Хрустальная ложь

Глава 50

Домик стоял у самой линии вековых сосен — глухое, отрезанное от мира место, где лишь скрип старых веток и рокот прибоя нарушали тишину. Тихий, тёмный, он казался влажным призраком, укутанным в плотный, непроглядный морской туман. Мэн был холоден и сыроват, проникая под кожу, как чужое, нежеланное дыхание на затылке. Но Виктору было всё равно. Он не чувствовал ни промозглого ветра, ни колкой влаги, оседающей на лице. Все его чувства, все мысли были сосредоточены на одном — на ней.

Он мчался по извилистой дороге, ведущей к этому укромному уголку, где оставил ее утром, после ссоры. Где, как он наивно надеялся, он наконец-то сможет загнать в угол свою строптивую ведьму. Туда, где он предвкушал услышать ее язвительный, но до боли знакомый голос, пропитанный колким сарказмом и нескрываемым вызовом:

— Ну здравствуй, Энгель. Опять нашёл? Неутомим.

Улыбка тронула его губы, пока он шёл по коридору — неспешно, но с упругой решимостью в шаге, не пытаясь скрывать своё удивительно хорошее настроение.

В руках Виктор Энгель нёс не просто предметы — он нёс надежду, искупление и попытку мира:

Букет красных лилий. Их тяжелые, бархатистые бутоны пахли сладко и немного дурманяще. Валерия всегда отворачивалась от них, говоря «слишком романтично», но Виктор не раз ловил её на том, как она тайком наклонялась, вдыхая их аромат, с неприсущим ей нежным выражением лица. Он знал её привычки, её маленькие слабости, её тщательно скрытые грани. Коробка её любимых пирожных. Маленькие, воздушные эклеры с заварным кремом, присыпанные сахарной пудрой. Сладость, которую она позволяла себе только в моменты полного расслабления — или когда хотела подразнить его. Небольшая бархатная коробочка, внутри которой покоилась тонкая серебряная цепочка. Он увидел её случайно, проходя мимо витрины антикварного магазина, и сразу понял: именно её Валерия будет носить. Простая, элегантная, с едва заметным витиеватым узором, она идеально подходила ей, пока он не починил её кулон с символом Андрес, который она берегла как зеницу ока. Это был подарок-обещание. И, конечно же, детектор лжи. Аккуратно запакованный, обёрнутый в подарочную бумагу, с приклеенным бантом. Холодный, беспристрастный прибор, который должен был стать неопровержимым доказательством его слов, его клятв.

Попробуй теперь, Валерия, сказать, что он врал.

Сегодня он собирался доказать ей всё. Всё, что она отказывалась слушать, упрямо отворачиваясь, закрывая сердце. Всё, что горело в его груди невысказанными словами и жгучим чувством вины. Он даже репетировал в машине, снова и снова прокручивая в голове эти фразы, пытаясь найти нужную интонацию, верный тон, чтобы пробиться сквозь её броню:

«Валерия, я не скрывал заговор, не скрывал информацию, которая могла бы причинить тебе боль...

Валерия, я никогда не хотел впутывать тебя в эту грязь..

Валерия, если хочешь — я сейчас же подпишу любые клятвы, отрекусь от всего, что угодно, только поверь мне...

Валерия... перестань драться со мной. Я устал от этой борьбы, от этих вечных сражений. Просто дай мне держать тебя. Просто позволь мне быть рядом».

Да, он был готов унизиться. Готов опуститься на колени перед ней, перед миром, перед чем угодно. Готов к любому её удару — словесному или физическому, лишь бы не видеть эту страшную боль, этот холодный лёд в её прекрасных, всегда выразительных глазах.

Мужчина остановился перед дверью её комнаты. Стукнул легко, почти ласково, предвкушая её ехидный ответ.

— Валерия? Открой. Это я.

Тишина. Не просто отсутствие звука, а глубокая, непривычная пустота. Виктор нахмурился, прижал цветы локтем, стукнул чуть громче, уже с нотками лёгкого недовольства.

— Змейка? Не начинай. Я хочу поговорить. Серьёзно. Мы договаривались.

Снова тишина. Более долгая, более звенящая. Его пальцы нервно сжались на коробках. Он снова постучал. Теперь сильнее, с нарастающим раздражением в голосе, которое, если знать Виктора, означало не привычную ярость, а лишь нарастающую тревогу. Тревогу, похожую на ледяной укол под сердцем.

— Рия. Открой. Немедленно.

Виктор выдохнул. Глубоко, пытаясь успокоить учащающийся пульс. Что-то было не так. Интуиция, выточенная годами опасностей, кричала об этом. Он осторожно опустил букет и коробки на небольшой столик рядом с дверью. Достал ключ-карту из внутреннего кармана пиджака.

— Я вхожу, — произнёс он в пустоту, впрочем, зная, что его слова никто не услышит.

Он открыл дверь. И мир... перестал звучать. Звук рокочущего океана, шелест сосен, даже биение его собственного сердца словно приглушились, стали далёкими, нереальными. Сначала мозг отказывался понимать. Комната была пуста, она была неправильна. Постель была смята. Одеяло сброшено на пол. Подушка упала далеко от кровати, почти у самой стены. Окно, которое он оставил приоткрытым утром, было плотно закрыто, но ощущение... ощущение неправильности обрушилось сразу, как обвал ледяной воды.

— Валерия? — голос Виктора прозвучал хрипло, он шагнул внутрь, оглядываясь. — Хватит игр. Выходи.

Не отклик. Не шорох. Ничего. Только гулкая тишина и лёгкий, едва уловимый запах её духов, смешанный с чем-то чужим, острым. Он быстрым шагом прошёл к гардеробной. Распахнул дверцы. Пусто. В ванной комнате. Никого. Его дыхание стало жёстким, коротким, каждый вдох давался с трудом, словно воздух стал вязким и тяжёлым.

Первое, что пришло — острая, колючая злость, как защитная реакция нарастающего страха:

Она снова сбежала.

Ну конечно. Это было бы так на неё похоже. Упрямая, гордая, вечно убегающая. Он уже собирался выругаться вслух, отчаянно и зло, когда его взгляд зацепился за что-то на полу.

Едва заметно. Тонкая линия. Алая, влажная.

Кровь.

Его сердце ударило так сильно, так оглушительно, что мир вокруг потемнел, растворился в мутном пятне. Удар грома в груди. Виктор присел на одно колено, осторожно, почти боясь прикоснуться. Провёл пальцем по алой полосе. Кровь была тёплой. Свежей. Металлическая нотка ударила в нос.

— Нет... нет... нет... — выдохнул он, не веря, шепча эти слова, словно молитву, которая могла бы отменить реальность.

Он поднял взгляд — и увидел вторую каплю, яркую, как рубин, на светлом ковре. Третью. И дальше — прерывистый пунктир, влажный блеск.

Виктор стоял посреди комнаты, чувствуя, как внутри что-то ломается, раскалывается на мельчайшие осколки так, как не ломалось даже в тот страшный день, когда погибла мать. Этот звук треска внутри был хуже любого крика, любого выстрела.

— Рия?.. — он сказал её имя. Но это был уже не его голос. Детский, срывающийся, полный невыносимого ужаса.

Ответа не было. Лишь давящая тишина, которая теперь казалась насмешкой.

Горло сжалось, лишая возможности дышать. Воздух застрял в лёгких. — Чёрт... чёрт, нет... Рия...

Взгляд, полный отчаяния, упал на её свитер из тонкой шерсти, небрежно брошенный на стуле, словно она только что сняла его. На одну балетку, что выскользнула под кровать — вторая, значит, осталась на улице, потерянная в спешке или борьбе. На тонкий браслет, лежащий на тумбочке, — она всегда снимала его перед сном, перед тем как чувствовать себя в безопасности. И в этот миг, глядя на эти ничтожные, но такие личные вещи, он понял. Осознал, насколько сильно его разрывает внутри. Насколько страшно, что он опоздал. Что не успел. Что она где-то там — одна, раненая, испуганная до смерти... или злится до безумия на того, кто это сделал.

И что он может её потерять.

На этот раз — навсегда.

Его рука метнулась к внутреннему карману пиджака, выхватывая из него зашифрованный сателлитный телефон. Пальцы, обычно такие точные и твёрдые, дрожали, едва не роняя аппарат. Он быстро набрал первый номер.

— Срочно. Блэк. — Голос Виктора был низким, рычащим, незнакомым даже ему самому. — Валерия Андрес пропала. Её похитили. Срочно поднять всех. Всех, кто есть. Немедленно.

Он не ждал ответа, отключался и набирал следующий.

— Рико. Мобилизуй все наши частные каналы. Каждый контакт. Каждый источник. Срочно перекрыть все выходы из штата. Воздух, вода, земля. Ни одна тварь не должна проскользнуть.

Снова короткий, отрывистый гудок. — Каллен. Подними агентов. Максимальный уровень угрозы. Я даю вам разрешение на любые средства. Найти её. Сейчас же. Отчитывайтесь каждую минуту.

Каждое слово было вырвано из его груди, пропитано чистым адреналином и холодной, смертоносной решимостью. Забытые цветы и коробки с пирожными остались лежать на столике, как издевательское напоминание о несостоявшемся мире. Детектор лжи, этот символ попытки к честности, теперь казался жалким и бессмысленным.

Он вылетел из комнаты, почти сбив с ног дежурного охранника, который тут же застыл, поражённый видом босса. Виктор не удостоил его даже взглядом, лишь отрывисто бросил:

— Всех поднять! Я сожгу этот город, если опоздаем.

Уже через минуту он врывался в бункер, скрытый под землёй, где обычно царила размеренная, напряжённая тишина, лишь изредка нарушаемая щелчками клавиатур и низким гулом серверов. Это было старое место его людей, которые собирали информацию о тех, кто убил его мать двадцать с лишним лет назад. Сейчас там бурлил улей, люди вскакивали со своих мест, глядя на экран, где уже начали появляться первые данные о передвижении транспорта по округу. Дюжины лиц, десятки пар глаз, все мгновенно обратились к нему.

Виктор остановился на пороге, его дыхание было рваным, а взгляд, обводящий всех присутствующих, был настолько холоден, что казалось, температура в помещении упала на несколько градусов. Он был бледнее, чем обычно, с тонкими губами, плотно сжатыми в угрожающую линию. Его волосы разметались, а костюм был слегка помят от спешки. Но главной была аура — аура смертельной опасности.

— Найти её, — произнёс он, и его голос, низкий и хриплый, мгновенно заставил смолкнуть даже самые тихие шорохи. — Любой ценой. Перевернуть штат. Каждый дом. Каждый порт. Каждый чёртов метр. Я хочу, чтобы вы знали каждое лицо, которое въехало или выехало из Мэна за последние восемь часов. Каждый автомобиль. Каждое судно. Каждое воздушное судно. Задействуйте всех. Всех наших людей. Всех, кого мы можем купить или запугать. Я даю карт-бланш.

— Это не наши земли, Дон Энгель. Мы не можем действовать настолько открыто. Это развяжет войну.

— Мне плевать.

Один из его старших аналитиков, мужчина с лицом, обычно непроницаемым, осмелился задать вопрос, его голос слегка дрогнул. — Дон Энгель, а если...

Виктор Энгель резко сорвался, встретив глазами своих людей, и его обычно скрытые эмоции выплеснулись наружу в жуткой, неконтролируемой волне. Ярость, горечь, бешенство и отчаяние смешались в одном взгляде, заставив даже самых отъявленных головорезов отвести глаза.

— Если она ранена... — он замолчал, и тишина в бункере стала такой плотной, что казалось, её можно было резать ножом. Его голос упал до шёпота, но этот шёпот был страшнее любого крика. — Если ей хоть каплю больно — Я вырежу всю фамилию виновного. Всю. По генеалогическому древу. До детей. Я сотру их с лица земли, так, что от них не останется даже пыли. Пусть земля содрогнётся. Пусть каждый, кто посмел её тронуть, пожалеет, что родился. Найти её. Живой. Но если она мертва... горе тому, кто посмеет явиться ко мне без её убийцы.

Он ничего не сделал привычно. Ни планов, ни взвешенных решений — только единственное ясное ощущение: найти. Сейчас. Сию минуту. За ним не было комитетов и обсуждений — был короткий перечень: Селина, ближайшие капо, личные люди по трассам, связные в ближайших городах, пилоты, кто угодно. Он звонил, давил, платил — и те, кто раньше не думали дважды, теперь бросали всё ради его кивка.

Виктор вывел на линию свою сеть: частные самолёты, ночные вертолёты, «черные» джипы, водителей, которые знали, как обогнуть одну и ту же заправку десять раз, не оставив следов. Черт знает, в какой город они могли увезти его Змейку. Штат не маленький. Уотервилл, Бангор, Огаста или Преск Айл. Он не знал.

Первым делом — контроль информации. Он вытащил на свет старые контакты в полиции: не для того, чтобы просить, а чтобы купить доступ к записям камер и к базе данных о раненных. Он знал: малая боль на жизнерадостном лице кого-то из охраны — шанс. Он не верил официальным делам, но знал, что там, где человеческая слабость, всегда есть след.

Ему стало плевать, что Брейди уже наверняка давно узнали, что он на их территории. Они тронули его женщину. А это карается смертью всего клана. Отец в силу своего горя не смог отомстить за мать. Виктор сможет. Не зря он все эти годы готовился.

К тому же выяснилось, что воспоминания его искажены. Амалия Энгель погибла не в Мэне. В Мэне были люди, которые убили её на территории Люциана.

Виктор их всех выпотрошит.

Параллельно он развернул «живую» охоту: люди в чёрном, которые умели пахнуть след даже в пустыне — его капо по звуковой разведке проверял темные автостоянки от Портленда до Хоултона. На ночных заправках, в мотелях, в барах — они «снимали» всех, кто попадался на глаза, проверяли документы, опрашивали персонал. Они использовали старую мафиозную науку — создавать шум в одном месте, пока на другом собирают доказательства.

Он снимал записи с камер на всех улицах, где мог пройти её маршрут: от вокзалов до выездов с хайвея, из баров в мотелях. Он платил за каждую секунду видео, которое доставляли к нему, крутил их в темпе без сна, пока глаза не горели.

В городе слухи летели быстрее, чем его машины. «Энгель кидает людей на поиски», — говорили в закоулках. Это звучало почти как угроза: он мог позволить себе так делать. Он использовал это как щит — делал шаги, которые вынуждали конкурентов проявить себя. Когда молодой босс считал, что поймал жену Энгеля, тот ошибался: он поймал Андрес — и это означало, что срабатывала цепочка намного более опасная, чем простая борьба за влияние.

Клан Брейди и не подозревал, что, как только Андрес узнают о случившемся, воплотятся их самые страшные кошмары.

Селина вела переписку с теми, кто знал где «всплывать»: люди из приватов, бывшие охранники, мелкие информаторы. Она действовала холодно, тоже без сна. «У него есть следы», — шептали ей, — «он ездил на скорую вчера в район X». Она немедленно переправила туда людей.

...

Тишина была первой, что нарушила хрупкий мир после удара. Тишина и мрак, пронизанные запахом старого металла и сырой, гнилой древесины. Лёд пробирал в кости, холод проникал под кожу, забирался в мышцы, сковывал каждый сустав. И только тогда, когда дрожь сотрясла её тело, до Валерии дошло: руки связаны тяжёлыми, жесткими ремнями, врезающимися в запястья; ноги — тоже. Голова гудела, словно внутри раскачивался маятник, отбивая болезненный ритм. Горло пересохло, словно она несколько дней провела в пустыне. Но первое, что она сделала, придя в себя, было не стоном, не криком, не отчаянной попыткой вырваться. Она рассмеялась. Тихо. Зло. Нервно. Хриплый смех вырвался из груди, отдаваясь эхом в затхлом помещении.

— Ну, блять... снова. — прохрипела она, приоткрыв глаза. Голос звучал чужим, надтреснутым. — Прямо как в старые добрые. — девушка хмыкнула, словно это была не её, а чья-то чужая, до боли знакомая история.

Валерия осторожно, насколько позволяли путы, огляделась. Комната была плохо освещена: голая лампа под потолком, серые бетонные стены, запах ржавчины и пыли. Сквозь узкое окно с решёткой пробивался тусклый свет фонаря. Она различила силуэты людей. Мужчины, вооружённые, в дорогих костюмах — по их манере двигаться она сразу поняла: не обычные головорезы. Люди из клана. Американская мафия.

И один — стоял чуть впереди. Молодой, ухоженный, самодовольный. На вид лет тридцать, может меньше. Красивый. Это была та опасная, хищная красота, что часто присуща больным ублюдкам. Его глаза, цвета мёртвого, бездонного моря, были холодны и пусты. На губах играла тонкая, расчётливая улыбка. Пальцы украшены золотыми перстнями, на шее крест, на запястье — часы, которые стоили, как маленький дом. Он не спешил говорить, просто наблюдал.

Он медленно поднялся, его движения были грациозны и выверены, как у кошки. Подошёл к ней, склоняясь так близко, что Валерия могла чувствовать его дыхание на своей щеке. Он изучал её, словно редкий экспонат, задержав взгляд на её лице, её скованных руках.

— Ну здравствуй, девочка. Жена Виктора Энгеля. — его голос был сладким, обволакивающим, как яд. — Какая честь.

Валерия на секунду прикрыла глаза. В мозгу пронеслась мысль о Викторе, о его лице, о его руках, о его... всем. А потом эта мысль была жёстко отодвинута на задний план. Не время для сантиментов.

Она резко подняла голову, глядя прямо ему в лицо, в эти мёртвые глаза. И выдала с вызовом, игнорируя боль в голове:

— Ну... доля правды здесь, конечно, есть. Но ваши информаторы — говно.

Охранники переглянулись, их тупые физиономии выражали лёгкое замешательство. Главарь моргнул, его тонкая улыбка не дрогнула, но в глазах мелькнул интерес. — Поясни, принцесса.

— Во-первых, — Валерия качнула головой, насколько позволяли ремни, её голос набирал силу, — Жена я ему не официальная. Мы, знаете ли, предпочитаем гражданский брак. Во-вторых — я ему не принадлежу. Никогда никому не принадлежала. И в-третьих... — она сделала паузу, её взгляд стал острым, как бритва, — Если бы вы хоть на секунду поняли, кто я, вы бы уже лежали. Мёртвые. Все.

Молчание. Тяжёлое, гулкое. Потом один из головорезов хрипло хмыкнул, но под убийственным взглядом босса моментально заткнулся, съёжившись.

Мужчина медленно обошёл её с другой стороны, его движения были слишком плавными, слишком хищными. Он прошептал ей на ухо, его дыхание было холодным, как воздух в этом подвале. — Знаешь, что смешно? Даже если ты врёшь... сейчас от этого ничего не изменится. Ты здесь, и ты в моей власти.

Валерия скривила губы, а её глаза вспыхнули ледяным пламенем.

— Ну разумеется. Вы же определённо из тех мужчин, кому похуй на факты. Главное — помахать оружием. Мужчинам вроде вас интеллект заменяют бицепсы и член между ног, да?

Его рука мгновенно взметнулась. Он ударил её по лицу. Не сильно, рассчитано, но достаточно, чтобы голова дёрнулась в сторону, а на губе выступила кровь. Валерия почувствовала металлический привкус во рту. Она медленно, слишком медленно, повернулась к нему снова.

Улыбаясь. Губы в крови, глаза — как сталь, холодные и абсолютно безумные.

— Боже... как банально. Пощёчина. Ты точно главарь, а не подросток, которого не пустили в ночной клуб и он решил отомстить баристе? Или может быть, твой папочка отругал тебя за плохие оценки?

Один из громил заржал, не выдержав напряжения, но быстро заткнулся, когда на него метнули злой взгляд босса. Главарь сплюнул на пол, его лицо потемнело.

— Ты думаешь, что это шутки? — прорычал он.

— Я знаю, что вы ошиблись. — Валерия посмотрела на ремни на своих запястьях, затем на его лицо. — И скоро очень об этом пожалеете. Вы ещё не представляете, с кем связались.

Он наклонился снова, близко. Слишком близко. Его глаза сверлили её.

— Виктор Энгель убил моего отца. И я сделаю с тобой то, что он боится больше всего. Я найду и сломаю его через тебя.

Улыбка исчезла с лица Валерии, сменившись выражением холодной, смертельной серьёзности.

— Ты не понимаешь, во что вляпался. Он за тобой придёт. И тогда ты будешь молить о быстрой смерти.

Мужчина ухмыльнулся, его губы растянулись в жуткой гримасе. — Я понимаю достаточно. Он объявил тебя своей. Этого достаточно.

— Ошибка века, — фыркнула она, и в её голосе снова появилась нотка ехидства. — Но ладно, пусть.

Он провёл пальцем по её окровавленной щеке, его прикосновение было отвратительно-влажным. Валерия метнулась вперёд, игнорируя боль, игнорируя связанные руки, и укусила. С силой, со всей ненавистью и отчаянием, которые клокотали внутри. Зубы скрежетнули о кожу, и он отшатнулся, ругаясь сквозь стиснутые зубы, схватившись за руку, с которой уже капала кровь. Охранники дёрнулись, напряжённые, но он поднял ладонь — не лезть.

— Из-за вас, ублюдков, я со свекровью не познакомилась. — прошипела Валерия, наслаждаясь его болью. — А еще вы, кажется, мне маникюр испортили. Знаете, какие сейчас цены на хороший шеллак? Просто умереть не встать.

— Вот и умрёшь. — процедил он, прижимая раненую руку к груди.

— Не думаю. — она оскалилась.

Её оставили так. В абсолютной тишине, прерываемой лишь их тяжёлым дыханием и собственным, нервным смехом, который, казалось, отражался от стен и возвращался к ней. Время потеряло смысл. Часы, дни — всё смешалось в тягучее, липкое небытие. Третьи сутки плена. Третий день без еды — почти. Второй — без воды. Тело ныло, гудело, голова раскалывалась от боли, а каждое движение вызывало новые вспышки дискомфорта.

Но самое худшее? Не голод, не жажда, не боль. Самое худшее? Её скука.

Она сидела, привязанная к металлическому стулу, волосы растрёпаны, прилипли к лицу, губа рассечена, скула распухла, лицо покрыто ссадинами — и всё равно ухмылялась так, будто это не она пленница, а они — её аудитория в этом цирке боли.

Похитители уже начали бояться смотреть ей в глаза. Особенно когда она смеялась, этот хриплый, надрывный смех, который звучал не от боли, а от чистого, незамутнённого веселья и презрения.

— Скажешь, где сейчас Виктор, — рявкнул один из головорезов, самый крупный и, казалось, самый тупой, в отчаянной попытке сломить её, и ударил её по щеке.

Её голова резко пошла в сторону, ударившись о металл подголовника. Кровь капнула на грязную, давно нестиранную рубашку. Она медленно, с достоинством, повернулась обратно.

И улыбнулась. Улыбка была широкой, неестественной, почти звериной, обнажая окровавленные зубы.

— Нет.

— Сука! — Он ударил ещё раз, сильнее, в другую щеку.

Валерия засмеялась. Громче, раскатистее, так что даже соседний похититель нервно повёл плечом, словно по его спине пробежал озноб.

— Ты так стараешься, малыш... — её голос был хриплым, но звучал удивительно чисто. — Но у меня отец злее бил, когда ловил со спрятанным пистолетом в десять лет. Это было скорее для дисциплины. Он же меня любит.

— Ты врёшь. — выдохнул мужчина, ошеломлённый её реакцией.

— Нет. Он меня любит, ты не понимаешь. Это семейная дисциплина. Своего рода нежность.

— Ты ненормальная. — Его слова были полны искреннего ужаса.

Валерия рассмеялась, и это был уже не нервный, а вполне искренний смех, пробирающий до мурашек.

— Ты только сейчас понял? Ты что, такой медленный?

Они были уверены, что сломают её. Их ошибка. Этого сделать не смог даже Виктор Энгель — а он мог, если бы захотел, если бы не любил её так отчаянно. Но он не хотел. А эти? Эти были дилетанты, жалкие пародии на настоящих мучителей.

Ей дали ещё один удар — этот был сильнее, чем предыдущие, и нацелен в нос. Голова мотнулась назад, и раздался противный хруст. Из носа хлынула тёплая кровь, заливая подбородок. Глаза защипало, слезы выступили не от боли, а от рефлекса.

Она спокойно выдохнула сквозь кровь, подняла взгляд, и её глаза, полные дикого огня, встретились с его перепуганным лицом. Хрипло прошептала, едва различимо:

— А это было уже лучше. Прогресс. Ещё разок? Можешь ещё сильнее. Не подведи мои ожидания.

Мужчина побледнел, его глаза расширились от неверия и страха. — Что с тобой не так?!

— Милашка, — Валерия облизнула окровавленные губы, — я адвокат мафии. По сравнению с моими клиентами ты просто плачущий щенок в грязной подворотне. А теперь, может, поговорим о твоих правах? Или их отсутствии?

Избив до боли в костях, они ушли. Главарь, шипя ругательства и прижимая вновь укушенную руку, потащил своих громил прочь, их тяжёлые шаги затихли вдали, унося с собой шум, угрозы и хоть какое-то подобие человеческого присутствия. Дверь захлопнулась, погрузив комнату в вязкую, давящую тишину. Валерия осталась одна, снова привязанная к холодному стулу, в полумраке, среди запаха сырости, крови и страха.

И пока их не было, она почувствовала, как её пробирает до самых костей. Они специально открыли окна на холодный воздух, оставив их распахнутыми, чтобы проветрить комнату от запаха крови и её присутствия, но главное — чтобы добавить ещё одну пытку. Пронизывающий, ледяной ветер влетал внутрь, гуляя по подвалу, заставляя тусклые лампочки под потолком покачиваться и дрожать. Валерия, измотанная, избитая, обезвоженная и голодная, беззащитная перед этим холодом, чувствовала, как последние остатки тепла покидают её тело.

Её уже промокшая и грязная одежда была слишком тонкой, чтобы хоть как-то защитить. Кровь на лице застыла, стягивая кожу, но это было ничто по сравнению с дрожью, что теперь била её. Мышцы сводило судорогами, зубы стучали, челюсти дрожали, и она не могла это контролировать. Лёд пробирал в кости, замораживая внутренности, превращая её кровь в ледяную патоку. Каждый вдох был мукой, обжигая лёгкие ледяным воздухом.

В этот момент, когда никого не было рядом, чтобы увидеть её слабость, Валерия позволила себе отпустить контроль. Её привычная броня — едкий сарказм, стальной взгляд, неистовая отвага — растворилась. Она почувствовала себя такой маленькой. Такой хрупкой. Словно вернулась в детство, когда ночные кошмары казались реальностью, а единственным спасением была мамина тёплая рука.

— Мамочка… — вырвалось из её пересохшего горла почти беззвучно, тонким, надломленным шёпотом. — Мне очень холодно…

Слёзы, которые она так упрямо сдерживала на протяжении всего плена, теперь жгли глаза, но не могли пролиться. Они застыли, превратившись в ледяные кристаллы на ресницах. Маленькая Валерия, которую она так тщательно прятала за маской сильной, неуязвимой ведьмы, теперь дрожала в этой ледяной темноте, взывая к единственному человеку, кто мог бы защитить её от этого холода. Не от боли, не от страха, а от пронизывающей, всеобъемлющей стужи, что, казалось, вымораживала саму душу. Это было мгновение чистой, детской слабости, которое она не могла себе позволить ни на секунду дольше. А потом пришла в себя, мотнув головой. Ей по наследству досталась психопатия, жажда крови и быстрая смена эмоций. Стоит выплакаться, и появляются силы. Так было всегда.

Серые стены комнаты, в которой её держали, казались тюремной камерой, а не просто убежищем. Скудный свет проникал через узкое зарешёченное окно, отбрасывая мрачные тени. Валерия закрыла глаза, сделала глубокий вдох, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, и резко, с отточенной, страшной точностью, вывихнула себе большой палец.

Боль ударила, как молот по наковальне, пронзая нервы, взрываясь в мозгу фейерверком чистой, невыносимой агонии. Слёзы навернулись на глаза, но она не закричала. Лишь стиснула зубы так сильно, что заскрипели челюсти. Она почти привыкла к боли — к её холодной, неумолимой хватке, к её притупляющему эффекту, который со временем становился почти... родным.

Палец выскользнул из ремня, давая свободу. Теперь вторая рука. Ещё один рывок, ещё один всплеск боли. Она судорожно выдохнула, чувствуя, как по вискам стекают струйки холодного пота. Голова кружилась, комната качнулась, угрожая опрокинуться. Ноги не слушались, тело было словно налито свинцом. Силы почти не было, но она поднялась, опираясь на шершавую стену, её пальцы скользили по каменной кладке, пытаясь обрести хоть какую-то опору.

— Ну что, ребятки… — её голос был хриплым, слабым, но в нём звенела сталь. Она достала из обуви спрятанный маленький нож, рукоять которого была обмотана изолентой. Мелкие, самонадеянные идиоты. Конечно, они не нашли его. Они искали большой арсенал, а не крошечное лезвие, способное рассечь жизнь так же легко, как бумагу. — Играть будем по моим правилам.

Двое охранников вошли проверить её. Молодые, самоуверенные, с дебильными ухмылками на лицах. Они явно наслаждались своим превосходством.

Первый увидел пустые ремни, свисающие с цепей, и его глаза расширились. — Босс! Она...

Он не успел договорить. Даже хрипа не успел издать. Потому что Валерия, опираясь на стену, метнула нож, который ещё секунду назад был надёжно спрятан в её руке. Лезвие блеснуло в тусклом свете, описывая дугу, и вонзилось прямо ему в горло, перерезав артерию. Кровь фонтаном хлынула на стену, тёплая, липкая. Охранник зашатался, схватился за горло, хрипя, но уже падая.

Второй только открыл рот, чтобы заорать, как Валерия прыгнула на него, несмотря на слабость. Она обвила ногами его торс, сжала колени, выгнувшись назад, и со всем остатком сил дёрнула, ломая ему шею. Хруст костей был оглушительным в тишине комнаты.

Она упала вместе с безжизненным телом, сотрясаясь от усилий и адреналина. Её трясло. Мелкая дрожь прошла по всему телу, слабость накатила новой волной. Она была слишком слаба. Зрение плыло, чёрные мушки плясали перед глазами, и даже дышать стало трудно. Каждое движение отзывалось болью в вывихнутом пальце, во всём теле.

— Блять… не вовремя… — прошептала она, упёршись рукой в стену и пытаясь подняться. Ноги дрожали, отказываясь держать её. — Виктор... где ты?

Дверь распахнулась с громким стуком, врезавшись в стену. Вошли ещё четверо. Лица их были искажены злостью и удивлением. Они увидели два трупа и Валерию, которая едва держалась на ногах. И вот тут тело её окончательно предало. Последние остатки сил иссякли. Она пошатнулась, нож остался в горле первого охранника, и… рухнула на колени. Бессильная, отчаявшаяся, но не сломленная.

После чего снова очнулась. Привязанная. Ещё крепче, чем раньше. Веревки теперь впивались в запястья и щиколотки, а на голове был тугой мешок, ограничивающий обзор и приглушающий звуки. Сука. Голова болела так, словно по ней проехался грузовик. Хотелось плакать от бессилия, от обиды на собственное тело, но инстинкт самосохранения не давал ей сдаваться. Бабушка, держащая в страхе всю Италию, мама, не сломавшаяся в плену, даже когда люди папы её клеймили, — они были в её крови. И всегда спасала одна единственная фраза, выжженная в её душе: "Порожденные огнем, закаленные сталью".

Мешок с головы резко сорвали. В глаза ударил яркий свет. Перед ней стоял главарь, его лицо было искажено от ярости.

— Мы кое-что придумали, — сказал он, его голос был холодным, но в глазах плясали безумные искорки. — Позвонишь своему любовнику.

Валерия скривилась. — О? Романтика? — она подалась вперёд, насколько позволяли ремни, её губы искривились в язвительной усмешке. — Или вы просто хотите увидеть, как он вас ебнёт?

Главарь ударил её по щеке. Голова резко откинулась в сторону, во рту появился привкус крови.

— Звони. Или мы начнём резать.

Она закатила глаза, показывая свою абсолютную незаинтересованность и скуку, которая всегда была её лучшим оружием. — Господи, какие вы скучные.

Они поднесли к её уху одноразовый телефон, специально для таких дел. Тщательно взяли её за волосы, чтобы держать голову прямо. Её шея болела от удара, но она игнорировала эту мелочь.

Она тяжело вдохнула, собирая всю волю, весь свой актёрский талант, всю свою силу в единый кулак. На её лице появилась улыбка — такая сладкая, такая обворожительная, что любой мужчина, не знающий её, влюбился бы в эту нежность, в этот зов.

И тихо, почти мурлыча, сказала в трубку:

— Любимый…

Небольшая пауза. На секунду все внутри неё дрогнуло, словно струна. Она знала, что он поднимет трубку. Он всегда поднимает её звонки, будь то среди ночи, во время важной встречи или в самый разгар боя. Он всегда был на связи для неё.

— Валерия? — его голос был низкий, ровный… но слишком спокойный. Опасно спокойный. Она знала этот тон. Так он говорил всегда перед тем, как начинал убивать людей. Медленно и беспощадно.

Девушка улыбнулась шире, так, чтобы похитители слышали усмешку в каждом слове, в каждом звуке её голоса.

— Я в полной безопасности, — произнесла она, делая акцент на слове «полной», растягивая гласные. — С очень… весёлыми ребятами. Но мне уже скучно. Ты заберёшь меня?

Тишина на другом конце провода. О-о-о, она почти видела, как он моргнул, переваривая информацию, собирая пазл.

И потом — голос. От него у неё побежали мурашки по коже, но не от страха, а от осознания, от предвкушения неизбежного возмездия. Мягкий. Тёплый. Абсолютно неуместный в ситуации.

— Конечно, жизнь моя. — В этом обращении было столько нежности, столько обещаний, что похитители, вероятно, ничего не поняли. Но Валерия всё знала. — Будь умницей… дай-ка трубочку этим «весёлым» ребятам.

Валерия не выдержала — улыбнулась настоящей улыбкой, полной облегчения, безумия и предвкушения. Он понял всё. Каждую деталь. Сарказм. Скрытый смысл её тщательно выверенных фраз. «В полной безопасности» означало «в полной опасности». «Весёлые ребята» — кровожадные уроды. «Мне скучно» — «я изранена и слаба, но готова к борьбе».

Мужчины решили, что она смеётся над ними — и ударили её в живот. Но она лишь выдохнула сквозь зубы, не пытаясь сдержать боль.

— Аккуратнее, идиоты, — прошептала она, почти беззвучно. — Он за такие вещи убивает очень медленно.

Главный придурок этого цирка выхватил телефон у неё из рук. — Слушай сюда, Энгель. Мы...

И тут он замолк. Его лицо побелело, глаза расширились. Похоже, Виктор не дал ему договорить.

— Джекс. Если на ней есть хотя бы один новый синяк — ты умрёшь первым.

— Потом твои люди.

— Потом твой дом.

— Потом твой род.

— После чего я найду всех, кого ты когда-либо любил. И расчленю.

В голосе Энгеля не было ярости, не было крика. Была лишь абсолютная, леденящая сталь, обещание неизбежной смерти, которое заставило даже видавшего виды бандита содрогнуться. Похититель сглотнул, его кадык дёрнулся.

— Ты…

— Я уже еду, — оборвал его Виктор.

Главарь в ужасе уронил телефон. Дешёвый пластиковый аппарат со стуком отскочил от пола. Он не успел спросить — как. Он даже не успел пошевелиться, чтобы отдать приказ. Он был парализован страхом.

Но Валерия знала. Она хрипло рассмеялась, глядя на его побледневшее лицо.

— Дорогой… он тебя найдёт. Он всегда находит. Удачи, мальчики. Вам она понадобится. Очень.

...

Виктор не пренебрегал рутинными проверками: больницы, травмпункты, станции скорой помощи — он обзвонил их всех. Для мафии это был старый метод: раненный всегда ищет отмель. Вдруг его девочка сумела сбежать? Или Джекс оставил след. Ведь следы борьбы клана Андрес всегда имели отличительную черту. Их всех учили драться одинаково. Начиная с Главы Адель, заканчивая Валерией и её братом. Он настоял на том, чтобы сторожи парковок и ночных клиник присылали фото любого, кого приносили ночью с ранами. Вскоре несколько снимков пришли: молодой с порезом на щеке, сменяющий бандаж на руке. Лицо было знакомо — один из тех, кто участвовал в перевороте. Капо по «медицине» познал стиль шрамов. Первое локальное подтверждение — и он ринулся.

Он вёл поиски и через деньги, и через страх. Угрожал тем, кто молчал; щедро платил тем, кто дал хоть малейшую наводку. Он выстроил сеть: журналист, который «ненароком» опубликовал фото мотеля на окраине — получить этого «случайность» несложно, если хочешь сделать шум. И шум работал: ворох ответов валился в его телефон.

Были и «мелкие» победы — один бандит, пойманный на даче у родственника, не мог удержаться и проговорился о «вилле в глубинке штата», где шел допрос. Другой выдал номер грузовика, который перевез несколько людей в ту ночь. Так шаг за шагом ниточка становилась веревкой.

Но у Виктора была ещё одна, личная ресурсная линия — люди, которые ненавидели оживлённые игры в кланах не меньше него.

Где-то между вертолетами и джипами звук одного сообщения заставил всё затихнуть: «Они привезли женщину. В крови. Говорят — Рихтер». Его сердце замерло; затем — взрыв энергии. «Отмечайте координаты. Вылет через двадцать минут».

Над пустыней вертолёт шёл низко, каждый метр сокращал расстояние до ответа. У него в голове пронзительный, странный набор мыслей: «Почему ты ушла? Почему не дала мне объяснить? Почему я не нашёл тебя раньше?» И одновременно холодное «Если они что-нибудь сделали — я сожгу всё».

Валерия подняла взгляд — ледяной, пронзающий. — Ты не просто идиот. Ты покойник, милый. И все твои люди — тоже.

Мужчина оскалился, пытаясь сохранить видимость уверенности. — Слова не спасут тебе жизнь.

— Зато я успею насладиться тем, как у тебя дрогнет голос, когда придёт он, — прошептала она. — Виктор.

Имя было ядом. Он отмахнулся. — Виктор Энгель мне не страшен. — Он шагнул ближе, схватив её за подбородок. — А вот ты — его больное место.

Валерия не отвела взгляда. — Мальчик, тебе никто не говорил, что играть с пламенем — плохая идея?

Он замахнулся, но в тот же миг Валерия — действовала. Одно движение — она ударила коленом в пах. Второе — подцепила ногой нож, выпавший у охранника. Третье — порезала верёвку на запястьях.

Металл звякнул. Кровь капнула на пол. Девушка двигалась быстро — слишком быстро для женщины в пьяном теле. Один упал, второй успел выстрелить — пуля прошла вскользь, лишь оцарапав плечо. Она прыгнула вперёд, схватила молодого главу за ворот рубашки, ударила лицом о край стола. Хруст. Кровь.

— Ты даже не знаешь, кого пытаешься убить, — прошипела она, глядя на него сверху вниз. — Твой грёбаный клан только что подписал себе смертный приговор.

Джекс попытался вырваться, но она прижала нож к его щеке.

— Умоляй, — прошептала она.

— Тебя ждёт смерть, — прохрипел он, сжимая зубы.

Она усмехнулась и провела лезвием по его щеке, оставив тонкий кровавый след.

— Возможно. Но сначала — ты. — девушка замахнулась.

Только потом её схватили сзади. Двое, трое, четверо. Она вырывалась, кусалась, ударила одного локтем в нос, другого — пяткой в колено, но силы были неравны. Валерию прижали к стене, выбили нож, снова скрутили руки.

Она дышала тяжело, волосы липли к лицу, губа разбита, кровь на подбородке, но в глазах — всё тот же холодный, надменный блеск.

— Цепи, — приказал глава, держась за рассечённую щеку.

Её заковали. Руки в железо, к стене, как животное. Но Валерия лишь усмехнулась, облизнув кровь с губ.

— Ты думаешь, что победил? — прошептала она. — Когда он придёт, ты пожалеешь, что родился.

Ночь тянулась бесконечно. Где-то за стенами гудели моторы, слышались шаги охраны. А она — сидела, прислонившись к холодной стене, цепи звенели от каждого движения. Её губы шевелились беззвучно:

— Виктор, ты всегда приходишь, когда поздно. Но на этот раз, если не успеешь...

Слеза скатилась по щеке, смешалась с кровью. Она подняла взгляд к двери, за которой тихо хлопнул замок.

Где-то там, среди ночи, Виктор уже, наверное, знал. И зная его — он остановится не раньше, чем вся эта чёртова вилла обратится в пепел.