Хрустальная ложь

Глава 45

Виктор стоял на террасе своего временного убежища недалеко от места стрельбища, опершись руками о каменные перила, и смотрел в темноту океана. Ветер с океана хлестал по лицу, принося запах соли и водорослей, но он не моргал, его взгляд был устремлён в небытие, туда, где, как он чувствовал, сейчас была она. Именно в этот момент загорелся красный индикатор его защищённого канала связи.

Имя: Киллиан Андрес.

Отец Валерии. Глава клана Андрес.

Виктор скрипнул зубами.

— Ну наконец-то… — прошептал он, его голос был полон холодной предвкушения.

Мужчина нажал «принять», его пальцы были напряжены.

— Энгель. — Голос Киллиана был стальным, пронзительным, как ледяное лезвие.

— Глава Андрес, — ровно ответил Виктор, несмотря на кипящее внутри желание высказать будущему тестю всё, что он думает о его сыне, его клане и его собственной лжи. В его голосе прозвучала лишь доля уважения, положенная статусу.

— Ты знаешь, что мой сын был в перестрелке из-за твоих людей? — В голосе Киллиана прозвучала угроза.

Виктор усмехнулся, его губы искривились. — Ваш сын был там не из-за моих людей. А из-за моей женщины.

Пауза.

— Ты подчёркнуто говоришь «твоей женщины», — ответил Киллиан, его голос стал ещё опаснее. — Но моя дочь… не твоя.

Виктор медленно проговорил, каждое слово было высечено из камня. — Это вопрос времени.

Киллиан резко выдохнул, почти рыча, и в этом рычании прозвучала глухая ярость. — Ты уверенно говоришь о том, чего не получил. Ты не удержал её у себя — она сбежала. От тебя.

Виктор сжал перила так сильно, что камень хрустнул под его пальцами, но боль лишь отрезвила его. — Она сбежала не от меня. Она сбежала от лжи, которую вы ей рассказали. От мира, который вы ей навязали. От предательства, которое она почувствовала, будучи свергнутой со своего поста. И я найду её быстрее, чем ваш мальчишка.

— Не смей так говорить о моём сыне. — терпение Киллиана иссякало. — Алан почти догнал её.

Виктор ухмыльнулся, его губы дрогнули.

— «Почти» — ключевое слово. Он вечно дышит ей в затылок. А я… знаю, как она дышит. Знаю, что она чувствует. Знаю, куда она побежит.

Киллиан сжал трубку так сильно, что костяшки побелели. — Ты играешь с огнём, Виктор. Валерия — не игрушка. Это не трофей. Это не повод для войны.

— Она не трофей, — Виктор повысил голос, в нём прозвучала ярость. — Я лично отрежу язык тому, кто ее так назовёт. Она моя. И мне плевать, что говорит Европа.

Тишина.

Опасная.

Пауза между выстрелами. Напряжение было почти физическим.

— Если ты навредишь ей хоть словом… хоть мыслью… я уничтожу твою империю. Твои территории войдут, как филиал центрального региона.

Виктор ответил спокойно, стараясь не кричать, — Если я её потеряю — я сам уничтожу всё вокруг себя быстрее тебя.

— Значит, ты её любишь? — холодно спросил Киллиан, и этот вопрос прозвучал, как последний выстрел.

Виктор замолчал.

Минуту.

Две.

Столько, что Киллиан решил — отключился, или связь оборвалась.

И потом:

— Да.

Без пафоса.

Без игры.

Без защиты.

Просто — правда. Истина, вырвавшаяся из самых глубин его существа.

— Я люблю твою дочь.

…

Ночь была вязкая, как старый мёд, густая и тяжёлая. Небо затянулось чернильным куполом над заброшенной парковкой где-то на окраине Северной Каролины, скрывая звёзды и луну. Лилит стояла, облокотившись о капот внедорожника, в котором они вот-вот должны были продолжить свой бесконечный бег. Сигарета едва тлела в её пальцах, дым медленно растворялся в неподвижном воздухе. Руки дрожали не от страха — от злости и пустоты, которая поселилась внутри после того, как она осознала масштабы предательства Виктора. Её люди ждали в машинах, их силуэты были едва различимы в темноте, напряжение висело в воздухе, словно перед грозой.

Она набрала номер.

Селина Энгель. Сестра Виктора. Единственная, кто могла знать то, что никто другой не скажет ей. Та, которая, возможно, и сама оказалась в ловушке своего брата.

Линия щёлкнула, на том конце раздался сонный голос.

— Здравствуй. — Голос Лилит был ровным, лишённым всяких эмоций.

— …Лилит? — голос Селины был хриплым, встревоженным, она явно только что проснулась. — Чёрт… где ты была? Виктор чуть не… он с ума сошёл!

— Три вопроса, Селина, — перебила она ровно, не давая ей шанса развить тему. — Отвечай быстро. Не думая.

— Что? Подожди, ты… что происходит? — Селина начала паниковать.

— Не думай. Просто отвечай. — В голосе Лилит прозвучала сталь.

Селина замолчала, почувствовав в голосе Лилит что-то новое, хищное, что не предвещало ничего хорошего.

Лилит выдохнула дым, наблюдая, как он тает в темноте, и начала:

— Сколько лет твоему брату?

— Двадцать восемь. — ответила Селина автоматически, её мозг ещё не успел включить защиту, голос звучал растерянно.

Хорошо. Мгновенная реакция. Сознание открыто, защита ещё не включилась. Она знала, как работают мозги.

Девушка продолжила, не давая ей опомниться, не давая засомневаться. — Чего он боится больше всего?

— Потерять семью. — сорвалось с губ Селины мгновенно.

Пауза… и тихое, почти неслышное дополнение. — И тебя.

Лилит замерла. Внутри что-то болезненно сжалось. Но голос остался стальным, не поддаваясь эмоциям.

— Спасибо. Третий. В какой штат он никогда не сунется?

— Мэн. — Ответ прозвучал на рефлексе, чисто, как выстрел, без единой задержки.

Селина осеклась, её сознание наконец-то прояснилось, и она поняла, что именно только что выдала.

— Подожди… что? Зачем ты… Что ты делаешь? Лилит?! — её голос сорвался на крик.

Она услышала в трубке грохот — Селина вскочила с кровати, её движения были резкими.

Но Лилит уже улыбалась. Тонкой, жестокой, почти спокойной улыбкой. Улыбкой человека, который нашёл выход.

— Благодарю, Sel. Ты очень помогла.

— Лилит! Не смей! Не едь туда! Ты не понимаешь — этот штат… — голос Селины был полон отчаяния и страха.

— Тот, где умерла Амалия Энгель, — подсказала Лилит ледяным шёпотом, словно читая её мысли. — Ваша мать. Правда? Вы приехали туда на отдых, а простой вечер обернулся трагедией.

На том конце Селина выдохнула, будто её ударили, весь воздух вышел из её лёгких.

— Он… он НИКОГДА туда не поедет. Это единственное место, куда он… не может вернуться. Ни под каким предлогом. Ни за кем.

— Прекрасно. Теперь — пока. — Голос Лилит был резок.

— Лилит! Не вешай трубку! Послушай… — пыталась достучаться до подруги Селина, но было уже поздно.

Лилит уже нажала “Отбой”.

Тишина.

Оглушительная, полная пустоты.

Она вдохнула — глубоко. Словно впервые за несколько дней, за недели бесконечного бегства, она смогла сделать полный вдох.

Потом повернулась к своим.

Диего вышел вперёд, его лицо было напряжено. — Госпожа? Новости?

Лилит подошла ближе. Её глаза светились опасным спокойствием, которое было хуже любой ярости. В них горел холодный, расчётливый огонь.

— Мы знаем, куда он не сунется, — сказала она. — Значит, именно туда мы и поедем.

Парни переглянулись. В их глазах читалось беспокойство, но и безмолвное доверие. Если госпожа сказала, значит, так и будет.

— Курс — штат Мэн, — приказала она. Голос был чётким, без колебаний. — Через два часа — выезжаем.

— И что там? — осторожно спросил Рен.

Лилит затушила сигарету о край машины, её движение было резким и решительным.

— Там место, которое он не перенесёт, — тихо сказала она.

Девушка подняла взгляд. Её глаза горели.

— А ещё… это единственный штат, где Виктор Энгель меня не найдёт.

…

— Маленькая змея… — голос Виктора прозвучал низко, почти нежно, а не зло, как могли бы подумать его люди. В нём слышалась лишь усталая обречённость, смешанная с какой-то извращённой, тёмной любовью. Он стоял у огромной карты США, раскинутой на столе, её огни, символизирующие его влияние, были яркими точками в темноте кабинета.

— Босс… — Рико осторожно приблизился, его лицо было бледным. — Мы перепроверили. Её последние следы, отчёты наших людей… Она направилась в Мэн.

Тишина.

Не просто тяжелая — мёртвая. Воздух в кабинете, казалось, стал плотнее, давя на лёгкие.

Селина, которую он взял с собой, услышала разговор случайно, проходя мимо двери, и застыла на пороге. Она чувствовала, как из кабинета брата исходит волна холодной, всепоглощающей энергии.

— Вик?.. Ты в порядке? — она осмелилась спросить, её голос был слабым.

Он не ответил.

Он смотрел на карту, на крошечный прибрежный городок в штате Мэн, куда ехала Валерия, и его лицо стало таким бледным, будто он увидел собственный приговор, высеченный на камне.

Мэн.

Штат, куда он не вернётся никогда, как клялся себе.

Штат, где остались призраки прошлого, преследующие его каждую ночь.

Штат, где живут те, кто убил его мать, Амалию Энгель, и остался безнаказанным.

Штат, где его ждали как добычу, если он когда-нибудь туда сунется. Место, где он был бы уязвим, как нигде больше.

Ему даже отец запрещал туда ехать. Прямым приказом. Смертельным приказом.

Это было табу. Запретная зона, запечатанная болью.

Но Валерия была там.

Без охраны, считай. С людьми, которые могли защитить её от уличных хулиганов, но не от тех, кто ждал его в Мэне.

У моря. С ножом, бутылкой рома и вечной привычкой нарываться на неприятности, притягивать к себе хаос, словно магнит.

А потом Виктор резко ударил кулаком по столу — массивный каменный стол раскололся, как стекло, от центра удара пошли трещины, словно паутина. Ярость, подавляемая месяцами, вырвалась наружу.

— Чёртова девчонка! — рыкнул он, его голос был полон отчаяния. — Это самоубийство.

Селина медленно подошла, её лицо было бледным, но решительным.

— Виктор… Ты не можешь поехать туда. Ты знаешь, почему.

Он повернулся резко, его глаза горели.

— Я поеду.

— Вик! Там его люди! — Селина схватила его за руку, её голос дрожал от страха. — Ты знаешь, кого я имею в виду. Брейди всё ещё там. Если они узнают, что Энгель ступил в Мэн, или хотя бы в приближенные штаты…

— Знаю, — отрезал он, вырывая руку.

— Ты погибнешь! Они разорвут тебя на части! Они отомстят за всё, что им сделал наш отец!

— Плевать, — сказал он, его голос был холодным, как лёд.

Мужчина взял свою куртку, накинул её на плечи, его движения были резкими и точными.

— Она даже не знает, что там опасно, — устало сказал он, и в его голосе прозвучала горечь, смешанная с нежностью. — Она думает, что нашла тихий угол. Что я туда не сунусь. Что я оставлю её в покое.

Виктор улыбнулся криво, безумно, болезненно. В этой улыбке было столько боли, столько самоистязания, что Селина вздрогнула.

— Она вообще ни черта не знает, что думает. Но одно я знаю точно.

Он прошёл мимо Селины, его взгляд был устремлён в никуда, сквозь неё, сквозь стены, к далёкому штормовому побережью.

— Если она там умрёт — я сойду с ума. И этот штат сгорит к чертям. Я выжгу его дотла.

…

Море шумело, как живое, его голос был глубоким, утробным рыком. Шторм заглатывал горизонт, затягивая небо тяжёлым, свинцовым одеялом, сквозь которое не пробивался ни единый луч света. Волны били о камни побережья Мэна, создавая грозную симфонию, а ветер холодил кожу до дрожи, пронизывая насквозь. Лилит стояла на палубе маленького парома, который боролся с волнами, держась за ворот куртки, пытаясь защититься от холода и брызг.

Никаких париков, никаких масок. Только она. И её злость, кипящая внутри, и её пустая грудь, где раньше висел кулон, а теперь зияла дыра. Её люди сидели внутри судна — согреваясь, споря, пытаясь не смотреть на бушующую воду, на надвигающуюся тьму. Она — смотрела. Вслушивалась. В прошлое. В ту часть себя, что она ненавидела, ту, что всё ещё тянулась к нему, несмотря ни на что.

Телефон — выключен, брошен в сумку и спрятан.

Кулон — сорван, давно лежит где-то на обочине, пытаясь затеряться в безбрежности американских дорог.

GPS — сломан.

Она наконец исчезла.

Для всех.

Для клана. Для Виктора. Для самой себя.

Но почему так пусто?

Почему безумно холодно внутри, словно она потеряла часть своей души, а не просто кусок металла?

Она прошептала в воздух, её слова затерялись в шуме ветра:

— Ты не должен за мной идти… Виктор. Не должен…

Но сердце билось неровно, предчувствуя что-то неизбежное, что-то, что могло сломать её окончательно.

Шторм бушевал, когда они добрались до маленького городка на побережье Мэна. Гостиница — старая, с запахом соли, старых досок и плесени, окна гремели от ветра, словно здание вот-вот развалится. Она бросила рюкзак, прошла в номер, открыла окно. Ночное море шипело, как будто было живым, дышало прямо ей в лицо, отгоняя остатки сна.

Она присела на подоконник и закурила, наблюдая за волнами.

И вспомнила.

Как он звал её "моя девочка".

Как целовал в висок, когда она засыпала в его объятиях.

Как шептал, что она его буря, его огонь, его безумие.

Слёзы обожгли глаза — тихие, бессильные, словно горькие капли дождя.

— Ты предал меня… — прошептала девушка, её голос дрожал от отчаяния. — Или я предала саму себя? Сука, я сама все усложняю. — девушка спрятала лицо руками, пытаясь сдержать подступающие рыдания.

Она не знала.

Пусть море решит.

Лилит лежала ночью в кровати, слушая шторм, держа руки под подушкой — там был нож. Старый, верный спутник. Единственное, что давало ей чувство безопасности.

Рядом, у двери, дремали два её бойца, их оружие лежало наготове. Остальные спали в своих комнатах, меняясь время от времени.

— Госпожа? — Саль тихо спросил, его голос был сонным, но настороженным. — Может, вам стоит выпить? Расслабиться?

Девушка улыбнулась пусто, в её глазах не было света.

— Я пыталась расслабиться три года. Ни черта не вышло.

— Виктор снова охотится за вами, — напомнил он, чувствуя, что ей нужно говорить. — Его люди засветились недалеко отсюда. В соседнем штате.

Она прикрыла глаза.

— Пусть. В этом штате он не появится. Он не может.

Не может же?..

И вдруг… ветер ударил в окно.

Так, что стекло дрогнуло, зазвенело.

Лилит сжала пальцы, её сердце забилось чаще. Не от ветра.

— Если он придёт сюда, — прошептала она, её голос был едва слышен на фоне бури, — значит… значит, он действительно… чёрт.

Не смей.

Она прижала ладонь к губам, чтобы не закричать. Не дать вырваться тем эмоциям, что разрывали её изнутри. Она бежала. Бежала в смерть, страх, шторм, пустоту, лишь бы не вернуться к нему, лишь бы не признать, что он был всем для неё.

Но ужасное было одно: она хотела, чтобы он пришёл.

Хотела — и ненавидела себя за это. Ненавидела эту слабость, это желание, которое противоречило всей её сущности.

...

«Здесь тебе никто не хозяин».

Эта мысль билась в её голове, как пульс, заглушая все тревоги. Горы, сосны, холодный, бушующий океан — всё это было так далеко от кипящего Нью-Йорка и от вечно интригующей Европы, что казалось, будто она наконец оборвала все нити, связывающие её с прошлым. Она скинула куртку на стул в маленьком, пропахшем сыростью номере отеля, включила музыку на старом магнитофоне, стоявшем на прикроватной тумбочке, и закурила.

Просто девочкой, которая хочет немного свободы. Всего лишь.

Она отправила Луизе короткое сообщение, с трудом печатая дрожащими пальцами:

«Жива. Пью в баре у моря. Ты бы оценила здешний ром.»

И Луиза ответила почти сразу, её сообщение пришло, как холодный душ:

«Ты идиотка. Алан еще в США. Он рвёт всех. Ищет тебя. Не верю, что он послушался родителей.»

Лилит хмыкнула — устало, лениво, почти безразлично, поднося бокал с ромом к губам.

— Ну удачи ему… — протянула она, делая большой глоток. — Он меня не найдёт.

Но всё равно в груди чуть кольнуло.

Ностальгия? Страх? Грусть? Чёрт его знает. Она решила не думать. Сегодня — ночь свободы, и она не позволит ни Алану, ни Виктору, ни кому-либо ещё испортить её.

Позже, уже под вечер, когда солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в невероятные оттенки пурпура и золота, она пошла к океану пешком. Ветер бил в лицо, солёные капли — в ресницы, воздух был холодным и свежим, наполненным запахом водорослей и свободы. Она стояла на пляже, босиком, когда волна заливала ноги до лодыжек, её кожа покрывалась мурашками, но она не чувствовала холода.

Вдалеке виднелся мыс. На нём — старая дорожка из камня, ведущая вверх, к небольшой рощице сосен.

И там — где-то среди сосен, среди старых, заросших мхом могил — была могила Амалии Энгель. Мать Виктора. Её имя знал каждый, кто хоть немного был в теме криминального мира.

Именно в этом штате живут враги его отца, которых Люциан в своё время не добил. Что этот штат был для Виктора запретной зоной, его личным адом. Что могила его матери была не просто местом скорби.

Ей просто стало… любопытно. Любопытство было её проклятием и её даром.

— Может, завтра… — пробормотала она, отгоняя прядь вновь черных волос, которая лезла в глаза. — Могила сильной женщины заслуживает цветов.

Лилит сказала это легко, без подтекста. Просто так. Просто потому, что так чувствовала. И потому что завтра она хотела по-настоящему начать новую жизнь.

Мэн оказался совсем не таким, каким она его представляла. Холодный, тихий, пахнущий солью, соснами и бесконечной морской водой, он обволакивал её, словно старое, мягкое одеяло. Лилит стояла на крыльце в первый день, закутавшись в огромный худи Диего, который едва доставал ей до колен, и смотрела, как её ребята таскают сумки из машины, их лица были суровыми, но в глазах светилось облегчение.

— Ну что, — бросила она через плечо, подняв бровь, в её голосе звучала лёгкая усмешка, — Это наш дом на ближайшие пару лет. Поживём?

Диего фыркнул, его глаза блеснули.

— Госпожа, ну вы же нас знаете. Мы росли с вами. Мы вытерпим всё. Даже… Мэн.

— Не трогай Мэн, — сказал Джей философским тоном, окидывая взглядом безмятежный пейзаж. — Он красивый. Просто депрессивный. Как госпожа.

— Какой милый комплимент, — Лилит усмехнулась, качнув головой. — Готовы к тихой жизни? К рыбалке и вязанию?

Рен, закинув тяжёлую сумку на плечо, ухмыльнулся, в его глазах читалась преданность, граничащая с безрассудством.

— Мы готовы к жизни хоть в аду. Вашем аду, госпожа.

— Мы родные, — добавил Лука, уже осматривая задний двор, его руки были готовы к любой работе. — Вы от нас не избавитесь так просто.

Она улыбнулась, качнула головой, в её глазах мелькнула редкая нежность:

— Верные придурки.

— Ваши придурки, госпожа, — хором ответили они, и в их голосах не было ни тени обиды, только чистая, беззаветная преданность.

И дом ожил.

Они готовили по очереди. Точнее — пытались. Потому что Лука каждый раз умудрялся сжечь тосты до состояния угля, а Саль пересаливал всё, до чего дотрагивался, утверждая, что так «лучше чувствуется вкус моря».

В итоге: готовила Лилит.

Она ругала их, пинала за то, что они садятся за стол не мыв руки, и приговаривала:

— Вы действительно выросли? Сомневаюсь. Вы — пятеро детей, которых мне придётся воспитывать всю жизнь.

— Мы выросли. Просто плохо, — оправдывался Рен, пытаясь отобрать у неё тарелку, пока она не убрала её.

На кухне пахло кофе, беконом и свободой. За окном шумел океан.

У них был телевизор, старый, квадратный, с тремя каналами — но им хватало.

Вечерами они смотрели фильмы: боевики, триллеры, индийские танцевальные сцены — всё подряд, лишь бы отвлечься от мыслей.

Диего ворчал на сюжет, Саль щёлкал семечки, Лука пытался анализировать сюжет, находя в каждом кино скрытые смыслы, а Джей ел то, что приготовили «на потом», пока Лилит не била его по рукам.

Лилит сидела на подлокотнике кресла, поджимая одну ногу и улыбаясь.

Так выглядела её маленькая семья. Неидеальная. Шумная. Но настоящая.

Такая же у нее была в Нью-Йорке. До того, как она узнала о лжи.

Такая же, родная, у нее была в столице великой Италии. До несправедливости и воспитательного урока от матери.

Может когда-нибудь, Валерия сможет их простить?

Мэн — тихий штат. Клубы — редкость, а те, что есть, кажутся затерянными во времени. Но они нашли один, на окраине, в подвале старого ресторана. Там играла странная музыка — смесь электрики, морских шумов и редкого инди-рока — но ей понравилось. Она танцевала, смеялась, бросала взгляд на своих мальчиков, которые рассредоточивались по залу, как тени, их глаза сканировали толпу, готовые к любой опасности.

— Если кто-то ко мне подойдёт… — начала она, подмигивая.

— …мы его вынесем, — сказал Диего, даже не оборачиваясь, его голос был глухим от музыки.

— А если понравится? — подмигнула она.

— Тогда… вынесем вас, — вздохнул Джей, покачав головой.

Лука расхохотался:

— Госпожа, смотрите, опять на вас смотрят.

— Пусть смотрят, — пожала плечами она. — Я вообще-то в бегах. Имею право выглядеть красиво. И провокационно.

Она действительно выглядела красиво. И свободно. И пьяно. Её смех был громче музыки, её движения — откровеннее.

Но как только взгляд одного мужчины задержался на ней слишком долго, стал слишком настойчивым — Саль мгновенно оказался рядом, его фигура загородила ей обзор.

— Уходим. — Его голос был тих, но в нём звучала непреклонная команда.

— Но я только… — Она надула губы.

— Госпожа. Пошли. — парень не двигался, пока она не подчинилась.

Лилит скривилась, но пошла. Ей нравилось, что они иногда командуют. Хоть кто-то.

В дождливые вечера, когда океан грохотал за окнами, они сидели в гостиной, разложив карты на старом, поцарапанном столе. Джей постоянно мухлевал, его руки были быстрее, чем глаза. Лука замечал — но не всегда, иногда он сам поддавался на его уловки. Саль вздыхал, как старик, пытаясь следить за картами. Диего угрожал перестрелять всех, если не прекратятся споры.

— Госпожа, вы опять блефуете, — сказал Лука подозрительно, его глаза сузились.

Лилит подняла глаза, в них плясали озорные огоньки.

— Я всегда блефую. А ты всегда проигрываешь. Привыкай.

— Это нечестно. — Лука протестовал.

— Это жизнь. — Она пожала плечами.

Они смеялись, ели попкорн, спорили, матерились. Были обычными людьми, наслаждающимися моментом.

И только по ночам, когда игра заканчивалась и они расходились по комнатам, дом становился тихим.

Слишком тихим.

И тогда начиналось её настоящее.

Она выходила на балкон, закутанная в тёплый свитер, который едва защищал от пронизывающего ветра.

Внизу шумело море. Серое. Холодное. Настойчивое, как её воспоминания.

Лилит зажигала сигарету, держала её тонкими пальцами, и иногда — руки дрожали, выдавая внутреннее напряжение.

Смех уходил. Адреналин уходил. Пустота возвращалась, заполняя собой всё.

Она ненавидела тишину.

Потому что в тишине приходил он.

Виктор.

Его голос. Его руки. Его смешной хриплый смех. Его злость. Его поцелуи.

И его предательство — даже если она ещё не знала всей, полной правды. Даже если она пыталась убедить себя, что это не так.

— Ты мне врал… — шептала она в темноту, позволяя слезам катиться по щекам, смешиваясь с дождём. — С самого начала… Ты игрался. Ты… Ты…

Она глотала воздух, как будто тонет, её лёгкие горели.

Потом, тихо, почти неслышно, её голос оборвался.

— А я скучаю, придурок. Чёртов придурок … скучаю так, что внутри все режет. — Прошептала Лилит в темноту комнаты, прижав ладонь к губам, чтобы заглушить этот крик, этот болезненный зов, который рвался изнутри.

Она закрывала глаза, проваливалась в этот шёпот, в эту изнуряющую борьбу с собой, пока не слышала шаги за дверью.

Лука появлялся в дверях, не включая свет, его силуэт был едва различим в темноте, на фоне тусклого света из коридора.

— Госпожа… всё нормально? — его голос был тихим, обеспокоенным.

Она быстро вытирала глаза тыльной стороной ладони, стараясь скрыть следы слёз.

— Всё в порядке, Лука. Иди спать. — Голос её был глухим, но твёрдым.

Он хотел что-то сказать, возможно, предложить выпить, или просто посидеть рядом. Но знал — нельзя. Ничего нельзя. У неё были свои границы.

И он уходил.

Она оставалась наедине с морем, его шумом за окном, и болью.

Болью, которая была одновременно свободой. Свободой от лжи, от чужих ожиданий, от фальшивого мира. Но всё равно болью.

Утром — снова смех.

Снова ругань из-за готовки завтрака на старой плите гостиницы.

Снова клубы — правда, уже не такие роскошные, как в Остине, но со своей атмосферой.

Снова карты, которые она шутя раскладывала для своих людей.

Снова лёгкость, которая чувствовалась в каждом движении, в каждом взгляде.

Они нашли новый ритм жизни. Дикие, свободные, живущие одним днём.

Она начала изучать местность. Ходила на заброшенные маяки, ловила рыбу с местных причалов, даже помогала в баре, просто ради интереса. Отвыкала от роскошной жизни, хотя до боли хотелось вернуться в Нью-Йорк и сходить в то самое кафе, где они с Виктором впервые нормально поговорили.

Просто Валерия. Или Лилит. Как угодно.

Но каждый вечер на балконе… каждую ночь… она вспоминала, что Мэн — это не её дом.

Это убежище.

Пауза между дыханиями.

Временное пристанище.

И что в любом штате Америки, в любой точке мира, кто-то продолжает идти к ней.

Не останавливаясь.

Не сдаваясь.

И однажды — догонит.

Она просто ещё не знала, что он уже в Мэне.

Он был здесь. Его люди уже прочёсывали побережье, его глаза не спали.

И он ждал. Ждал того самого момента.