Хрустальная ложь

Глава 30

С самого утра Нью-Йорк был другим. Тише, холоднее, будто сам город чувствовал некое отсутствие, пустоту в привычном ритме. Виктор улетел на несколько дней — Лос-Анджелес ждал его для переговоров, официальных встреч, подписания контрактов и неизбежных обедов с бизнес-партнёрами, где каждый норовил урвать хоть кусочек его внимания. А для Валерии утро без него оказалось странно пустым.

Она проснулась слишком рано, хотя могла бы позволить себе поспать дольше. На кухне царила непривычная тишина, нарушаемая лишь мягким гудением кофемашины, наполняющей воздух ароматом свежеобжаренных зёрен. Хотя иногда Виктор заглядывал утром, просто чтобы сказать ей что-нибудь раздражающее. Её волосы были спутаны, на ней — его рубашка, которую она, словно в детстве, забрала у него и так и не вернула. Поставив чашку на стол, она открыла ноутбук и решительным щелчком запустила видеозвонок. Экран засветился, и почти сразу на нем появилось его лицо — слегка уставшее, с тенью бессонной ночи под глазами, но такое родное.

— Bonjour, ma belle, — произнёс он с лёгкой улыбкой, его голос звучал чуть хрипло от недосыпа.

— Опять по-французски, — фыркнула Валерия, но уголки её губ дрогнули в ответной улыбке. — Ты же знаешь, что я половину не понимаю.

— Именно поэтому и говорю, — парировал он. — Чтобы ты не ругалась сразу.

— А потом переводишь так, что я всё равно злюсь.

— Это называется талант, Змейка, — его улыбка стала шире, глаза лукаво блеснули.

Она усмехнулась, наливая кофе. Камера поймала солнечный свет, пробивающийся сквозь кухонное окно — он ласково коснулся её щеки, заставив Виктора чуть прикусить губу, словно он мог почувствовать это тепло на расстоянии.

— У тебя утро, у меня ночь, — сказал Виктор, откинувшись на кресло где-то в гостиничном номере. За его спиной виднелись огромные окна с панорамным видом на огни Лос-Анджелеса. — Мир несправедлив.

— Мир вообще несправедлив, — ответила Валерия, делая глоток. — Но кофе справедлив всегда. — Она нахмурилась. — Хотя… твой лучше.

— Запиши, пожалуйста, это признание на камеру, — усмехнулся он. — Я буду пересматривать в минуты отчаяния.

— Можешь даже распечатать, — поддела девушка, откусывая тост. — А теперь рассказывай, как твои дела, мистер Энгель. Очередной город, очередные контракты, очередные люди, которые тебя бесят?

— Всё как обычно, — пожал плечами он. — Кроме того, что без тебя кофе безвкусный. И сигары — тоже.

Валерия опустила взгляд, пытаясь спрятать улыбку, но он заметил.

— Перестань говорить такие вещи.

— Какие?

— Те, что заставляют меня скучать.

На секунду между ними повисла тишина. Та самая, не неловкая, а спокойная. Тишина, в которой даже дыхание другого слышалось слишком отчётливо, проникая сквозь тысячи километров.

— Ты знала, что, когда ты молчишь, я всё равно чувствую, что ты рядом? — произнёс он тихо, его голос стал чуть глубже.

— Виктор…

— Что?

— Ты стал слишком романтичным.

— Это потому что я слишком долго живу рядом с тобой. Ты заразная.

Она рассмеялась. Настоящим, лёгким смехом, который, казалось, пробил холод утреннего воздуха, наполняя его теплом.

Вечером, когда солнце уже утонуло за горизонтом, Валерия сидела на своём балконе. На коленях — ноутбук, рядом — бутылка вина, пачка сигарет и ветер, который разносил по городу запах приближающегося дождя. Она снова включила видеозвонок, и Виктор ответил почти сразу. Теперь он стоял на террасе своего отеля, в расстегнутой белой рубашке с закатанными рукавами. У него тоже в руке — сигарета, а на столике рядом — бокал виски.

— У нас одинаковая терапия, — заметил он, увидев её.

— У нас одинаковые нервы, — поправила она, делая затяжку. — Что там у тебя?

— Тишина. И город, который слишком громкий без тебя.

— Тебе бы романы писать, — усмехнулась она, выпуская кольца дыма.

— Только если ты будешь музой.

— Виктор, перестань.

— А если не хочу?

Валерия закатила глаза, но в её жесте не было раздражения. Дым обвил её лицо, и он на экране увидел, как она щурится, глядя в сторону, будто вглядывается в тот же самый горизонт, что и он — только за тысячи километров.

— Помнишь, как ты говорила, что свобода для тебя дороже всего? — спросил он вдруг, нарушая тишину.

— Помню.

— Так вот, я понял — свобода — это не убегать. Это знать, что есть место, куда хочется возвращаться.

Она долго молчала, переваривая его слова. А потом тихо сказала:

— Виктор… ты сейчас опасно близок к тому, чтобы я тебе поверила.

— Значит, не всё потеряно, — в его улыбке на этот раз не было ни игры, ни ухмылки. Просто тёплая, искренняя улыбка, наполненная надеждой, когда он глядел в экран, где она сидела босиком, с бокалом вина и сигаретой, и впервые за долгое время выглядела не как адвокат, не как глава клана, не как легенда, а просто как женщина, которая постепенно открывает своё сердце.

— Хочешь, завтра полечу к тебе? — спросил он, и в его голосе прозвучало предложение, которое могло изменить всё.

— Даже не думай, — строго сказала она, но в глазах уже плясали искорки. — Работай, Виктор.

— Ты только что назвала меня по имени. Добровольно, — его голос наполнился торжеством.

— Замолчи.

— Нет, подожди, — сказал он, его смех достиг её сквозь расстояние. — Хочу зафиксировать этот исторический момент.

«Ничего не значит». Это заклинание, повторяемое ею, казалось, висело в воздухе между ними, но с каждым днём становилось всё более хрупким, словно тонкое стекло, готовое разбиться от малейшего прикосновения искреннего чувства. Взаимное притяжение, игривые подколки, нечаянные прикосновения — всё это месяцами строило невидимый мост, который теперь, казалось, был готов выдержать самые тяжёлые признания.

Валерия не сдержала смеха. Заливистый, непринужденный смех вырвался из её груди, словно весенний ручей, пробивающийся сквозь лёд. Он был таким искренним, таким живым, что Виктор замер, поймав каждый звук. Он смотрел на неё, её лицо, освещённое экраном ноутбука, как будто это был самый драгоценный звук на свете, музыка, которую он искал всю свою жизнь и, наконец, нашёл. Её смех звучал в его ушах, вытесняя все остальные шумы мира, становясь единственным, что имело значение.

Почти полночь. Полночь, растаявшая в проводах и километрах, разделявших их города. Они всё ещё были на связи, их лица светились на экранах ноутбуков, но они молчали. Это было то комфортное, понимающее молчание, которое не требовало слов, язык, доступный только им двоим. Каждый в своём городе, он и она, слушали звуки улиц — отдалённый вой сирен, гудки машин, шелест ветра в деревьях.

Она лежала на диване в своем доме, закутавшись в плед, её комната была наполнена мягким светом ночника. Экран ноутбука покоился на её груди, отражая блики в глазах. Он же сидел у окна в своей статусной квартире, в кресле, глядя на город, который внизу дышал миллионами огней. В его руке небрежно покачивался бокал виски, янтарная жидкость мерцала в полумраке.

Иногда тишину нарушали короткие фразы, брошенные им, словно камешки в воду.

— Устал, — его голос был низким, в нём слышалась редкая для него нотка уязвимости.

— Засыпай, — отвечала она, её голос был мягким, но в нём чувствовалась уверенность.

— А если приснишься? — его губы тронула лёгкая улыбка.

— Тогда тебе повезло, — её ответ был мгновенным, исполненный той самой самоиронии и внутренней силы, которая так его завораживала.

Виктор усмехнулся.

— Ты даже во сне командуешь.

— Кто-то должен, — она легко парировала, и в её голосе звучал игривый вызов.

Наступила пауза, наполненная только звуками ночных городов. Он сделал глоток виски, его взгляд блуждал по стеклам панорамных окон, по танцующим внизу огням. Затем он произнёс тихо, почти не для неё, а в пространство, словно сакральное признание, брошенное в темноту:

— Bonne nuit, mon coeur.

— Что это значит? — спросила она, зевая, её голос был уже сонным.

— Спи, моя храбрая, — ответил он, и в этой его интерпретации было нечто большее, чем просто перевод. Это было его признание её сути, её силы, её бесстрашия. Не просто "моё сердце", а "моя храбрая".

Валерия улыбнулась, не споря, и, погруженная в тепло его слов и усталость дня, уснула прямо с ноутбуком на груди. Её мирное, слегка сопящее лицо замерло на экране, излучая покой и безмятежность.

А Виктор ещё долго сидел в темноте, глядя на это замершее изображение её спящего лица. Бокал виски опустел, город внизу продолжал жить своей жизнью, но для него существовала только она. И в этот момент он думал, что ни один клан, ни одна война, ни одна власть, за которые он так долго боролся и которыми так дорожил, не стоят вот этих моментов абсолютной искренности, этой хрупкой, но такой прочной нити, связывающей их через города и часовые пояса. Эти тёплые утренние и вечерние видеозвонки стали для него самой большой драгоценностью, самым настоящим смыслом.

Через два дня Валерия поняла, что скучает. Сильно. Просто до одури. Эта мысль накатывала волнами, обрушиваясь на неё посреди ночи и ранним утром, когда дом Виктора, где она почему-то осталась, казался слишком большим и пустым. Она не ночевала у себя дома эти дни, предпочитая спать в его постели, вдыхая едва уловимый аромат его парфюма, что ещё цеплялся за подушки. Это было странно, непривычно, и она злилась на себя за эту неожиданную слабость.

Виктор же находился на другом конце страны, в Лос-Анджелесе, и времени у него хватало, чтобы только написать короткое, сухое смс. Остальное время занимался чем-то, о чем не рассказывал. Может работал, может убивал. Мало ли с кем у него старые счеты? Хотя… скорее всего все же работал. Иначе не был бы таким спокойным на видеозвонках, его глаза бы не выглядели так безмятежно усталыми.

Сидя в его кабинете, в его массивном кожаном кресле, Валерия чувствовала себя странно — как будто она заняла его место не только физически, но и символически. На его столе, вместо привычных для него отчетов о поставках оружия, лежали её документы. Она проверяла контракты, подписывала бумаги, и её подпись теперь имела силу — она же партнер, как никак, в конце концов. Её ноутбук стоял рядом, а его, огромный, с несколькими мониторами, был выключен. Она чувствовала себя одновременно у руля и совершенно сбитой с толку.

Мысли скакали, как дикие кони, не давая сосредоточиться. Она уже в который раз перечитала один и тот же параграф, но смысл так и не доходил до сознания. В горле першило от непривычной, давящей тишины

Раздался стук в дверь.

— Войди, — выдохнула Валерия, чувствуя, как её голос хрипит от напряжения.

Дверь открылась, и вошел Рико. Он облокотился о дверной косяк, его острый взгляд сразу отметил её измученный вид.

— Что, госпожа? Не спится? — спросил он, в его голосе прозвучала лёгкая, но незлая насмешка, смешанная с беспокойством.

Девушка усмехнулась устало. — Не паясничай. Да. Не спится.

Парень подошел ближе, его движения были тихими и уверенными, и сел на край стола, скрестив руки на груди. Он был одним из немногих, кто мог позволить себе такую вольность в присутствии как Виктора, так и Валерии. — Что такое, Лил?

Валерия прикрыла лицо руками, устало потерев виски. — Не знаю. Энергия и мысли идут куда-то не туда. Я не могу сосредоточиться. Чувствую себя… странно.

— Ты по боссу скучаешь? — Рико задал этот вопрос с такой прямотой, что Валерия вздрогнула.

Она подняла глаза, полные шока и отрицания. — Что? Как… ам… — смех вырвался из ее груди, нервный, слегка истеричный. Она почувствовала, как по щекам разливается жар. — Наверное… Господи, Рико… — простонала Валерия, опуская взгляд. — Я не знаю.

Её «не знаю» прозвучало как «да, чёрт возьми, я скучаю, и это меня бесит». Она, Валерия Андрес, всегда независимая, всегда самодостаточная, не могла поверить, что её так сильно выбило из колеи всего лишь отсутствие одного человека. Она скучала по его упрямству, по его раздражающим фразам на французском, по его властному присутствию, по тому, как он заставлял её чувствовать себя живой. И это признание, даже если только перед собой и перед Рико, было для неё настоящим поражением. Но, черт возьми, оно было и каким-то странным облегчением.

Рико, привыкший к её вспышкам, к её неприступности, лишь слегка склонил голову, а в его глазах появилось то самое выражение, которое она ненавидела больше всего — выражение всезнания. Он не смеялся, не подшучивал, но в его молчаливом взгляде читалось: "Я же говорил".

— Не смотри на меня так, — прошипела Валерия, сжимая кулаки. Её щеки горели, и она чувствовала себя загнанным зверем, пойманным в ловушку собственных эмоций.

— Как? — спокойно спросил Рико, ничуть не испугавшись её тона. Он знал её давно, знал, что за этой яростью скрывается растерянность. — Как будто я вижу самую сильную женщину, которую я знаю, внезапно обнаружившую, что у неё есть слабое место?

— Нет у меня слабого места. Только моя семья, Рико, — отрезала она.

— Он и есть, — мягко возразил Рико, его взгляд был прямым. — И ты тоже для него. Вы оба — слабое место друг для друга. И в этом ваша сила, Лил. Пора признать. Уже седьмой месяц пошел.

Валерия резко поднялась с кресла, прошлась по кабинету, словно пытаясь вытравить из себя это неудобное чувство. Её движения были резкими, нервными. Она остановилась у большого окна, откуда открывался вид на огни ночного Нью-Йорка.

— Я всю жизнь строила стены, — сказала она, её голос был глухим, почти неслышным. — Ты знаешь. Убегала от всего, что могло бы меня привязать.

Девушка прислонилась лбом к холодному стеклу. — А теперь он уезжает на неделю, и я… я чувствую себя так, будто мне чего-то не хватает, чтобы дышать полной грудью.

Рико встал, подошел к ней, но не прикоснулся. Он знал, что она не потерпит этого.

— Потому что ты больше не бежишь, Лил, — сказал он. — Ты остаёшься. Ты построила здесь что-то. С ним. Это нормально.

Валерия закрыла глаза, пытаясь осознать его слова. Позволила себе почувствовать. Она, которая всегда жила, подавляя любые эмоции, чтобы выжить. Она, которая видела в чувствах лишь помеху, инструмент для манипуляции, после того, как сбежала из дома. А теперь она скучала. Скучала по Виктору, по его едким шуткам, по его требовательному взгляду, по его теплу, по той странной безопасности, которую она находила в его опасном присутствии.

— Это… это сбивает меня с толку, — прошептала она, её голос был полон растерянности. — Я не знаю, как с этим быть.

— Ты справишься, Лил, — уверенно сказал Рико. — Ты всегда справляешься.

Он отошел к столу, взял один из её документов, пробежался глазами.

— И знаешь, — продолжил Рико, складывая бумаги в аккуратную стопку. — Может, стоит позвонить Селине? Она, наверное, там на работе киснет, не видит, как её подруга тут… ну, в общем, киснет.

В его голосе прозвучало предложение, которое должно было облегчить ей состояние, но Валерия лишь нахмурилась.

Идея позвать Селину, свою единственную настоящую подругу, казалась логичной. Селина всегда знала, как её расшевелить, как заставить забыть о проблемах. Но Валерия вдруг почувствовала, что не хочет.

— Нет, — отрезала она, качнув головой. — Не надо Селины. Она занята. — девушка посмотрела на Рико, и в её глазах мелькнула редкая усталость. — Я… я пойду посплю.

Рико кивнул, понимающе. Он знал, что значит это заявление для Валерии — признание в том, что силы на исходе.

— Хорошо, госпожа, — сказал он, направляясь к двери. — Я передам всем в доме, чтобы не шумели. И если что-то понадобится…

— Я позову, — закончила Валерия за него. — Иди.

Он лишь кивнул, понимающе улыбнулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Валерия снова осталась одна в кабинете, в его кресле, среди его вещей. Она взяла чашку с уже остывшим кофе, сделала глоток, и на этот раз он показался ей не таким уж и безвкусным.

Скучала. Да. Она скучала. И это было страшно. Но вместе с тем, это было и… удивительно. Удивительно сильно.

Вместо того чтобы отправиться в свою, отдельно выделенную спальню, которую Виктор обустроил для неё со всем возможным комфортом, Валерия, недолго думая, поднялась по лестнице и направилась прямо в его комнату. Дверь была приоткрыта, и в полумраке она увидела его массивную кровать, застеленную тёмным шёлковым бельём. Здесь пахло им — сигарами, дорогим парфюмом и чем-то неуловимо мужским, что всегда ассоциировалось у неё с его присутствием. Она легла на его сторону, погрузившись в мягкость подушек, ощущая, как его запах обволакивает её, словно невидимое одеяло. Это было не просто желание спать, это была отчаянная попытка заглушить щемящее чувство одиночества, которое накатило с его отъездом. Она обняла его подушку, прижимаясь к ней лицом, и попыталась уснуть.

Глубокой ночью, когда город уже совсем утих, а Валерия, кажется, наконец погрузилась в сон, её телефон завибрировал. Сообщение. От него. Она открыла глаза, потянулась за ним, и увидела короткую строчку:

«Ma belle. Не могу уснуть без тебя. Как ты?»

Прочитав эти слова, Валерия вдруг почувствовала, как по её щекам разливается тепло. Она улыбнулась. Настоящей, широкой, какой-то глупой улыбкой, от которой ее сердце забилось чаще. Она прикрыла лицо руками, пытаясь скрыть это внезапное, смущающее счастье, которое хлынуло на неё. Её, всегда такую сдержанную, вдруг осенило осознание: она действительно скучает. И он — тоже.

Через несколько секунд пришло ещё одно сообщение. На этот раз — голосовое. Из-за настроек бизнес-аккаунта он не мог видеть, прочитала ли она его сообщение, или нет, но его слова звучали так, будто он просто говорил сам с собой, в темноте своей гостиничной комнаты.

Валерия поднесла телефон к уху, её сердце замерло.

В динамике раздался его низкий, чуть хрипловатый голос, совсем не такой, как обычно, когда он отдавал приказы или заключал сделки.

«В Нью-Йорке сейчас глубокая ночь, Моя Змейка. Надеюсь, ты спишь сладко. И, черт возьми, я постараюсь вернуться быстрее, чем планировал. Потому что…»

В конце голосового сообщения послышался глубокий вздох, а затем едва уловимый, но такой искренний смешок. «…потому что ты забрала не только моё одеяло и подушку. Ты, кажется, забрала мою способность дышать без тебя, Андрес. И теперь мне это начинает жутко не нравиться».

В его словах была такая неприкрытая нежность и уязвимость, что Валерия почувствовала, как её мир переворачивается. Она снова прикрыла лицо руками, смеясь и одновременно чувствуя, как на глазах наворачиваются слёзы. Это было слишком. Слишком реально. И слишком… прекрасно.

Она лежала в его постели, с телефоном в руке, пытаясь осознать услышанное. Её обычно холодное, расчётливое сердце билось как сумасшедшее. «Моя Змейка… мою способность дышать без тебя…» Эти слова крутились в голове, словно самая красивая мелодия, которую она когда-либо слышала. Она хотела ответить, хотела написать что-то столь же искреннее, столь же открытое. Но что? Что может сказать Лилит Рихтер в ответ на такое?

Она открыла чат, её пальцы зависли над клавиатурой. И в этот момент экран телефона моргнул. Сначала исчезло голосовое сообщение, а затем и текстовое. Виктор удалил их. Быстро. Бесповоротно.

Валерия замерла. Она видела это. Видела, как исчезли слова, как будто их никогда и не было. Как будто он сам испугался той откровенности, которую себе позволил. Наверное, он понял, что перешёл черту. Показал слишком много. Показал свою уязвимость ей, женщине, которая могла бы использовать это против него.

И она могла.

Лёгкое разочарование, острое, как укол, пронзило её. Но тут же сменилось пониманием. Это был Виктор. Властный, скрытный, контролирующий. Он не мог позволить себе быть таким. Особенно вдали, где он должен был быть несокрушимым Энгелем.

Девушка сделала глубокий вдох. Улыбка всё ещё блуждала на её губах, теперь чуть более грустная, но всё ещё тёплая. Она сделала вид, что ничего не видела. Не ответила. Просто положила телефон обратно на тумбочку.

Она повернулась на бок, снова обняла его подушку, вдыхая его запах. Слова исчезли, но их эхо осталось в её сердце, согревая её в этой огромной, пустой постели. Он испугался. А она… она верила. Верила каждому его слову, даже тем, которые он поспешил стереть.

Валерия закрыла глаза. Усталость, накопившаяся за эти дни без него, наконец взяла своё. Она уснула. И, возможно, впервые за очень долгое время, её сон был по-настоящему сладким, наполненным теплом его невысказанных, но услышанных слов.

Дождь моросил весь вечер — будто сам город пытался смыть с улиц остатки дневной суеты. Огни Нью-Йорка отражались в мокром асфальте, превращаясь в золотые реки, по которым проносились машины, и только одна женщина шагала по тротуару, как по полю боя, не обращая внимания на холод и влагу.

Лилит Рихтер снова выиграла. Ещё одно дело — громкое, изматывающее, почти невозможное. Муж, что избивал жену. Десять свидетелей, ложные показания, угрозы. И она — одна против всех. Хрупкая на вид, но несгибаемая в своей решимости, она сломила их, одного за другим, предъявила неопровержимые доказательства, заставила виновного признать поражение. И всё-таки добилась своего, обеспечив правосудие там, где его, казалось, не могло быть.

Но победа не принесла радости. Лишь пустоту. Выжженную землю в душе, где должны были цвести цветы триумфа. У нее редко такое. Где-то на середине дороги к своему дому она поняла: не хочет туда возвращаться. Не хочет снова слышать звонок от коллег, поздравляющих с очередной победой, не хочет смотреть на кипу бумаг, оставшихся на столе, на свой идеально выверенный, но такой одинокий порядок.

Она знала, куда идти. Единственное место, где она могла позволить себе не быть Лилит Рихтер, адвокатом дьявола и сбежавшей мафиозной принцессой.

Дом Виктора Энгеля — высокие стены, темные стекла, камеры по периметру и охрана, что узнала её с первого взгляда и молча, без вопросов, кивнула, пропуская внутрь. Дождь стекал по капюшону её дорогого, но теперь уже промокшего пальто, пока она поднималась по ступеням. Она не стучала. Дверь открылась, как будто он ждал.

Мужчина стоял в гостиной — без пиджака, в расстегнутой на несколько пуговиц белой рубашке. Документы были разложены на низком журнальном столике. Сигара дымилась в хрустальной пепельнице, в бокале — полпальца янтарного бурбона, который медленно вращался, отражая свет камина.

Он поднял глаза — и в тот же миг всё в нём изменилось. Из хищника, из привычно сдержанного главы, чья каждая мысль была просчитана, он превратился в мужчину, который просто увидел ту, кого не хватало, кто наполнил пустоту в этом огромном доме.

— Змейка? — его голос прозвучал мягко, почти удивлённо.

Валерия стояла на пороге, промокшая до нитки, с усталым лицом и глазами, в которых плескался целый океан невыплаканных слёз. Молча.

Виктор подошёл ближе, не спрашивая ничего, не задавая ненужных вопросов, и просто открыл руки.

— Иди сюда.

Она не раздумывала. Не сопротивлялась. Просто шагнула, позволяя себе утонуть в его объятиях, в его тепле, в его силе. Голова легла ему на грудь, и всё внутри дрогнуло — слишком знакомо, слишком правильно, как будто она наконец-то вернулась домой.

Мужчина молча провёл ладонью по её волосам, убирая мокрую прядь с лица, потом чуть наклонился, коснувшись губами её виска.

— Тише, — шепнул он, его голос был низким, успокаивающим. — Моя умница… мой маленький борец за справедливость.

Её губы дрогнули — то ли усмешка, то ли сдержанная слеза, которая так и не посмела упасть.

— Я просто устала, — прошептала она, её голос был едва слышен. — Очень.

— Знаю. — Виктор подхватил её на руки, будто она была хрупкой, лёгкой, невесомой, хотя она и сама чувствовала себя такой. — Всё, хватит быть сильной.

Она тихо вздохнула, уткнувшись в его плечо, чувствуя, как напряжение медленно покидает её тело.

— Не надо… я сама…

— Знаю, — он усмехнулся, его подбородок коснулся её макушки. — Но мне так спокойнее.

Мужчина нёс её по коридору, а сам кидал короткие, отрывистые приказы охране, которая тут же исчезала в тенях:

— Тишина в доме. До утра никого.

Слуги, охрана — все знали этот тон. Когда босс так говорил — значит, речь шла не о работе, не о делах клана. А о ней.

Виктор положил её на кровать в своей спальне. Осторожно снял с неё промокший пиджак, затем туфли, укрыл одеялом, её ресницы дрожали, будто она боролась со сном.

— Виктор… — пробормотала она, полусонная, но в её голосе звучало искреннее удивление. — Зачем ты всё это делаешь?

— Потому что могу, — ответил он просто, словно это было самым очевидным ответом в мире. — И потому что должен.

Мужчина опустился на край кровати, провёл ладонью по её щеке, его прикосновение было нежным, но твёрдым.

— Ты не обязана всегда спасать всех вокруг. Позволь хоть раз кому-то позаботиться о тебе.

Валерия чуть усмехнулась. — Ты и забота? Ты же мафиози, а не психотерапевт.

— Ошибаешься. Иногда я и то, и другое, — сказал он с тёплой улыбкой, в его глазах появилось то самое выражение, которое видела только она. — Особенно, когда рядом такая упрямая девочка.

— Девочка? — прищурилась она, пытаясь изобразить возмущение, но её голос был слишком слабым.

— Моя маленькая девочка, борец за справедливость, — повторил Виктор, мягко, почти шёпотом, словно это было её самым секретным именем.

И в этих словах не было ни насмешки, ни снисхождения — только ласка, которую она так редко слышала, и которую так отчаянно заслуживала.

Валерия почувствовала, как сжимается горло. Никакие победы, никакие аплодисменты не стоили того, чтобы кто-то сказал ей это таким тоном — без оценки, без расчёта, просто с любовью, которая проникала сквозь всю её броню.

Она положила ладонь на его руку, сжимавшую край одеяла.

— Не уходи.

— Даже не собирался.

Виктор лёг рядом, не касаясь, лишь убирая выбившуюся прядь с её лица. Она закрыла глаза и впервые за долгое время позволила себе просто — выдохнуть. Всё напряжение дня, все годы борьбы, вся усталость — всё это медленно вытекало из неё, растворяясь в его тепле.

Он гладил её волосы, шепча тихо, почти на грани сна:

— Вот так, Рия… спи.

— Ммм… Виктор, — прошептала она сквозь дрему, её голос был еле слышен. — Спасибо…

— За что?

— За то, что… не отпускаешь.

Мужчина улыбнулся, поцеловал её в лоб и тихо ответил, его голос был полон обещания, что проникало в самую душу:

— И не отпущу. Никогда.

Ночь прошла в тишине. Дом дышал мягко, словно подстраивался под дыхание спящей госпожи. И впервые за много лет Виктор понял: никакая власть, никакие кланы, никакие завоевания не стоят того, чтобы потерять этот миг — когда его маленький борец за справедливость спит рядом с ним, а мир впервые не требует от них войны, а лишь покоя.

Валерия проснулась с первыми лучами солнца, пробивающимися сквозь тяжёлые шторы спальни Виктора. Город ещё спал, но для неё день уже начался. Никаких сообщений. Никаких голосовых. Он удалил их. Она сделала вид, что ничего не произошло. Впрочем, это было её привычное состояние.

Весь день прошёл в лихорадочном ритме. С утра — четыре часа изматывающего судебного заседания, где она, Лилит Рихтер, разнесла в пух и прах аргументы оппонентов, демонстрируя хладнокровие и остроту ума, которые принесли ей легендарную репутацию. Затем — встреча с клиентами, срочные звонки, бесконечные документы, требующие её внимания и подписи. Она работала, как одержимая, пытаясь заглушить то странное, ноющее чувство, которое поселилось в её груди с отъездом Виктора.

К позднему вечеру, когда город уже снова погрузился в свои миллионы огней, Валерия вернулась в его дом. Не в свой, нет. Прямиком в его владения.

— Добрый вечер, госпожа. — поздоровались подчиненные, а девушка устала просить их ее так не называть.

Она улыбнулась и кивнула им. — Добрый, ребята. Езжайте по домам все. — Валерия повесила верхнюю одежду в гардероб. — Виктора нет, незачем стоять сутками.

Парни переглянулись и в один голос ответили. — Был приказ охранять вас.

Валерия почувствовала, как сердце пропустило удар. Она замерла, снимая обувь. Охранять?

Девушка покачала головой и устало махнула рукой. — Я закроюсь на все замки. Не переживайте. Поезжайте.

Усталость навалилась на неё тяжёлым грузом, но она всё равно направилась в его кабинет. Остывший кофе, который она пила утром, всё ещё стоял на столе, а на экране его компьютера, который она включила, мелькали какие-то сложные графики и отчёты. Она села в его кресло, зарылась в ворох бумаг, пытаясь хоть на мгновение отвлечься от собственных мыслей.

Часы на стене тикали монотонно, отсчитывая минуты. Время шло. Девушка чувствовала, как веки тяжелеют, но уснуть здесь, в этом огромном, пустом кабинете, где каждый предмет напоминал о его присутствии, она не могла. В конце концов, она поднялась, потянулась, чувствуя, как хрустят позвонки, и, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, направилась в его спальню.

Комната была погружена в полумрак. Лунный свет проникал сквозь окно, рисуя причудливые узоры на стенах. Валерия переоделась в одну из его рубашек — теперь это стало для неё чем-то вроде защитного кокона — и легла в кровать. На его сторону. Опять. Обняв его подушку, она попыталась уснуть, но сон не шёл. Голова была полна мыслей о предстоящем дне, о нерешённых делах, но больше всего — о нём, о Викторе, о том, как он там, на другом конце страны.

Валерия взяла телефон. Просто чтобы посмотреть время. И вдруг, повинуясь слабому, почти неконтролируемому желанию, она нажала кнопку вызова. Ей было всё равно, который час в Лос-Анджелесе. Ей просто нужно было услышать его голос.

Гудки. Долгие, тягучие гудки, которые, казалось, звучали вечность. Она уже хотела сбросить, решив, что он спит, но вдруг раздался его голос. Хриплый, сонный, но такой родной.

— Андрес? — Его голос был полон удивления. — Что-то случилось?

— Нет, — прошептала она, её голос тоже был чуть хриплым. Она не знала, что сказать. Просто не могла. — Просто… просто не спится.

На другом конце провода повисла тишина. Валерия представила его — в той же гостиничной комнате, наверное, тоже лёжа в кровати, с телефоном у уха. И в этот момент, прежде чем он успел что-то добавить, в линию прокрался чужой, женский голос: тихий, будто разговор у порога, нежный смех, обрывок фразы — «Хотите я вам…»

Это было как укол. Валерия сжала губы, почувствовав, как в горле скопилось то, что нельзя назвать ни словами, ни слезами — лишь тяжёлый удар внизу грудной клетки. Она не выдержала: резким жестом сжала телефон и закончила звонок. В ушах ещё долго звенела обрывочная фраза, будто напоминание, что она — не первостепенная, не единственная.

Укутавшись лицом в подушку, она пыталась заглушить тот стук в сердце рациональными доводами: они даже не в отношениях, он мог трахаться с кем хочет; у неё нет права на обиды, сама ведь держит на расстоянии и дальше поцелуев ничего не заходило; это мог быть чисто служебный разговор; она не должна требовать объяснений. Но каждое «не должна» отдавало металлическим привкусом в горле. Её раздражало, как легко поднимается ревность, как будто у неё вовсе нет иммунитета к этим крошечным предательствам.

Телефон на тумбочке ожил — сначала одно уведомление, потом ещё, и ещё. Виктор начал долбить: короткие звонки, сообщения, настойчивые, почти панические.

Первое — «Андрес?»,

второе — «Змейка, ответь»,

третье — голосовое, которое она не прослушала,

четвёртое — фото пустого номера отеля и подпись «Жду»,

пятое — «Почему сбросила?»,

шестое — «Ты где?»,

седьмое — «Возьми трубку, или я к тебе прилечу через два часа».

Каждый раз Валерия презрительно отталкивала телефон, как будто так можно было оттолкнуть и собственную боль. Но звонки не унимались: нарастающий ритм, словно барабанная дробь.

Десятый звонок вспыхнул так навязчиво, что ей пришлось всё-таки взять. Она глубоко вдохнула и нажала «принять», чувствуя, как пальцы подрагивают.

— Моя вспыльчивая девочка наконец-то соизволила ответить? — раздалось на другом конце, и голос Виктора звучал не так, как в первый момент — теперь в нём была смесь облегчения и упрёка, но с неприкрытой усмешкой. — Я уж думал, ревность окончательно лишила тебя рассудка, Змейка.

Валерия фыркнула.

— Ревность? С чего бы это? — пробормотала она, пытаясь придать голосу свою обычную надменность, но получилось только сдавленно. — Просто… не спится. И... это тебя не касается.

— Ну конечно, с чего бы моей принцессе ревновать, когда я тут в Лос-Анджелесе… с уборщицами беседую? — Его голос стал чуть мягче, но сохранил игривые нотки. — Это была уборщица, Рия. Честное слово, она просто спросила, не нужна ли мне вода или свежие полотенца, прежде чем я уйду на встречу.

Валерия почувствовала, как тепло разливается по груди — смесь облегчения и неловкого смущения. Он понял. Понял и не осудил, а лишь поддразнил.

— Очень смешно, — тихо проговорила она, но уже без прежней жёсткости. — Мне было не до шуток.

— Я знаю, Змейка, — его голос стал по-настоящему нежным. — Ты заработалась. Нервная и не можешь уснуть. А хочешь, я тебе спою?

Валерия удивлённо приподняла брови. Споёт? Виктор Энгель? Колыбельную? Это было настолько абсурдно, настолько не в его стиле, что она даже не нашлась, что ответить.

— Не молчи, Змейка, — его голос стал чуть мягче. — Мне очень хочется.

И тогда он начал. Нежным, низким голосом он начал петь. Это была какая-то старая итальянская колыбельная, мелодия которой была до боли знакома Валерии с детства, из дома матери. Колыбельная, которую, возможно, пела ей её мать, Адель. Его голос обволакивал её, словно тёплое одеяло, унося тревоги, успокаивая бешено бьющееся сердце. Он пел не идеально, иногда его голос дрожал от недосыпа, но в каждом звуке, в каждом слове чувствовалась такая искренняя нежность, такая глубокая забота, что Валерия почувствовала, как её веки тяжелеют.

Она слушала, как его голос медленно убаюкивает её, унося в мир снов. Последнее, что она услышала, прежде чем погрузиться в глубокий сон, было его тихое: «Dors bien, ma belle…» — «Спи хорошо, моя красавица…»

Телефон выпал из её ослабевшей руки, упал на подушку. Она уснула. Крепким, безмятежным сном, которого ей так не хватало эти дни. Уснула под колыбельную мафиозного босса, который на другом конце страны не мог спать, пока не убедится, что его Змейка в безопасности.