Хрустальная ложь

Глава 16

Иногда она возвращалась под утро — когда город ещё спал сладким сном, но уже предчувствовал рассвет. В её машину, обтянутую тёмной кожей, въедался густой, острый запах пороха, выветривающийся лишь благодаря терпкому сигаретному дыму и влажной прохладе дождя, который смывал с улиц не только грязь, но и следы её ночных дел.

В доме зажигала свет, медленно, словно не желая нарушать священную тишину своего убежища. Снимала обувь — тяжёлые ботинки или убийственно высокие каблуки, в зависимости от ночной "работы", и долго стояла у окна. Нью-Йорк жил своей особенной жизнью — неоновый, гулкий, бессонный. В его вечном движении, в его мерцающих огнях и далёком шуме Лилит, как ни странно, находила покой. Это был её личный хаос, её мир, где она могла быть собой. Или тем, кем ей позволяли быть обстоятельства.

Под её кожей ползали мурашки, безошибочный сигнал о чьём-то слишком пристальном внимании. Она ощущала его взгляд, незримый, но проникающий, словно ледяной клинок. Инстинкт хищника, всегда начеку, кричал об опасности, но рациональный ум не находил никаких лазеек в её защите. Он был рядом. Всегда. Как невидимая тень, от которой не убежать.

Она садилась за стол, зажигала лампу, отбрасывающую мягкий, золотистый свет на старый кожаный блокнот. Открывала его и записывала привычным, ровным почерком, где каждое слово было чётким и безжалостным:

Понедельник. Судебное дело в 10:00. Проверить документы по делу Фрей. Позвонить Лу. Купить новые патроны. Не забыть дышать.

«Не забыть дышать» — это была не просто фраза, а ежедневное напоминание о том, как хрупка грань между жизнью и смертью, между контролем и падением.

На следующий день — снова суд. Белый воротничок, строгий костюм, идеально уложенные волосы. Её голос снова холоден, речь — безупречна, каждое слово отточено, как лезвие, каждый аргумент — безотказен, как пуля. Она была Лилит Рихтер, адвокатом, способным вытащить из ада самого дьявола. Но за этим отточенным хладнокровием, за каменной маской пряталось напряжение, едва заметное дрожание руки, когда она ставила подпись под очередным документом, маленькая, но выдающая её усталость деталь.

Она смеялась в лицо судьям, когда выигрывала очередное дело, её голос звучал чисто и звонко, но в глазах застывала сталь. Она смотрела на них, на эти столпы закона, и чувствовала себя хищником среди овец, а на губах её мелькала та же усмешка, с которой она стреляла.

А потом вечером, сняв с уставших ног каблуки, она тяжело опускалась в кресло у окна, прижимая к губам бокал виски. Янтарная жидкость в бокале отражала огни города, и в этих огнях она видела не только Нью-Йорк, но и себя, и свои решения. И думала, сколько стоит её ложь. Сколько стоит эта фальшивая жизнь, этот фасад, за которым она пряталась. И сколько она готова заплатить, чтобы продолжать эту игру.

Её взгляд был прикован к телефону, лежащему на журнальном столике. Она знала, что он не даст ей покоя. И точно, спустя несколько минут экран вспыхнул.

Сообщение от Виктора. Без имени. Только текст.

«Ты выглядела сегодня великолепно.

Даже судьи не заметили, что ты готова их пристрелить.»

Это был не просто текст. Это был его голос в её голове, его взгляд, проникающий сквозь стены и её маску. Он видел её. Видел сквозь неё. Чувствовал её ярость, её желание уничтожать. И это знание, это ощущение его вездесущности, одновременно пугало и невероятно возбуждало.

Лилит не отвечала. Не позволяла себе. Ответ был бы признанием. Но её губы медленно изогнулись в тонкой, опасной улыбке, полной вызова и обещания. Он знал — она читает. Он знал, что его слова достигли цели. И это было лишь очередным подтверждением их безумной, опасной связи. Игра продолжалась, и каждый ход делал её всё более личной, всё более необратимой.

Бар был старым, с низким светом и запахом перегара, въевшимся в потертую мебель и полированный до тусклости бар. Это было одно из тех мест, куда приходили, чтобы утонуть в виски и забыть о джетовских проблемах, о мире, который требовал от них слишком много. Идеальное убежище для Лилит, уставшей от судебных драм и ночных вылазок.

Она пришла туда одна — просто снять усталость, позволить своему телу расслабиться под обволакивающей тяжестью алкоголя, не думать, не планировать, не выживать. Её глаза, скрытые под опущенными веками, изучали танцующую пыль в лучах тусклого света, когда она пригубила свой привычный заказ.

И тут она увидела его. Его высокую, безупречную фигуру у стойки, освещенную снизу, как мраморную статую. Виктор Энгель. Он был вездесущ. Неизбежен.

Вместо того чтобы сделать вид, что не заметила, Лилит закатила глаза, показывая всю степень своего раздражения, которое, впрочем, было смешано с оттенком усталого смирения.

— Что, теперь вы следите за моими привычками пить, мистер Энгель? Это уже выходит за рамки обычной одержимости. Хотя и с той я уже смирилась.

Виктор повернулся к ней, его платиновые волосы блеснули в полумраке. В руках он держал стакан, но его взгляд был прикован только к ней. Его губы растянулись в тонкой, самодовольной улыбке.

— Только за теми, которые делают вас ещё интереснее, Лилит. А вы, признайтесь, очень любите быть интересной.

Он поставил перед ней стакан, наполненный янтарной жидкостью.

— Джек Дэниэлс. Без льда. Именно так, как вы любите.

Лилит взяла стакан, её пальцы скользнули по холодному стеклу.

— Удивительно, — сказала она, в её голосе звенел сарказм, но под ним скрывалось что-то другое. — Неужели у вас настолько хорошая память? Или просто безупречная осведомительная служба?

— На женщин, которые угрожают мне оружием, — да, — ответил он, склоняя голову набок, его глаза-айсберги изучали её лицо. — А на женщин, которые при этом выглядят так, что хочется самому встать на колени, — тем более.

Она рассмеялась. Впервые за неделю. Искренне, от души, хрипло, как прокуренная джазовая певица. Этот смех был редким явлением, чистым и настоящим, вырвавшимся из её души, словно дикий зверь.

— Вы неисправимы, Энгель. Абсолютно.

— А вы — опасно притягательны, госпожа адвокат, — его голос понизился, стал обволакивающим, словно шёлк.

Между ними, в густой атмосфере бара, возникло почти осязаемое электричество. Каждый вздох, каждый взгляд был наполнен невысказанным, но ощутимым напряжением. Он склонился ближе, его дыхание опалило её щеку, горячее, как летний ветер, пропитанное дорогим алкоголем и чем-то неуловимо опасным.

— Знаете, Лилит, — прошептал он, его глаза приковались к её. — Мы с вами не такие уж разные. Мы оба нарушаем закон. Просто я делаю это открыто, и мне нравится. А вы предпочитаете прятаться за маской благочестивого адвоката.

Лилит медленно подняла бокал, её движения были грациозны и смертоносны. Она сделала глоток, позволяя крепкому виски обжечь горло.

— Разница в том, мистер Энгель, что вы за это платите. Высокой ценой и постоянной оглядки. А я — живу. И это моя цена, за которую я не плачу.

Виктор улыбнулся. Это была не просто улыбка, а хищный оскал, полный восхищения. Его взгляд был голодным, пожирающим.

— Вы точно женщина, которую придумал сам дьявол, Лилит. Или, может быть, его самая прекрасная и жестокая дочь.

Она поставила опустевший бокал на барную стойку с лёгким стуком. Её глаза встретились с его, в них не было ни тени страха, лишь холодный, издевательский вызов.

— Не льстите себе, Виктор. Дьявол в моём доме на побегушках. И я обычно отправляю его за вином. Или за новой головой для своей коллекции. Так что лучше не задерживайтесь.

...

Утро навалилось на Лилит внезапно, будто кто-то резко включил свет в тёмной комнате, вырывая её из плена неясных снов. Она проснулась с ощущением странной пустоты, какой-то бесцельности, какой не знала раньше. Её жизнь, такая чётко спланированная, размеренная, вдруг потеряла всякий смысл. Раньше такого никогда не было. Она всегда знала, куда идти, что делать, кем быть. Каждое утро начиналось с ясности цели, с осознания следующего шага. Но сейчас, в этой внезапной тишине после ночной погони, после нервного переезда, она чувствовала себя странно замкнутой, будто внутри неё образовалась бездонная пропасть, которую ничем не заполнить. Чего-то чертовски не хватало.

Она сидела за кухонным столом в своём новом доме, вокруг которого ещё витал слабый аромат свежей краски и не распакованных коробок. Перед ней лежал её блокнот — верный спутник, где каждая страница была расписана почасово, где каждая минута имела своё предназначение. Но сегодня строки казались бессмысленными, цифры — пустыми. Её обычно острый, проницательный ум был затуманен. Что ей делать дальше? Кем быть?

Её бабушка была легендой. Великим полицейским, для которого главным смыслом жизни было спасение жизней, борьба с преступностью, служение закону. Её мать же унаследовала не только её целеустремлённость, но и бремя клана, став его защитницей, щитом от врагов, хранителем традиций. А она… она что вообще делает? Убивает? Обманывает? Играет в опасные игры с людьми, которые сами когда-то были её семьёй, но теперь стали чужими? Этот вопрос повис в воздухе, не находя ответа. Её адвокатская деятельность, хоть и была блестящей, казалась лишь маской, ширмой, за которой скрывалась глубокая, экзистенциальная неудовлетворённость. Она была высококлассным специалистом, но чувствовала себя потерянной.

Лилит вдруг осознала, что долго жить вне кого-то не умеет. Ну вот не умеет. Одиночество сжирает изнутри. Раньше, в клане — каждый жил на благо семьи. Она в том числе. Был смысл. А сейчас? Сейчас что?

Поздний вечер. Дождь барабанил по стеклу. Лилит сидела на подоконнике в своём пентхаусе, ноги голые, волосы спутаны. На телефоне — гудки. Потом родной голос:

— Лилит?

— Тихо, Лу. Просто говори. Мне нужно слышать кого-то, кто не врёт.

Луиза рассказывала о новых союзах, о браке distant-cousin, о том, как дед снова всех построил, и как Адель ругала Киллиана за горячность. Лилит слушала молча, сжимая чашку в руках, как будто грела не пальцы, а душу.

— Ты помнишь, как мы с тобой воровали вино у дедушки? — спросила Луиза.

— Он нас застукал и сделал вид, что не заметил. Потому что сам тогда стащил бутылку у бабушки, — усмехнулась Валерия.

— Вот видишь? Ты всё ещё Андрес.

— Нет. Я — Лилит. Только здесь я могу быть собой.

— Но Андрес — это и есть ты. Не титул, а кровь.

Она закрыла глаза, слушая капли за окном.

И шепнула почти неслышно:

— Я скучаю. Чёрт возьми, я скучаю по ним всем.

В то же самое время, в своём пентхаусе, Виктор смотрел на один из мониторов, где транслировалась жизнь Лилит. Он видел её сидящей за столом, в отцовской футболке, с распущенными волосами, её лицо было лишено привычной остроты. Босые ноги. Он видел её задумчивый, потерянный взгляд, её неподвижность, которая была так несвойственна этой всегда энергичной женщине.

Минут пятнадцать. Слишком долго даже для человека, который просто “задумался”.

Виктор сидел в своём кабинете, за массивным дубовым столом. Камеры — четыре штуки — передавали изображение из разных комнат её дома.

Он не должен был это делать.

Не должен был смотреть.

На столе дымилась сигарета.

Он не замечал, как она догорела до фильтра.

На экране — Лилит медленно встала, прошла к окну, за которым гудел город, и облокотилась на подоконник.

Он видел, как напряглись её плечи, как она будто проглотила ком, который не могла выдавить. Она выглядела не как королева, а как пленница собственных стен. Мраморный пол, стекло, порядок — всё, что должно было быть признаком силы, превратилось в клетку.

Виктор впервые понял, что значит смотреть на тигрицу в запертом вольере.

Он потянулся к клавише, увеличивая изображение. Она сидела на диване, листая свой блокнот, водя пальцем по строчкам, потом вдруг закрыла его с раздражением, швырнув на стол.

— Чёрт, — губы едва шевельнулись, но он прочитал их движение.

Он выдохнул, снял пиджак, бросил на кресло и потер висок. Она рушится. Потихоньку. А рушащиеся королевы — самые опасные. Слишком тихие. Слишком пустые.

— Босс, — заглянул один из его людей. — Мы нашли информацию по сделке, которую вы просили, и…

— Позже. — Виктор махнул рукой, не отрывая взгляда от экрана.

— Понял. — Дверь захлопнулась.

Он остался наедине с изображением женщины, которая даже в одиночестве держала спину прямо. Даже в слабости — выглядела как символ. Он почувствовал злость. Не на неё. На себя. На то, что смотрит, что не может не смотреть.

— Андрес, — прошептал он, опершись подбородком на кулак. — Ты же родилась, чтобы жечь. Почему теперь прячешь пламя?

Ему это не нравилось. Совершенно. Почему-то, видеть её такой "раскисшей" вызывало в нём странное, неожиданное.... Он привык видеть её дикой, сильной, постоянно бросающей вызов. Грусть, эта почти детская потерянность на её лице, была чем-то новым, чем-то, что выбивало его из колеи. Ему не хотелось, чтобы она грустила. Это было против правил их негласной игры. И почему-то, он чувствовал себя ответственным за её настроение.

«Чёрт, девочка, — подумал он, — ты не должна быть такой.»

Виктор решил, что должен помочь ей. Незаметно, конечно. Без прямого контакта, без лишних слов, которые могли бы нарушить его статус наблюдателя. Он не мог допустить, чтобы его "судья ада" потеряла свой огонь.

Мужчина откинулся на спинку кресла, его взгляд не отрывался от монитора. Он видел, как Лилит медленно поднялась, подошла к огромному окну и уставилась на город, что расстилался внизу. Её силуэт на фоне мерцающих огней Бруклина казался хрупким, неестественно маленьким. Это было то, чего он совершенно не ожидал от неё. Лилит Рихтер не должна была быть человеком, который сдаётся. Или человеком, который вообще способен чувствовать подобную меланхолию. Его собственные чувства были спутанными — смесь раздражения, необъяснимой тревоги и странного, почти отцовского желания защитить её от этой внутренней бури.

Его мозг заработал с удвоенной силой, прокручивая варианты. Подбросить ей рядовое, но сложное дело? Слишком просто. Нужно что-то, что затронет её лично, что-то, что вытащит её из этой апатии и заставит действовать не только как адвоката, но и как... Валерию Андрес.

Он взял свой телефон и набрал номер, который держал в памяти.

— Джон, — голос Виктора был ровным, но в нём сквозила скрытая энергия. — Есть работа. Мне нужна твоя помощь в создании... определённого инцидента.

На другом конце провода раздался низкий, хриплый голос.

— Инцидента? Насколько крупного? И с какой целью, Виктор?

— Достаточно заметного, чтобы привлечь внимание. И достаточно загадочного, чтобы не раскрыть моё участие. Цель... — Виктор усмехнулся, его глаза вновь загорелись хищным блеском. — Цель — привести одного очень талантливого адвоката в очень специфическое место. Место, которое пробудит её интерес и, возможно, её гнев.

Он описал детали: старый, заброшенный склад на другой стороне города, который принадлежал некогда мелкой, но весьма назойливой русской группировке. Группировка, которая в последнее время слишком сильно наглела, пытаясь занять чужую территорию.

— Склад должен быть местом, где произойдёт что-то... впечатляющее. И там должна быть зацепка. Что-то, что укажет на конфликт интересов, на нарушение старых "соглашений". И что-то, что заставит её почувствовать, что это её личное дело.

— Я понял, — отозвался Джон. — Что-то, что выглядит как война за территорию, но с намёком на нечто большее. И адвокат... она должна решить, что это её долг.

— Именно, — подтвердил Виктор. — Убедись, что её известность как адвоката, который берётся за "неудобные" дела, сыграет ей на руку. И пусть это дело приведёт к ней, не наоборот.

Виктор повесил трубку. Он вновь посмотрел на экран. Лилит всё ещё стояла у окна, но в её позе уже чувствовалось лёгкое напряжение. Словно предчувствие.

Ему нужно было, чтобы она танцевала. Танцевала свою дикую, опасную пляску, как в тот вечер на складе. Чтобы её глаза вновь горели огнём, а не этой проклятой тоской. Он хотел вернуть её прежнюю силу, даже если это означало бросить ей вызов, который мог оказаться опасным для них обоих. Это была его извращённая забота, его способ помочь. И он знал, что она, Лилит Рихтер, Валерия Андрес, не сможет устоять перед настоящим вызовом.

…

Телефонный звонок вырвал её из оцепенения. Звонила её секретарь, Ева, голос которой был взволнованным и быстрым. Она всегда знала больше остальных.

— Мисс Рихтер, у нас срочное дело. Очень странное. Полиция оцепила старый склад у реки, там нашли… ну, скажем так, следы очень серьёзного конфликта. И, что самое удивительное, на месте были обнаружены косвенные улики, которые указывают на нарушение старых "соглашений" между… определёнными группировками. Наши постоянные клиенты из русскоязычной общины просят вас вмешаться. Говорят, никто другой не справится. Это слишком деликатно. И… кажется не совсем законное дело. Адвокатура вряд ли пригодится.

Лилит слушала, и что-то внутри неё медленно, но верно начинало просыпаться. Сердце, что ещё минуту назад казалось тяжёлым камнем, теперь забилось с новым, более сильным ритмом.

— Никто другой не справится, значит? — повторила она, в её голосе уже не было прежней апатии, лишь стальной оттенок.

— Именно так, мисс Рихтер, — подтвердила Ева. — Они настаивают, что нужен ваш ум, ваша хватка. Говорят, вы — единственная, кто может разрулить эту ситуацию без полномасштабной войны.

Лилит отключилась. Она поднялась, подошла к окну. Нью-Йорк, город-хищник, ждал её. И вот, это странное, почти забытое чувство начало растекаться по жилам. Чувство, что без неё, без её уникального, безжалостного ума, без её способности читать между строк закона и криминальных кодексов, действительно не справятся. Что она — тот самый недостающий элемент хаоса, который способен привести его в порядок.

Это было странное чувство. Почти опьяняющее. Это был адреналин, но и что-то более глубокое. Впервые за долгое время она ощущала себя по-настоящему нужной, важной. Не просто как адвокат, выигрывающий дела, а как арбитр, хранитель равновесия в невидимом мире. В голове промелькнули образы бабушки — строгой, несгибаемой, спасающей жизни, и матери — защитницы клана, щита от всех угроз. Наверное, они чувствовали то же самое, когда их благодарили спасённые, когда их авторитет был неоспорим, когда их решения меняли судьбы. Это тепло, эта внутренняя сила, это осознание своей незаменимости — вот что двигало ими. Вот что, возможно, давало им смысл.

Но тут же, рядом с этим подъёмом, возникло и другое понимание. Это нездоровая херня. Абсолютно нездоровая. Её чувство собственной значимости было напрямую связано с чужой неспособностью, с хаосом, с преступностью. Это была не героическая миссия, а постоянное балансирование на грани, где любая ошибка могла стоить жизни. Этот водоворот опасности и адреналина, который она ошибочно принимала за смысл, был всего лишь наркотиком. Она была зависима от кризисов, от того, что её ум был самым острым оружием в комнате.

«Вот это да, Лилит, — подумала она, смотря на свои руки, которые уже почти не дрожали. — Пора бы тебе сходить к психотерапевту. И желательно, к тому, который сам не сидит в клетке для особо опасных.»

Она усмехнулась, эта усмешка была горькой, но в ней уже не было той утренней пустоты. Внутренний огонь, притушенный сомнением, вновь разгорелся. Её ждала битва. А значит, ждала жизнь. И, кажется, кто-то очень влиятельный позаботился о том, чтобы она не скучала. Кто-то, кого она ещё не вычислила, но чьё незримое присутствие она уже чувствовала.