Хрустальная ложь

Глава 35

Она проснулась от того, что кто-то смотрел на неё. Очень внимательно. Слишком внимательно. Даже сквозь сон она чувствовала этот пристальный, изучающий взгляд. Медленно открыла глаза — и сразу уткнулась носом в мужскую грудь. Тёплую, ровно дышащую, безупречно спокойную, словно гранитная скала. Утро только начиналось, а вокруг уже витал его свежий, мужественный запах.

Виктор лежал на боку, его рука обнимала её за талию, прижимая к себе, будто удерживал её даже во сне, не желая отпускать. И смотрел. Просто смотрел, как она просыпается, его тёмные глаза без стеснения изучали её лицо, рассыпавшиеся по подушке волосы, чуть приоткрытые губы. В его взгляде не было похоти, лишь глубокое, почти собственническое удовлетворение.

Валерия резко отодвинулась, насколько позволяли его объятия, и отползла на свою подушку, чувствуя, как жар приливает к щекам.

— Что? — прошипела она, пытаясь прикрыть лицо одеялом. — Почему ты… смотришь?

Он улыбнулся. Спокойно. Нагло. Счастливо. Его улыбка была широкой и искренней, что редкость для него.

— Потому что ты красивая утром. — Он чуть наклонил голову, его голос был низким, чуть хриплым от сна.

— Иди к чёрту. — девушка нахмурилась, пытаясь казаться грозной, но румянец на её щеках выдавал её с головой.

Виктор придвинулся ближе, сокращая расстояние, которое она только что пыталась создать.

— Я уже с тобой.

Она перевернулась на другой бок, натянула на себя одеяло до подбородка, пытаясь скрыть лицо, которое внезапно горело так, что, казалось, испускало пар. Он тихо рассмеялся — глубоким, тёплым смехом, который, как ни странно, был куда опаснее его рычания.

— Ты краснеешь. Ты правда краснеешь. Моя ледяная королева Андрес краснеет.

— Я НЕ краснею, Энгель, — прошипела она сквозь одеяло, пытаясь сохранить остатки своего достоинства.

— Конечно нет, — согласился Виктор тоном, который значил ровно обратное. Он накрыл её руку своей, его пальцы переплелись с её, и он мягко потянул её обратно к себе. — Это просто отражение утреннего солнца. На твоих ушах.

Валерия ударила его локтем — не сильно, скорее символически. Он поймал её руку, крепко, но нежно, и поднёс к губам. Поцеловал запястье — коротко, почти нежно, его усы щекотали кожу. Она замерла.

Впервые за долгое время не хотелось сражаться. Хоть минуту. Хоть секунду. Было так хорошо, так спокойно в его объятиях, что отпускать это не хотелось.

Но она фыркнула, пытаясь вернуть контроль, пытаясь быть собой.

— Утром я обещала тебя убить.

— Угу, — он удовлетворённо кивнул, его глаза блеснули озорством. — Я помню. Замечательное утро.

— И почему ты не боишься? — Валерия подняла взгляд, удивлённая его полным спокойствием.

— Я мужчина, который получил твой поцелуй, — Виктор чуть приподнялся, опираясь на локоть, и посмотрел на неё сверху вниз, его глаза были полны уверенности. — Я бессмертен.

Она закрыла глаза, не в силах выдержать его взгляд, и смущённо, почти незаметно улыбнулась. Его слова, его уверенность, его нежность — всё это было слишком непривычно, слишком приятно, слишком её.

Позже, днём, когда она работала в его кабинете — босая, в его слишком большом, уютном свитере, волосы собраны в небрежный хвост, несколько прядей выбились, обрамляя лицо, — он прошёл мимо неё, бросив:

— Ты выглядишь так, будто живёшь здесь.

— Ты хотел сказать «как будто я хозяйка»? — Валерия даже не подняла глаз от документов, её тон был ровным, привычно отстранённым.

— Но ты и есть хозяйка, — Виктор наклонился, его дыхание опалило её ухо, и шепнул. — Моего дома. Моего мира. Меня.

Валерия закатила глаза, но внутри что-то сладко сжалось. — Виктор, прекрати.

Он улыбнулся и пошёл к двери, готовый выйти, но что-то заставило её остановить его. Она не знала, почему сделала это. Как будто руки сами.

Девушка встала, подошла к нему тихо сзади, взяла его за костюм за плечо, слегка повернула лицом к себе.

— Что? — удивился он, его брови чуть приподнялись. Его глаза, обычно такие проницательные, сейчас были полны искреннего удивления.

И она поцеловала его. Коротко, но так, что у него перехватило дыхание, а весь его продуманный план на день вылетел из головы. Это был импульс, вспышка, признание, которое не нуждалось в словах. Когда она отстранилась, Виктор стоял ошеломлённый, будто мир провернулся вокруг его оси, и он оказался в совершенно новой реальности.

— Ещё, — прошептал он, его голос был низким, требовательным, но с лёгкой, почти робкой ноткой.

— Не-а, — она вернулась к столу, уже возвращая себе привычную маску.

Виктор надо сказать офигел в который раз. — Ты опять играешь?

— Жди следующего раза. Если заслужишь.

Мужчина сел на край стола рядом с ней, свесив ноги, и смотрел на неё, будто она была восходом солнца, самым прекрасным и непостижимым явлением, которое он когда-либо видел. В его глазах читалось обожание, вызов и глубокая, тёплая любовь.

— Господи, как же я тебя люблю, — пробормотал он, его голос был полон искреннего изумления.

Валерия чуть свела брови, подняв на него взгляд.

— Ты слишком часто это говоришь.

— Потому что ты слишком часто заставляешь меня это чувствовать, — он провёл пальцами по её щеке, его прикосновее было невесомым, почти ласковым. — И я хочу, чтобы ты знала каждую секунду.

Она посмотрела в его глаза, и в этот момент все её защиты, все её сомнения растворились.

И впервые было видно: она верит. Не только его словам, но и его чувствам. Верит в него. И, возможно, даже в то, что такое чувство существует и для неё.

...

Это случилось вечером. Непредупреждённо. Без звонка. Никто не ожидал его приезда, и тем более не в такое время. Валерия спустилась в гостиную, привлечённая необычной суматохой: голоса, приглушённый шепот Селины, которая обычно была само спокойствие, и нервные шаги охранников, бегавших по дому, как ошпаренные. Всё это создавало атмосферу невидимого, но мощного напряжения.

На старинном диване, обитом тёмной кожей, сидел мужчина. Высокий. Седина серебром слегка пробивалась в его безупречно уложенных волосах. Костюм сидел идеально, сшитый на заказ, вероятно, у лучшего портного Европы. Аура власти, которую не спутать ни с чем, исходила от него, заполняя собой всё пространство комнаты. Его движения были скупыми, взгляд — проницательным.

Это был Люциан Энгель. Отец Виктора. Легенда криминального мира Америки, человек, чьё имя произносили с уважением и трепетом.

Он поднял глаза на Валерию — и улыбнулся. Это была не хищная усмешка, не холодный, оценивающий взгляд. Это была улыбка. Добро. Тепло. До невозможности неожиданно. В ней не было и тени угрозы или снисхождения, только искренность и какая-то древняя мудрость.

— Госпожа Андрес, — сказал он, поднимаясь. Его голос был низким, глубоким, с лёгким, едва уловимым акцентом, который Валерия не могла определить. — Честь видеть вас в нашем доме.

Валерия застыла. Её инстинкты кричали о необходимости держать дистанцию, быть начеку. Она не склонила голову, инстинктивно сохраняя свою природную гордость, но уважительно кивнула. Подавая руку — чтобы пожать, как равная с равным, а не для поцелуя, что было бы оскорбительно для её статуса в таких кругах. Люциан взял её ладонь — крепко, по-семейному, его пальцы были сильными, но прикосновение удивительно мягким. Он задержал её руку дольше, чем того требовал обычный этикет.

— Я знал вашу мать, — сказал Люциан спокойно, его взгляд был прямым и честным. — И вашего отца. И деда с бабкой. Прекрасные люди. Достойные. Умные. Сильные. Это честь.

Валерия едва заметно расширила глаза. Он… знал? Не просто слышал, а знал их лично? Семья Андрес всегда была закрытой, таинственной. Но Люциан Энгель, казалось, был знаком с их историей лучше, чем она сама.

— Но… — она собрала голос, пытаясь скрыть изумление. — Вы знали, кто я?

— Разумеется. — Люциан мягко улыбнулся. — Я был одним из тех, кто помогал вашему отцу отказаться от прежних союзов в старом свете. У меня много знакомых в Европе, госпожа Андрес. Ваш клан всегда был… особенным. Его уважают.

Девушка села рядом с ним на диван, и впервые за долгое время почувствовала: уважение. Не страх. Не интриги. Не холодный расчёт. Настоящее уважение, идущее от человека, который сам был воплощением власти. Они говорили долго. О Европе, о старых традициях, о сложностях современного мира, о прошлом, которое связывало их кланы. А потом он вдруг рассказал о том, как маленькая Валерия, совсем ещё девчонка, врывалась на важные собрания в халате, требуя вернуть ей конфеты, которые Киллиан отобрал за непослушание.

Люциан смеялся, его смех был глубоким и искренним, наполняя комнату непривычным теплом. Она слушала, забыв, что должна быть начеку, забыв о своей роли, о своём статусе, о необходимости держать лицо. В этот момент она была просто Валерий, которая слушала рассказы о своей семье от человека, который, казалось, знал её предков не хуже, чем она сама.

Пока дверь в гостиную не открылась.

И Виктор вошёл. Усталый. Слегка раздражённый после встреч, его галстук был чуть ослаблен, а ворот рубашки расстёгнут. Сигара в руке дымилась тонкой струйкой. Он поднял взгляд — и увидел её. И отца. За одним столом. Смеющихся. Разговаривающих, словно старые друзья. Мир Виктора, его порядок, его спокойствие — всё это рухнуло в одну секунду.

— Что происходит? — спросил он, но голос сорвался на хрип. Его глаза метались от отца к Валерии, пытаясь собрать воедино эту невероятную картину.

Люциан поднялся, его взгляд был тёплым и лукавым.

— Сын, почему ты не знакомил меня со своей женой? — В его словах не было ни вопроса, ни упрёка, лишь констатация факта.

Валерия захлебнулась воздухом. Её глаза расширились от шока. — Мы не женаты! — резко сказала она, её голос был резок, как удар хлыста.

Виктор, даже не моргнув глазом, с лёгкой ухмылкой, которая говорила о многом, ответил:

— Это вопрос времени.

Она ударила его локтем под рёбра — сильно, резко, но в её глазах уже не было прежней ярости. Это был жест привычки, жест женщины, которая позволяет себе такую вольность только с одним мужчиной.

Он улыбнулся. Легко, довольный, почти счастливый. В его взгляде читалось триумф.

— Ну что ты, Змейка, — прошептал Виктор, наклоняясь к ней, так, чтобы его слова были слышны только ей. — Родителям нельзя врать.

Валерия покачала головой, пытаясь скрыть улыбку, которая предательски рвалась наружу. Её щеки горели, но это был уже не гнев, а смущение, смешанное с чем-то новым, тёплым и невероятно приятным.

Люциан смотрел на них, на этот сложный танец двух сильных личностей, и видел всё. Видел любовь, которую его сын так долго отрицал. Видел силу, которая жила в этой девушке.

И сказал:

— Виктор. Береги её. Она — лучший выбор, что ты мог сделать.

Валерия опустила глаза… и впервые почувствовала: это не просто игра. Не просто страсть. Не просто флирт. Это — семья. Её семья. И она уже входит в неё. Глубоко. Навсегда. И, к её собственному удивлению, это чувство было не страшным, а невероятно успокаивающим и желанным.

Дом погрузился в мягкую послевечернюю тишину. Тени танцевали на стенах от огней города и единственного источника света — жаркого пламени в камине. Селина, смущенная и взволнованная необычным визитом, спряталась в своей комнате, потому что «ещё никогда не видела брата таким», да и с отцом у неё в последнее время были странные отношения. Люциан пожелал спокойной ночи, одобрительно ей улыбнувшись — этот взгляд, полный старой мудрости и нового тепла, словно печать, говорил, что она уже часть семьи.

И только они двое остались в гостиной, где свет гасил лишь один огромный камин, отбрасывая блики на хрусталь и тёмное дерево. Валерия стояла у окна, держа бокал вина двумя пальцами, её силуэт был выточен на фоне тусклого света, проникающего сквозь прозрачные шторы, которые едва шевелил ветер. Она была красивой, сильной… и чуть растерянной. Впервые за долгое время маска Лилит Андрес треснула, обнажая что-то более хрупкое, более человеческое.

Виктор вошёл так тихо, что она едва заметила его присутствие, лишь тонкий шорох дорогой ткани и едва уловимый аромат его одеколона.

— Ты… — он остановился за её спиной, его голос был низким, чуть хриплым. — Ты ему понравилась.

Валерия усмехнулась, не поворачиваясь, её взгляд был устремлён на далёкие огни ночного города.

— Я думаю, он понравился мне тоже. Он… не был тем, кого я ожидала.

Шаг. Ещё шаг. Она почувствовала, как его ладонь осторожно коснулась её бедра — не властно, а бережно, словно спрашивая разрешение. Она не отстранилась. Напряжение в её теле начало таять.

— Ты боялась его? — прошептал он, его дыхание опалило её ухо.

— Нет, — ответила она, и это было правдой. Страха не было, лишь глубокое предвкушение.

— Тогда что? — его голос был полон мягкого любопытства.

— Боялась, что он… увидит меня, — тихо призналась девушка, её голос был почти неразличим на фоне потрескивания огня. — Увидит меня настоящую. Без всех этих стен.

Виктор положил подбородок ей на плечо, его мягкие волосы коснулись её кожи.

— Он увидел. И принял. Это редкость, Рия. Для него. После смерти мамы, он передал мне все дела и стал очень нелюдимым.

Она хмыкнула, не веря до конца, что такое могло произойти.

— Скажи честно, — она чуть наклонила голову, прислоняясь к нему. — Твоему отцу обычно нравятся женщины, которые угрожают его сыну ножом?

— Только одна, — Виктор улыбнулся в кожу её шеи, и его губы обжигающе коснулись чувствительной точки. — Моя.

Валерия повернулась — медленно, будто боялась спугнуть этот хрупкий, драгоценный момент, который висел в воздухе между ними. Он смотрел на неё так, будто за вечер наконец разрешил себе чувствовать, словно тяжёлый груз упал с его плеч. Осторожно взял её за подбородок, его пальцы были тёплыми.

— Прости, что не предупредил, — его голос стал мягче. — Я не знал, что он приедет.

— Да ладно, твой отец милый. — В её голосе прозвучала нотка искреннего удивления.

Молчание повисло в воздухе, наполненное невысказанными словами, но при этом невероятно комфортное. Она сделала шаг вперёд. Он — навстречу. И всё, что было между ними — совпало. Их тела, их желания, их души — всё сошлось в единое целое.

Виктор накрыл её лицо ладонями, его кончики пальцев провели вдоль скул, по линии подбородка, по щеке — будто хотел запомнить каждую деталь её лица, каждый изгиб.

Она позволяла. Позволяла себе быть увиденной, быть любимой, быть желанной.

— Я никогда… — его голос сломался едва слышно, глухо, от нахлынувших чувств. — …не думал, что в этом доме кто-то ещё сможет сделать меня счастливым.

Её губы дрогнули, слова застряли в горле. Её сердце сжалось от его уязвимости, от этой неожиданной откровенности.

— Виктор… — прошептала она, пытаясь найти нужные слова.

— Не отвечай. Не сейчас. Просто побудь рядом.

Валерия кивнула. Это было всё, что она могла сделать. Принять его слова, его присутствие.

Виктор обнял её за талию, притянул к себе ещё крепче и положил голову ей на плечо — так, будто наконец нашёл место, где можно дышать свободно, где можно было отпустить все свои маски и просто быть.

Так они и стояли. Долго. Тихо. Сердце к сердцу. Два опасных, сильных хищника, две израненные души, которые впервые позволили себе быть мягкими, хрупкими, уязвимыми друг с другом. Пламя в камине отбрасывало причудливые тени, а мир за окном замер, слушая их тишину.

И она прошептала без защиты, без маски, без тени сомнения, её голос был едва слышен, но в нём звучала глубочайшая истина:

— Мне… спокойно.

— Это самое важное, — ответил он, поцеловав её висок, его губы были мягкими и тёплыми. — Ты должна быть спокойна со мной. Всегда.

Девушка закрыла глаза и позволила себе услышать правду, которая отзывалась глубоко в её душе: она не хочет уходить. Не хочет покидать этот дом. Не хочет покидать его. Ни сейчас, ни когда-либо ещё.

Это случилось позже, когда Валерия, попрощавшись с Люцианом. Люциан стоял у камина, его силуэт казался высеченным из камня в мерцающем свете пламени, размешивая янтарный виски льдом. За его спиной — портрет покойной жены, Амалии, с которой он прожил не долгую, но насыщенную жизнь. Он редко смотрел на него при других, словно оберегая эту память, но сегодня — смотрел долго, его взгляд был задумчивым, полным воспоминаний и нежности.

— Ты знал, — тихо сказал Виктор, входя в гостиную. Его голос был низким, в нём ещё слышались отголоски пережитого напряжения. Он не спрашивал, а констатировал, почувствовав это интуитивно. — Знал, кто она.

Отец не обернулся, продолжая смотреть на огонь, словно искал в нём ответы. — Да.

— И почему не сказал мне? — В голосе Виктора прозвучал едва заметный упрёк, но больше — недоумение. Он был готов к слову «Андрес» в разговоре с отцом, но не в таком контексте.

— Потому что хотел увидеть, кого выберешь ты, — ответил Люциан, наконец, отворачиваясь от камина, его взгляд был ясным и проницательным.

Молчание. Густой запах дорогого виски и тонкие нотки сигарного дыма, оставленного Виктором, смешались в воздухе. Виктор подошёл ближе, останавливаясь в нескольких шагах от отца.

— И что? Ты доволен? — В его вопросе звучала выдержка, которую он, Энгель-младший, оттачивал годами. Он ждал оценки.

Люциан повернулся и посмотрел на сына долгим, изучающим взглядом — тем самым, который Виктор ненавидел в детстве, чувствуя себя подопытным кроликом. Сейчас — наоборот. Он ждал его, готовясь услышать правду, без прикрас. Он знал, что отец видит его насквозь.

— Она опасная, — начал отец, и в его голосе не было осуждения, лишь констатация факта.

— Я знаю, — подтвердил Виктор, вспоминая их первую встречу, нож у горла, искры в её глазах.

— Упрямая.

— Это нравится мне. — Уголок рта Виктора чуть дрогнул.

— Глупая в вопросах собственной безопасности. — В словах Люциана прозвучала лёгкая обеспокоенность, которую он редко позволял себе показывать.

— Я буду рядом, — твёрдо сказал Виктор, и это было обещание, высеченное в камне.

— И… слишком похожа на тебя.

Виктор приподнял бровь, ирония сквозила в его тоне. — Это тоже проблема?

— Это — чудо, — Люциан сказал тихо, его голос наполнился какой-то глубиной, которая заставила Виктора вздрогнуть. — Ты нашёл женщину, которая может идти рядом, а не позади. Таких не существует. А если существуют — их боятся.

Виктор медленно выдохнул, чувствуя, как внутри что-то ослабевает. Он не привык к такой открытости от отца. — Она ранила тебя?

— Это было бы честно, — отец улыбнулся уголками губ, его глаза заискрились. — Но нет. Она уважительна. Гордая, но не высокомерная. И, что самое удивительное, добрая, если её не трогать.

— Добрая? — Виктор чуть не поперхнулся воздухом, представляя эту “добрую” Валерию с ножом. — Отец, она мне нож в живот воткнула.

Люциан громко рассмеялся — впервые за годы, его смех был глубоким, раскатистым, наполняя гостиную непривычным, почти забытым звуком.

— Это — романтика по-итальянски, сын. Ты должен знать.

— Не смешно, — пробурчал Виктор, но его собственные губы невольно потянулись в улыбке.

Отец стал серьёзным. Очень серьёзным. Его взгляд был прямым, проникающим в самую душу сына.

— Виктор. Посмотри на меня.

Он поднял голову, встречая взгляд отца.

— Это она. — Люциан указал кивком головы в сторону коридора, по которому только что ушла Валерия. — Та, ради которой живут и ради которой умирают. Твой человек. Не потому что красива. Не потому что Андрес. А потому что рядом с ней ты другой. Ты впервые — живой. Я знаю, ведь также смотрел когда-то на твою мать.

Горло Виктора сжалось. Слова отца были как удар, но не болезненный, а открывающий что-то глубоко внутри. Он чувствовал это, но слышать это вслух, от отца, было совсем по-другому.

— Я… боюсь, — признался Виктор, его голос был едва слышен, его броня вдруг дала трещину.

Люциан подошёл, положил руку сыну на плечо — тяжёлую, сильную, но утешающую.

— Бояться — значит любить. Это нормально. Это делает тебя человеком, а не машиной.

— А если она уйдёт? — В этом вопросе была вся его уязвимость, все его скрытые страхи.

— Тогда пойди и верни, — ответил отец, и в его голосе прозвучала стальная уверенность, которая всегда была отличительной чертой Энгелей. — Ты же Энгель.

Молчание.

Потом Люциан добавил, его голос снова стал мягче:

— Подари ей кольцо. Не свадебное — семейное. Пусть знает: она — часть дома.

Виктор усмехнулся, представляя реакцию Валерии. — Она меня убьёт. Или наденет его мне на палец со словами: "пока поносишь ты, не заслужил".

— Тогда женись на её тени, — Люциан развёл руками, и его глаза снова заискрились. — Других женщин ты уже не сможешь видеть. Это судьба. Смирись.

Виктор отвернулся, чтобы не выдать слишком мягкую улыбку, которая растянула его губы. Это было непривычно, но приятно.

— Спасибо, отец. — Его голос был искренним.

— Я не для тебя стараюсь, — буркнул Люциан, махнув рукой. — Я хочу, чтобы у моих внуков была нормальная мать, а не ты один на двух отрысков, хер знает от кого.

Виктор выругался. Отец рассмеялся, его смех эхом разнёсся по гостиной.

И только когда Виктор уже почти вышел из комнаты, Люциан сказал тихо, почти шёпотом, его голос был полон глубокой, отцовской любви и тревоги:

— Береги её, сын.