Хрустальная ложь

Глава 23

Ресторан на крыше был закрыт для всех, кроме них. Огни Манхэттена сияли под ногами, ветер шевелил подсвеченные скатерти, а воздух пах дорогим вином и… опасностью. Они пришли, как договаривались, без оружия. Хотя, глядя на выражение лица Лилит, можно было поклясться — она всё равно что-то спрятала.

Виктор сидел напротив, как ни в чём не бывало, в серой рубашке без пиджака, с той самой ленивой, но внимательной улыбкой.

— Я всё ждал, — сказал он, когда официант удалился. — Что ты проверишь под столом, не спрятал ли я пистолет.

— Проверила. — спокойно ответила она, делая глоток вина. — Только не нашла. Наверное, ты решил сегодня умереть естественной смертью.

— От твоих шуток? Вполне возможно.

Лилит усмехнулась. — Не шути про смерть, Энгель. Тебе идёт жизнь. Хотя бы до следующего выстрела.

— О, я живу уже дольше, чем ты думаешь. Возможно, благодаря тому, что научился отличать пулю от поцелуя.

Девушка фыркнула. — Сомневаюсь, что ты знаешь разницу.

Виктор чуть наклонился вперёд, глядя прямо ей в глаза. — А ты?

Она замолчала, повернула бокал в пальцах. Свет играл на стекле, как лезвие.

— Иногда, — произнесла наконец, — это одно и то же.

Между ними повисла тишина — тяжёлая, но не неприятная. Город шумел, но казалось, что мир вокруг замер.

— Нет, правда. Зачем ты меня преследуешь? — спросила Лилит, когда наконец, уступив не столько его настойчивости, сколько собственному дьявольскому любопытству, согласилась выпить с ним кофе. Она знала, что это не просто кофе, а очередной раунд их опасной игры, ставка в которой росла с каждой встречей.

Она сидела в кресле, напротив него, в его ресторане, который ночью преображался из элегантного заведения в тайное святилище с приглушённым светом и шёпотом интриг. Чёрные, как бездна, волосы рассыпались по бархату бордового платья, что облегало её фигуру, подчёркивая каждую изящную линию, каждый изгиб. На пальце мерцало кольцо — то самое, с гравировкой лилии и змеи, её личный символ, что она теперь всегда надевала на встречи с ним, словно немое предупреждение: перед тобой не жертва, а женщина, чья родословная уходит корнями в кровь и сталь. Бордовое платье. Такой цвет носила её бабушка. Мама предпочитала фиолетовый. Если бы Валерию спросили, в чем самая безобидная странность её семьи, она бы ответила — женщины никогда не выходили замуж в белом. Никогда. Это было табу.

Виктор не мог оторвать от неё взгляда с того момента, как она вошла. Она была воплощением её любимого хаоса, его самой желанной катастрофы. Каждый её жест, каждый изгиб губ, каждый взгляд был вызовом. Он не понимал, что она с ним делает. Вокруг полно красивых, наглых девчонок, готовых упасть к его ногам по первому зову, но ни одна из них не заставляла его кровь пульсировать так, как эта женщина.

Она с первой встречи напомнила ему его покойную мать. Ох, как сильно отец её обожал. Просто боготворил. А всё потому, что она не прогибалась под его силой. Не уступала. Была ему равна. Виктор Энгель никогда не искал отношений намеренно. Знал, что однажды найдётся такая, что вскружит ему голову, как его мать, что сразила его отца.

Все те, кого мужчина встречал раньше, были разными. Но… не выдерживали. Сдавались. Покорялись. Ни к чему не стремились, думая, раз побывали в его постели, то уже особенные. Некоторые из-за денег. Некоторые из-за власти в городе. Они были поверхностными.

Отец. Люциан. С детства говорил маленькому Виктору:

«Не ищи простых. Они тебе не подходят. Как только найдешь ту, кто равна тебе по силе. Не по физической, а по духовной. Поймешь. Она твоя. Не пытайся сломать её, а стань частью её бури. Имей терпение, сын, ждать свою королеву».

Так что все, кто не был вхож в криминальный мир, отсеивались. Они бы испугались. Его жестокости, его властности, его постоянного контроля. Они бы сломались.

Эта… Господи. Эта женщина не давала себя контролировать. И, наверное, именно поэтому зацепила. Она не боялась его. Она боролась с ним. На равных. С ней хотелось сгореть.

— Давайте начистоту, госпожа Андрес, — хмыкнул Виктор, его голос был низким, полным бархатной угрозы, а глаза — льдинками, в которых плясало пламя. Он подвинул к ней пирожное, морковный торт, который он узнал из камер в её доме. Она любит его, черт возьми, как маленькая девочка любит тайные сладости. — Мы с вами взрослые люди. Самостоятельные, самодостаточные. Вы мне понравились. Очень. И я не намерен просто сидеть на месте, когда нашёл такое сокровище.

Лилит усмехнулась, её смех был низким. Она покачала головой, и чёрные пряди скользнули по плечам.

— Самоуверенно. Но за честность — плюс балл.

— О, так вы мне проверку устраиваете? — в его голосе звенела ирония, но в глазах мелькнул вызов.

— Верно. Раз уж мы самостоятельные, взрослые люди, — ответила Лилит, её палец изящно скользнул по кремовому краю торта, прежде чем она отправила кусочек в рот, смакуя вкус с закрытыми глазами. Её губы блестели. — Кстати, сколько тебе лет?

Виктор поднял бровь, удивлённый таким простым вопросом. Он думал, она станет спрашивать о клане или что-то вроде того, о бизнесе, о его влиянии, но нет. Она пошла по другой, совершенно непредсказуемой тропе, как всегда.

— Мне двадцать семь.

Лилит подавилась чаем, её глаза расширились, а на щеках проступил лёгкий румянец. Она отставила кружку с лёгким стуком.

— Кхам… Двадцать семь, — кивнула она, медленно приходя в себя. — Я думала, Вы… моложе.

Мужчина тихо рассмеялся, его глаза-айсберги сверкнули, а смех был низким, глубоким, отзывающимся где-то в её груди.

— Четыре года не такая большая разница, госпожа Андрес.

— Почти пять, — возразила Лилит, её губы изогнулись в тонкой, дразнящей усмешке, в которой читался новый вызов, новая игра. — Если быть точной, Энгель. Без одного месяца. И я всё ещё не понимаю, что такого особенного в «сокровище», чтобы молодой человек из приличной семьи так себя компрометировал. И так явно бросался в огонь, зная, что может сгореть.

Они говорили. Не спорили. Не стреляли язвительными репликами. Не мерялись властью, как два альфа-хищника. Просто говорили. Обо всём. О делах, о Нью-Йорке, о странностях его ритма, о еде. Он рассказывал, как однажды финансировал приют, а потом узнал, что через него отмывают деньги наркокартеля, и ему пришлось «чистить» свои вложения с особой жестокостью. Она — как защищала женщину, которая оказалась киллером в бегах, и как ей приходилось балансировать на грани закона, чтобы сохранить свою совесть.

— Значит, ты мафиози, прикидывающаяся адвокатом, — усмехнулся он, наливая им вино в тонкие хрустальные бокалы, его глаза внимательно следили за её реакцией. — Это я понял сразу. Есть в тебе, что-то кровавое.

— А ты — бизнесмен, который в отчётах пишет “пожертвования”, а в реальности снабжает оружием полконтинента, — парировала она, её взгляд был острым, но без злобы.

Виктор поднял брови, в его глазах блеснул огонёк азарта.

— Выглядит так, будто у нас много общего.

— Только одно, — ответила Лилит, её голос был низким и хриплым. — Мы оба — прекрасные лжецы. Настолько прекрасные, что порой сами верим в свой вымысел.

Мужчина поднял бокал.

— За ложь?

— За искренность в лицемерии, — поправила она, её губы изогнулись в тонкой, опасной усмешке.

Они чокнулись.

Хрусталь звякнул — коротко, как выстрел. Звук разнёсся по приватной ложе его ресторана, словно эхо далёкого боя.

— Так грехи замаливаем, — произнёс он, его глаза были прикованы к её янтарным зрачкам.

— Так грехи замаливаем, — одновременно с ним произнесла она, её голос был чистым и звонким, как второй выстрел.

И оба рассмеялись. Тихо, по-настоящему, без злости. Их смех был глубоким, полным какого-то странного, почти болезненного признания.

Позже, когда ужин подошёл к концу, они сидели ближе, чем позволяли приличия. Воздух между ними был наэлектризован. Она играла с его запонкой, сделанной из чёрного оникса, чувствуя тепло его руки. Он — с её взглядом, который был для него словно открытая книга и самая глубокая загадка одновременно.

Виктор попытался что-то сказать, его губы слегка приоткрылись, но она прервала его, положив палец на его подбородок.

— Не начинай. Только не сегодня. Сегодня — перемирие.

— На ночь? — уточнил он, его голос был низким, полным предвкушения.

— На бокал, — поправила она, её палец слегка надавил.

— Жестоко, моя госпожа. Очень жестоко.

— Я — адвокат, Энгель. Мы торгуемся до последнего. И ничто не бывает просто так.

Виктор улыбнулся. Это была не усмешка, а настоящая, искренняя улыбка, которая делала его невероятно притягательным.

— Ты знаешь, что, если бы ты была прокурором, я бы всё равно проиграл.

— Потому что я умнее? — в её вопросе звенел вызов.

— Потому что я бы не хотел тебя побеждать, — его взгляд был глубоким, пронзительным, в нём не было и тени лжи.

Лилит чуть нахмурилась, но не ответила. Только допила вино, глядя на огни под ними, на пульсирующий Нью-Йорк, который в эту минуту казался далёким и нереальным.

И в этот момент между ними впервые не было ни оружия, ни страха, ни стен, ни масок. Только двое — мужчина и женщина, одинаково сломанные, одинаково живые, одинаково опасные. Два осколка одной души.

Когда они спускались по лестнице, уже дул холодный ветер. Виктор накинул ей на плечи свой пиджак и тихо сказал:

— Знаешь, змейка, может, ад не так уж страшен, если в нём есть ты.

Лилит посмотрела на него и усмехнулась, её взгляд был полон черного юмора.

— Не льсти себе, Энгель. Ты туда не попадёшь.

— Почему? — его бровь вопросительно приподнялась.

— Потому что я уже забронировала тебе место рядом со мной, — она усмехнулась. — И если ты туда не придёшь, я тебя сама туда притащу.

Они оба рассмеялись.

И впервые их смех звучал не как вызов — а как обещание. Обещание новой войны, которая будет гораздо слаще и опаснее любой из тех, что они вели раньше.

Поздно ночью он стоял у окна в своём пентхаусе, глядя на город.

На телефоне мигало сообщение, которое он всё же не отправил:

"Когда ты смеёшься, ад замолкает.

А я, наверное, к чёрту этому завидую."

Виктор удалил черновик, налил себе виски и тихо произнёс в пустоту. — Девочка, ты меня с ума сведешь...

И где-то, в другом конце города, она сидела на подоконнике своей квартиры, курила и думала:

Почему, когда он рядом, мне хочется стрелять — и не промахнуться.

Огонь и лёд. Они оба знали — однажды кто-то из них всё-таки обожжётся.

Вопрос только — кто первый?

...

Тир находился за чертой города — старое здание из серого бетона, пропахшее маслом, порохом и холодом. Снаружи он выглядел заброшенным, но внутри — всё блестело от чистоты и стали, словно это был не тир, а тайное святилище для тех, кто понимал язык оружия.

Лилит вошла в обтягивающих брюках, которые подчеркивали каждый изгиб её стройных ног, в кожаной куртке и белой рубашке, застёгнутой только до середины груди, открывая тонкую линию ключиц. Волосы были собраны в высокий хвост, взгляд — сосредоточен и опасен, как у хищницы перед прыжком. Она излучала силу, грацию и неизбежную угрозу.

Виктор ждал её у дальней линии стрельбы, прислонившись к стене, его фигура была расслабленной, но взгляд — напряжённым, прикованным к ней. В руках — два пистолета.

— Через неделю, и ты всё-таки пришла, — произнёс он спокойно, его голос был низким и бархатным, когда она подошла ближе, оставляя за собой шлейф запаха жасмина и пороха.

— Любопытство — мой смертный грех, — ответила она, не глядя, беря один из пистолетов. Его прикосновение было прохладным и знакомым.

Мужчина улыбнулся, но не издевательски — по-настоящему, с тем тёплым блеском, который сбивал её с толку, заставляя забыть о своей броне.

Они встали рядом. Мишени медленно поползли вдаль, автоматические ленты щёлкнули, готовясь к выстрелам. Виктор наклонился к ней, запах его одеколона — что-то между табаком, дорогой кожей и лёгким оттенком мяты — заставил её непроизвольно задержать дыхание.

— Кто выиграет — загадывает желание, — сказал он, его губы почти касались её уха, опаляя кожу.

— Я думала, мы просто стреляем, — сухо ответила она, хотя пульс в висках бился быстрее, чем после самого сложного дела.

— С тобой, змейка, ничего не бывает «просто», — прошептал он, и в его голосе было обещание.

Виктор отошёл на шаг, поднял оружие. Выстрелы раздались почти одновременно — два, три, пять. Пули разорвали воздух, с характерным свистом. Запах пороха наполнил тир, смешиваясь с их запахами, создавая опьяняющую смесь. Лилит стреляла точно, без лишних движений, рука твёрдая, как у профессионала, её взгляд был прикован к мишени. Но он… он стрелял с такой легкостью, будто дышал, каждое движение было отточено до совершенства.

Когда последняя мишень остановилась, электронное табло заморгало.

Виктор — 97. Лилит — 94.

Она прикусила губу, в её глазах мелькнуло раздражение.

— Вот ты сволочь.

— Сегодня мне просто повезло, — его улыбка стала шире.

Виктор подошёл ближе, забирая у неё пистолет, но не сразу — их пальцы соприкоснулись, и она почувствовала, как электрический разряд пробежал по коже, вызывая мурашки.

— Моё желание одно, — прошептал он, глядя ей в глаза в упор, его взгляд был голодным и пронзительным. — Украсть тебя.

Пауза. Он добавил, чуть тише, его голос стал ещё глубже:

— Только не так, как ты похитила меня тогда.

Её дыхание сбилось. Лилит попыталась усмехнуться, но не смогла — слова застряли в горле. В его словах было обещание.

— Тогда постарайся, Энгель. Мне нравятся сложные миссии. И лёгких я не прощу.

Виктор прищурился, шагнул к ней ближе. Теперь между ними не было ни сантиметра. Она чувствовала жар его тела, его дыхание у самой шеи, холод пистолета, который он всё ещё держал в руке, прижав к её бедру. Его пальцы скользнули к её запястью, осторожно, без силы, просто чувствуя пульс под кожей, словно проверяя её на прочность.

— Ты ведь правда не боишься? — спросил он, глядя прямо в глаза, его взгляд был прямым и безжалостным.

— Я выросла среди людей, которые держали ножи под подушкой, — ответила она, её голос был низким и хриплым. — Бояться поздно.

Мужчина усмехнулся.

— Расскажи мне.

Лилит не отводила взгляда, потом выдохнула, словно сбрасывая с себя тяжёлый груз:

— Это было три года назад. Меня должны были выдать замуж за человека, которого я в глаза не видела. Даже имени не знала. Я сбежала из-под венца. Но меня нашли. Мать решила всё закончить быстро — не возвращаясь в столицу, прямо в Лиссабоне. Чтобы я точно не убежала. Все потому, что я не хотела быть второй.

— А потом? — его голос был едва слышен, но в нём чувствовалось глубокое внимание.

— А потом я сама попросила одного человека похитить меня из-под венца. Хотела доказать, что могу выбирать свою судьбу, — Лилит усмехнулась, глядя в мишень, словно видела там свою собственную жизнь. — Похоже, я до сих пор этим занимаюсь. Доказываю.

Виктор молчал, и лишь через секунду, чуть хрипло произнёс:

— Сейчас ты никуда не убежишь.

— Уверен? — её вопрос был вызовом, но в нём уже не было той остроты, что раньше.

— Да. — Он наклонился ближе, его губы почти касались её щеки, его взгляд был прикован к её глазам. — Потому что я этого не хочу. И не позволю.

Воздух между ними стал плотным, горячим, насыщенным предвкушением. Пальцы Виктора легли на её талию, но не с силой — просто отметили границу, которую он не собирался переходить без её разрешения. Он ждал.

Лилит стояла, не двигаясь, чувствуя, как каждый вдох становится короче, как сердце бьётся быстрее, чем пульс после выстрела. Она чувствовала его власть, его желание, его осторожность.

— Ты странный, Энгель, — прошептала она, не отводя взгляда. — Другие уже давно бы попытались меня поцеловать насильно.

— А я не хочу «попытаться», — Его голос стал низким, обволакивающим, словно тёмный мёд. — Когда захочу поцеловать — просто сделаю. И ты это почувствуешь.

Девушка медленно улыбнулась, нервно, с вызовом, но в её глазах уже плясал огонь.

— Попробуй.

Он отступил на шаг, глядя на неё долгим взглядом, в котором было слишком много — страсть, уважение, азарт, нежность, которую он уже не скрывал.

— Нет, змейка. Сегодня — нет. Сегодня ты должна понять, что я даю тебе выбор. Это уважение.

Лилит усмехнулась, хотя в груди всё горело.

— Тогда в следующий раз я выиграю. И моё желание будет похуже.

— Жду, — ответил он, его улыбка была хищной и обещающей. — Только не забудь: я люблю острые игры. Особенно те, где приз — ты.

...

Телефон зазвонил, когда Лилит стояла посреди своего дома, утопающего в цветочных гирляндах, пытаясь осознать масштаб этого "подарка" и своё собственное, странное состояние. На экране высветилось "Луиза". Видеозвонок. Лилит тяжело выдохнула, но нажала "Принять". С Лу она могла быть собой, настоящей Валерией, без маски Лилит Рихтер, даже если весь её дом выглядел как сцена из романтической комедии.

На экране появилась улыбающаяся, яркая Лу, её глаза тут же расширились.

— Привет, Лери! Что это у тебя там? Ты что, решила стать флористкой? — Луиза заливисто рассмеялась, её голос был звонким и жизнерадостным, словно солнечный луч из другого мира.

Валерия прошла в кухню, где цветов было чуть меньше, пытаясь найти хоть какой-то островок нормальности. Её волосы были слегка растрепаны, а на лице читалась усталость.

— Привет, Лу. Нет, не флористкой. Просто… знакомый решил проявить себя. Ты как?

Луиза на экране резко замолчала, её взгляд стал острым. Она внимательно всматривалась в лицо кузины.

— «Знакомый»? Валерия Адель Андрес, да у тебя глаза горят, как после хорошей драки, и при этом ты выглядишь… растерянной. Что это у тебя там вообще?! — Луиза вытянула шею, пытаясь рассмотреть фон. — Что это за лес в твоей гостиной?!

Лилит (Валерия) покачала головой, отводя взгляд, но камера уловила её движение. На мгновение в кадр попал уголок её гостиной, где от пола до потолка громоздились букеты.

— А… это. Да. Знакомый подарил. Чёрт, он переборщил.

— «Знакомый»? — тон Луизы стал серьёзнее, в нём прозвучала смесь удивления, подозрения и откровенного веселья. — Неужели это… тот самый Виктор? С которым ты теперь то и дело пересекаешься, и которого ты называешь своим личным демоном? Твоё «яблоко раздора»?

Ну и отсылка к ее новому имени, ей богу.

Валерия фыркнула, зажигая сигарету, и выпускает струйку дыма прямо в камеру.

— Да, этот мафиозный засранец. Он, кажется, действительно думает, что у нас с ним может что-то быть. И почему-то считает, что цветы — это пропуск в моё сердце. Глупец. Идиот.

Луиза на экране закатила глаза, но на её лице расплылась широкая, озорная улыбка.

— О-о-о, моя дорогая, неужели ты наконец-то нашла достойного соперника? Это же просто мечта! Представляю, как вы там бодаетесь, искрами метаетесь! Он, наверное, горит от желания, а ты его дразнишь, как кошка мышонка.

— Он меня бесит, Лу! И эти цветы… их слишком много, — проворчала Валерия, обводя рукой цветочный хаос, словно это было проклятие. В её голосе не было привычной злобы, скорее… лёгкая досада, смешанная с чем-то новым, что она сама ещё не могла определить. — Весь дом пропах. А, я… к своему удивлению поняла, что даже не знаю, какие у меня любимый цветы. Потому он подарил все виды, которые есть в Нью-Йорке. Еще и… похоже этот дом он мне продал. Рядом со своим. Боги, помогите мне!

— Ну, это по крайней мере интересно, — дразнила её Луиза, — а то я уже думала, что ты совсем застрянешь в своих бумажках и пушках. Но будь осторожна, дорогая. Мафия Европы, хоть и опасна, но мы её знаем, она понятна и не страшна. А вот об американской мафии… мы ещё ничего не знаем. Они действуют иначе. Их правила могут быть более… изощрёнными.

Валерия фыркнула, её губы изогнулись в презрительной усмешке, в её глазах мелькнула уверенность.

— Глупости. Его прочитать легче, чем азбуку для ребёнка. Он слишком… открыт в своих желаниях, слишком прямолинеен для своей роли. Это его слабость. Он хочет меня поймать, и он не скрывает этого.

Они ещё немного поболтали по-сестрински, обменялись новостями, сплетнями, посмеялись над общими знакомыми. Но в конце разговора Луиза стала серьёзнее, её взгляд на экране потемнел.

— Кстати, Лери… наши снова собираются отправляться на твои поиски. Отец особенно. Дядя Киллиан не смирился. Он не отступит.

Сердце Лилит сжалось, старые раны снова открылись, несмотря на весь цветочный аромат вокруг.

— Надеюсь, ты не сказала им, где я? — её голос стал жёстким.

— Нет, конечно! Что ты! — в голосе Луизы прозвучало искреннее возмущение. — Я не предательница. Просто… будь готова. Они не отстанут. Ты же знаешь, Андрес не отступают. Рано или поздно, тебя найдут.

— Я знаю, — прошептала Валерия, глядя на алую лилию, которую она держала в руке. — Я всегда готова. Я Андрес. И черта с два, кто меня насильно получит.

Она повесила трубку, и тишина в квартире снова наполнилась ароматом цветов. Лилит опустила взгляд на лилию, её лепестки были нежными, но стебель — твёрдым. Она знала, что Лу права. Мир вокруг неё становился сложнее, а Виктор Энгель был лишь одним из самых красивых и опасных его проявлений. И это, почему-то, не пугало её так сильно, как должно было.

Виктор знал: Валерию трудно удивить. Она видела кровь, власть, деньги, ложь в самых изощренных формах. Её цинизм был щитом, её опыт — непробиваемой бронёй. Но он всё же рискнул, ибо знал, что ключи к самым ценным сокровищам порой лежат в самых неожиданных местах.

— Ты любишь оружие, — сказал он однажды, почти между делом, когда они сидели в его кабинете, обсуждая какую-то скучную сделку, которая, по сути, была лишь предлогом для их встречи.

Она откинулась в кресле, задумчиво усмехнувшись. Её взгляд скользнул по его рабочему столу, где лежала пара вычищенных до блеска "Беретт".

— Люблю, когда оно стреляет туда, куда я целюсь. Всё остальное — детали. Игрушки.

— Тогда поехали. Хочу кое-что тебе показать. — Его глаза сверкнули, предвкушая её реакцию.

Лилит хмыкнула, но села в его машину без лишних вопросов, её любопытство, её "смертный грех", взяло верх. По привычке, отработанной годами инстинктов, она проверила, где у него нож, где спрятан пистолет, где находятся все выходы из машины.

Виктор заметил. И усмехнулся.

— Расслабься, змейка. Сегодня я не планировал тебя похищать. Хотя это часть желания.

— Я расслаблена, Энгель. Просто готовлюсь к непредвиденному, — ответила она с ледяной вежливостью, но в её глазах плясали искры.

Он привёз её в старое промышленное здание — снаружи ничем не примечательное, лишь обветшалый бетон и выбитые окна. Но стоило войти внутрь, как перед ней открылась стальная галерея — зеркала света, хромированные стеллажи, на которых в идеальном порядке выстроились десятки видов оружия. Каждый ствол был вычищен до блеска, словно произведение искусства. От пистолетов времён Второй мировой до новейших моделей, ещё не поступивших даже в продажу.

Лилит застыла. На миг он увидел в её глазах не хищницу — ребёнка. Настоящего, восхищённого, живого. Её рот чуть приоткрылся, а дыхание сбилось. Она подошла к одной из полок и провела пальцами по гравировке на стволе.

— FN Five-seveN, ограниченная серия, — прошептала она, её голос был полон восхищения.

— Узнала? — в его голосе прозвучало удовлетворение.

— У нас дома были такие же, — ответила она тихо, её взгляд стал задумчивым. — В оружейной отца.

Девушка взяла пистолет, взвесила в ладони. Движения были уверенными, почти нежными, словно она гладит что-то родное и давно забытое.

— Удивительно, — сказала она, — я думала, что забыла, как пахнет сталь после чистки.

Виктор наблюдал. Он видел сотни женщин — с алмазами, с золотом, с алыми губами, но ни одна не улыбалась так, глядя на пистолет. Она выглядела… счастливой. Именно так: чисто, неприкрыто, словно впервые в жизни ей позволили быть собой.

— Ты похожа сейчас на ребёнка в магазине сладостей, — произнёс он, его голос был мягким.

Она обернулась, приподняв бровь, в её глазах мелькнула озорная искра.

— Это комплимент?

— Констатация. — Он чуть улыбнулся. — Только вот дети обычно не знают, как перезаряжать “Беретту” с закрытыми глазами.

Лилит усмехнулась, щёлкнула затвором, направляя пистолет в его сторону, но её руки были опущены.

— А я знаю. И могу.

— Страшная женщина, — с иронией сказал он, подходя ближе.

— Я — Андрес, — холодно ответила она, не отводя ствола, но в её глазах читался вызов.

— Я не про то. — Он посмотрел прямо в её глаза, и в его взгляде не было иронии, только чистое, неподдельное чувство. — Я про то, что страшно восхищаюсь.

Девушка опустила оружие, чувствуя, как внутри разгорается тот же самый огонь, что и тогда, когда впервые держала пистолет в детстве. Он стоял рядом, близко. Слишком близко. Она почувствовала его запах — табак, мята и металл. Сердце пропустило удар, а кровь застучала в висках.

— Знаешь, — сказал он тихо, его голос был низким и обволакивающим, — я думал, удивить тебя невозможно.

— И всё же попытался, — ответила она, ставя пистолет обратно на место, её пальцы ещё помнили его тепло.

— И, кажется, получилось, — его улыбка стала шире, увереннее.

Она улыбнулась — по-настоящему, её губы изогнулись в искреннем, нежном изгибе.

— Если честно… да.

— Тогда, может, ты наконец признаешь, что тебе нравится проводить со мной время? — в его голосе была надежда.

— Не обольщайся, Энгель, — сказала Лилит, беря со стола другой пистолет, более старую модель, с резной рукоятью. — Мне нравится оружие, а не ты.

— Ох, знала бы ты, змейка, как я ему завидую. — усмехнулся Виктор, и в его глазах блеснул хищный огонёк.

Она хохотнула — звонко, неожиданно, этот смех разнёсся по стальной галерее, наполняя её новой жизнью. Он поймал этот смех, как пулю в сердце, и понял, что этот звук был самым прекрасным, что он когда-либо слышал.

Позже, когда Лилит уже собиралась уходить, он остановил её, жестом показав на небольшую чёрную коробку, лежащую на соседнем стеллаже.

— Подожди. У меня кое-что для тебя.

Он протянул чёрную, бархатную коробку. Внутри, на алой подкладке, лежал персональный пистолет — изящный, идеального баланса, с тонкой гравировкой по металлу: “V.A.A.” — Валерия Адель Андрес.

— Ты… — её голос был почти шёпотом, её пальцы коснулись инициалов.

— Знаешь, — сказал он просто, в его голосе не было и тени гордости, только глубокое понимание. — Ты могла бы стереть документы, сменить имя, но не манеру целиться. И не свою сущность.

Девушка долго смотрела на оружие, потом — на него. В её глазах мелькнули тысячи мыслей, тысячи эмоций.

— Знаешь, Энгель, — сказала тихо, — ты играешь с огнём.

— Я обожаю обжигаться. Особенно тобой. — Его взгляд был голодным, обещающим.

Она хмыкнула, взяла подарок, прижала пальцем гравировку. Этот жест был интимным, почти священным.

— Не привыкла к таким подаркам.

Разве что от родителей.

— А я не привык дарить их женщинам, которые могут выстрелить в меня после “спасибо”, — его улыбка была полной очарования.

Лилит засмеялась снова — коротко, но искренне, её смех был словно музыка в этом храме стали. И впервые за долгое время ему показалось, что она не просто защищается от мира. Она его принимает. И, возможно, принимает его.

…

Дверь дома захлопнулась за её спиной с глухим щелчком, эхом отразившись в внезапно наступившей тишине. Тишина встретила её, как пустыня — равнодушно, без эха, беззвучно пожирая остатки дневного шума. Лилит сняла туфли, медленно, будто сбрасывала броню после тяжёлого боя. Пальцы дрожали не от холода — от злости на саму себя, на его проклятое умение проникать сквозь её защиту.

На ней всё ещё был его пиджак. Пахнущий дорогим табаком, мятой и лёгким порохом, словно её собственная сущность. Запах власти. Запах мужчины, который слишком близко подобрался, слишком многое понял.

Она стояла в коридоре, глядя на тёмную ткань, словно на живое существо, и вдруг усмехнулась — коротко, с горечью, в её смехе не было веселья, только самобичевание.

— Вот дерьмо, — пробормотала она. — Ты что, совсем рехнулась, Андрес?

Бросив пиджак на кресло, словно сбросив кожу, она направилась в кухню. На автомате включила кофеварку. Кофе всегда был её ритуалом — с детства, с тех времён, когда Адель, её бабушка, говорила: «Порядок начинается с мелочей. Сначала — завтрак. Потом — война. И никогда не путай их».

Лилит налила себе чашку, но руки были неустойчивы, кофе пролился на край. Глоток обжёг губы, и от этого вдруг стало ещё хуже, горячий напиток не согрел её изнутри. Она злилась — на Виктора, за его наглость и проницательность; на себя, за то, что позволила ему подойти так близко; на этот город, который стал для неё и спасением, и золотой тюрьмой.

Пиджак всё ещё лежал на кресле. Слишком близко. Слишком… тёплый, манящий. Она схватила его, собираясь выбросить, но ткань скользнула между пальцев, и вместо этого она просто прижала его к лицу. На секунду. Только вдохнуть. Мята. Дым. Сталь. Боже, какой же он бесит. И как же он, черт возьми, притягивает.

Она села на подоконник, глядя вниз, на улицу — огни, движущиеся, пульсирующие, как кровь под кожей гигантского, живого существа. Нью-Йорк жил, ревел, кипел, но внутри неё царила какая-то странная пустота, которую не могли заполнить ни шум города, ни аромат кофе.

Всё шло идеально: успешная карьера, адвокатура, собственная компания, связи, которые она так тщательно выстраивала. Никто не знал, кто она на самом деле. Никто — кроме него.

Виктор Энгель. Имя, которое звучало как угроза и как искушение. Он будто видел её насквозь. Не адвоката. Не женщину. Не беглянку. А существо, которому до смерти скучно жить без войны.

Девушка откинулась назад, взъерошила волосы и засмеялась — тихо, нервно, её смех был полон горечи и самоиронии.

— Серьёзно, Лилит? Тебе не хватало только мафиозного идиота с платиновыми волосами, — сказала она вслух, обращаясь к себе, словно к чужому человеку.

Телефон завибрировал. Номер неизвестный. Сообщение:

Ты оставила у меня кое-что. Покой. Спокойной ночи, змейка.

Она застыла, потом усмехнулась, стряхивая пепел сигареты в пепельницу, её пальцы снова дрожали.

Ответила, её пальцы быстро набрали текст:

Покой не мой, Энгель. Забери свой чертов флирт обратно.

Ответ пришёл через минуту:

Не могу. Слишком поздно. Ты его забрала, когда вытащила пистолет в мою сторону. И забрала навсегда.

Лилит не выдержала — смех вырвался сам собой, звонкий, почти безумный. И всё же что-то сжалось внутри. Нечто опасно похожее на… теплоту. На давно забытое чувство.

Ночью она не спала. Ветер гонял шторы, а на тумбочке стоял его пиджак — как будто охранял покой, которого у неё никогда не было, и который он, кажется, действительно забрал. Она лежала, глядя в потолок, и впервые за долгое время чувствовала… не одиночество, а странное ожидание. Словно город готовился к чему-то — к буре, к новой игре, к новому выстрелу.

Лилит уснула под утро, лишь когда первые бледные лучи солнца коснулись её окна, прижимая к себе его пиджак, словно последний якорь.

А Виктор, сидя в своей машине внизу под её окнами, в тени, медленно затушил сигару и сказал тихо, почти ласково, глядя на её окно:

— Доброй ночи, змейка.