драке с сорвавшимися с цепи церберами Гризли.

Гордеев не остается на мордобитии, он с помощником бросается за мной. С паркинга стартуем с небольшой разницей в мою пользу.

Уж не знаю, кто у них в команде умный, но загадочным образом Гризли все успевает и даже народом богат, как никто.

Все же Зур чего-то не додумывает в условиях и правилах турнира. Вроде еду без ошибок, уклоняюсь от загонщиков, попуток и встречек, но Гордеев меня все же настигает.

Не знаю какими путями урод катит, но приближаясь к конечной точке, становлюсь жертвой агрессоров. Меня безжалостно прессуют с двух сторон. Когда уходя от очередного бокового удара машины Гризли, виляю на скорости у меня не выдерживает колесо.

Со смачным хлопком шины, точнее, с глухим «пвах», юзаю по дороге, виляя, как заяц, удирающий от волка, но управление не слушается, да и тормоза ПОЧЕМУ-ТО не срабатывают.

На дичайшей скорости торможу отчаянно и дерзко — о соседнюю машину, в которой гонит помощник Гризли. От силы удара меня так яростно дергает вперед, что если бы не подушка безопасности, то лицо было в месиво… Ремни, если и защищают от выброса в лобовое, то от толчка едва ребра не ломают, а обратная волна впечатывает в кресло с мощью, от которой хрустит в затылке, и молния боли простреливает по позвоночнику.

Мрак и полная тишина накрывают стремительно. Правда сознание ускальзывает на долю секунды, потому что в следующий миг вижу и слышу все — жалобный скрежет металла, недовольный гул машин, возмущенный скрип колес.

Нас сносит с обочины, где меня и добивает звучным ударом другое авто. Новый скрежет металла… Меня нещадно крутит, как в барабане.

Стопорит резко и болезненно.

Боль… Но Ад затапливает не надолго.

Опять выныриваю и мрака, смахиваю с лица вязкую тошнотворную кровь, хлынувшую из разбитого носа. Споро промаргиваясь от темноты, непослушными руками сминаю подушку, отстегиваю ремень безопасности и тут… вижу скабрезную морду Гордеева младшего.

Гризли уже на улице. Его машина чуть поодаль. Он покинул тачку и вот-вот окажется возле моей дверцы. Автоматически жму кнопку-фиксирование дверей, но она не срабатывает, тогда ударяю кулаком по фиксатору своей дверцы.

Младший Гордеев ощеривается сильнее и делает шаг к задней. Ловко изворачиваюсь и фиксирую и ее. Парень рычит зверем и прокатывается по багажнику. Не помня себя, юркаю на заднее сидение и успеваю машину закрыть с другой стороны, как спереди так и сзади.

На миг оцениваю, мы с уродом пока остаемся один на один — его помощник до сих пор в машине… И тут же чуть не вою — жаль не без создания. Я вроде удачно о него тормозила — так, что снесла с проезжей части и воткнула в дерево. Причем нехило — у парня окровавленные лицо и голова, вот только, он высвобождается из тачки и покачиваясь, словно пьян, кривя рот, шагает к моей машине.

Гризли ударом ладоней по боковому стеклу вынуждает очнуться.

Хаотично обшариваю глазами авто, не в силах придумать, как выкрутиться из ситуации. Сбежать? Как и куда? Меня зажали. Я в ловушке…

Когда парень на пару секунд пропадает из видимости, а появляется уже с монтировкой для авто, страх обжигает внутренности и заставляет сердце нестись галопом. И уже потом едва не выскакивает через глотку — Гризли размахивается и мощным ударом с хрустом долбит по боковым стеклам.

Швах!

Бах!!!

Шарахаюсь в дальний угол, но когда Гордеев перекидывает монтировку второму и тот принимается крушить стекла со своей стороны, испуганно руками прикрываюсь от мелкого скола и упускаю момент, когда меня точно шваль подзаборную без лишней деликатности хватают за волосы.

Это больно. До слез и молебных визгов. И я кричу… Взвываю… Отчаянно брыкаюсь, пытаюсь зацепиться за что попадет под руку. Безжалостный рывок за загривок, и меня тащат из машины прочь. Извиваюсь змеей, пинаюсь, лягаюсь, пока не получаю по голове ощутимую затрещину. В очередной раз посещают звон, боль, пустота…

Это конец!

И в это момент поспевает Лианг…

Не сразу понимаю откуда он появляется, но в груди лишь растекается благодарность. Он ждал! Не предал!!! Подавил пустую жажду отмщения и пришел на выручку, хотя мог финишировать и по праву стать победителем.

Слышу словестную перепалку, меня неумолимо крутит, дергает. Хват зверя слабеет. Раздаются звуки ударов, хрип, стоны… В следующий миг я уже свободна — валюсь на Землю, жадно хватая воздух и с благодарностью впитывая ощущения без боли.

Тело еще ломит, в голове по прежнему булькает, перед глазами кляксы, но я поворачиваюсь к парням, чтобы видеть происходящее. Джи Линь тоже подбит. Уже разобрался с обоими парнями: и с Гризли — парень катается по Земле и скулит, перечисляя, что желает сделать с китайцем и мной. И с его партнером по команде — парень обездвиженной тушкой валяется близь моей машины, мордой уткнувшись в грязь. Монтировка рядом.

Видать не помогло оружие… Не удивительно — против лома нет прием, а Лианг еще тот лом. Особенно, когда стоит за то, чего желает, а на пути то, что снести — раз плюнуть.

Кровь на уголке рта, футболка в багровых пятная, длинный порез на боку. Но взгляд… хмельной от счастья и прилива адреналина. Джи Линь в ситуации, которая ему нравится, близка по духу и заставляет чувствовать себя живым и могучим.

Кое-как поднимаюсь на ноги — меня штормит, мутит. Ловлю удовлетворенный взгляд Лианга. Парень коротко пробегается по моему лицу глазами, оценивая масштабы повреждений.

— Ключ в машина, Гуань-Инь, — кривит победно губы. — Заканчивать этот турнир, а я пока поговорить тут…

Покачиваясь, иду к машине Джи Линя, которую запримечаю чуть поодаль. Спорить некогда, да и лучше не видеть, что он сделать с Гризли, не слышать…

Равняюсь и, плюнув на все, в благодарность, которую заслужил, целую…

И зрителям шоу, и другу приятно, когда мужское самолюбие тешат.

Он оценивает. Удерживает чуть надольше:

— Спешить, а то проиграть, и приз уйти другой. И мне до это не будет дела, свой я забрать несмотря ни на что.

Финиширую первой и долго… больше никого не появляется на черте. Возле меня хлопочут медики, даже успевают привести в чувство и обработать раны, дать обезболивающего и успокоительного.

Вторым прибывает Лианг на тачке Гризли. Следом Мушкетер и Логан, который попал в гонки по счастливой случайности, но в итоге стал самым удачливым. Единичные потери, чистота прохождения… Лишь загонщик ему, если судить по сигналам датчиков на мониторе сайта, несколько меток поставил, пока парень от него удирал по закоулкам окраин города.

Но приз мой. Победа моя…

Наш! НАША!!!

Благодаря огромной толпе мужчин, которых долгое время считала беспринципными шовинистами и мелкими особями неопределенного пола. Стыдно, когда под одну гребенку косишь всех, а потом сталкиваешься с обратной стороной медали. Я даже не предполагала насколько участники злы на Гордеевых и им подобных. Как сплотились, наплевав на правила и победу. Доказали, что мужское в них сильнее жалкого желания доказать альфа-принадлежность, что в них поистине сильно то самое — исконно-мужское.

Не выпячивая грудь, подминать слабого и унижать и этим кичиться, а то, что действительно ценно в такой значимой части сильного пола — умение всегда и во всем оставаться ЧЕЛОВЕКОМ. Порядочным, чистым, гуманным.

И мужчины доказали, что мелкая победа в турнирчике для них пустышка, когда игра становится грязной и нечестно. Что они без сомнения отступятся от победы, уступая ее женщине, которую третировали на протяжении всей игры в ней и вне ее. Что умеют признавать достоинства другого, пусть не столь сильного физически, но равного по духу…

И плевать, что я реале не выиграла бы турнир. Плевать, что мне его откровенно сливало огромное количество участников. Для меня самое главное оказалось то, что именно они мне доказали, что МУЖЧИНЫ есть, и я не должна сдаваться под натиском нелюдей в человеческом обличье.

Победа отдает горечью и от того особо сладка.

Гордеев старший угрожает, получив на руки покалеченного младшего, и как Лиагн решает с ним конфликт — уже остается за кадром. Меня в такие «мелочи» Джи Линь не вмешивает — он, как истинный мужчина, проблемы берет на себя, ограждая ЛЮБИМУЮ женщину.

На награждение мы не остаемся. Лианг улаживает вопросы в предельно кротчайшие сроки и только его звонок: «Собирайся, мы уезжать!» — побуждает меня поговорить с родственниками и поставить их перед фактом.

Мы долго говорим. Отец тщетно пытается переубедить, а бабуля молчит. Плачет и молчит. Она понимает, по-женски. Что я не останусь, чтобы папа не говорил, чтобы не предпринимал. Ей больно, но она смиряется с моим выбором без выбора.

Перед отъездом позволяю себе лишь одну слабость — письмо Игнату, так как он до сих пор не пришел в себя…

Письмо…

Игнат

Прихожу в себя резко — распахиваю глаза от нестерпимой боли в сердце. Словно удар колом. И вязкая, тягучая боль бежит по жилам — бьет в голову, грудь, живот, руки, ноги.

Перед глазами кровавые кляксы.

Пытаюсь смахнуть мешающиеся проводки.

Обвожу непонимающим взглядом палату…

Мать спит в кресле рядом с койкой.

Кое-как отдираю трубочки в попытке сесть, но на истошное пищание приборов сбегается уева туча медперсонала. Словно тараканы ниоткуда, заполняют палату. Суматоха, волнение…

Мамка ревет не то от счастья, не то от горя — сомневаюсь в первом, ибо, не думал, что счастье можно так затапливать слезами.

А может я эгоист и циник, ведь меня это раздражает, и только две мысли долбит все яростней: Где Ирка и Что с ней?

— Ира… — твержу, как заклинание. Мать пасмурнеет. Глаза прячет. Тут и отец Королька поспевает:

— Игнат, тебе лучше лечь!

— Да, бл***, где моя Ирка? — выхожу из себя.

Меня упрямо укладывают обратно и от того, как слаб и все бесят, матерюсь:

— Бл***, да нах*** от меня отъеб***сь!!! — взбрыкиваюсь гневно, и, сук***, еще больше начинаю ярится — тело еле слушается и жутко слабое…

— Тише, — строго рявкает крупная медсестра и таким взглядом припечатывает, что неожиданно для себя слушаюсь. Вот не привык, чтобы на меня так… непедагогично. Пока хлопаю глазами и собираюсь с силами для нового подвига, меня накачивают лекарствами.

И подвиг тотчас становится смутно необходимым и мягко утекающим…

Когда просыпаюсь в следующий раз, действую тихо. Прошлого нацисткого обращения хватило, и я парень схватывающий на лету… Поэтому кое-как встаю, благо от аппарата отключен, а отодрать капельницу — раз плюнуть. Но встать на ноги оказывается не так просто. Меня качает, мутит, в голове тяжесть, в груди простреливает боль от каждого движения. Ноги заплетаются, подкашиваются…

Нащупываю под больничной накидкой тугую перемотку. Твою ж мать!!! Видать ребра сломаны.

Через «не могу» ступаю к спящей матери. Бледная, осунувшаяся. И опять спит! Хотя, не удивительно, за окном темень, а значит ночь.

Бля***, мамка дневует и ночует у моей койки.

Хреново!

Загребаю ее телефон, лежащий перед ней на столике и чтобы ее не разбудить, шатаюсь в сторону уборной. На самом деле, не уверен, что она есть в палате, но окидывая взглядом помещение, приятно подмечаю помимо входной двери еще одну.

Скрываюсь за ней. Аккуратно закрываю…

На память набираю номер Зура. К сожалению, единственный, чей помню.

Братан от счастья аж подвывает. Приходится, уместившись на толчке, некоторое время выслушивать, как он с остальными за меня переживал, в больнице торчал, что для меня конечно важно, но на деле малосущественно. Меня больше волнует, ЧТО С ИРОЙ!!!

Когда все же озвучиваю терзающую мысль, друг умолкает.

— Зур! — рычу в мобильный.

— Верст, тебе нужно сначала оклематься, а потом…

— Бл***, ты не можешь сказать, что с Корольком? — перехожу на гневный тон.

— Она жива, если тебя интересует именно это. В той заварушке почти не пострадала, — диковато и неприятно странно звучит, будто друган размазывает ответ и помимо «той» еще и другие были. — Так, по голове дали, пару синяков, ссадин. В остальном, ты и ее китаец успели…

— Он не ее! — торможу Темыча, тараня его словестный поток. Обрывками воспоминаний цепляюсь за рваные эпизоды случившегося и смутно-расплывчатое появление супер-героя китайского происхождения.

— Ок, не нее, — совершенно не жизнерадостно соглашается братан.

— Он не нее! — вторю с чувством, подспудно ощущая себя идиотом тыкающим в черное и утверждающим, что оно белое. Даже вскакиваю с толчка, будто это как-то устрашит собеседника и заставит сменить показания.

— Ага, — отстраненно, а меня до трясучки злость пробирает.

— Она моя! — категорически без права на сомнительные убеждения в обратном. Пару шагов по небольшой комнатке и обратно к толчку.

— Твоя, — лживо, но достаточно твердо, чтобы мозг перестало коротить.

— Этап… — начинаю следующую мысль, еще полностью не сформировав фразу.

— Верст, ты в коме был почти две недели! — вновь перебивает Темыч.

— Бл***!!! — торможу, как в копанный, и лбом упираюсь в стену. — Нам пиз***…

— Игнат! — настороженно стучит в дверь мама.

— Мы все просрали? — Игнорирую настойчивость матушки: постукиваюсь раскалывающейся от боли головой о прохладную поверхность.

— Нет, — удивляет Зур.

— То есть? — отлепляюсь от стены и таращусь в пустоту. — Я не вышел, значит…

— Игнат, а ну открой дверь! — с пущим рвением колотит в дверь мать.

— Мам, дай поговорить, — мимо трубки. — Говори! — в мобильный.

— Прости, — друг скидывает звонок. В шоке смотрю на мобильный. Голова начинает трещать сильнее. Делаю новый набор — Темыч игнорит.

— Сук***!!! — пинаю стену, чуть не взвыв от новой порции боли и зло отворяю дверь.

В палате уже куча народу. Едва с ними не дерусь, требуя ответа у матери.

Она вынуждает лечь, только при таком условии соглашается поговорить.

Новость убивает.

Ира улетела с Лиангом. Мои дикие попытки вскочить, усмиряют уколом, а когда просыпаюсь, первым, что вижу — письмо. От Иры.

Долго не решаюсь открыть, но… все же читаю:

«Я обещала поговорить, но ты… немного ни в себе. Монолог возле твоей койки остался без ответа, поэтому решила немного облачить мысли в слова на бумаге.

Не знаю, что ты ждал от меня, не знаю, что ты вообще хотел, но боюсь, ничто из этого не будет интересно мне. Остаюсь при своем убеждении — мы не подходим друг другу. Секс — страсть… она угасаема, а оставаться на обломках чувств не хочу, да и тебе это не подходит. Поэтому надеюсь, ты поправишься и продолжишь жить, как жил без меня и наших воин. Очень надеюсь…

Я больше не злюсь. Я не ненавижу, но больше не хочу тебя видеть. Надеюсь, это выполнимо. А нет, я приложу все усилия, чтобы так оно и было.

Тебя ждет яркая и успешная жизнь БЕЗ МЕНЯ.

Как и меня, но только БЕЗ ТЕБЯ.

Будь счастлив, я буду стремиться к тому же.

Поэтому не ищи. Не пытайся найти.

Я там, где хочу быть и с тем, с кем хочу…

П. с. — завещание на мой мозг пришлю позже.

Всего хорошего, мой непримиримый сосед, Игнат Селиверстов…»

Это не ее письмо. Холодное, безликое. Даже слова будто не из ее уст, но почерк… ее.

Что если ее заставили писать под диктовку?

Глупейшая мысль, но она въедается в мозг и лишь этой мыслью хочу жить.

Когда Зур приходит, я его крою всеми матами, которые существуют и их производными. Клянусь, как только встану — закопаю. Он недоволен, стоит возле двери и не подходит. Так и разговариваем — на расстоянии.

Он рассказывает, что случилось: как Ирка творила немыслимое… ДЛЯ НАС.

Все обязательства перекрыты, долги розданы. Враги повержены и обличены, но какой ценой… Я ее потерял.

Бесновато собираюсь сбежать с больницы, но родственники вылавливают. Мы долго орем друг на друга. Корольков на меня, я на него. Мать на меня… между собой и по кругу. А потом мечты и надежды рушит Корольков — подтверждает, Ира улетела.

Я все рано намереваюсь покинуть больницу и поговорить с НЕЙ. Но по разрешению родственников меня охранники скручивают и возвращают в палату. Медсестра пичкает лекарствами.

Я теряю любое желание сопротивляться и бесцельно таращусь в одну точку. Увещевания матери — как об стенку. Я тихо вынашиваю план побега и слова, которые обязана услышать Ирка и только после этого принять решение: отступиться от меня или все же дать нам шанс. Но лекарства такие сильные, что просыпаюсь только наутро.

Мать уже рядом — не дремлет, как впрочем и ее любовник.

А последнее, что меня лишает воли, мольба отца Иры:

— Прошу, дай ей время…

— Она моя… а вы меня режете на части. Раз, второй, третий. Да, я идиот, да, циник и гад, но я… нужна она мне. Подыхаю я без нее.

— Ей нужно закончить проект.

— Я закончу… Помогу…

— Она не позволит. А если ты опять вклинишься в ее судьбу — она сломается.

— Вы готовы пожертвовать нами во благо… ЧЕГО?

— Работы… ее работа… она важна для человечества.

— Мне нет дела до мелочей, меня волнует моя девочка, которую вы положили на алтарь науки и губите своей маниакальной жаждой сделать нечто фундаментальное для неблагодарного человечества.

— Так, все так, но Ира этого хочет не меньше. Поэтому и попросила ее не искать. Она понимает, как хрупка ее сила когда ты рядом…

— Но это убивает меня… Это ни день, ни месяц и даже ни год!

— На кону жизни человечества, Игнат, — встревает мать. — Пора взрослеть. Пора думать о других… Ирина обязана завершить работу.

— Она уехала с другим!!! Она собирается быть с другим! — объясняю простую вещь, которую взрослые люди обязаны понимать.

— Это ее выбор… — сухо качает головой Корольков, выражая искреннюю досаду.

— Он меня не устраивает. Я бы хотел с ней поговорить. Объяснить… Мы должны объясниться!

— Игнат, ты умный парень. Вот и подумай, с кем у нее больше шанса добиться успеха. Она не любит Лианга, поэтому не боюсь за ее работу. А с тобой она забудет обо сем и опять начнутся неприемлемые для ее рассудка гонки и войны. Тебе самому нужна финансовая помощь, а у Джи Линя есть власть и деньги… У Ирины больше шанса ускорить процессы — бюрократические и финансовые вопросы…

— Продали? — прищуриваюсь, до последнего надеясь, что мужик будет отрицать обвинение с пеной у рта.

— Можно и так сказать, — убивает признанием. — Но мне кажется, это правильно. Ты ее взрываешь, Игнат. Вы, как боеголовка и атомная бомба. — Соедини — и взрыв! А ей нужно всего лишь жить… Клянусь, дашь ей закончить проект и… я сам сделаю все, чтобы вы были вместе…

— Я стимулировал ее. Я был толчком! И меня она не отталкивала, — грожу пальцем. — Мы могли создать шедевр, мы способны на прорыв…

— Если это так, — прячет глаза мать, — то почему она меня просила… — переводит дух и виновата смотрит на меня. — Она просила, чтобы я не позволила тебе мешать ЕЙ, — зажмуривается, словно ее пугает сказанное.

— Что?

— Она! Просила! Тебя! Остановить! — набирается сил и решительности мама. — Дословно: «Мне нужен кислород! Без него!»

Киваю потерянно и отстраненно, а в голову вдалбливается каждое слово и эхом вколачивает глубже и глубже смысл фразы.

ОНА БЕЗ МЕНЯ!

Теперь я знаю, каково это потерять реальный смысл жизнь.

Тебя накрывает пустота. Мрачная, всеобъемлющая и подавляющая.

Глава 82

Семь спустя

Игнат

Прилетел на конференцию несколько часов назад. С самолета сразу с гостиницу, а тут… даже вещи не распаковал — сразу же в конференц-холл.

Наконец мне открыли выезд, хотя не скажу, что не пробовал покинуть страну незаконными путями до сего момента. Были попытки. Тщетные и бесперспективные. Меня ловили, были предупреждения, когда светил настоящий срок, адвокат Зура едва выторговал для меня условку.

После выхода пришлось угомониться.

Лучше переждать, а потом сделать то, что планировал…

И вот наконец вижу ее, слышу.

Семь лет… Прошло семь гребаных лет.

Взгляд прилипает к Ирке. Ловлю любой жест, взмах ресниц, улыбку, морщинки на лбу… Я пожираю ее глазами. Мой завтрак, обед, полдник, ужин, десерт… Мое главное блюдо, и я ощущаю звериный голод, которому нет сравнения.

Пронизывает каждый нерв, каждую жилку, делает неуправляемым сердце и дыхание, будоражит мозг и расщепляет душу на молекулы.

Королек мало изменилась. Такая же эффектная блондинка, без многоярусной косметики на лице. Строгая прическа ничуть не портит и не взрослит — подчеркивает «породистость» и стать. Черный пиджак на кипельно-белую блузу, зауженная юбка чуть выше колена. Высокие каблуки…

Разве что чуть поправилась, но ее формы меня всегда доводили до грани возбуждения и ни черта не изменилось с тех пор. ХОЧУ.

Я ее хочу, как и тогда. Или все же лгу — хочу сильнее и от мысли, что заполучу всенепременно, аж хозяйство сводит.

Даже улыбку вызывает. Ведь думал, что начинаю уставать от секса. Не то, чтобы меня подводила мужская сила, но все пресное… и так семь лет кряду. А пить безвкусную воду столько времени и получить глоток дорогущего вина — да я вумат пьян только от вида Ирки.

В зале собралось много народу — конференция международная, представителей разных стран достаточно, чтобы назвать мероприятие — кассовым и массовым. И темы затрагиваются очень глобальные, животрепещущие, но разве они могут для меня иметь значение, когда ОНА рядом?

Ирка лишь раз сбивается с речи, когда натыкается глазами на меня, хотя сижу в дальнем углу. И то, заминка секундная. Королек продолжает доклад, но на меня больше не смотрит…

Рассказывает о своей работе: о подводных камнях, о новых витках, о важности и феноменальном прорыве, о завершении.

А я только смотрю. Когда на нее набрасываются с вопросами, лишь наслаждаюсь тем, с какой страстью и запалом Королек отвечает. Как убедительна и тверда, категорична и воодушевлена. Это заражает…

Мой вирус. Моя инфекция. Мое противоядие. Жизнь и смерть…

Многое случилось за это время и в то же время — ничего. Ничего такого, что смогло бы перечеркнуть мое болезненное желание заполучить Ирку обратно.

Если первое время я пытался дозвониться, то потом оставил попытки. Да и номер больше не работал.

Спрашивать у отчима, — да Корольков женился на матери, — порывался, но натыкаясь на стену отчуждения, сам умолкал. Не нужно. Только хуже будет. И все родственники молчали.

Тема «Как дела у Ирины» с некоторых пор стала «табу» в доме, но, как понимаю, лишь в моем присутствии.

И если учесть, что строительство завершилось быстро и мать с соседом переехали в «хоромы», а я бестолковый сын тоже где-то должен перекантовываться, то об Ирке вообще ничего не слышал… даже шепота. Шелеста под покровом ночи.

И если когда-то воспринимал в штыки фразу Ксю о взрослении, то теперь как никогда понимаю смысл того, что пыталась донести Бравина. Мне правда было необходимо повзрослеть. Сделать переоценку, взвесить все, расставить приоритеты, а что важнее — понять и физически ощутить НЕОБХОДИМОСТЬ быть с Иркой.

Одержимость?

Болезненная страсть?

Оно… Все оно, и что главное, я не просто хочу быть с ней, я точно знаю, что не могу без нее.

Хорошо, что у нас было время. Теперь я уверен, не повзрослей — наломал бы еще больше дров и таких, что прощения бы мне не нашлось НИКОГДА. Я бы сделал больно. И это точно. Рано или поздно, просто потому что не дорос до Королька.

Сделал бы больно человеку, которого искренне уважаю.

Девчонке, к который испытываю безотчетное всепоглощающее чувство.

Девушке, вызывающей нездоровую похоть.

Женщине, с которой хочу быть и без которой не могу жить.

И я добьюсь ее. Заполучу, чего бы мне это не стоило.

И если раньше я бы себе не признался, а что хуже — упрямству потакая, нарочно бы причинил боль, кидаясь безразличием, — то теперь я готов… Сказать со сто процентной уверенностью, что мне посчастливилось встретить ту, кто научил меня любить. Ту, кто доказал, что страсть не умирает, как бы ее не топили. Что во имя любви можно задвинуть гордость и желания в угол. Что любовь — не пустое эфемерное слово. Любовь — ощутимая субстанция, обличающаяся в живом человеке. И для каждого существует любовь. Их любовь. Индивидуальная. Персональная…

А Ирка — моя… Жизнь и нет мне жизни без любви… Без Ирки.

Жаль идиотом был так долго…

Во истину: имеем — не ценим, а потеряв — плачем.

У меня было все — только руку протяни, и я умудрился просрать счастье.

Даже безотчетно клял китайца и божился его уничтожить, как главного врага моего сердца и души. Разлучника и сукина сына, но с каждым днем все больше его понимал и прощал. В отличие от меня он сразу разглядел в Иришке ту, кто может стать всем. И он, пусть не всегда честно, — а на войне, как говорят, все средства хороши, — стремился ее заполучить и добился…

Это достойно уважения.

А я был слаб… потому и не удержал.

Немногим позже четко проникся глубиной плана Лианга.

Парень хитер, умен и продуман. А еще честен и порядочен. Он не только выполнил все свои обязательства по контрактам и помог разобраться с Гордеевым, но еще смог доказать непричастность Славки к поджогу. Как оказалось, это дело рук самого Гризли.

Во избежание срока по совокупности его деяний, — а он тянул на приличные года, — старший младшего определил в психиатрическую больницу.

Шумахер в Питере больше не объявлялся. Босс его продержал в наркологической лечебнице долго, пока шло разбирательство по всплывшим неожиданным образом делам… Сбыт наркотиков, изнасилования. Новые свидетели, улики… Причастность Родион доказать не смогли, хотя «его лучшие друзья» заверяли, что у парня рыльце в пушку. Но без доказательств Шувалову младшему так и не смогли вменить виновность хоть по одному пункту обвинения, зато его друганам…

Из последнего признания Грача: «Сучки строят из себя неприступность, мы хотели другу открыть глаза — что каждая продажна, но чуток перестарались».

По слухам Шувалов младший переехал строить бизнес в Ростов и магическим образом… Риту Литовцеву порекомендовали перевести в лечебницу поюжнее. Видимо, Родион очухался и решил девушку вернуть к жизни…

Зура после турнира долго таскали по прокуратурам, дел завели столько, что проще сменить личность, но братан умеет отмазываться, да и родители с ним примирились. Подняли на ноги всех знакомых, наняли лучших адвокатов… Как никак единственный сын. Авось перестанет во все тяжкие пускаться, да и Аня… она их покорила. Сразу же приглянулась, хотя Зур готовился к еще одной битве с родственниками за право жить с той, которую любит. Но они удивили — приняли ее сразу. А почему бы и нет?! Тихая, спокойная, при этом уверенная и категоричная. В Мыши оказалась удивительная сила, которая покорила и подчинила братана, а в месте с ним и его родителей. Аня, кстати, отказалась от приглашения Ирины переехать в Китай для дальнейшей работы над восстановленным проектом. И сейчас они с Темычем воспитывают мальчугана. Никитоса. Я Крестный… смешно ли, но меня бквально заставили им стать. Ирку хотели видеть в роли матери, но… обстоятельства, занятость — Королек не взяла на себя такую ответственность.

Да, Линг настолько хитрый парень, что организовал и приглашения для друзей Иры: Ксении и Антона. Чета Ярович переехала не колеблясь. К тому же там большие возможности для молодой семьи с ребенком.

Морж со своей Несмеянной еще год телился, а потом она сама взяла у руки их отношения и намекнула на светлое будущее, за что я ее больше уважать стал. А еще Славка молодец, так углубился в работу, что Лешак, наплевав на сторожил в его мастерской, парня поставил своим замом, но с обязательной работой в гараже.

«Где еще такие руки и уши взять?» — ворчал, когда я смеялся:

«Не стыдно по всем фронтам парня гонять?»

«Молодежь пусть подтягивает, обучает…»

И что моему сердцу милее — мужик так к Моржу прикипел, что Славка ему вместо сына стал. Своей семьи у Лешака уже не было. После смерти единственного сына, брак не выдержал горя, а на стороне потомства не заведено… А Славка мужику в рот хоть и смотрел, но на своем часто настаивал, и как водится, нередко оказывался прав. Как тут не зауважать?!

Ромыч с Леркой тоже вместе. Братан перестал ее обвинять в измене. Прислушался к сердцу: простил, поверил, но пригрозил — дашь повод — не прощу больше. Ионова больше не пыталась меня своим другом представить, и теперь ее все — Штык. И он не против. К тому же ему очень помощь нужна, а Лерка умеет с бумажками возиться… И не только!!!

Штыку предложили за спортивным клубом следить — управлять, бойцов набирать, тренировать — его частный клуб. Естественно, китайский подлизун постарался. А мне аж свербело — неужто он меня и от друзей решил избавить?! Но потом смягчился — узкоглазый чувствует вину. Паскуда! Но кто мы такие, чтобы пустой гордостью выставлять на обозрение голую грудь и кричать, что сами с усами, и прорвемся в жизни без помощи «некоторых». Это смехотворно и сказочно — скорее уже потом придется в нищие прозябать.

Ромыч, как человек гордый и упрямый, сначала бычил, но затем здравомыслие победило. Точнее Зур давил, я убеждал, ну и Лерка умасливала разными женскими хитростями… Молодец, знает за какие рычаги дергать и какие оглаживать.

В общем, Штык теперь деловой мужик, а жена его управляет основными делами. Это его и радует, и бесит.

Еще бы такую красоту в мир брутальных мужиков запустить!

Одна часть тотчас кончает, гладя на нее, а это не может не бесить Ромыча, а другая откровенно дрочит… Что не менее бесит Штыка.

Но от страстей «Оттело» пару спасает Ионова и ее умение доказать, что в ее мире есть только Ромыч.

Если вначале летели сальные шуточки по поводу женщины и дел, то вскоре все заткнулись. Лерка никогда дурой не была, а теперь, чтобы утвердиться перед Ромкой, как достойная, вообще подтянулась на высоту недосягаемости. И курсов разных окончить успела. Бизнес, управление и т. д.

Они живут и цветут. Даже о спиногрызах подумывают.

А я… отравленный «поголовной милотой друзей» и «хмеля их счастья» много что творил. Много…

Первый год — пил, второй — отходил, третий — учился жить заново. Болото, клоака, но я упорно топясь, выгребал наверх, чтобы ясно увидеть цель.

Затем вспомнил ради чего стоило жить, бороться, работать, ведь обязательств никто не отменял. Хорошо, моя команда меня не бросала и корпела над последними штрихами проекта, пока я был в нигде. Так что да, я был как всегда — молод, горяч, глуп.

А потом опять сорвался…

Когда тачку свою получил от Славки. Он тихушничал — в свободное время собирал, менял, изыскивал детали, на разборках копался.

Перебрал «Митсубиси» от и до, новороты втюхал, оттюнинговал — короче, прокачал по полной и под меня. Покрасил…

Презентацию устроил на мою днюху.

Я увидел ее — в душе шевельнулось, да так неприятно, что зубами скрипнул. Обошел — боль усилилась, а когда сел — бешенство затопило в миг. От одной мыли, Ирка ей управляла и чуть не умерла… А еще какой ценой она ее вернула.

В общем, чуть тачку не расхерачил вновь. Парни меня оттащили, а Морж принял мое бешенство на свой счет.

Ушел…

Я не сразу догнал, как неправ. Столько труда и средств вложил братан в попытке вернуть машину, которую я некогда так любил, почти боготворил. Да Морж старался… хоть как-то отблагодарить за то, что мы его не бросили. Компенсировать свою глупость.

А я не понял.

Взросление больно дается, и как часто случается — посредством падений и ошибок. Их не избежать. Эту я решил исправить пока не поздно — и без того мои потери велики.

Пришел к Лешаку в мастерскую. Славик машиной клиента занимался, меня игнорил. Мужики быстро смекнули, что нам нужно тет-а-тет побыть и из гаража исчезали.

Я попинал стену… и заговорил.

Морж простил.

Какие бы косяки в его жизни не случались, он умел подниматься на ноги. Сколько бы его не пинали, он умел себя собрать.

Чуть пообнимались, я поржал над его слюнтявостью, за что получил удар в бок. А потом он отвел меня на задний двор, где Лешак позволял машины своих парней перебирать. И там… под тентом стояла Иркина «Ашка» уже частично перебранная.

Вот тогда меня накрыло такой благодарностью, что чуть сам слезу не пустил.

С тех пор мы были заняты восстановлением Иркиной машины.

Будет ей подарок, когда верну…

Но как человек слабый, оставшийся без смысла жизни, периодически сомневался в своих силах. Поэтому злился… Затем ненавидел. Попеременно то впадал в крайности, то трезвел, то вновь окунался в омут бездны и вновь прозревал.

Женщины, их было предостаточно в моей жизни, чтобы понять, что нужна одна… Единственная.

Такой богатый опыт можно сравнить с алкоголизмом. Именно с ним, ведь обычный человек принимая алкоголь, ощущает вкус, опьянение, эйфорию… а алкоголик — нет. Он просто пьет, но ничего не чувствует. Пьян постоянно, поэтому и не чувствует наслаждения и кайфа. Слишком отравлен спиртом. Проспиртован от и до…

Так же и я…

Принимаю, принимаю, принимаю.

Много и упорно — а вдруг морок развеется, чары рухнут и я стану прежним. Хрен там…

Однажды решил соскочить и остановился — попытался влезть в серьезные отношения. Нашел девушку очень похожую на Ирку. Внешне. Ее звали… уже и не помню как. Она была милая, тихая, очаровательная. Хорошо готовила и всегда встречала с работы.

Правда, мирно все было. Я не гулял, не дебоширил, крепился, держался. Дом-работа-дом. Дом-работа-друзья-дом…

Поле месяца жизни чуть не выл от серости.

Даже встряхнул:

— Измени, поревнуй, устрой истерику!

Она не поняла меня.

Промутизулся еще полгода, а потом просто ушел.

Она плакала, звонила, молила вернуться. Но я мертв…

Меня ничто не может воскресить.

Ну и в конце концов чуть на Вике не женился, что терять-то?

Был в тугом запое… Она меня пыталась вернуть к жизни.

Она дура, и я на том же уровне, но от нелепого поступка уберег Спартак. Вовремя появился в нашей жизни, полностью завладев вниманием мандатрепки, и мои мозги прочистив от слова «капитально». Уж кто-то, а он способен и труп из могилы на ноги поставить своими философскими рассуждениями и смехуечками.

Чокнутая парочка. Дико не подходящая друг другу и настолько органично соединившаяся.

В общем, я ему благодарен, как никому. Он уверил, что Ирка моя, только терпеть сражаться нужно. Такие, как она, стоят того, чтобы ее искать всю жизнь. Ждать. Бороться за нее. И пусть останется час до смерти — оно того будет стоить…

Золотые слова!

А еще глядя на счастливых семьи друзей, до трепета вынашиваю мысль, что укорениться в любимой мне бы тоже приятно ласкало душу.

Только хочу я Ирку и детей с ней…

А напоследок пришел к тому, что ЛЮБЛЮ Ее.

Плевать старой или молодой, своей-чужой, толстой-худой, умной-глупой, здоровой-больной. Я верну ее и докажу, что достоин… Докажу, что люблю…

Так и доживал последние два года — работал на износ, чтобы быстрее обязательства закрыть и мне открыли выезд, и только недавно пришло приглашение и билет с уже открытой визой.

Моя новая работа интересна за границей, есть желающие послушать, посмотреть, оспорить и поддержать.

А я от счастья чуть не рехнулся.

Тяжко тянется последний час, да и не дослушал я… как слушать, если глух от счастья? Сажусь в баре, заказываю выпивку…

Смакую, цежу, впитывая горечь алкоголя, бегущий по желудку и проникающий в кровь. Хорошо, горячо… хмельно.

Ира

Меня еще на трибуне от возбуждения потряхивать начало. И это реакция отнюдь не мандраж перед вступлением, не страх перед аудиторией.

Постыдно переминаюсь с ноги на ногу, проклиная химию, что разжижает мозг в секунду и влагу переправляет между ног. Вот же ж… А я всего лишь поймала взгляд Селиверстова. Внизу живота привычно взрывается бомба… И насекомыши, в смерти которых уверилась на все сто, вновь дают о себе знать.

Родненькие козявочки и букашечки. Пробудились, и как случается после долгой спячки — оголодавшие, озабоченные, с новыми силами бросаются в бой с моим ослабленным рассудком и утекающим телом.

Лишь на «я обязана» отстаиваю свое выступление.

Сижу, не видя и не слыша никого. Только сердце, колотящееся в диком исступлении. Как на иголках не удобно и маетно.

Коже чувствую его. Его аромат пробивается даже сквозь какофонию разных запахов, наполняющих зал.

Затапливает меня, дурманит…

Черт! А я так надеялась на забвение.

Пусть накручиваю, придумываю, но ощущаю его, как бы не держался в стороне. И трепещу…

Могу лгать и скрывать, но я не забыла Игната!

Да и не забывала. Он так глубоко впитался в меня, что вытравить из себя так и не смогла. На время ширмой увлеченностью проектом и безразличием скрывала, но он во мне!!!

И сейчас все сильнее рвется наружу. В тумане дослушиваю очередного выступающего, и сердце гонит прочь… По невидимым следам нахожу Селиверстова в баре. Ничуть не удивлена. Знаю, на каком-то космическом уровне, что ждет… меня…

Игнат

Когда появляется Иришка, — а я не сомневался, что придет, — я уже чуть пьян, беззастенчиво рад, полон надежд и по обычаю готов к войне.

Королек спокойно садится на хокер рядом. Заказывает водки со льдом.

Мочим.

Она первый осушает залпом. Перед ней тотчас появляется второй… его смакует медленней.

— Надеюсь твой проект подошел к концу? — давно волнует и коль уж я к ней приехал, мне и начинать разговор.

— Да, спасибо, кажется ЭТОТ завершен, — без улыбки. Припадает к бокалу и опять делает глоток.

— ЭТОТ, — выделяю резанувшее слово, — завершила, но появились другие? — не без иронии.

— Конечно… живой ум, — пальчиком по виску. — Пока еще…

— Боюсь, Ирка, на другие проекты меня не хватит, — отметаю любую мысль, что я терпелив безгранично.

Королек с недоумение косится, махом осушает бокал.

— Рада, что ты оклемался, — яда в ней предостаточно, и меня от неуместной радости расщеплять начинает. Или вернее, однобоко надувать.

— Твоими молитвами, — парирую мрачно.

Ирина вздергивает удивленно темные брови.

— Ах, ну да, — киваю горько, — ты же сбежала с другим, — видимо не растерял великолепного качества отменного циника — изворачивать ситуацию, как мне нужно и играть словами так, чтобы ввести оппонента в искреннее недоумение.

— Тебя долго не было.

— По твоей милости.

Опять недоумение, поясняю:

— Впервые решил позволить тебе сделать то, что ты хочешь и не делать того, что хочу я.

— Даже так? — неприкрытый скепсис.

— Теперь вижу, что зря. Вместо объятий, поцелуев — упреки и холод.

— Селиверстов, смотрю, ты в ударе. Впрочем, как всегда, но твое умение меня ставить в неловкую ситуацию…

— С тобой у меня вечно все неловко и ловко, — опять паясничаю и даже улыбка сама на губах играет.

Ирка потерянно головой мотает.

— Ты неисправим.

— Сам в шоке. Приятном…

— Прости, но мне пора, — винится без вины, соскакивает со стула.

Махом осушаю свой бокал, бумажную купюру под него и следую за Ирой.

Останавливаемся возле лифта. Королек даже косым взглядом не показывает, что волнуется.

Вместе заходим в кабинку.

Она жмет цифру на панели.

Выходим…

Иришка тормозит возле двери в номер, я за ее спиной.

— Ты же не думаешь, что я теперь тебя отпущу?

Она застывает и не торопится ключ выуживать из маленькой сумочки. Что ж… непримиримые? Не сдается…

— Я не свободна.

— Ты ей никогда не была, только права по ошибке вверила не тому…

— Верст, — надламывается ее голос, и поздно понимаю, что притягиваю Ирку в жестком хвате. Как удав кольцами кролика.

— Не могу без тебя… — шепчу на ухо, медленно, но верно теряя рассудок.

— Мог раньше и дальше…

— Я сдох в ту секунду, когда ты выбежала из клуба. Ты не дала оправдаться. Не позволила…

— Потому что нет оправдания…

— Тебе с ним хорошо?

— Я с ним… это хорошо.

— Просто скажи, что он для тебя ничего не значит… — прошу, как тогда… в последние минуты нашей близости.

— Значит, Верст, он спас нас всех. Он заслуживает то, что желает, и раз… он желает меня — он меня имеет.

— Но ЧТО ОН ДЛЯ ТЕБЯ?

— Все… — но звучит неубедительно. С заминкой и горечью.

— Я выкраду тебя.

— Я не пойду с тобой.

— Я не отступлю…

Ирка проворачивается в моих объятиях и я тону в ее глазах. Бездонных и таких синих, что пучина неумолимо утягивает…

Полные губы. Участившееся дыхание, поволока затягивающая взгляд.

Нащупываю ее ладонь и прикладываю к своей голове:

— Ты тут! Чувствуешь, какой жар? Перегерев из-за тебя.

Руку на сердце:

— Ты тут! Слышишь, как грохочет? Из-за тебя!

Руку на пах.

— Меня там нет… — надменно бровь изгибается, но руку Ирка не одергивает.

— Вот именно. Но из-за тебя меня током прошивает насквозь, а член колом стоит, как и прежде, — хозяйство подтверждая мои слова болезненно дергается и это так больно! — Ир, — натужно сглатываю, — заканчивай нас мучить!

— Нас? — с циничным пренебрежением. — Его и тебя? — презрительно кривит рот.

— Нас! — не поддамся на мороз. Она опять не замечает, как ластится ко мне. — Это тебя и меня… — я терпелив. Учился этому искусству. Так что я жених двенадцатилетней выдержки!

— Никогда не слышала более романтического предложения. Твоя неотразимость с годами переступила черту «вопиюще абсолютная». Неужели есть девушки, кто поддается твоей пещерной брутальности?

— Как минимум одна…

— Надеюсь она недалеко, потому что тебе нужна помощь, — рывком руку освобождает от моего хвата, а я не сильно-то держал. Так, чтобы чувствовать тепло и бархат ее кожи.

— Тогда спасай, ведь это ты!

— Это не я! — категорично и руками в мою грудь упирается. Но я не пущу. И она это знает… Играет… — Ты же неандерталец! — недовольно шипит.

— Мгм, и ты мое огниво… — Обшарив ее гневное лицо взглядом, уставляюсь на губы. Твою мать, как же я хочу их вкусить. Но, боюсь, если поцелую — дальше все понесется вихрем и я заговорим мы не скоро. А я ведь приехала поговорить, а не брать. Нужно оттянуть время, пусть пустым разговором, но вроде не так однобоко болезненным выгляжу. Я же повзрослел. А взрослые сначала говорят, потом делают…

— Зажигалочка, погоришь для меня? — Бл***!!! Что несу? Я же хотел о важном сказать. На кой хер… опять чушь несу?

— Ад не мое! — мрачнеет Ирка.

— А если скажу, что у меня до сих пор из-за тебя… бабочки порхают. Вот здесь… — касаюсь живота.

— Гони метлой, — ничуть не смягчается Королек.

— Не получается.

— Тогда «фонарик» поярче найди, может переметнуться.

— Если бы. Твари за семь лет просто уютно в коконы забились.

— Непруха, — сочувствует кисло, но с нескрываемым ядом. — А я своих истребила.

— Как? — с надеждой.

— Забвением… — жалит ровно.

— Может, твои легкомысленные были, а мои приживалки спермоносные…

— Не наговаривай на насекомышей, — перестает злюку отыгрывать. — Подумаешь немного крылышками пощекочут, мне из-за моих вообще несладко жилось.

— Сложно было?

— А то, — без гордости, но заверительно, — я их даже на подвиды разделила. Тараканы, мурашки, бабочки. Привыкла, а потом…

— Что? — затаив дыхание.

— Им уже не нашлось во мне и на мне места.

— И сейчас?

— Что сейчас? — прям разговор двух интеллектуалов.

— Не шевелятся? — с подозрением и дикой надеждой на признание.

— А должны?

Ехидна-Ирка мне нравится все сильнее. Накажу… Ой, накажу-у-у!!!

— Ты мурашками покрылась, — констатирую любовно. Всегда замечал, что Ирка от моих прикосновений вся оживать начинает, ерзать, краснеть, гусиной кожей покрываться.

— Хочу томограмму твоего мозга! — вот так — бах и в ступор вводит.

— Никогда не слышал ничего более непристойного. Точно не справку от врача, что я здоров. Не паспорт, убедиться что холост?

— Неа. Слышала, последние исследования доказали, что именно снимок томогрофа способен показать искренен ты в таком чувстве как любовь или нет.

— А разве без него не понятно?

— Нет, — категорично и без капли сомнения в своих словах.

— Я и так дышу через раз, а сердце редкими ударами чуть грудь не прошибает, а ты еще и ломаешься…

— А должна тотчас пасть к твоим ногам?

— На самом деле, это бы упростило многие моменты.

— Но это была бы не я…

— Все так. Ирк, — подгребаю ближе, понимая, вот-вот сорвусь, а я еще не сказала самого главного. — Ирк, — сам тащусь от того как звучит ее имя моим охриплым голосом. — Я столько лет хожу безликой марионеткой. Жив, и в то же время мертв. И только мысль о тебе меня толкала двигаться.

Хочешь ты того или нет, но ты вьешь из меня веревки, ты творишь невозможное с моим телом, душой, сердцем, мозгом. Ты — хроническая болезнь, неизвестное заболевание всей кровеносной системы, крайняя степень психического отклонения… — жадно слежу за ее губами, которые приоткрываются и ловят слова, мое дыхание… Меня накрывает

Игнат

Как же давно я не задыхался от переизбытка чувств. Не захлебывался эмоциями и не тонул в ощущениях. Только Ириша умеет меня наполнить до предела и осушить досуха, и бл***, это то, на что отдаешься без остатка.

Лишь ее губы имеют надо мной власть, ее руки могут подчинять, ее стоны ласкать слух, а поцелуи ублажать.

С ней, в ней, под, над, перед, за… Не имеет значения и в то же время настолько имеет, что меня раздирает от жажды заполучить все и сразу. И штрафные забрать, которые за семь лет накапали.

Должна миллионы оргазмов и я ей не меньше…

Обессиленно лежу, прижимая к себе Ирку. А это мы только поспаривались в диком запале кроликов. Почти без передыху несколько раз подряд. Как говорится, не отходя от кассы — едва закрыв дверь у порога, там же скатившись на пол… И уже на постели… правда как сюда добрались — остается в тугой пустоте рассудка.

Мда, оголодали знатно… Как набросились — так и трахались.

Смутно, что и как. Кто на ком и сколько… Нечто взрывоопасное и неутолимое вселилось в обоих и швырнуло в полный отрыв.

В теле блаженная муть, слабость и сладость. Так хорошо, что даже пальцы на ногах немеют. А еще петь хочется, или выть, песни орать…

А Ирка мирно сопит, зараза такая, а я не могу. Боюсь закрыть глаза. До хрипоты боюсь. Вдруг проснусь, а ее не будет рядом. Поэтому стерегу, как зеницу ока. Сокровище свое!!! Не для того я семь лет взрослел, чтоб одной ночью насытиться, да и ночь только в силу вступает. Мне еще есть, чем доконать Королька и… доконаю.

Вон и «парень» вновь шевелится, подтверждая неизменную однобокую мысль.

Оглаживаю плечо Ирки одной рукой, а другой вниз скольжу:

— Ирк, — щипаю за аппетитную задницу.

— М-м-м, — пробирает тягучим желанием сонный отклик Зажигалочки. С большим чувством кончиками пальцев нагнетая ощущения на Королька, выписываю узор на ягодице Ирки и звучно шлепаю:

— А ну подъем, — свой охриплый голос вызывает усмешку, пробирает до мурашиков. Опять себя ощущаю безмозглым вечно-озабоченным подростком. Кусочек обнаженки — а я уже готов совокупляться.

Ирка бессовестно дрыхнет. Серчаю не на шутку и жарю поцелуем шею… а потом припадаю с большим пылом.

— Дурной, — взбрыкивает сонно Королек, уворачиваясь от моих губ. И ведь поняла, что собираюсь пометить свою самку самым бесстыжем способом.

На сонном лице возмущение, а меня распирает от жажды наставить засосов, чтобы все видели, чем эта зараза занималась ночью.

Рывком к себе, пока сопротивляется — подминаю под себя, ловко между ног устраиваюсь:

— Не хрен спать, когда мужик голоден, — рычу глумливо, притираясь к стратегически важному месту. — Совсем обленилась на чужбине. Избаловал тебя киргиз спокойной жизнью.

— Верст, да ты до сих пор неизлечимо болен, — шикает Ирка, но вместо битвы, ластится. Прогибается, обвивая ногами и руками.

— Да на хер излечение, — из груди словно весь воздух забирают, а в сердце адреналиновую игла всаживают, — когда ты рядом? — серьезнею. — Ты моя панацея и главный вирус.

— М-м-м, — прижимается откровенней, и открыта в своем желании ощутить меня. И я вхожу. Медленно и сдержанно, глазами жадно впитывая реакцию Ирки на близость. Как она от нетерпения распахивает глаза. Как недовольно сталкиваются на лбу темные брови, как надувает обиженно губы:

— Верст лучше не дразни, — с мурчащей угрозой и качается ко мне бедрами.

— Совсем оголодала? — не скрываю радости.

— Нет, — лживо отнекивается, — но не люблю когда дразнишь. Я не столь терпелива…

Мягко за горло пригвождаю к подушке и разрываю порочные объятия. Руки Ирки фиксирую над ее головой.

— У-у-у, — скулит досадливо, ерзая в одиночестве. Обшариваю ее захмелевшее от желание лицо, любовно — полную грудь с вызывающе торчащими сосками, на лобок:

— Стайка разрослась, — резюмирую мыслишку, которую не раз в голове крутил. Насчитываю двенадцать птичек, пальцем каждой касаюсь. И радуюсь, что теперь наконец могу рассмотреть свою Зажигалочку без слепой жажды незамедлительно затрахать.

— Не нравится? — прикусывает губу.

— Отчего же — люблю вызов.

— Вызов? — слегка удивляется.

Многозначительно играю бровями. Неужели не помнит, на что меня ее птички толкнули в прошлый раз.

Взгляд Ирки становится более осмысленный с каждой секундой меняясь в испуг.

— Нет! — рьянно головой.

— Да, — киваю самодовольно, — ибо не хер, Зажигалочка, меня дразнить и провоцировать…

— Не провоцировала, — начинает извиваться Королек, нелепо полагая, что из под моего веса сможет выкрутиться. Я еще тот слон, за года тихой жизни жиром конечно, не оброс, но масса у меня — дай боже!!!

— Еще как, — с любовной угрозой: без лишних дерганий, распинаю Ирку по постели, бесцеремонно используя удобность позы и мужскую силу. — Не сбежала бы — были бы вместе и радовали друг друга изо дня в день, а так…

— Верст, — примирительно. Вот это да, зараза научилась женским ужимкам. Меня аж распирает от смеха. — Не накручивай, — подлизывается гадюка.

— Не накручиваю, планирую как провернуть.

— Дурной, — начинает посмеиваться.

— Хм, интересно, — строю нарочито задумчивое лицо, — а если бы мы не встретились больше. Если бы я не приехал?..

Королек тоже выглядит озадаченно.

— Представляю какая стая клеймила бы твое шикарное тело, — поясняю, как вижу ситуацию.

Ирка секунду хлопает ресницами, а потом хмыкает:

— Я не настолько невменяема. Остановиться всегда могу.

— А я нет. Так что я бы тебя и мертвую достал…

— И осквернил? — морщит смешливо носик.

— А то, — без намека на шутку. Королек смурнеет, а потом кривит губы:

— Больной…

— Тобой, Ирк. ТОБОЙ!

Ира

— Зачем ты так с нами? — Размыто, но прозрачно. Серые глаза блуждают по моему лицу и уставляются в глаза. Вопрос — точно взрыв. Шумно дышим, усмирив очередной порыв дикого чувства необузданной страсти, как Игнат огорошивает, еще лежа на мне.

— Так было нужно…

— Не правда! — с укором. — Ты опять трусливо бежала.

— Бежала… — после заминки, но договорить не дает — затыкает поцелуем. Нежным и глубоким, будто вымаливает прощение и шанс. Удерживает мои руки над головой одной, а другой скользит вниз, до груди и сжимает до моего признания его власти. Стону в поцелуй, безотчетно прогибаясь от жажды еще больших и ненасытных ласк. Позорные торопливые потрахульки, с которыми обрушились друг на друга вначале вроде уже усмирили первобытное желание. Новое не столько ослепляющее, но как и прежде рождается сродни животному и яростному.

Терпение балансирует на тонкой грани и ласки Игната все настойчивее толкают в пропасть безудержной похоти. Его бархатное рычание, жадные, мягкие губы, юркий язык, наглые руки… Нет в мире человека, кто бы мог меня распалить лишь голосом, касанием, улыбкой, взглядом.

Только Игнат.

Как и прежде — лишь Игнат!

Смакует, жует, но не входит…

Поиграть хочет?!.. Что ж… Садист… МОЙ!

Мой голод. Мой пир. Мой господин. Мой раб…

Растворяюсь в нем, не забывая и его утянуть в топь чувственных ощущений. Воспаряю… и его за собой подбрасывая к пику, где и умереть вдвоем не страшно.

От страсти, нежности, напора и внимания — расщепляюсь…

Как бы хорошо ни жилось с Лиангом, затмить чумовые эмоции, рождаемые мерзючим Игнатом Джи Линь не в силах. Никто не в силах…

Блядский взгляд…

Бах!

Швах!

Я теку…

Я его!!!

Убей Лианг Игната в этот момент, я бы похоронилась на нем. Вот прям заживо упала и подохла… Лишь бы с ним…

Я просто обязана ему принадлежать. Год, день, час, миг… сколько угодно. Сколько отведено…

Главное вновь его ощущать. Руками, ногами, губами, зубами, мозгами…

Поэтому уходя из бара, знала, что он за мной пойдет.

В лифт… И выйдет со мной. Остановится за спиной…

Не мужчина выбирает женщину — женщина мужчину, как бы сильный пол не кричал об обратном. Вот и я… вела его, даже если он того не понял.

— Родишь мне мальчика и девочку, — это не вопрос. Меня ставят перед фактом. Я тону в объятиях после очередного бурного соития и едва дышу от удовольствия и туши, что нагло до сих пор на мне пыхтит.

— Ирк, — чуть отстраняется, упираясь руками по обе стороны от моей головы и пристально глядит глаза в глаза. — Ведь родишь?

А у меня слезы градом. Давненько не ревела, да и по сути, нет причин реветь, а я как идиотка… с гормональным сбоем.

— И жить будем в России. В большом доме. Чтобы места на всех хватило. Дети-детьми, но я главный ребенок и внимание такой мамки как ты, мне, ой, как нужно.

Всхлипываю, утыкаясь в потную грудь и тотчас готова задохнуться от родного запаха страсти. МОЙ!! Весь мой!!!

— И кота верни, — хмыкает Игнат. — Мой ведь.

— Эт вряд ли, — улыбаюсь в его тело. — Жир трест ни разу о тебе не вспомнил.

— Откормила тощатика?

— Угу, — киваю со смешком.

— Если кастрировала, я тебя накажу.

— Да нет, просто ему там жизнь — малина. Кошек на спаривание приносят, кормят на убой… вот и обленился.

— Кайф, — вот она мужская солидарность во всей красе. — А с чего взяла, что не вспоминал? — попахивает обидой.

— Говорила с ним.

— А ты? — игнорирует странность моего ответа и огорошивает щекотливым. — Вспоминала? — поясняет, потому что молчу.

— Нет, — лгу, но затаенно улыбаюсь. Игнат правильно считывает мою игру и наказывает. Вновь распластывает по постели и по губам моим ведет своими:

— Врешь ведь? — с едва скрываемом жаждой вытрясти правду любым способом.

— Неа, — ловлю его дыхание и безотчетном порыве выпросить поцелуй. — Нам с котом было не скучно, — подливаю масла в огонь.

— Сук***, - прищуривается Игнат, в глазах разрастается непогода.

— Кобель, — я помню нашу перебранку.

— Моя…

И меня вновь накрывает. От того как говорит, как дышит, как жаждет получить и ощутить. Рвусь к нему. Вверяюсь, отдаваясь, даже если на самом деле не нужна, если бросит и забудет. Он берет. Как всегда — забирая до последнего всхлипа, высушивая до последнего стона, до остаточного последнего глотка оргазма и сам опадает после бурного экстаза, наполняя собой и утверждаясь во мне.

Игнат

Глаза открываю нехотя и с трудом. Настолько обессилен, что не могу даже потянуться. Очешуительная ночь. Мозговыебительный трах. Как всегда, когда с Иркой. На этой мысли мои скрытые резервы тотчас доказывают, что я силен, как бык-осеменитель, и готов продолжать, даже если пошевелиться не могу. В идеале, если бы на меня Королек села и покаталась немного. Чуток… пока не полегчает в паху…

Но стойкое ощущение пустоты заставляет протрезветь от развратных мыслей и распахнуть глаза.

Рукой по постели — швах, швах… Нет Ирки.

Секунду тещу надеждой, что Королек душ принимает или завтрак готовит, но подозрительная тишина неприятно режет сердце. В душе нагнетается злость и предчувствие нехорошего.

Сажусь резко. Глазами по номеру.

Нет Ирки, а что самое страшное — ни намека на ее присутствие вообще. Словно глюк ночью случился, а сейчас я пробудился в реальности одиночества.

Как облачаюсь — не помню, но натягиваю самое важное, чтобы народ не смущать, на остальные мелочи не распыляюсь.

Пробегаюсь по коридору, лифта не жду — шлепаю ногами по ступеням и несусь вниз, в вестибюль. И прямиком в администраторскому ресепшену.

Девушка краснеет, смутившись моего вида, но с благоразумным молчанием принимается проверять по базе, выехала ли Ира из номера. Когда еще больше смутившись сообщает, что Королек уже покинула мотель, но номер оплачен, вздрагивает, ведь нервишки шалят, и я ладонями шмякаю по столешнице: «Бл***!!!»

Порывисто оборачиваюсь, соображая, что делать дальше и безотчетно обводя взглядом фойе, пока не натыкаюсь глазами на Лианга. Сидит в зале на кожаном диване. По мою душу. Я знаю… знаю… Чувствую.

Я не трус и бежать не собираюсь. Раз явился, значит поговорим.

Сажусь напротив.

Молчим. Долго. И больно… Прям больно до слез. Неуместно и не по-мужски, но раздирает дикое желание плакать.

— Она так и не смогла тебя выдавить из себя, — нарушает безмолвие Лианг. — Я был готов на что угодно ради нее, и делал… но она осталась верна тебе.

Молчу. Эта жгучая правда, еще буквально несколько часов назад, может и польстила бы мне, но сейчас… горечью отдает.

— Ты должен сделать ее счастливой, — вот теперь Джи Линь удосуживается моего пристально внимания.

— Ты украл у нас много времени, — напоминаю мрачно.

— Да, и гореть в Аду, — кивает Лианг, взглядом не отвечает — смотрит вперед, но в никуда.

Опять молчу, а на него смотрю. Смотрю, ненавижу с новой силой… и верю. Убить бы его, но, сук***, верю!!!

— Как мне ее найти? — охрип голос.

— Ты должен знать… — загадочно роняет.

— Что? — надоедает заминка.

— Я ее отпускать, — бах — удар очередной правдой. — Но она… опять выбрать меня.

— Не понимаю… — холодом сковывает тело.

— Я дать ей выбор — ты или я, — горькая ухмылка. — Как бы не желать оставить птичку себе, золотая клетка не заменит свободы, но… она, к удивлений, не желать ее больше.

— Ты ее сломать… — зло сощуриваюсь и меня вновь наполняет ненависть.

— Нет, такие как Гуаинь-Инь — не ломаются. Они ломают других. Я переиграл сам себя и… она полностью меня поработила. Но я не жалеть, если бы случится ситуация вновь — я бы бросаться на огонь Ирина опять.

— Мазохист? — с меньшим пылом, даже сочувствием.

— Как ты видеть, — наконец Лианг на меня глядит. — И я с радостью бы упиваться ей и дальше, но времени на эгоизм больше нет. Поэтому я готов на жертву, но Ирина не желать уходить.

— Почему?

— Не хотеть твой жалость… — загадочно. — Не хотеть, чтобы ты умирать с ней…

— Я НЕ ПОНИМАЮ, — но в голове уже гулко долбится мысль: «Понимаешь!!!»

— У нее рак, — кивает отстраненно Джи Линь.

Дыхание обламывается. Несколько секунд таращусь в никуда, а потом обреченно ухаю лицом в ладони. Растираю аж до жжения:

— Где? — после долго зависания и омута таранящих друг друга мыслей.

— Мозг….

— Бл***, - спазм — нервный глоток, опять спазм. В глазах щиплет.

— Поэтому и бежать.

— Операбельная? — меня другое волнует.

— В том-то и дело, — собирается Лианг, — есть клиник, где готовы пробовать, да и открытие Ирины может помочь в излечений, но она ни в какую. Она бояться стать растений.

— Поэтому ты ее… — гадкая мысль слетает с языка прежде, чем ясность ума трезво позволяет увидеть ситуацию.

— Потому что только ты в силах ее заставить сделать операций! — чеканит ровно Лианг. — И если для этого мне придется ее тебе отдать — я это сделать!

Ира

Торопливо иду по внутреннему проходу к трапу самолета. Мысли беспокойно ворочаются и не дают сосредоточится. А мне нужно быть сосредоточенной, спокойной и… без него. Зря, зря, я дала слабину. Ни к чему хорошему не привело. Я только сильнее впитала его запах, вкус. Не стоило бередить раны, а в разворошила…

Предала Лианга, хотя клялась, то не предам. Толика лукавства есть. Я уже давно свободна в своих решениях, но мне больше приятна мысль, что до сих пор гнетом Джи Линя, под своими обязательствами перед ним… Так проще…

Не думать от чего отказываюсь по своей воле. От чего бегу.

Характерный рингтон моего мобильного заставляет вынырнуть из потока мучительных суетных мыслей. «Лианг»

— Привет, — автоматом отзываюсь на китайском, за столько лет уже привыкла.

— Я не отдам тебя! — Звук любимого голоса, чувство, с которым говорит, упрямость, уверяющая в его силе аж пронзают мгновенной стрелой и тотчас в сердце угождают. Сбиваюсь с шага, а мышца слабая бешеными ударами выколачивает дробь в груди.

— Ни богу, ни дьяволу, и если придется договориться со смертью — я сделаю это. Мы с тобой способны на невероятное, ты знаешь это, только больше не убегай от меня… Ирк, я хочу перемирия…