Хрустальная ложь

Глава 47

Вилла Андрес, Неаполь.

Солнце, клонясь к горизонту, разливало по старинным стенам виллы Андрес в Неаполе тёплый, золотой свет. Воздух был настоян на ароматах цветущих лимонов и горьковатой соли Средиземноморья, смешиваясь с едва уловимым запахом дорогой сигары и свежих цветов. Вдалеке слышались приглушенные голоса слуг, звяканье посуды — предвестники большого ужина. Сегодня Андрес принимали гостей из Соединённых Штатов — событие редкое, почти дипломатическое, несущее в себе больше, чем просто светский визит.

В центре идеально белого мраморного двора, где резные статуи бросали длинные тени, стояла Эмилия. Её чёрные, как вороново крыло, волосы были собраны в высокий, тугой хвост, открывая острые черты лица. Синие глаза, казались острее стали, пронзая пространство. Она была одета в строгую, безупречно сшитую форму кадета полицейской академии — чёрную, почти аскетичную, но на ней она смотрелась невероятно элегантно, вступая в резкий диссонанс с пышностью светского вечера. Выправка, которую давали годы тренировок, была безупречной: она стояла прямо, как струна, с той неприступной грацией, что присуща лишь тем, кто знает цену дисциплине и власти. После этой формальной встречи ей нужно было на работу, на ночное дежурство, поэтому Эмилия не собиралась играть в переодевания или притворство ради каких-то заморских гостей.

Люциан Энгель. Рядом с ним, словно тень, шла Амалия. Всего двадцать один год, но в её присутствии чувствовалась нешуточная сила. Чёрное платье струилось по её фигуре, подчёркивая каждую линию. Медовые, бездонные глаза не просто смотрели — они проникали. От её холодной, отстранённой красоты невозможно было отвести взгляд, как от завороженного, но смертельно опасного зверя. В её походке было столько неприкрытой, наглой уверенности, что даже видавшие виды охранники Андрес, привыкшие к силе, инстинктивно отступили, создавая для неё невидимый, но ощутимый коридор.

Их взгляды встретились над головами всех остальных. Это была не просто встреча, а столкновение двух миров, двух сил. Амалия заметила Эмилию первой, её шаг замедлился, а глаза чуть прищурились, оценивая. Эмилия неспешно двинулась навстречу. Чуть поодаль Адель и Валериан, уже с неподдельным интересом наблюдали за этой неожиданной дуэлью.

Эмилия заговорила первой, её голос был ровным, как отшлифованный камень, но в его спокойствии таилась опасная острота:

— Добро пожаловать в Италию, господа Энгель.

— Амалия Энгель, — она медленно, почти гипнотически улыбнулась, подавая руку в знак приличия, но её глаза сканировали Эмилию. — Советник Люциана. А ты, должно быть… та самая Эмилия, о которой во всей Европе, говорят с таким… уважением и даже страхом.

Короткая, звенящая пауза. Эмилия подняла подбородок, её взгляд был открытым и прямолинейным, как удар.

— Если бояться — пусть боятся те, кто заслужил. Мне нечего скрывать.

— Мне нравится, — Амалия чуть склонила голову. — Ты острая.

— Я честная, — парировала Эмилия, не отводя взгляда. — В отличие от большинства, кто приезжает сюда, прячась за масками вежливости и фальши.

Амалия рассмеялась — тихо, почти беззвучно, но в этом смехе звенел металл.

— А я думала, в полицейской академии учат дипломатии. Или хотя бы приличиям.

Эмилия сузила взгляд.

— В полиции учат видеть ложь, миссис Энгель. И я её вижу. Повсюду.

В то время как женщины обменивались ударами, мужчины приступали к своей партии. Чуть поодаль, словно, не замечая наэлектризованной атмосферы, Киллиан Андрес, подошёл к Люциану.

— Глава Энгель? — Киллиан говорил спокойно, с достоинством, присущим хозяину.

— Глава Андрес, — ответил Люциан, его голос был низким, но звучным.

Они обменялись крепкими, долгими рукопожатиями. В этом жесте было больше, чем просто уважение — почти дружеское признание равной силы. Киллиан внимательно, пронзительно посмотрел на него.

— Удивлён, что вы приехали лично, Глава Энгель. Обычно такие визиты доверяют заместителям.

— Я беру дела всерьёз, Глава Андрес. И предпочитаю смотреть в глаза тем, с кем веду переговоры, — ответил Люциан, его взгляд был прямым и честным, насколько это было возможно для него.

— Это достойно уважения, — одобрил Киллиан, лёгкая улыбка тронула его губы. Между двумя мужчинами возникло то редкое, глубинное понимание, которое бывает только между хищниками высшего ранга, которые, встретившись, признают силу друг друга, не нуждаясь в лишних словах или демонстрации.

В этот момент к ним подошёл Валериан, его лицо было непроницаемым. Казалось, он не постарел ни на год. Гены, присущие семье Андрес были поистине великолепны.

— Италия пока не планирует сотрудничать с Америкой, Глава Энгель, — его голос был твёрд, как неаполитанская скала.

Люциан кивнул, без тени обиды, без изменения выражения лица. Он понимал игру.

— Возможно, — ответил он, его взгляд скользнул к Амалии, которая всё ещё не сводила глаз с Эмилии. — Когда-нибудь.

Киллиан Андрес снова улыбнулся, и на этот раз в его улыбке было больше предвкушения, чем вежливости.

— Возможно. Когда-нибудь.

…

Рим. Середина весны.

Середина весны в столице — это симфония чувств. Тёплая, солнечная, живая. Воздух был соткан из аромата цветущего жасмина и сладких цитрусов, смешанного со свежим морским бризом. Сады Андрес утопали в буйстве красок: розы распускали свои бархатные бутоны, а столетние кипарисы отбрасывали длинные, танцующие тени на мраморные дорожки. Над широкой, залитой солнцем террасой, увитой виноградом, разносился детский смех — звонкий, чистый, как хрустальный колокольчик, эхом отражающийся от древних стен.

Этот смех принадлежал маленькому Виктору — четырёхлетнему мальчику, чьи светлые, почти платиновые волосы достались от матери, а глаза были удивительно серьёзными, глубокими, как у взрослого. Он стоял в самом центре сада, воинственно сжимая в руке деревянный меч.

— Я вас всех защищу! — гордо объявил он, обводя взглядом рослую охрану.

Охранники, массивные, невозмутимые мужчины в чёрных костюмах, мягко улыбнулись, их голоса были полны искреннего, хоть и слегка ироничного уважения. Сын Люциана Энгеля должен был знать, что его слушают, что его слова имеют вес.

Эмилия вышла на террасу. Её движения были медленными, размеренными, но по-прежнему исполнены той невозмутимой уверенности, что всегда отличала её. На шестом месяце беременности, она была в лёгком белом платье, которое мягко облегало её округлившийся живот, и одна рука невольно покоилась на нём.

Содержимое живота чуть толкнулось, маленький пинок — нежный, но ощутимый. Маленькая Валерия, которую они ждали, давала о себе знать.

— Тише, моя девочка, — прошептала Эмилия, поглаживая себя по животу. — Мы только начали день. Впереди ещё столько всего.

На террасе её уже ждали Киллиан, Валериан и Адель. Все трое встречали её лёгкими, непринуждёнными улыбками — визит Энгелей в этот раз был исключительно дружеским, лишённым всякой напряжённости прошлых встреч.

— Принцесса, осторожнее, — Киллиан подошёл, его движения были такими же грациозными, как всегда, и мягко приобнял жену за талию.

— Я беременная, Лиан, а не хрустальная, — фыркнула она, но в её голосе звучала нежность, а не раздражение.

Адель улыбнулась, глядя на дочь, в её глазах мелькнула гордость за эту сильную, несгибаемую женщину.

Амалия Энгель, стоявшая чуть поодаль, казалась другой, неуловимо изменившейся. Улыбка на её лице была мягче, не такая острая, как прежде. Плечи не казались такими напряжёнными, хотя в её глазах всё ещё таилась прежняя опасная глубина, но теперь в них проглядывала и некая усталость, нежность, которую она прежде тщательно скрывала. Она держала за руку Виктора, её ладонь была бережной, а взгляд устремлён на сына с такой преданностью, словно это был не просто будущий хищник, а её маленькая, единственная вселенная.

Эмилия увидела их, и её обычно невозмутимое лицо едва заметно смягчилось. Амалия — тоже. На мгновение застыла пауза, напряжённая и почти осязаемая. Две женщины, каждая из которых была воплощением силы и власти, смотрели друг на друга.

Прежнее столкновение стихий — огонь и лёд, вызов и проверка — сменилось чем-то… чище. Чем-то, что понимали лишь женщины, связанные не кровью, а судьбой, и, возможно, общим будущим.

— Твой? — спросила Эмилия, её взгляд был прикован к мальчику.

Амалия, с неприкрытой гордостью и тихой, почти болезненной нежностью на лице, кивнула.

— Да. Мой Виктор.

Мальчик поднял голову, его серьёзные глаза встретились с Эмилией, как у маленького львёнка, что только учится оценивать мир.

— Здравствуйте, глава Андрес, — сказал он аккуратно, произнося каждое слово, как учили, с лёгким акцентом, который придавал его голосу особенное очарование.

Эмилия, насколько позволял округлившийся живот, присела, стараясь быть на одном уровне с ним.

— Здравствуй, Виктор. Ты очень вежливый.

Он подумал секунду, тщательно взвешивая слова, совсем как его отец.

— Папа говорит, что с вами нужно быть вежливым. Потому что вы — сильная женщина. Как мама.

Амалия тихо покашляла, прикрывая ладонью довольную, но тут же спрятанную ухмылку. Она была горда за сына.

Киллиан сзади усмехнулся, его глаза сияли.

— Умный парень.

Эмилия слегка улыбнулась, её взгляд был тёплым.

— А ты маму слушаешься?

— Всегда, — Виктор дерзко взглянул на Амалию, а затем добавил, чуть менее уверенно, но с искренним блеском в глазах. — Почти.

— Почти? — переспросила Амалия, её голос стал опасно мягким, как бархат, скрывающий сталь.

Мальчик сразу же замолчал, его глаза расширились, и он прижался к материнскому бедру.

Эмилия рассмеялась — искренне, чисто, этот смех наполнил сад, словно звонкий ручей.

И в тот момент последний лёд между женщинами растаял, оставив лишь теплое, хрупкое понимание.

Они уселись за кованый столик на террасе, чуть поодаль от мужчин. Эмилия поправляла лёгкое платье на животе, устраиваясь поудобнее. Амалия наблюдала за сыном, который с упорством прирожденного стратега объяснял охранникам тактику обороны на случай нападения мифических драконов, его деревянный меч рассекал воздух.

Эмилия первой нарушила тишину, её голос был мягче, чем когда-либо прежде.

— Никогда бы не подумала, что ты… такая.

Амалия подняла взгляд, её тёмные глаза встретились с глазами Эмилии.

— Какая?

— Тёплая. Нежная. Заботливая. — Эмилия покачала головой, вспоминая их первую встречу. — А в прошлый раз была такой… стервой.

Амалия усмехнулась, её губы изогнулись в прежней, но теперь уже мягкой иронии.

— Это они делают.

— Дети?

— Дети, — подтвердила Амалия, её взгляд снова обратился к Виктору. — Особенно такие.

Она посмотрела на сына с такой глубокой, всеобъемлющей любовью, какой Эмилия никогда прежде не видела в её обычно холодных глазах. Это была любовь, способная сдвигать горы.

Эмилия опустила глаза на свой живот, её рука нежно поглаживала округлость.

— Я не знаю… какой будет мой ребёнок. Будет ли она… сильно похожа на меня, как я на свою мать?

Амалия тихо — впервые за всё время их знакомства — положила руку на её ладонь. Её прикосновение было тёплым и уверенным.

— Она будет лучше тебя. Намного лучше. Потому что ты — хорошая мать уже сейчас. Я вижу.

Эмилия чуть прикусила губу, чтобы не расплакаться. Беременные Андрес, как известно, были смесью бури и огня, и эмоции сейчас накрывали её с головой.

— А ты? Каково это — быть матерью? — спросила она, её голос дрожал.

Амалия посмотрела на залитый солнцем сад. На Виктора, который уже увлечённо рисовал на земле палкой.

— Это единственное, что делает меня человеком, — прошептала она. — Единственное, что напоминает мне о том, кто я на самом деле, когда все вокруг видят лишь тень.

Эмилия резко кивнула, в её глазах было полное понимание. — Я понимаю.

С другой стороны сада, Киллиан и Люциан, наслаждаясь сигарами и редкой минутой покоя, наблюдали за женщинами.

Киллиан тихо сказал:

— Они поладили. Наконец-то.

— К счастью, — ответил Люциан, в его голосе прозвучало редкое для него облегчение. — Иначе пришлось бы перестраивать половину виллы. Или, по крайней мере, купить новую террасу.

— Наши женщины одинаково безумные в своей любви, — усмехнулся Киллиан, качая головой. — Повезло нам.

— Это… пугает, — вздохнул Люциан, но в голосе его была такая тёплая, почти нежная мягкость, какую могли услышать лишь немногие. — До дрожи.

Валериан и Адель, сидящие рядом, переглянулись.

— Знаешь… когда у Эми будет дочь... — начала Адель, с намёком глядя на Валериана.

— Опять? — простонал Валериан, закатывая глаза. — Моя Роза, прошу… перестань предсказывать. Ты же знаешь, что все твои предсказания сбываются.

Адель лишь усмехнулась, её взгляд сиял озорством.

В этот момент маленький Виктор подошёл к Эмилии. Он тихо коснулся её живота, его пальчики были лёгкими, почти невесомыми.

— А кто там? Мальчик или девочка?

Эмилия улыбнулась — тепло, искренне, впервые по-настоящему открыто, без тени прежней настороженности.

— Девочка.

— Я её защищу, — сказал маленький Виктор с абсолютной серьёзностью, глядя на её живот, словно уже видел там малышку.

Амалия моргнула, словно возвращаясь из глубин чужого, слишком проницательного взгляда. Эмилия, впервые за вечер, растерянно выдохнула, словно сбросив невидимую маску от напряжения. Эта женщина из Америки была слишком прямолинейна, слишком опасна в своей откровенности, чтобы быть просто советником.

Валериан, заметив её взгляд, тихо, но выразительно выругался по-итальянски, словно отгоняя дурной знак. Он слишком хорошо знал свою жену, её пророческий дар и её зловещую склонность к интригам.

— Вот увидишь, — прошептала Адель мужу, её глаза блестели от странного, почти безумного предвкушения, словно она уже видела нити, сплетающиеся в далёком будущем. — Это судьба. Как у нас с тобой. Наша внучка будет счастлива.

Она говорила о той самой маленькой девочке, ещё неслышном пульсе в её собственном чреве, той самой, что однажды получит имя Валерии Адель Андрес. Той, кто действительно станет тем самым, всепоглощающим центром для Виктора Энгеля. Когда маленькая девочка в животе станет той, кого Виктор будет защищать, любить, ненавидеть, искать и спасать всю свою жизнь.

Валерия Андрес.

И Виктор Энгель.

Их история, пропитанная властью, кровью и неизбежностью, началась задолго до их первого вздоха, сплетаясь из амбиций, нерушимой воли и роковой встречи их родителей, ставших лишь прологом к их собственной, великой драме.

…

Вилла Андрес, Флоренция. Двадцать два года назад.

Раннее утро стелилось по вилле Андрес, окутывая сад в нежную, молочную пелену тумана. Росистые розы источали тонкий, сладкий аромат, смешивающийся с бодрящим запахом мокрой травы. Эмилия стояла на террасе, обнимая на руках маленькую Валерию — всего два года от роду, но уже с медовыми, глубокими отцовскими глазами и выражением лица истинной королевы, привыкшей, чтобы мир крутился вокруг неё. Рядом с Киллианом на руках дремал младенец Алан, его маленький кулачок прижимался к груди отца. Семья Андрес казалась оплотом спокойствия и тепла — редкость для клана, чьи корни уходили глубоко в тёмную землю Европы.

День обещал быть тихим, мирным. Но в этот день должны были приехать Амалия и Люциан Энгель. С Виктором. Просто визит. Просто дружеский завтрак. Просто шанс укрепить мост между двумя мирами.

Так все думали.

Чёрные, блестящие автомобили, будто вырезанные из монолита, подъехали к кованым воротам виллы ровно в 9:00. Американцы всегда были пунктуальны, как часы. Люциан, высокий, спокойный, с невозмутимым достоинством, обнял Киллиана как старого друга, их рукопожатие было твёрдым, признающим равного. Амалия лишь кивнула Эмилии, в её взгляде читалась радость от визита к подруге. Молодой Виктор, уже не такой маленький, но всё ещё держащий Амалию за пальцы, с любопытством разглядывал девочку на руках у тёти Эми.

Но стоило им всем пройти в сад, наполненный утренней свежестью, наслаждаясь первыми лучами солнца… раздался выстрел.

Один. Глухой хлопок, разорвавший тишину.

Второй. Более резкий, злой.

Третий. Смертельный.

Охранник слева от Адель рухнул на землю, как подкошенный, его тело безвольно распласталось среди роз. Валериан бросился к жене.

Эмилия успела лишь повернуться, её движения были резкими, инстинктивными, прижимая Валерию к груди, прикрывая её своим телом, став щитом.

Мир взорвался. Сад превратился в ад. Наёмники. Множество их. Они пришли за Энгелями. Или за Андрес. Никто так и не понял. Но из-за того, что две семьи были вместе, всё смешалось в кровавый водоворот. Бой развернулся мгновенно. Итальянская охрана — лучшая в стране, верная до последнего вздоха — успела отстрелять половину нападавших.

Но всё равно это был хаос. Крики, свист пуль, запах пороха и страха.

Маленький Виктор вскрикнул «Мама!» — его тонкий голос утонул в грохоте. Амалия рванула к нему, её белое пальто мелькнуло в дыму, но пуля ударила в землю совсем рядом, заставив её пригнуться, чтобы не стать мишенью.

Киллиан вскрикнул, его голос был полон отчаяния. — Эми!

Он бросился к жене, его широкая спина стала для неё и для Валерии непробиваемой защитой.

— Лиан, дети! — она кричала, её голос дрожал от напряжения, но глаза были полны решимости.

Амалия уже схватила Виктора, прижимая его к себе, и толкала к безопасному месту.

Все жили на инстинктах. Все — кроме Эмилии. Когда один из нападавших, с уродливым шрамом на лице, приблизился к ним, она, держа ребёнка одной рукой, другой, с невероятной скоростью, выхватила пистолет у мёртвого охранника. Её движения были отточенными, смертоносными. Меткий выстрел — и пуля попала прямо в лоб нападавшему. Каждый, кто знал её, знал: Эмилия Андрес — полицейская с кровью мафии в жилах, унаследовавшая хладнокровие и точность своих предков. Она не промахивается.

Когда последние выстрелы стихли, когда тела врагов лежали, безжизненные, в залитом солнцем саду, когда запах крови смешался с нежным ароматом апельсиновых цветов.

Эмилия стояла посреди сада, обнимая Валерию, её платье было испачкано землёй и кровью, но она была цела. Она не плакала. Её лицо было холодным — как сталь, её глаза — бездонными колодцами ярости и решимости.

Люциан стоял рядом, тяжело дыша, его дыхание было прерывистым. Он держал Виктора на руках, прижимая его к себе, словно защищая от всего мира.

— Мы не знали, что вас атакуют, — сказал он, его голос был серьёзен, лишён всякого лукавства. — Эмилия, Киллиан… клянусь, мы не имели к этому отношения.

Амалия, её лицо было бледным, но сосредоточенным, уже говорила с выжившими охранниками, пытаясь понять, кто были нападавшие, откуда они пришли, кто посмел нарушить перемирие.

Но Эмилия уставилась на Люциана так, будто могла убить его взглядом, её глаза метали ледяные молнии.

— Они пришли в тот день, когда вы приехали. Мой дом. Мои дети. Совпадение? — её голос был низким, звенящим от сдерживаемой ярости.

Киллиан, передавая маленького Алана на руки Адель, попытался обнять жену за плечи, успокоить её, но она резко отстранилась.

— Эми…

— Нет. Вам лучше уехать. Сейчас же.

Амалия шагнула вперёд, протягивая руку, пытаясь достучаться до разума Эмилии.

— Эмилия. Мы здесь ни при...

— Уезжайте, — голос Эмилии сорвался, превращаясь в надрывный крик. — Я сказала — уезжайте!

— Моя Луна, пожалуйста… — Киллиан попытался остановить её, чувствуя, как она отдаляется, ускользает из его рук.

Но она была другой. Раненой. Её инстинкт матери, фанатично защищающей своих детей, затмил всё. Она впервые в жизни смотрела на Амалию не как на союзницу, не как на женщину, которую уважала и с которой находила общий язык. Она смотрела на неё как на угрозу, на живое воплощение опасности, что пришла в её дом.

— Я не позволю даже тени подозрения упасть на моих детей. Я не позволю им жить в страхе. Уходите. Сейчас же.

Люциан сжал челюсть, его взгляд стал жёстким, но в нём читалось понимание.

— Это — ошибка, Эмилия. Ты это знаешь.

— До вас последние годы не было ни одного нападения! — она почти кричала, её голос срывался. — Мои дети могли умереть! Алан мог умереть! Когда дело касается моих детей — я не разбираюсь в политике и союзах.

Амалия тихо сказала, её голос был полон боли от такой несправедливости.

— А как же союз? Мы же хотели…

— Его никогда не было, — отрубила Эмилия, её слова были подобны удару кинжала, разрушая все надежды. — Забудьте.

Люциан выдохнул. — Глава Андрес, стали бы мы рисковать жизнью собственного сына? Ответьте.

Эмилия отвела взгляд, подходя к своей матери, которая держала внука на руках. Адель тут же пережала ей Алана и отошла к маленькой Валерии. Она обязательно поговорит с дочерью чуть позже.

Американцы уехали в тот же день. В гробовой тишине. Амалия — с ледяным, отчуждённым лицом, её гордость была ранена, но она не показала этого. Люциан — с болью в глазах, похожей на предательство, его сердце сжималось от несправедливости. Виктор — тихий, серьёзный, его маленькие глаза были полны недоумения, он не понимал, почему «красивая синьора Эмилия» на него больше не смотрит, почему больше нет улыбок. тТот день был тяжелее любого сражения, любого суда, любого приказа клана. Он оставил глубокий, незаживающий шрам. Когда чёрные машины Энгелей закрыли ворота виллы Андрес, их глушители ударили по утренней тишине, словно похоронный звон. Эмилия стояла в центре сада — среди искорёженных тел, засохшей крови и разбросанных лепестков цитрусовых. Она держала Валерию на руках, прижимая дочь к себе, словно спасая от невидимой угрозы. Её рука, та, что ещё недавно так хладнокровно держала пистолет, теперь дрожала, выдавая внутреннее потрясение.

Киллиан тихо касался её плеча, пытаясь успокоить, но его прикосновение было бесполезным — она смотрела вперёд с пустым, но жестким, непоколебимым взглядом, словно её душа покинула тело.

— Принцесса… — позвал он, его голос был полон нежности и боли.

— Не сейчас, Лиан, — сказала она едва слышно, и её голос был похож на шёпот ветра.

И ушла в дом, оставляя его одного среди этого хаоса, с ощущением, что что-то необратимо сломалось.

Уже в машине, на пути к аэропорту, Амалия держалась идеально. Собрана. Горда. Ни единой дрожи в голосе, ни одного нервного жеста. Её лицо было маской совершенной невозмутимости. Но когда Виктор, утомлённый и напуганный, уснул у неё на коленях, её дыхание сорвалось. Она закрыла лицо рукой, пытаясь сдержать подступающие эмоции.

Капли слёз — редких, почти никогда не покидавших её глаза, свидетелей её несгибаемой воли — упали на тёмный кожаный салон, оставляя на нём влажные пятна, словно осколки льда.

Люциан, сидевший напротив, тихо пересел к ней и накрыл её руку своей, его прикосновение было тёплым, надёжным якорем.

— Ама… — позвал он, мягко, почти ласково, как никто другой не смел с ней говорить.

— Она думает, что мы привели опасность в их дом, — прошептала Амалия, её голос был надломлен. — Клянусь богами, Люци, я бы умерла, но не допустила бы, чтобы ребёнок пострадал. Мой или чужой. Малышка Лери, я ее так понянчить хотела…

— Она была напугана, — Люциан вздохнул, его взгляд был задумчивым, понимающим. — Любая мать…

— Я тоже мать, — её голос сорвался, прозвучав как крик отчаяния. — Виктор мог погибнуть. И Эмилия считает, что это наша вина. Что мы…

Она сжала зубы, не в силах продолжить, её гордость боролась с болью.

— Мы ещё вернёмся, — тихо сказал он, его голос был полон решимости, обещания.

Но Амалия покачала головой, её тёмные волосы разметались.

— Нет. Она не простит. Не после такого.

И впервые за столько лет брака Люциан увидел, как его жена плачет так, будто сердце колют тысячами иглами, будто её душа рвётся на части. Она потеряла… почти подругу, ту единственную, которая могла понять её, принять её силу без страха и зависти.

В Италии же всё было иначе.

Эмилия ходила по вилле Андрес, как тень от собственной тени. Ни слёз, ни истерики. Только ледяная, невидимая броня.

Каждые двадцать минут она заходила в комнату детей. Смотрела, как спит маленькая Валерия, её лицо было безмятежным. Укачивала Алана, нежно целуя в лобик. Проверяла температуру. Охрану. Снова и снова, одержимо, будто пытаясь контролировать неконтролируемое.

Адель тихо сказала Валериану:

— Она боится.

— Она в ярости, — ответил Валериан, его взгляд был мрачен. — Это разное, родная. Страх парализует. Ярость заставляет действовать.

Но оба знали — на самом деле дело было в страхе.

Нападений на Андрес не было давно… с тех пор, как Росси подчинились Андрес, прошло почти пять лет. Почти пять лет мира, относительной тишины. Почти пять лет без крови во дворе.

И вдруг — это. В её доме. В присутствии её детей.

Она сидела на кухне, её руки были сжаты так сильно, что ногти врезались в кожу, оставляя красные полумесяцы.

Киллиан тихо поставил перед ней чашку мятного чая, его прикосновение было нежным.

— Эми, — мягко.

— Не говори со мной, Лиан, — прошептала она, её голос был похож на шуршание песка. — Я потеряла контроль. Понимаешь? Это мой дом. Мои дети. И внезапно враги оказались в саду в тот же день, когда приехали Энгели. Как я должна… как я…

И наконец — она сорвалась. Не в слёзы, а в отчаянный, надломленный шёпот.

— Я боюсь, Лиан.

— Ты имеешь право бояться, моя принцесса.

— Я не имею права бояться, когда у меня двое детей и клан за спиной! Я должна быть сильной.

Она ударила кулаком по столу так, что старый фарфор чашки дрогнул.

— Америка и Европа — слишком разные, — выдохнула она, словно пытаясь найти оправдание.

— Эми, ты всегда была осторожной, но сейчас… — начал Киллиан.

— Сейчас я хочу только одного, — её голос стал ледяным, как зимний ветер, выжигающий всё живое.

— Чтобы мои дети не оказались посреди чужой войны. Никогда.

Прошло много времени. Годы. Нападения больше не повторялись.

Угрозы — нет. Но отношения с Энгелями умерли, превратившись в пыль.

Контакты оборвались. Никаких звонков. Никаких визитов. Никаких переговоров. Их мир разделился.

Кроме одного исключения. Киллиан и Люциан. Они всё же поддерживали связь. Тайно.

Раз в несколько лет — короткие, деловые разговоры по зашифрованному каналу, их голоса были осторожными, полными скрытой тоски по утерянному.

— Как дети? — спрашивал Люциан.

— Растут. Твоя — умница, насколько я слышал. А сын боец, — отвечал Киллиан.

— Когда-нибудь наши семьи всё-таки снова увидятся. Верю в это.

— Может быть, — вздыхал Киллиан. — Но не сейчас. Эмилия всё ещё в ярости. И её ярость — это буря.

— Я её понимаю, — отвечал Люциан. — Сам был бы таким, если бы дело касалось Виктора и Селины.

Они уважали друг друга. Они почти стали друзьями. Их дружба была тенью, заброшенной за стену ненависти. Но Эмилия — никогда. Её дети превыше любых союзов, любых договорённостей, любой дружбы.

Однажды, спустя много лет после той трагедии, когда Виктор Энгель был официально объявлен наследником Американского Востока, Киллиан Андрес получил звонок от Люциана.

Эмилия вошла в кабинет в тот момент, когда Киллиан соболезнование, его лицо было пепельным. Она сразу почувствовала, что случилось что-то ужасное.

— Киллиан? — прошептала она, увидев выражение его лица, в её голосе звенел страх. — Что… случилось?

Киллиан опустил глаза, не в силах смотреть ей в глаза, его губы дрогнули.

— Амалия.

— Что с ней? — её сердце забилось в груди, предчувствуя худшее.

— Её… больше нет, — его голос был глухим, полным боли.

И именно тогда — впервые за много лет, впервые с того ужасного дня в саду — Эмилия закрыла рот рукой, чтобы сдержать всхлип, и тихо, почти беззвучно, заплакала. Горькие, жгучие слёзы текли по её щекам, смывая годы сдерживаемой ярости.

— Но… она была сильная.

Женщина осела на стул, словно ноги перестали держать её. Она плакала о той ссоре. О том дне. О страхе, который заставил её оттолкнуть. О разрыве, который теперь нельзя было вернуть, никогда.

— Я была слишком жестокой… — шепнула она, её голос был полон отчаяния. — Я… я просто испугалась.

— Ты защищала детей, Эмилия, — Киллиан обнял её, прижимая к себе. — Любая мать поступила бы так.

— Но Амалия… она была хорошим человеком. Даже другом, Киллиан. А я… я её оттолкнула.

Она сжала его руку, цепляясь за него, как за последний якорь, и тихо прошептала, её голос был полон сожаления, которое будет мучить её всю жизнь:

— Как же всё неправильно вышло… Как же всё неправильно..