Хрустальная ложь

Глава 24

Нью-Йорк в тот вечер был тих — обманчиво, почти нежно. Его огни мерцали, как драгоценные камни, а гул машин казался колыбельной после дневного хаоса. Лилит шла к своей машине, усталая после суда. День вымотал её — очередной громкий процесс, очередной мужчина, уверенный, что адвокат с лицом ангела и языком клинка не сможет его уронить в грязь. Женщина, которую он затюкал и подал заявления в полицию.

Но смогла. Она всегда могла.

Она устало провела ладонью по волосам, щёлкнула сигнализацией и бросила кейс на заднее сиденье. Сигарета. Огонёк. Глоток едкого дыма, смешанного с влажным воздухом. Свобода. Это был её ритуал, её способ отмыться от лицемерия дневного мира.

Девушка не заметила, как к ней подошли. Не сразу. Только — резкий запах пота, металла и дешёвого виски, который не смог заглушить даже её сигаретный дым. И голос, от которого когда-то в зале суда стыла кровь.

— Узнала, адвокат? — прозвучал он хрипло, полным ненависти.

Лилит обернулась. Мужчина. Лицо перекошено злобой, старый шрам тянется через щеку, уродуя его. Тот самый Джейкобс, подсудимый, которого она “случайно” прижала к стенке закона, отказываясь защищать его. Наоборот. Она доказала его вину в убийстве жены. Он сбежал из-под стражи и теперь вышел досрочно, благодаря кому-то из верхушки, по чьему-то тёмному поручению.

— Джейкобс, — тихо сказала она, её голос был ровным, без тени страха. — Я думала, ты будешь умнее.

— Я был, — хрипло ответил он, его глаза горели безумием, — пока ты не лишила меня всего. Жены. Имени. Жизни.

— Сам себя лишил, — она шагнула назад, оценивая расстояние до багажника, где хранилось запасное оружие. — Я просто нажала нужные кнопки.

Он усмехнулся, медленно доставая нож с длинным, блестящим лезвием.

— Знаешь, каково это — когда женщина предаёт?

— Да, — её голос был стальным. — Но я не жена. Я суд. И я не предаю.

Он замахнулся — и всё потонуло во вспышке боли.

Верёвки впивались в запястья, жгли кожу до крови. Она не знала, где находится — подвал? заброшенный склад? Сырость и ржавчина пропитали воздух, а где-то далеко капала вода. Её голова гудела, раскалываясь от боли. Нож оставил след на боку — неглубокий, но гадкий, отвратительно мокрый от крови. Но даже сквозь боль, она усмехнулась.

«Порожденные огнём, закаленные сталью».

Клятва Андрес. Древняя, кровавая, глубоко вшитая в её ДНК. Девочка, которую Эмилия, её мать, в детстве учила держать нож, как продолжение своей руки. Юная Валерия, которую Валериан, её дед, ставил на ноги после каждого падения, говоря: «Не бойся крови, малышка. Бойся страха. Страх — единственная вещь, что сломит тебя».

Лилит подняла глаза на Джейкобса, который стоял перед ней, его лицо было искажено злорадством.

— Долго репетировал месть, Джейкобс? — выдохнула она, пытаясь растянуть время, пока её пальцы судорожно искали скрытый клинок.

— Три года, — прошипел он.

— Тогда плохо готовился, — выдохнула она и ударила коленом, резко, прямо ему в пах.

Он пошатнулся, застонал, его лицо исказилось от боли. Этого было достаточно. Вскользь, почти невидимым движением, она выдернула из высокого сапога тонкий клинок — подарок, всегда с ней, всегда скрытый. Одно движение — верёвка на запястье лопнула с глухим звуком. Второе — нож вошёл ему в плечо, заставляя закричать от боли. Третье — бег.

Она вырвалась наружу. Ночь. Улица. Холодный ветер, который обжигал рану на боку. Шум шин, далёкие огни. Кровь капала на асфальт, оставляя тёмные следы, но она бежала, не чувствуя боли, только адреналин, пульсирующий в венах. Только одно пульсировало в голове: выжить.

Ох, давно она так не бегала.

«Нет, я конечно люблю адреналин. Но это уже какой-то пиздец!»

Лилит резко подняла ногу, сбив с пути какой-то стул, преграждавший дорогу. Боль пронзила запястья, но ей удалось сорвать остатки верёвки. Пока Джейкобс, с криком выдернувший нож из плеча, подходил ближе — она выхватила осколок стекла и полоснула по его руке, державшей оружие. Кровь. Крик. И бег.

Она вылетела на улицу, босиком, с раной на боку и на плече, её одежда была порвана. Сирены где-то вдали, город жил своей безучастной жизнью.

Но из-за угла вышел тот самый псих — снова. С окровавленной рукой, с безумным блеском в глазах.

— Далеко не уйдёшь! — заорал он, поднимая пистолет.

Выстрел.

Один.

Точный.

Джейкобс падает, как мешок, его тело обмякает на асфальте.

И за ним — знакомая фигура. Платиновые волосы, чёрный плащ, развевающийся на ветру, и насмешка в глазах, которая даже в этот момент была ярче любого солнца.

— Ты ходячая катастрофа, змейка, — произнёс Виктор, убирая пистолет в кобуру. — Не можешь без неприятностей?

— Ты как всегда вовремя, — прохрипела она, удерживая равновесие, прижимая руку к кровоточащей ране. Её силы были на исходе.

Он протянул ей руку.

— Я тебя найду даже в аду, девочка.

Лилит тяжело дышала, спина липла от крови и пота. Но на её губах появилась та самая, хищная усмешка.

— Я Андрес. Без риска жизнь скучна, Энгель. И скучная жизнь — не для меня.

Виктор шагнул ближе, его глаза скользнули по её ране. Протянул руку, намереваясь помочь.

— Дай. — сказал он, его голос был глубок.

Она, вместо того чтобы принять помощь, выхватила у него пистолет прямо из кобуры, её движения были молниеносными.

— Неплохой образец, — прохрипела она, осматривая оружие. — Американское, но чувствуется баланс. — девушка крутанула его в руке, проверяя вес. — У итальянцев, правда, линия чище, но для экстренной ситуации сойдёт. — Она подмигнула.

Виктор рассмеялся. Впервые искренне, без тени игры или сарказма. Это был глубокий, чистый смех, полный облегчения и восхищения.

— Покажу тебе еще одну оружейную, если соизволишь прийти в гости в нормальное время, без форс-мажоров. Там найдутся и итальянские образцы.

— Странный способ затащить женщину в постель, Энгель, — хмыкнула она, возвращая ему пистолет и прижимаясь к его руке, чтобы опереться, её силы окончательно покинули её.

— А у нас, мафиози, других нет, — ответил он, всё ещё улыбаясь, обнимая её и придерживая, чтобы она не упала.

Лилит сделала шаг назад, её глаза блестели в свете уличного фонаря.

— Береги себя, Энгель. Вдруг завтра я тебя не прикрою.

— Прикроешь, — произнёс он с хищной усмешкой, удерживая её. — Мы ведь теперь на одной частоте, змейка. И на одной стороне. Хочешь ты того или нет.

Запах антисептика, мягкий шелест штор, гулкий гул кондиционера — не её мир. Она открыла глаза и сразу поняла, что это не больница. Слишком тихо. Слишком дорого. Комната — просторная, в серо-дымчатых тонах, на прикроватной тумбе — стакан воды, перевязочный материал, и рядом — пистолет. Её пистолет.

— Очнулась, — услышала она голос. Такой знакомый, но в то же время чужой, пропитанный чем-то новым, неведомым.

Виктор стоял у окна, спиной к ней. Солнечный свет, пробиваясь сквозь жалюзи, рисовал на полу полосы, заставляя его силуэт казаться резким, уверенным. Без пиджака, в простой белой рубашке, рука в кармане брюк — классический образ, который она уже успела выучить наизусть. Его профиль был острым, словно высеченным из камня, каждая линия говорила о его силе и контроле.

— Где я? — хрипло спросила она, с трудом садясь на кровати. Горло болело, тело ныло от пережитого, но разум уже начинал возвращаться в привычный ему боевой режим.

— У меня, — спокойно ответил он, не оборачиваясь. Его голос был ровным, лишенным всяких эмоций, которые она так часто слышала раньше. — Твой парень с ножом не дожил до скорой, если вдруг волнуешься о его правах.

— Не волнуйся, — отрезала Лилит, дернув плечом и тут же поморщившись от резкой боли. — Я бы расстроилась, если бы дожил.

Виктор обернулся. Его взгляд — прямой, пронзительный, как будто пытался заглянуть ей прямо в душу. Он был слишком внимательным для человека, который якобы "ничего не чувствует". В его глазах читалось что-то более глубокое, чем просто оценка ее состояния.

— Ты потеряла много крови, — сказал он с легкой, почти незаметной улыбкой, подходя ближе. — Твоё везение уже начинает раздражать врачей.

Она откинулась на подушки, скрестив руки на груди, принимая оборонительную позицию, которую знала так хорошо. — Я не просила спасать.

— Знаю. — Он усмехнулся, его губы тронула тень насмешки. — Но мне стало скучно.

Лилит посмотрела на него с прищуром, пытаясь разгадать его истинные мотивы. — Так значит, ты теперь мой телохранитель? Или снова хочешь проверить, сколько у меня пуль?

— Ни то, ни другое, змейка. — Он остановился напротив нее, его взгляд задержался на ее лице. — Просто решил убедиться, что ты жива.

— И зачем? — спросила она, ее голос был полон скепсиса.

— Потому что мёртвая ты была бы слишком тишиной, — ответил он, и в его словах прозвучало что-то, что заставило ее прислушаться. — А я не люблю тишину.

Она замолчала, переваривая его слова. В его заявлении было больше правды, чем она могла бы ожидать.

Виктор налил воду в стакан и поставил его рядом на тумбочку, но она не потянулась к нему. Вместо этого она заговорила — тихо, устало, будто сама не верила, что говорит это вслух, будто впервые решалась высказать это вслух.

— Знаешь, забавно, — начала она, глядя куда-то в сторону. — Всю жизнь я жила под охраной. Телефоны, конвои, машины. Я рвалась к свободе, мечтала о ней.

Он слушал, не перебивая, его внимание было полностью сосредоточено на ней.

— А теперь… — она чуть усмехнулась, глядя в потолок, словно видя там что-то, чего не видела она сама. — Когда по-настоящему свободна, — впервые захотелось, чтобы кто-то стоял за спиной.

— Страшно? — спросил он, его голос стал мягче.

— Нет. — Ее глаза встретились с его, и в этом взгляде было больше уязвимости, чем в любом другом ее проявлении. — Просто… странно. Без привычного щита чувствуешь, как мир скребёт зубами.

Он присел на край кровати, его присутствие стало ощутимым, почти осязаемым.

— У тебя не было щита. Было зеркало. Ты отражала страх других, а не защищала себя.

Лилит хмыкнула, признавая правдивость его слов, хотя и не показывая этого открыто. — Красиво говоришь. Для мафиози.

— Ты сама такая. Только адвокат.

— Разница в деталях, — сказала она, намекая на их разные, но схожие пути.

— Именно. — Он наклонился ближе, его взгляд стал более интенсивным, почти гипнотическим. — Разница в том, кто стреляет первым.

Девушка усмехнулась, но ее глаза потеплели. В них промелькнуло что-то, что напоминало доверие. — Ты всегда так философствуешь, когда тащишь женщин к себе домой?

— Обычно они уже не разговаривают, — ответил он, и в его словах прозвучала легкая ирония.

— Везло значит, — пробормотала она, намекая, что с ней этот номер не пройдет. — Со мной не прокатит.

Он рассмеялся — тихо, искренне, без всякой фальши. Это был звук, который она слышала слишком редко. — Я уже понял. Тебя проще ранить, чем успокоить.

Она села, взяла пистолет с тумбы и проверила магазин, ее движения были отточенными, автоматическими. — Даже не думай о няньках, Энгель. Я сама справлюсь.

— Конечно. Только не теряй сознание посреди Нью-Йорка в следующий раз, ладно? — он произнес это с легкой тревогой, несмотря на свой обычный цинизм.

— Не обещаю, — бросила она, поднимаясь и шатаясь.

Виктор поймал её за локоть. Только на миг, но этого хватило. Она замерла, почувствовав его тепло, его силу, как будто мир стал вдруг слишком близко, слишком реален.

— Отпусти, — тихо сказала она, ее голос был слаб.

— Или что? — спросил он, его рука лишь слегка сжала ее локоть.

— Или я опять тебя ударю.

— Я всё ещё помню прошлый раз. И, знаешь, оно стоило того. — В его словах не было обиды, лишь констатация факта, окрашенная легким намеком на удовлетворение.

Лилит посмотрела на него с таким выражением, будто могла и правда нажать на курок, выпустить пулю, которая навсегда оставит его в покое. Но потом… она отпустила пистолет, который уже не казался ей таким важным, и просто сказала:

— Ты сумасшедший.

— А ты моя любимая катастрофа, — ответил он, не моргая, его взгляд был полон решимости. — Сядь. Позже отвезу тебя домой.

Нью-Йорк ночью был странно тих. После выстрелов, криков, бега босиком по асфальту и запаха крови — эта тишина казалась почти издевательской. Как будто город наблюдал за ней, затихший, но живой, и шептал: «Ты снова выжила, Андрес».

Машина Виктора мягко скользнула к её дому, свет фар прочертил золотые дуги по стенам. Валерия — Лилит — сидела рядом, сжимая рукой бок, где под бинтами пульсировала свежая боль. Он не включал музыку. Только изредка косился на неё. Ничего не говорил. Не нужно было — тишина между ними теперь звучала громче любых слов.

Лилит молчала, глядя в окно, как в отражении мелькают огни и лица — чужие, безразличные. И вдруг, как будто вспомнив, сказала, тихо, почти себе:

— Могла же сдохнуть из-за какого-то идиота, — хрипло усмехнулась, и тут же скривилась от боли. — Смешно. А ведь предупреждали: адвокаты живут меньше других.

Виктор глянул на неё краем глаза — взгляд внимательный, спокойный, но в нём что-то треснуло. Он не привык, что ему страшно. Не привык бояться за кого-то настолько.

— Тебя предупреждали не связываться с психами, — ровно ответил он. — Но ты, конечно, не послушала.

— У нас в семье это наследственное, — фыркнула она, глядя прямо перед собой. — Нормальные не выживают.

Когда они вошли в дом, Лилит рухнула прямо на диван, как человек, которого вытянули из ада и поставили под душ. Он быстро осмотрел рану, достал из внутреннего кармана пиджака аптечку — стандартный набор, который всегда был при нём. Промывая кровоточащий бок, он заметил, что она не шевелится, не жалуется, просто смотрит на потолок и стиснув зубы, дышит через боль. Не из-за страха. Из упрямства.

Виктор чуть усмехнулся, его взгляд был прикован к её ране на плече, которую он только что перевязывал.

— Упрямая девочка. И невыносимо гордая.

— А ты многословен, как для киллера с манерами, — ответила она, слабо приподняв бровь, её голос был хриплым, но без тени боли. — Может, к делу ближе? Моё время не резиновое.

Мужчина залепил пластырь, потом аккуратно, с почти хирургической точностью, наложил бинт. Руки двигались уверенно, но мягко — не касаясь лишнего, только необходимого, словно она была ценной, хрупкой статуэткой, которую он боялся повредить. И в какой-то момент он поймал себя на мысли, что не может перестать смотреть на неё. Не на кровь, не на упрямый профиль, не на сжатые губы, а на то, как в её взгляде — чистое пламя, выжившее даже после ада. Она — не хрупкая. Она — опасно красивая. Не потому что женщина, а потому что всё ещё стоит, всё ещё борется, всё ещё дышит огнём.

Он подумал: «Как она может быть такой милой и грубой одновременно? Как в ней сочетаются яд и мёд?» Но вслух ничего не сказал. Просто молча закончил перевязку, его прикосновения были бережными.

— У тебя в Америке всё как в корпорациях, — сказала она, когда он налил ей стакан холодной воды. — Мафиози с деловыми костюмами, договора, счета, слияния, чертовы отчёты. В Европе — проще. Меч, слово, пуля. И честь. Кровь. Это наша валюта.

Он усмехнулся, подавая ей стакан.

— Зато у вас всё чересчур театрально, Андрес. Пафос ради пафоса.

— А у вас — слишком тихо, — парировала она, делая большой глоток. — Как будто сами себя боитесь. Как будто боитесь признать, кто вы на самом деле.

— Мы просто не делаем пафосных клятв под дождём, — отозвался он, его глаза сверкнули иронией.

— А зря, — она сделала ещё один глоток. — Без театра нет души. Даже в преступлениях. Тем более в них.

Виктор улыбнулся, откинулся на спинку стула и долго на неё смотрел, его взгляд был голодным и оценивающим. И чем дольше, тем сильнее понимал: он не чувствует разницы. Она — не маленькая. Не младшая по возрасту, не по духу. Такая же безумная, как он. Она могла бы быть соперником, союзником, любовницей, убийцей. Всё сразу. Она была его отражением.

— Я не знаю, почему я тебе всё это рассказываю, — вдруг выдохнула она, её голос был полон откровенности, которая её саму пугала. — Я три года ни с кем так не говорила. Даже с собой.

— Потому что иногда легче говорить тем, кто тоже живёт на краю, — ответил он, его голос был мягким и понимающим. — Мы хотя бы не делаем вид, что нормальные. Мы не обманываем друг друга хотя бы в этом.

Лилит усмехнулась, не поднимая взгляда:

— Ты тоже не нормальный.

— И ты это поняла только сейчас? — хмыкнул он, его улыбка стала шире.

Виктор отвлёкся на минуту, прошёл к морозилке, открыл её — почти пустую, как и его собственная жизнь до неё — и, нахмурившись, достал из пакета маленькую коробочку мороженого. Положил внутрь и, не глядя на неё, бросил:

— Тебе бы холодильник обустроить. И жизнь тоже. Хотя можешь переехать ко мне. Там всё уже обустроено. И я тебе ни в чём не откажу.

— Ага, и повесить табличку “собственность Энгеля”? — хмыкнула она, поднимаясь, её взгляд был полон вызова. — Не дождёшься. Я не вещь.

Он повернулся, подперев косяк дверного проёма, его фигура была расслабленной, но взгляд — пронзительным.

— Я не предлагаю быть моей вещью. Я предлагаю быть моей королевой.

Ахренеть. Так прямо заявил. На такое были способны только мой дедушка и папа. — подумала девушка.

Лилит закатила глаза, скрывая то, как эти слова на мгновение ударили по нервам, как всколыхнули давно забытые струны души.

— Стареешь, Энгель. Романтика в голосе появилась.

— Пять лет — не возраст, — лениво ответил он, его глаза были прикованы к ней. — К тому же твоя бабушка, Адель, младше Валериана была почти на столько же, если не ошибаюсь. История, как всегда, повторяется.

— Ты даже это знаешь? — удивлённо хмыкнула она, в её голосе уже не было яда, только искреннее изумление. — Ты преследуешь меня не ради секса. Ты какой-то псих-архивариус. Или дьявол.

— Возможно. Но ведь тебе, кажется, нравится, что я знаю больше, чем должен? Что я вижу тебя настоящую? — в его голосе прозвучали нотки триумфа.

Лилит усмехнулась, уже подойдя к двери, её рука потянулась к ручке.

— Возможно, — сказала она, глядя на него поверх плеча, её взгляд был полон вызова, но уже не вражды. — Но, если ты ещё раз появишься у меня без приглашения, я выстрелю.

— В меня? — ухмыльнулся он, его глаза потемнели от предвкушения.

— В сердце. Чтобы не мучился. И тебе не пришлось меня хоронить.

— Поздно, змейка, — мягко ответил он, его голос был словно шёлк. — Уже мучаюсь.

Она не ответила. Просто схватила стакан и, проходя мимо него на кухню, сказала вполголоса, её слова были почти приказанием:

— Не смей умирать, пока я не разрешу. И пока я не закончу с тобой.

Виктор усмехнулся, глядя, как она скрывается за дверью. И впервые за много лет Виктор Энгель понял, что сам попал. Не в засаду. Не в войну. В женщину, чья кровь — огонь, чьё сердце — сталь, и чьё сердце бьётся в такт с его собственной тьмой. И, кажется, он был готов сгореть в этом огне.

…

Зал суда гудел. Воздух пах кофе, старыми бумагами и электрическим напряжением, предвещая бурю. Лилит сидела за столом защиты — воплощение безупречности и ледяного хладнокровия. Её чёрные волосы были уложены в строгую, но сексуальную причёску, а на лице играло выражение абсолютной уверенности, которое выбивало из равновесия даже самых прожжённых прокуроров. На ней был идеально сидящий тёмно-серый костюм, на губах — едва уловимая, хищная улыбка. Она знала: сегодня она победит. Она всегда побеждала.

Но когда массивная дверь зала суда открылась, и в проёме появился он — в идеально сидящем тёмном костюме, что обтягивал его широкие плечи, с лёгкой, почти издевательской тенью улыбки на губах, — сердце предательски дрогнуло, пропустив удар, а кровь застучала в висках. Энгель. Чёрт бы его побрал.

Виктор шёл к первым рядам, не торопясь, каждый его шаг был уверенным, властным. Люди шептались, переглядывались — многие знали, кто он. Филантроп. Бизнесмен. А на деле — тень американского подполья, сила, с которой нельзя было не считаться, и чьё имя вызывало трепет. Он кивнул судье, его взгляд был холоден и проницателен, и, небрежно усевшись, бросил пронзительный взгляд прямо на Лилит.

Девушка ответила ему коротким, острым, как клинок, взглядом, полным неприкрытого вызова и яда.

— Что ты здесь делаешь? — прошипела она, не поворачивая головы, её голос был еле слышен, но полон скрытой ярости.

— Поддерживаю справедливость, — отозвался он так тихо, что слышала только она, его голос был низким, обволакивающим, словно тёмный шёлк. — Сегодня я — спонсор защиты. И твой личный дьявол-хранитель.

— Что?! — она едва не поднялась со стула, её глаза расширились от шока и ярости, но она заставила себя остаться сидеть. — Ты…

— Тише, змейка, — перебил он спокойно, в его голосе звенела холодная сталь. — Суд — это театр. Не испорти постановку.

Судья вошёл, и процесс начался. Но в её голове царил хаос. Она чувствовала его взгляд — уверенный, внимательный, слишком личный, словно он раздевал её одним лишь этим взглядом. Каждый раз, когда она вставала, он следил за движением её рук, каждым изгибом её тела. Когда говорила — в его глазах отражалась тень улыбки, словно он наслаждался каждой её фразой, каждым словом, каждым вдохом.

Она выступала блистательно, как всегда. Ход за ходом, слово за словом — уверенность, безупречная логика, неоспоримый напор. Но Виктор ловил не слова — дыхание. Паузы. Мимику. Малейшее дрожание ресниц. Она знала, что он видит её насквозь, до самой души, и это злило её до исступления, но одновременно и заводило до предела.

Когда заседание закончилось, судья объявил перерыв. Виктор поднялся, и подошёл к ней, пока зал ещё шумел, а другие адвокаты и клерки расходились.

— Ты великолепна, — произнёс он негромко, его голос был полон неприкрытого восхищения. — Я бы сказал — смертельно.

— Это угроза? — холодно, почти беззвучно, но с огнём в глазах.

— Комплимент, — его улыбка стала шире, обнажая идеальные зубы.

— Я не нуждаюсь в твоих оценках, Энгель. Если мы пару раз были друг с другом «нормальными», не означает, что я впущу тебя в свою жизнь.

— А я не нуждаюсь в твоём одобрении, но всё равно ищу его, — его глаза блеснули, в них читался вызов.

Лилит фыркнула, собирая бумаги, её движения были резкими, полными скрытой энергии.

— Тебе нечего делать, да? Ты специально пришёл сюда, чтобы меня позлить?

— Наоборот. Я сегодня очень занят. — Его взгляд скользнул по ней, задерживаясь на изгибе шеи, на тонких пальцах.

— Чем? — её вопрос был полон яда.

— Наблюдаю за женщиной, которая могла бы управлять этим городом, если бы захотела. И даже миром, если бы ей это было не скучно. — Он чуть наклонился, его дыхание опалило её ухо.

Она на секунду потеряла ритм, её рука замерла над документами.

— Перестань.

— Не могу, — произнёс он мягко, его голос стал ещё глубже, обволакивающим. — Ты ведь уже вошла в мой график. Между “переговоры с сенатором” и “поставки в порт”. И занимаешь там главное место. И я не собираюсь тебя отпускать.

Лилит подняла глаза. В его взгляде не было привычной насмешки. Только опасное, тихое, почти голодное восхищение. Она отступила на шаг, будто от жара.

— Ты играешь, — сказала девушка, её голос был едва слышен.

— Конечно. И всегда играл.

— И какова ставка?

— Ты, Андрес. Всегда ты. Твоя душа, твоё тело, твоё сердце.

Она сжала челюсть, её глаза полыхнули.

— Неудачное пари. Я не продаюсь. И не сдаюсь.

Виктор чуть наклонился к ней, его губы почти касались её виска, его дыхание опалило её кожу.

— А я не покупаю. Я беру то, что само приходит. И то, что заслужил. И ты сама пришла ко мне.

Она схватила свои документы, резко развернулась и пошла к двери, её шаги были быстрыми и яростными. Но он успел сказать, прежде чем она скрылась в коридоре:

— Знаешь, девочка… ты — как выстрел. Никогда не предупреждаешь, но всегда попадаешь точно в цель. И мне это чертовски нравится.

Она не ответила. Только на секунду замерла у порога, и по губам скользнула кривая, почти невидимая улыбка.

Выстрел. Да, возможно. Но ты, Виктор, ещё не понял, что я стреляю, чтобы убить. А ты слишком живой, чтобы просто так сгореть.

Вечером, в своём кабинете, она наливала себе бокал вина, когда телефон вспыхнул сообщением, его имя уже не вызывало у неё такого раздражения, скорее — опасное предвкушение.

Ты прекрасно выглядишь в гневе.

Лилит набрала ответ:

Ты слишком самоуверен. И наивен, Энгель.

И, чуть подумав, добавила:

Береги голову. Следующий выстрел может быть не случайным. А целенаправленным. В самое сердце.

Ответ пришёл мгновенно:

Если стрелять будешь ты — я не увернусь. Никогда. Просто попади в сердце. И пусть оно будет твоим.

Она откинулась на спинку кресла, усмехнулась, глядя на огни ночного города. Впервые за долгое время ей было по-настоящему… интересно. И кажется… ей это нравится. Вся их игра. Пусть это все и глупости.