Хрустальная ложь

Глава 36

Виктора не было всего второй день, но дом Энгелей, обычно строгий и лаконичный, уже можно было официально объявлять захваченным. Это был не штурм с оружием, а мягкое, блестящее вторжение. Селина и Валерия — две женщины, которые по отдельности создают хаос, а вместе — способны развалить империю. Или украсить дом к Новому году так, что даже самые прожжённые мафиози с пушками будут проходить мимо и креститься.

Утро началось с того, что Валерия, едва проснувшись, объявила: "Нам нужна ёлка. И не одна". Селина, привыкшая к импульсивным решениям брата, но невестки, поначалу сопротивлялась, но против воли Андрес устоять было невозможно. В итоге они оказались в самом большом торговом центре.

— Лил, нам не нужны ЧЕТЫРЕ тележки! — простонала Селина, пытаясь одной рукой удержать баланс тележки, набитой пушистыми лентами и стеклянными шарами, а другой — уговорить Валерию не брать ещё один золотой дождик. Вокруг них суетились охранники Виктора, с каждым новым пакетом становящиеся всё более бледными.

— Селина, — голос Валерии был спокоен, но не оставлял места для возражений. Она стояла посреди огромного зала с гирляндами, величественно держа в руках оленя в полный рост, инкрустированного блёстками. — Мне никто не запрещал думать маcштабно.

Она кивнула в сторону тележек, одна из которых была забита россыпью подушек с пайетками, другая — сотнями свечей, третья — плюшевыми гномами и ещё бог знает чем, что могло блестеть и звенеть.

— Виктор нас выгонит, — усмехнулась Селина, её взгляд был прикован к упаковке с сотней метров золотистой мишуры. — Он ненавидит блёстки.

— И поэтому, — Валерия, играя бровями, подняла золотой дождик, — мы купим ЕЩЁ. Чтобы наверняка. Пусть привыкает.

— Лилит! — вырвалось у Селины.

Валерия обернулась к ней, сверкнув глазами. — Это называется праздник, Селина. А я сейчас — Санта. Только Санта с криминальным прошлым и гораздо лучшим чувством стиля.

Проходящие мимо покупатели улыбались, видя двух таких разных, но удивительно гармоничных женщин. Мужчины откровенно пялились на Валерию в её обтягивающих джинсах и дорогой кашемировой водолазке, нагруженную упаковками, и на Селину, выглядевшую как младшая сестра, которую заставили тащить все игрушки. Охранники Виктора следовали за ними с обречённым видом, их лица выражали смесь паники и смирения.

— Парни, выживаем, — шепнул один, поправляя кобуру. — Лишь бы босс не узнал, что это всё мы носим. Мы ж все тут умрём.

Когда они вышли из магазина, их «добыча» едва поместилась в две приехавшие за ними машины, а часть оленя и вовсе пришлось привязать на крышу внедорожника.

Вернувшись, они приступили к самому главному. Охранники, стараясь не привлекать внимания, осторожно переносили мешки с игрушками и коробки с гирляндами.

— Хорошо, Лил, но почему ёлка РОЗОВАЯ? — Селина стояла посреди огромной гостиной, глядя на искусственное, но на удивление пышное дерево в центре, будто оно вот-вот начнёт говорить. Оно было не просто розовым, а ярко-розовым, цвета фуксии, и совершенно не вписывалось в строгий интерьер дома Энгелей.

— Психология цвета, — ответила Валерия, невозмутимо распутывая золотую гирлянду, её пальцы ловко скользили по блестящим нитям. — Розовый расслабляет агрессивных мужчин. Снимает стресс. Это научно доказано.

Селина моргнула. — Виктор агрессивный?

Валерия подняла на неё взгляд, её губы изогнулись в хитрой усмешке. — Иногда.

— Когда? — Селина уже чувствовала, что попала в ловушку.

— Когда дышит.

Охрана, которая осторожно переносила мешки с игрушками, синхронно застыла, а затем постаралась быть ещё более незаметной. Каждая новая игрушка, каждый блестящий шар, казалось, приближал их к неминуемой расплате.

В этот момент в гостиную зашёл Рико. Он остановился в дверях, его обычно невозмутимое лицо вытянулось, когда он оглядел всё это розово-золотое безумие. Посредине комнаты возвышалась фуксиевая ёлка, уже увешанная мишурой и огромными, нелепыми шарами, а две женщины, словно хозяйки этого хаоса, с довольным видом развешивали остатки украшений.

— А вы уверены, что он не убьёт нас за это? — Голос Рико был тих, почти полон отчаяния, но вопрос адресовался Валерии, потому что только она могла дать хоть какое-то обоснование этому апокалипсису.

Валерия оглянулась на него, опустив золотой шарик. Её глаза блеснули.

— Я адвокат, Рико. Все обязательства снять с вас могу. Или, по крайней мере, представлять вас в суде.

— И это должно нас успокоить? — прошептал другой охранник, заглядывая из-за спины Рико, его лицо было землистого цвета.

Винный вечер перетёк в тихие посиделки на полу гостиной. Огромная розовая ель в центре зала, увешанная золотом и серебром, отбрасывала мягкие, сюрреалистичные блики на разбросанные вокруг подарочные коробки, шуршащую обёрточную бумагу и блестящие ленточки. Селина, одетая в тёплый вязаный свитер, сидела по-турецки, методично заворачивая подарки для подчинённых брата, её брови были нахмурены от сосредоточенности. Валерия, всё ещё в уютном свитере Виктора, который теперь пах ею самой, лениво перебирала остатки блестящей мишуры, её босые ноги были вытянуты на мягком ковре.

— Что подаришь Виктору? — спросила Селина, не поднимая головы, её голос был приглушён шуршанием бумаги.

Валерия замерла. Карандаш, который она задумчиво крутила в пальцах, остановился. Это был вопрос, на который у неё не было ответа.

— Понятия не имею, — выдохнула она, откидываясь на подушки. — Он богатый, у него всё есть. Он из тех, кто покупает себе что угодно, когда ему захочется. Что подаришь человеку, у которого есть всё?

— Ну да, — Селина вздохнула. — Он такой же тупой, мой брат — всегда говорит, что ему ничего не нужно. А потом ходит и смотрит на вещь, о которой даже не вспоминал, будто это целый мир. Но всё равно, что-то же должно быть…

Валерия задумчиво покрутила карандаш, прикусив нижнюю губу.

— Может… что-то личное? Что-то, что ему никто не подарит.

— Например? — Селина, наконец, подняла голову, её глаза, похожие на глаза Виктора, изучали Валерию.

— Не знаю… — Валерия перебирала варианты в уме, отсеивая один за другим. — Книгу… часы… Нож… Пулю.

Селина моргнула, её пальцы замерли на ленте. — ПУЛЮ?

Валерия едва заметно улыбнулась, в её глазах мелькнули искры.

— В виде кулона. Или брелка.

Селина рассмеялась — нервно, но с пониманием. — Знаешь, Лил, вот это уже похоже на твой подарок. Я побоялась спрашивать, когда ты это сказала.

Она тихонько вышла в коридор, чтобы не смущать Валерию, и набрала брата, её губы невольно изогнулись в предвкушающей усмешке. Она знала, что Виктор будет уставшим, но ей нужно было его поддразнить.

— Виктор? — её голос был слишком бодрым для позднего вечера.

— Что? — послышалось в трубке. Голос брата был усталым, хриплым, с шумом аэропорта на фоне. Он явно только приземлился или готовился к вылету.

— Что тебе подарить на Новый год? — Селина решила начать издалека.

— Бля… Селин… — Виктор вздохнул так, будто этот вопрос был последней каплей. — Я не знаю… что-нибудь. Не заморачивайся.

— Что-нибудь — это что? — Селина прислонилась к стене, глядя на рождественскую гирлянду, которая уже свисала с перил лестницы. — Картину? Машину? Часы, которые у тебя уже есть?

— Ну… картину? — неуверенно предложил Виктор.

— Какую? — Селина настаивала.

— С тем, что я люблю, — пробормотал он, явно пытаясь отвязаться.

— Например? — Селина едва сдерживала смех.

— Я не знаю! — Его голос резко повысился.

— Вик! Ты не помогаешь!

— Селина Марта Энгель! — В его голосе прозвучало предупреждение, которое обычно заставляло её замолчать.

Сестра хмыкнула, но не сдалась. — Поняла. Ладно, не отвлекаю. Идёшь на встречу с королевой Дании?

— Ага, типо того… — устало ответил он, но тут же голос его изменился, стал чуть мягче, чуть глубже. — И… как она там?

Селина внутренне ликовала. Вот оно.

— Нормально, — она старательно сделала тон безразличным.

— Скучает? — В его голосе прозвучала надежда, которую он пытался скрыть.

— Она сказала, что купила розовую ёлку. — Селина произнесла это с торжественным спокойствием, наслаждаясь моментом.

На том конце трубки повисла оглушительная тишина. Не шум аэропорта. Не уставшее дыхание. Просто тишина, полная невысказанного шока.

— …Виктор? — Селина не выдержала.

— Я приеду и сожгу её, — наконец, прошипел он, его голос был холодным, но в то же время дрожащим от ярости и, возможно, ужаса.

— Нет, не сожжёшь, — спокойно парировала Селина, прекрасно зная брата. Он бы никогда не тронул то, что сделала она.

— Я. Приеду. И. Сожгу. — Его слова были отчеканены, каждое слово было угрозой.

— Ага-ага. Пока, брат. — Селина быстро отключилась, прежде чем он успел начать читать ей морали.

Она вернулась в гостиную с сияющим видом. Валерия подняла на неё взгляд.

— Что он сказал? — спросила она, заметив довольную ухмылку Селины.

— Он… очень скучает, — ответила Селина, подмигнув. — И, кажется, ему уже очень не терпится увидеть розовую ёлку.

...

Виктор прилетел раньше, чем планировал. Секретно. Непредвиденно. Хотел сделать сюрприз Валерии, появившись раньше срока. Но, как оказалось, сюрприз сделали ЕМУ. Когда его автомобиль подъехал к одному из его домов — приличному, строгому особняку с чёрными окнами, который обычно выглядел как неприступная крепость, — он застыл, увидев…

ОГНИ.

Не просто огни. Ёлка, огромная и блестящая, стояла прямо на крыльце, словно часовой. Гирлянды, переливающиеся всеми цветами радуги, висели на каждом карнизе, каждом окне, каждом кусте. Бегающие огоньки, стробоскопы, мерцающие звёзды — всё это сияло так, будто дом готовится не к Новому году, а к захвату Санта-Клауса армией сверкающих эльфов.

Виктор нахмурился и на всякий случай он перекрестился.

Когда он вошёл в огромный холл, по лестнице буквально слетели его охранники — бледные, взъерошенные, их обычно железная выдержка покинула их.

— Босс! — выкрикнул один, его глаза были полны мольбы.

— Господин Энгель! — добавил другой, его голос дрожал.

— Больше так не делайте! — хором простонали ещё несколько.

— Мы вас умоляем! — выкрикнул Рико, его обычно невозмутимое лицо было искажено гримасой ужаса. — Никогда, слышите, НИ-КО-ГДА не оставляйте нас с этими двумя одних!

Виктор моргнул, пытаясь понять, что происходит. — Какими двумя?

— С вашей сестрой и госпожой Андрес… то есть… Валерией… Лилит… — Охранник запнулся, явно пытаясь подобрать правильное обращение.

— Мы её любим! Очень любим! — торопливо добавил один из них, его глаза были полны почти религиозного фанатизма. — Но…

— Но когда у неё хорошее настроение — страшно! — прошептал другой, ёжась, словно переживая нечто невыносимое.

Виктор впервые за долгое время рассмеялся так искренне, его смех был глубоким, раскатистым, наполняя холл. Даже охрана расслабилась, видя, что их босс, кажется, не горит желанием их казнить.

— Они что сделали? — спросил он, его глаза искрились весельем.

Охранник указал рукой в сторону гостиной, откуда доносился приглушённый смех и звон разбивающегося стекла.

— Всё, — ответил он.

В этот момент, из гостиной выбежала Селина.

— ВИК! — радостно закричала она, её лицо сияло от счастья, глаза блестели, а в волосах запутались блёстки. Она подбежала и с разбегу влетела в его объятия, крепко обняв. — Боже, как же хорошо, что ты приехал, ты даже не представляешь какой тут был бардак!

— Я уже видел, — усмехнулся он, целуя сестру в макушку. Он покачал головой, но в его взгляде читалась нежность. — А где Рия?

— Сначала! — строго сказала Селина, хватая его за руку и пытаясь утащить. — Важное дело. Подарок. Твой подарок. Ранний.

— Ты могла подождать до праздника, — пробурчал он, позволяя ей тянуть себя.

— Нет. Я умираю от гордости. Пойдём.

Она тянула его по коридору, распихивая охрану, которая делала вид, что не смотрит, и все с облегчением выдохнули, увидев, что босс наконец-то тут и, кажется, в хорошем расположении духа.

— Селина, что ты натворила? — спросил он, подозревая худшее.

— Всё. Как обычно, — ответила она с невинным видом. — Зато тебе теперь не нужно думать о том, как украсить дом.

Она остановилась у двери его спальни, которая всегда была его неприкосновенным убежищем, и распахнула её театральным жестом:

— Сюрприз.

Комната была аккуратная, строгая — до сегодняшнего момента. И даже сейчас она сохраняла свой порядок, но в ней появилось что-то новое, что-то живое. Над его комодом, мягко подсвеченная скрытой лампой, висела картина.

Не просто картина.

Портрет.

Валерии.

Без макияжа, без пафоса, без привычной маски. Она была изображена улыбающейся той редкой, нежной улыбкой, которую он видел всего пару раз, но которая навсегда запечатлелась в его памяти. Карие глаза — живые, тёплые, искрящиеся. Черные волосы — чуть растрёпанные, словно после сна, свободно спадающие на плечи. За её плечом горела свеча, создавая эффект домашнего света, тепла, уюта. Это была его Валерия, та, которую он видел только в своих самых сокровенных мечтах.

Виктор стоял молча. Минуту. Две. Его взгляд был прикован к портрету, и все звуки мира вокруг него исчезли.

Селина переминалась с ноги на ногу, её энтузиазм сменился лёгкой тревогой.

— Это… тот подарок, который ты просил, — сказала она тихо, её голос был едва слышен. — Ну, ты сказал «картину с тем, что я люблю». Я подумала…

Он провёл рукой по лицу, пытаясь смахнуть нахлынувшие эмоции, а затем улыбнулся — мягко, тепло, по-настоящему. Это была улыбка человека, который обрёл нечто невероятное.

Виктор наклонился, поцеловал сестру в макушку.

— Маленькая дурочка, — прошептал он, и в его голосе звучала такая нежность, что Селина почувствовала, как её сердце тает.

Селина счастливо рассмеялась и обняла его в ответ, крепко прижавшись.

— Я старалась.

— Я вижу. — Его взгляд снова вернулся к портрету.

Он ещё раз посмотрел на картину, впитывая каждую деталь, каждое мгновение этого чуда. И только после этого спросил:

— Где она?

Селина довольно улыбнулась, её глаза заблестели. — В столовой. Украшает окно. Сказала, что слишком мало огней.

Виктор выдохнул — почти трепетно, как будто предвкушая что-то невероятное.

— Разумеется.

И, не сказав больше ни слова, пошёл искать свою женщину, готовясь к новому витку безумия и счастья, который она принесла в его слишком упорядоченную жизнь.

Столовая была огромной — почти как в старых европейских особняках, с высокими потолками, резной мебелью и панорамными окнами, выходящими в сад. Но сейчас весь её блеск сводился к одному: Валерия стояла на подоконнике. Слишком высоко, опасно балансируя, её руки тянулись, чтобы закрепить последнюю гирлянду на массивном деревянном карнизе. Её свитер Виктора задрался, открывая полоску голой кожи на талии, а волосы, собранные в небрежный хвост, разметались. Она сосредоточенно бормотала себе под нос, её слова были похожи на заклинание, но на самом деле были смесью раздражения и упорства.

— Чёртова гирлянда… держись, сука… не смей падать…

— Кого ты там «сукой» обозвала? — раздался сзади знакомый голос, низкий, с лёгкой хрипотцой, который она узнала бы из тысячи.

Валерия дернула головой так резко, что едва не перевернулась назад, потеряв равновесие. Её руки, отпустившие гирлянду, взмахнули в воздухе, пытаясь найти опору.

— ОЙ, БЛ… — Выругаться до конца она так и не успела. Потому что сильные руки уже обвили её талию, подхватив в воздухе, как только она потеряла равновесие. Он подставил себя, поймав её падение.

Виктор держал её, легко, будто она весила не больше одеяла, его мышцы напряглись, но он даже не крякнул. Она повисла в его руках, её ноги не касались пола. Он смотрел ей в глаза, его взгляд был тёплым и насмешливым.

— Летать при виде меня необязательно, змейка, — тихо сказал он, его губы изогнулись в привычной усмешке. — Я всё равно поймаю.

Валерия, повиснув на нём, от неожиданности и облегчения рассмеялась — тихо, красиво, искренне, её смех звенел в огромной столовой, смешиваясь со светом гирлянд. Это был настоящий, чистый звук, который он слышал лишь несколько раз.

— Ты… приехал, — выдохнула она, всё ещё цепляясь за его шею.

— Конечно. Как только понял, что вы двое превратили мой дом в филиал рождественского ада, — проворчал он, но в его голосе слышалась нежность, а глаза блестели.

— Это не ад, Виктор. Это атмосфера, — парировала она, пытаясь сохранить свою дерзость.

— Это заговор, — он покачал головой, но его улыбка стала шире. — Твой, Селины и этой розовой ёлки.

Девушка обняла его за шею, всё ещё вися у него на руках, тёплая от смеха и декабрьского света, отражённого в гирляндах. Её волосы щекотали его подбородок.

— Я рада, что ты приехал, — сказала она уже тише, её голос стал мягким, почти уязвимым.

Так тихо, что он почувствовал не словами — грудью. Его сердце откликнулось на её признание.

Виктор прижал её ближе, его руки обвили её тело, притягивая к себе. — А я рад, что ты меня дождалась.

— Дождалась? — Валерия усмехнулась, пытаясь вернуть привычную маску. — Виктор, я тут дом украшала, а не тебя ждала.

Он хмыкнул, его взгляд был проницательным. — Врёшь. Плохо врёшь.

Она фыркнула и попыталась выбраться из его рук — лёгкий протест, скорее для виду, чем всерьёз, но он лишь сильнее удержал её одной рукой, прижав к себе, а второй убрал прядь волос с её лица, его пальцы задержались на её щеке.

— Оставь. Я ещё повешу гирлянду, — попыталась возразить девушка, указывая на свисающую гирлянду.

— Нет. Ты уже повесила себя почти на люстру. Этого достаточно. — В его голосе звучала непоколебимая уверенность. — Иди лучше на пол.

Валерия снова засмеялась, мягко, тихо — и опустила голову ему на плечо, её сопротивление наконец сломалось.

— Правда… рада, что ты приехал раньше. — Это было полное, безоговорочное признание.

Это было признанием, которому он не позволил отойти без ответа.

Виктор поцеловал её в висок — медленно, тепло, его губы задержались на её коже.

— Я домой приехал, Рия. — В его голосе звучала нежность, которую он позволял себе лишь с ней. Не просто в дом, а домой, к ней.

Она замерла, его слова отозвались в ней глубоким эхом. А потом крепче обняла его, прижимаясь всем телом. И впервые за много дней — почувствовала, что не бежит. Что она именно там, где должна быть. На руках у человека, который всегда поймает. В доме, который стал её домом.

...

Дом был наполнен смехом, запахом мандаринов, звоном бокалов и предновогодним теплом, которое разливалось по каждому уголку. Виктор с кем-то говорил в гостиной, его глубокий голос звучал как низкое урчание. Селина, как всегда, бегала по дому, пытаясь найти свою вторую носок, которая, по её словам, «исчезала каждый раз, когда приходил брат». Охрана, наученная горьким опытом, держалась подальше от празднующих женщин, чтобы случайно не попасть под гирлянду, которой Валерия уже обмотала одного бедного телохранителя, превратив его в живую рождественскую ёлку.

А сама Валерия тихонько вышла на балкон — подышать свежим, морозным воздухом, чтобы сердце, которое колотилось как сумасшедшее, наконец, успокоилось. Вокруг царила праздничная суматоха, но ей нужно было уединение, чтобы осмыслить то, что происходило внутри. Она достала телефон и, после короткого колебания, нажала на имя Луизы.

— Аллооооооо! С наступающим, сучка моя любимая! — Луиза орала в трубку так, будто была на концерте, а не дома. На заднем плане слышалось: «ОЛИВЬЕ НЕ ТРОГАЙ, Я СКАЗАЛА! Я ЕГО НА НОВЫЙ ГОД БЕРЕГЛА!»

Валерия тихо рассмеялась, прислонившись к холодному каменному парапету.

— С наступающим, Лу.

— Подожди! — Луиза шумно положила трубку куда-то на стол, послышался грохот.

— МАМА, СКОЛЬКО МОЖНО! Я СКАЗАЛА, Я БУДУ ЕСТЬ ОЛИВЬЕ ПРЯМО ИЗ МИСКИ! Я ВЗРОСЛАЯ ЖЕНЩИНА! — донеслись её возмущённые крики.

Потом снова в трубке:

— Всё, я тут. Этот варварский обряд поедания оливье до боя курантов остановлен. Что там у тебя, Лери? Говори!

Валерия вдохнула морозный воздух… и сердце перевернулось, сделав болезненный кувырок.

— Лу… я… — она запнулась, слова не хотели выходить. — Я должна сказать что-то. Только не смей ржать.

— Уже ржу, — честно ответила Луиза, и Валерия услышала характерный хруст, будто кузина всё-таки утащила немного салата. — Ну? Заинтриговала.

Валерия прикрыла глаза рукой, чувствуя, как жар приливает к лицу.

— Я… люблю его.

Пауза. Оглушительная, тягучая, полная непонимания. Похоже, даже оливье перестало жеваться.

— Ну ясен хрен, — лениво сказала Луиза, её голос звучал так, будто она вот-вот заснёт. — Кто оливье не любит? Это же классика. С майонезиком, колбаской…

Валерия заморгала, пытаясь понять, шутит ли Луиза.

— Какое оливье? — Её голос был чуть срывающийся, тихий, почти робкий, как у маленькой девочки.

— То, что я ем, Лери. Ты про него же? Или ты имела в виду селёдку под шубой?

Валерия выдохнула, её губы дрогнули в горькой усмешке. И сказала уже почти шёпотом, словно открывая великую тайну:

— Я про Виктора.

На том конце трубки — тишина. Полная. Абсолютная. Луиза перестала шуршать.

— Что Виктор? — подозрительно медленно спросила Луиза, её голос был непривычно серьёзным.

Валерия закрыла лицо обеими руками, чувствуя себя невероятно уязвимой.

— Я люблю Виктора, — повторила она, и на этот раз слова прозвучали твёрже, с отчётливой решимостью.

Она услышала, как Луиза захлопнула крышку контейнера. Это было так же символично, как объявление войны.

— Вот теперь можешь гордиться — я перестала есть оливье, — заявила она серьёзно, её голос был полон недоверия и удивления. — Лер… ты? Ты правда? Ты же не из тех, кто такие слова разбрасывает. Ты же терпеть не можешь, когда тебе что-то навязывают!

— Я сама в шоке, — Валерия нервно рассмеялась, её смех был полон горечи и счастья одновременно. — Я не знаю, что делать. Я вроде… счастлива? И мне страшно. Очень. И я… не понимаю, как это вообще случилось. Я — и любовь? Серьёзно? Я же максимум выдерживаю людей пять минут.

— А Виктора? — мягко спросила Луиза, и в её голосе появилась та тёплая, родная интонация, которую Валерия так ценила.

Валерия улыбнулась. Светло. По-настоящему.

— А его — целую вечность могу. И ещё чуть-чуть.

Луиза вздохнула, уже с той своей тёплой, родной нежностью, которая всегда пробивалась сквозь её ехидство:

— Ну всё, кирдык тебе, кузина. Это любовь. Через неделю будете ругаться о том, кто из вас псих больше, но это она — точно она.

Валерия тихо рассмеялась, вытирая уголки глаз, где, возможно, появились предательские слезы.

— Лу… спасибо.

— Да ладно. Я всё равно была уверена, что ты в кого-нибудь влюбишься. Только не думала, что в… ЭТОГО. Большого. Страшного.

— Он не страшный! — возмутилась Валерия, защищая своего мужчину.

— Он двухметровый мужик со взглядом, как у волка, который готов разорвать любого, кто на тебя посмотрит. А еще старше тебя почти на пять лет. Любительница по-старше. Но если ты его любишь — значит, он твой.

Валерия посмотрела на окно гостиной, сквозь которое был виден Виктор. Он стоял, разговаривая с Рико и Селиной, его фигура была такой же мощной и уверенной, как всегда. И её сердце дрогнуло, как никогда.

— Я реально его люблю… — прошептала она, и эти слова были для неё самой откровением.

— Ну всё, я побежала. Мама орёт, что я украла её шампанское. Иди к своему волку. Ты ему это сказала?

— Нет.

— А он, между прочим, тебя любит давно. Даже я заметила.

Валерия улыбнулась — широким, счастливым, почти детским смехом. Это была улыбка женщины, которая наконец приняла себя и свои чувства.

— С Новым годом, Лу.

— С Новым годом, Валерия Андрес-Энгель-почти-в-этом-году, — подколола кузина, и это прозвище уже не вызвало у Валерии сопротивления.

Она отключилась.

А Валерия ещё пару секунд стояла на холоде, позволяя ветру обдувать её лицо. И впервые за долгое время не боялась своего сердца. Не боялась чувств.

Она улыбнулась — и пошла к нему. К своему мужчине. К тому самому, которого она, чёрт возьми, любит.

В доме витал чарующий аромат. Это был не просто запах корицы и мандаринов — он был гуще, глубже, сотканный из тепла свежеиспеченного печенья, хвои от живой елки и тонких ноток… чего-то домашнего. Чего-то, что Валерия не просто не чувствовала, а почти физически не переживала с самого детства, когда мир еще казался простым, а будущее — обещающим. Это был аромат безопасности, принятия, уюта, где не нужно было быть сильной, где можно было просто быть.

За окном, в объятиях бархатной темноты, тихо и умиротворенно падал снег, укрывая землю мягким, пушистым одеялом. А внутри, в центре этого маленького мира, пульсировали смех, теплый золотистый свет гирлянд и неуловимое, но мощное ощущение приближающегося чуда. Чуда, в которое Валерия, казалось, разучилась верить, но которое теперь, возможно, протягивало к ней руки.

Виктор сидел на полу у самой елки, подтянув колени к груди, и выглядел почти… мальчиком. Не тем властным и самоуверенным мужчиной, каким знала его Валерия, а каким-то юным, сосредоточенным, с едва заметной ямочкой на щеке от улыбки, когда он бережно перебирал спутанные огоньки, пытаясь распутать очередной узел. Мягкий свет от елочных фонариков играл в его волосах, и в этот момент он казался таким... нежным, что у Валерии ёкнуло сердце.

Селина где-то в недрах дома энергично бегала, волоча за собой многометровую гирлянду из шишек и алых бантов, которая периодически попадала ей под ноги, вызывая звонкий смех. А охрана, привыкшая к гораздо более предсказуемому миру, держалась на почтительном расстоянии, притворяясь, что их совершенно не касается этот милый, но все же хаос, созданный двумя сумасшедшими, радостными женщинами. Они обменивались многозначительными взглядами, но по их лицам было видно, что даже они слегка заразились этой атмосферой праздника.

Валерия, поймав себя на том, что слишком долго наблюдает за Виктором, наконец сделала глубокий вдох и решительно шагнула вперед. В руках она крепко сжимала маленькую коробочку, перевязанную безупречно гладкой, темно-синей атласной лентой.

— Это тебе, — произнесла она, и ее голос прозвучал куда более резко, чем ей хотелось, почти так, будто она вручает не подарок, а боевую гранату без чеки. Ее щеки чуть порозовели от напряжения. — Если не понравится… ну… я предупреждала, что я не мастер подарков. И не надо притворяться, что это не так.

Виктор медленно поднял взгляд от огоньков, его брови поползли вверх, но в глазах мелькнуло что-то теплое, любопытное. Он осторожно, почти трепетно, забрал коробку из ее рук, будто это было что-то невероятно хрупкое и драгоценное. Его пальцы, привыкшие к оружию и важным документам, были поразительно нежны.

Он присел поудобнее, положил коробку на колено и принялся развязывать ленту. Валерия наблюдала, затаив дыхание, ее сердце стучало в груди, как набатный колокол. Казалось, каждая секунда тянулась бесконечно. Наконец, синяя лента скользнула в сторону. Виктор поднял крышку.

И… замер.

Вся легкость, что только что была в его позе, исчезла. Его широкие плечи опустились, взгляд, обычно такой проницательный и холодный, стал туманным, почти отсутствующим. Он не дышал.

— Это… — шепнул он, и голос его звучал так, будто он только что увидел призрака из своего прошлого, но призрака доброго, почти невозможного.

На дне бархатной подложки лежала маленькая, безупречно детализированная, старая, но при этом идеально восстановленная модель грузовика. Точно такая, как та, что была у него в детстве. Тот самый, ярко-синий, с откидывающимся кузовом, который он потерял после смерти матери. Он рассказывал об этом ей однажды — мимоходом, в одной из их бесконечных ночных бесед, когда он был расслаблен, а она просто слушала. Не ожидая, что она вообще запомнит такую мелочь, в водовороте всех его воспоминаний.

А Валерия… просто хранила это в себе. Каждое его слово, каждую мимолетную эмоцию. И вот, использовала.

Он сглотнул. Кадык резко дернулся. Ресницы дрогнули, и Валерия увидела, как в уголках его глаз собираются слезы, которые он отчаянно пытался сдержать. Виктор выглядел так, будто получил что-то невозможное, что-то, что давно считал утраченным навсегда, что-то, что открыло старую, но не зажившую до конца рану, но при этом наполнило ее теплым светом.

— Валерия… — голос его сорвался, превратившись в хриплый шепот. — Ты…

Она почувствовала, как румянец заливает ее лицо. Ей всегда было неловко от таких сильных эмоций, особенно направленных на нее.

— Нашла мастера, который собирает по фотографии, — смущенно пробормотала она, опуская взгляд на свои руки. — У меня была одна старая из ваших семейных архивов… Я подумала… ну… подарок должен быть личным, не так ли? Не просто что-то дорогое…

Он медленно выдохнул. Это был даже не смех, а что-то вроде выдоха облегчения, глубокого, от самого сердца. Звук, который развеял напряжение. Виктор наконец поднял глаза, и в них была такая неподдельная благодарность, такая нежность, что Валерии захотелось спрятаться. Или наоборот — прижаться к нему.

— Это лучший подарок, что мне делали, — его голос стал чуть глубже, бархатнее. — В жизни.

Валерия покраснела так сильно, что могла бы, наверное, растопить снег, что падал за окном. Она чувствовала, как жар поднимается по шее к щекам, и попыталась отвернуться, чтобы скрыть свое смущение, но он не дал ей. Его рука легко легла ей на локоть, останавливая.

Через минуту, когда эмоции чуть улеглись, девушка осторожно, почти кошачье наклонила голову в сторону, ее глаза с хитрым блеском посмотрели на него.

— А где мой подарок? — спросила она, и в ее голосе сквозила наигранная обида.

Виктор отложил грузовик на пол, будто в священное место, и медленно поднялся. Он подошел ближе — шаг за шагом, медленно, с хищной грацией, которая заставила у Валерии мурашки пробежать по спине. Не от страха, а от предвкушения. Его глаза потемнели, взгляд стал тяжелым и притягательным. Он остановился прямо перед ней, настолько близко, что она чувствовала тепло его тела.

Наклонился к ее уху, и его голос стал низким, бархатным шепотом, который почти физически ощущался на ее коже. — Уже в спальне.

Ее глаза мгновенно расширились. Щёки, только что покрасневшие от смущения, теперь буквально заполыхали до ярко-алого оттенка. Она судорожно втянула воздух, и маленький бокал с глинтвейном, который она держала, чуть не выскользнул у нее из пальцев.

— В-в спальне? — прохрипела она, пытаясь понять, смеётся он или нет, пытаясь найти в его лице хоть какой-то намек на шутку. Ее мозг лихорадочно перебирал самые непристойные варианты подарков, которые могли находиться в спальне.

А Виктор уже прикрыл глаза, уголки его губ поползли вверх в нежной, торжествующей усмешке. Он прекрасно видел ее реакцию и наслаждался ею.

— А о чём ты подумала, девочка?

Валерия судорожно выдохнула, ее легкие будто заполнились ватой.

— Н… ни о чём. — Попытка была жалкой, и она сама это понимала.

Он шагнул еще ближе. Настолько близко, что она могла чувствовать его дыхание на своих губах. Скользнул пальцами по ее талии — не касаясь, но настолько близко, что это ощущалось как прикосновение. Дыхание Валерии сбилось.

— Ну же, — прошептал он, его голос был полон игривого вызова. — Рассказывай. Мне интересно.

Она не выдержала. Смущение, тепло и легкое раздражение смешались в ней. Валерия уткнулась носом в его грудь, ощущая тепло его тела и запах его парфюма.

— Виктор…

— Да? — спросил ласково он, обнимая ее одной рукой за талию.

— Замолчи.

Виктор тихо, глубоко рассмеялся, обнимая ее крепче, прижимая к себе так, что она чувствовала каждое биение его сердца.

— Ладно, ладно, — сказал он, наконец отступив на шаг, но не выпуская ее из объятий. — Вообще-то, я просто купил весь твой вишлист.

— ЧТО? — Валерия чуть не вскрикнула, ее голова резко поднялась.

Виктор пожал плечами, абсолютно невинно, словно это было самое обычное дело на свете. — Ну что? Вы же с Селиной обсуждали. А я услышал. Там было всего… двадцать семь пунктов. В общем-то, немного.

Двадцать семь?! Валерия представила себе гору коробок и чуть не упала.

— Ты… ты ненормальный! — она хлопнула его по груди ладонью, но удар был скорее игривым, чем сердитым.

— А ты думала, что получишь только одну вещь? — он наклонился ближе, его взгляд скользнул по ее лицу. — Я мужчина щедрый. Особенно для своей женщины.

Валерия покраснела еще сильнее, отвернулась, снова купаясь в тепле и смущении, которые вызывали в ней странное, приятное покалывание. Слово "своей" отдалось в ее сердце мягким звоном. И впервые не отрицала этот факт. Его.

Но он не остановился — конечно. Виктор был не из тех, кто отступает, когда видит такую реакцию. Он снова наклонился к ее уху и тихо, почти интимно произнёс, заставляя ее вздрогнуть:

— Но если ты подумала, что подарок в спальне — это я привязанный к кровати и оглушённый…

Валерия судорожно вдохнула, ее глаза распахнулись в шоке. — ВИКТОР!

Он хмыкнул, довольный произведенным эффектом. — Меня сложно оглушить, но если ты действительно хочешь попробовать, я весь твой. Как новогодняя игрушка.

Девушка ударила его по плечу еще раз, уже чуть сильнее. — Ты псих!

Виктор улыбнулся, и в его глазах плясали чертенята. — Твой псих.

Валерия замерла. Это было сказано так просто, так уверенно, что она на мгновение потеряла дар речи. Смущение боролось в ней с совершенно новым, непривычным чувством тепла и принадлежности. Она менялась в лице, ее эмоции мелькали на нем, как тени. Наконец, она резко оттолкнула его от себя… и по инерции поцеловала — резко, недовольным «заткнись» поцелуем в губы, который был больше угрозой, чем нежностью, но от которого у нее все равно перехватило дыхание.

Мужчина отстранился, его губы расплылись в широкой, совершенно довольной улыбке. В его глазах сияла победа.

— Понял. Жду до свадьбы.

— ВИКТОР! — она снова ударила его ладонью, но на этот раз в ее голосе уже звучала не только злость, но и легкий, неудержимый смех.

А он только смеялся, глубоко и заразительно, обнимая её крепче, прижимая к себе, будто она — это и был единственный подарок, который ему был нужен. Единственный, который имел смысл в этом новом, теплом и пахнущем корицей мире.

И, может быть… так и было.