Хрустальная ложь

Глава 38

Грозы в Нью-Йорке были редкими — тяжёлыми, рвущими небо на части, обрушивающимися на город с неукротимой силой. Та ночь была именно такая: ветер ломал ветви деревьев в Центральном парке, рвал рекламные баннеры, гром гремел так, будто богам надоело молчать и они решили высказать все свои претензии миру. И в этом хаосе, на перилах балкона Виктора, под ударами ветра и дождя, сидела Валерия. Курила сигарету, её силуэт, окутанный дымом и дождем, казался нереальным. Она делала вид, что всё в порядке, что мир не рушится вокруг них.

Но внутри — всё горело. И в один момент она сорвалась, ее терпение иссякло, как тонкая нить.

— Ты ненормальный?! — ее голос, обычно стальной, сейчас был на грани истерики. Она бросила сигарету в дождь, она зашипела, утонув в струях воды. — Ты что устроил на встрече?! Это дипломатия, а не твоё грёбаное поле боя, Виктор! Ты не можешь вот так взять и развязать войну! Даже моя вспыльчивая мать такого не творила!

— Он назвал тебя слабостью.

— И ты почти убил его.

— Я защищал тебя!

— Мне не нужна такая защита! Ты в курсе, что тебя сегодня могли пристрелить? Это не просто сходка. Это блядское собрание! И с другими главами нужно жить в мире, чтобы не терять власть! — она шагнула ближе, её глаза сверкали в темноте. — Или тебе нравится играть на грани?! Тебе мало было того, что произошло?!

— Валерия… — начал он, пытаясь её остановить, но она не дала ему и шанса.

— НЕ НАЧИНАЙ! — её голос сорвался, превратившись в крик, который утонул в громе. — Ты не думаешь о безопасности. Никогда! Ты просто несёшься вперёд, как будто бессмертный, как будто тебя нельзя… — она зажмурилась, ее слова были полны боли, — потерять.

Виктор устало провёл рукой по лицу. День был тяжёлый, неделя — ещё хуже. Каждое слово Валерии било точно в цель, обнажая его раны.

— Мне не нужно, чтобы ты…

— Чтобы я что?! — прервала она, ее голос дрожал. — Заботилась? Волновалась? Кричала, когда ты съезжаешь с катушек?! Чтобы я боялась за твою жизнь каждый чёртов день?!

— Я слишком устал, чтобы объясняться, — он отвернулся, пытаясь избежать её взгляда. — Завтра.

— ЗАВТРА МОЖЕТ НЕ БЫТЬ, ВИКТОР! — Её голос взорвался в комнате, как очередной удар грома, заглушив грохот стихии.

Он остановился. Замер. Почувствовал, как ее слова пронзают его, словно ледяные осколки.

Валерия стояла, блестящие от слёз и злости глаза смотрели на него. Кулаки сжаты так, что побелели костяшки.

— Я не хочу терять тебя, идиот, — выдохнула она, ее голос был полон отчаяния. — Понял?!

Это было уже не обвинение. Это была рана, открытая, кровоточащая, полная боли.

Он развернулся и ушёл — не в раздражении, нет. В абсолютной усталости, которая навалилась на него всей своей тяжестью. Вышел на террасу, под удар дождя, будто хотел остыть, смыть с себя этот гнев, эту боль.

Валерия постояла секунду — растерянная, ее гнев вдруг сменился тревогой. Потом догнала его, выбежав следом, не обращая внимания на хлещущий дождь.

Он стоял, опершившись о перила, мокрый до нитки, напряжённый, будто дождь врезался прямо в его сердце, пытаясь его расколоть.

— Виктор… — прошептала она, подходя ближе.

— Скажи. — его голос был глухим, усталым.

Она замолчала, пытаясь собрать мысли. Он поднял на неё ледяные глаза, в которых отражалась боль.

— Его слова слышала? — тихо, мрачно произнес он. — «Слабая женщина».

Валерия сжала зубы, вспомнив тот мерзкий шепот.

— Я думал только о том, как бы не свернуть ему шею прямо там.

— Из-за меня? — ее голос был едва слышен.

— Да. — Он сказал это без пафоса, просто факт, неоспоримая истина.

Она фыркнула сквозь тяжелое дыхание, смешивая гнев и горечь.

— Тогда зачем ты вообще меня втянул? Зачем сделал частью этого, если тебе так тяжело?! Если я только мешаю?!

Виктор ударил ладонью по перилам — не на неё, а от бессилия, от отчаяния, которое сжигало его изнутри.

— Потому что ты бы всё равно влезла! — Его голос сорвался на крик, который утонул в громе.

Валерия моргнула, ошарашенная.

— Да, Валерия. Ты. Всё равно. Влезла бы. В мои дела, в мои войны, в мою жизнь. Потому что ты такая. Потому что ты не можешь по-другому.

— Ты… — его слова были правдой.

— И ещё потому что… — его голос стал грубее, тише, почти сорвался, — я хотел, чтобы ты управляла кланом вместе со мной.

Девушка замерла. Сердце пропустило удар. Ветер сорвал с её плеч прядь волос, хлестнув по лицу. Гроза перевернулась где-то над головой, словно мир тоже был ошарашен его словами.

— Что?.. — прохрипела она, не веря своим ушам.

— Ты слишком сильная, чтобы быть просто моей женщиной, — он смотрел на неё так, будто видел насквозь, видел каждую ее мысль, каждую амбицию. — Ты бы меня за это возненавидела. Ты не можешь быть в тени.

— Это правда, — тихо улыбнулась она, в ее улыбке было столько горечи и правды.

— Я знаю. — Он чуть отвернулся, будто боялся увидеть в её глазах ответ, который разобьёт его.

— Я хотел дать тебе власть. Полную. Равную моей. Потому что ты её заслуживаешь.

Она закрыла лицо рукой, пытаясь осмыслить услышанное.

— Ты невозможный…

Он повернулся к ней, его взгляд был наполнен болью и надеждой.

— Да.

Секунда. Другая. И тогда произошло то, чего не ожидал никто — ни она, ни он. То, что сломало все его принципы. Виктор опустился на колени. Прямо в дождь. Прямо на мокрый бетон. Прямо перед ней. Мужчина, который никогда ни перед кем не преклонял колени, стоял на коленях перед ней, под проливным дождем.

Валерия застыла — будто мир перестал вращаться, будто гроза замерла в воздухе.

— Вставай! — резко сказала она, ее голос был полон шока.

— Нет.

— Виктор! — крикнула она, пытаясь поднять его.

— Я виноват, — его голос был глухим, смиренным.

Девушка открыла рот — закрыла, не найдя слов.

— Я взрываюсь. Я давлю. Я не думаю о себе. Я не думаю… о твоём страхе. О твоих чувствах.

Он поднял голову, и в его глазах не было ни капли гордости — только тихая, теплая капитуляция. Это было самое чистое признание его вины.

— Извини меня, змейка.

— Виктор… — прошептала она, ее сердце разрывалось.

— Я буду осторожнее. — Его ладони легли ей на бёдра, его прикосновение было мягким, но твердым.

Дождь стекал с его ресниц, как россыпь мелких клятв.

— Встань, — прошептала Валерия, пытаясь унять дрожь. — Ты…

— Мужчина всегда извиняется первым, — он чуть улыбнулся, устало, криво. — Даже когда не права его любимая.

Валерия пружинисто выдохнула, прикрывая рот рукой — не от смеха, от отчаяния, от этой невыносимой, прекрасной глупости.

— Господи… ты сумасшедший.

— Твой, — тихо ответил он. — С самого начала.

Она мягко взяла его лицо в ладони, ее пальцы коснулись его мокрых щек.

— Мы оба… идиоты.

— Знаю. Но я — твой самый преданный идиот.

Виктор поднялся, его взгляд был полон нежности. Она обняла его — без гнева, без игры, без ерничества. Просто обняла. Позволила себе это. И гроза над городом смолкла, уступая место тихому шелесту дождя. А внутри — наступил тёплый, хрупкий мир. Их мир.

Вот только Валерия не знала, насколько глубоки бывают демоны человека. Даже любимого.

...

Гараж был огромным, гулким пространством, пропахшим машинным маслом, дизельным топливом и сырым бетоном. Тяжелые металлические ворота были приоткрыты, впуская серый дневной свет, который смешивался с холодным свечением люминесцентных ламп, отбрасывая длинные тени от грузовиков и бронированных машин. В дальнем углу раздавался скрежет инструмента, но здесь, в центральной части, воздух был наэлектризован.

Валерия пришла, чтобы забрать какие-то юридические документы, касающиеся одной из дочерних компаний. Она шла уверенным шагом, её каблуки отбивали четкий ритм по бетонному полу, неся папку с бумагами. Её взгляд был прикован к цели, но шум заставил её замедлиться. Она увидела, как двое его подчинённых, крепкие мужчины с угрюмыми лицами, ругаются матом, их голоса срываются на крик.

— …этот груз мой! Я его сопровождал последние три раза! — орал Джеймс, тыча пальцем в Райана.

— Твоя мать его сопровождала! Моя очередь рисковать своей шкурой! — отрезал Райан, его лицо покраснело от злости.

Спор, казалось, вот-вот перерастёт в драку, что было недопустимо.

В этот момент из темноты гаража выехала чёрная бронированная машина, за ней следовали двое охранников, настоящая стена из мышц и стали. Из машины вышел Виктор, его вид уже был опасным. Он явно был не в духе с самого утра, и эта ссора была последней каплей.

— Что тут происходит?! — его голос был низким, рычащим, каждое слово отбивалось эхом от стен.

Мужчины мгновенно вытянулись по стойке смирно, их крики тут же стихли, сменившись виноватым бормотанием:

— Босс! Мы…

— Он…

— Я…

Виктор стиснул зубы, его челюсть напряглась. Он был на грани. Сейчас бы кому-то точно досталось, и он не стал бы церемониться.

— Что за детский сад? — голос Валерии, низкий и спокойный, прозвучал в гулком гараже как выстрел. Он не был громким, но в нем прозвучала такая безапелляционная власть, что вся охрана, до этого момента наблюдавшая за сценой с неподдельным интересом, мгновенно замолкает.

Секунда — и они стоят прямо как солдаты перед строгим генералом. Каждый на своем месте, без единого лишнего движения, взгляд устремлен вперед.

Один из них, который до этого рвал и метал, тихо и неловко объясняет, его голос дрожит:

— Мы… мы спорили… куда груз везти…

Она смотрит строго, её взгляд пронзает каждого. В нём нет гнева, но есть холодная, расчетливая сила.

— Кто-нибудь хочет, чтобы Энгель злился? — её вопрос был риторическим, но прозвучал как приказ.

Все в унисон, как по команде, без малейшего промедления:

— НЕТ!

Она указывает на них пальцем, её жест властен и точен:

— Ты — туда. Ты — туда. — она распределяет грузы, направления, риски, словно это игра в шахматы, где каждый ход обдуман. — И возвращаетесь живыми, ясно? Если кто-то из вас не вернётся, мне придётся лично заняться вашими семьями. И поверьте, вы не хотите знать, что я делаю.

Глаза всех расширяются от ужаса. Её слова звучат как смертный приговор, но в то же время в них чувствуется забота. Угроза была, но она была и обещанием защиты.

— Да, госпожа! — хором отвечают они, их голоса полны решимости.

Виктор, стоявший рядом, наблюдавший всю эту сцену, смотрит на неё с искренним восхищением, которое не пытается скрыть. Он наклоняется к ней, его губы едва касаются её уха.

— Вот почему я хочу тебя сделать своей женой, — тихо шепчет он, его голос глубок и полон нежности. — Ты управляешь кланом лучше меня.

— Потому что я умнее, — тут же парирует Валерия, её губы изгибаются в легкой улыбке, но глаза остаются серьезными.

— И красивее, — добавляет он, его взгляд скользит по её лицу.

— И опаснее, — утверждает девушка, чувствуя, как его пальцы обнимают её талию.

Виктор улыбается, его улыбка полна гордости и обожания. В его глазах отражается её образ.

— Моя королева. — произносит он, и в этом слове заключена вся его безграничная любовь, всё уважение и вся его готовность преклониться перед её силой.

Валерия повернулась к нему и тихо спросила. — Что с тобой в последнее время? Агрессивный какой-то.

Мужчина поджал губы и отвернулся, мгновенно становясь холодным. — Ничего. Просто устал.

Девушка точно уловила. Это ложь.

...

Холодный серый гранит стен отражал свет многочисленных люстр, отбрасывая причудливые тени, которые плясали по длинному столу. Стол, отполированный до зеркального блеска, был символом власти и договоренностей, местом, где вершились судьбы. Сегодня, однако, в зале царила атмосфера, насыщенная предчувствием беды.

Длинный стол был заполнен. Донны, напряженные, как струны, сидели неподвижно, их лица, как маски, скрывали бурю эмоций. Жесткие взгляды, молчаливые переговоры взглядов — все это говорило о напряжении, которое висело в воздухе, как раскаленный металл.

Виктор Энгель, восседавший во главе стола, был хищником, затаившимся в засаде, готовым в любой момент броситься на жертву. Его черты лица, обычно четкие и выразительные, сегодня были заострены, а глаза, как у волка, метали молнии. Он не произносил ни слова, но его аура говорила сама за себя: гнев и смертельная решимость.

Один из молодых донов, в нервной дрожи, сидевший по левую руку от Энгеля, совершил ошибку. Ошибку, которая перечеркнула человеческую жизнь. Ошибку, которую было невозможно исправить.

Виктор Энгель поднялся. Резко. Резкость этого движения срезала тишину, как нож. Стул опрокинулся, упав на пол с оглушительным грохотом, подчеркивая смертельную тишину, которая мгновенно наступила.

— Ты подставил моих людей, — произнес Виктор, его голос был холодным, как лёд.

Парень, дрожавший от страха, побледнел как полотно. Его глаза расширились, зрачки сузились, отражая кошмар, который сейчас обрушится на него. Несчастный словно влип в свой стул, не в силах пошевелиться.

Донны поспешно отодвинулись от стола, создавая вокруг молодого дона смертоносный вакуум. Тишина стала вязкой, как кровь, тягучей и неизбежной. Никто не смел нарушить ее.

— Виктор… — осторожно начал кто-то из старших, его голос был глухим и подавленным. Он пытался что-то сказать, попытаться остановить надвигающуюся катастрофу, но страх сковал ему язык.

Но Энгель уже шагал к мужчине. Его походка была размеренной, но каждый шаг был полон убийственной решимости. Все знали этот взгляд, этот стальной холод в глазах, когда он уже принял решение. Это был взгляд не угрозы, а неизбежного приговора.

Он схватил молодого парня за лацкан пиджака, грубо, безжалостно, и рывком поднял его, как котенка, перепуганного до смерти. Удары стражи, крики протеста — все это утонуло в буре его голоса:

— Я предупреждал, что не терплю лжи. И предательство.

Он оттолкнул мужчину к ближайшей стене, так что тот с силой ударился о холодный камень, сбив дыхание. Рука Виктора потянулась к кобуре, медленно, с наслаждением, его глаза горели предвкушением.

— Я тебя… — начал он, голос его был хриплым, полным ярости.

— Виктор.

И тут… двери распахнулись. В проеме появилась Валерия.

Она шла спокойно, неторопливо, как будто вышла на обычную прогулку. Ее поступь была уверенной, грациозной, лишенной всякого страха. Не склоняясь, не отворачиваясь, не выказывая ни малейшего намека на испуг.

Девушка подошла, положила ладонь на плечо Виктора. Его плечо напряглось, но он не повернулся. Его рука непроизвольно сжалась в кулак, готовая обрушить всю свою ярость.

— Хватит, — спокойно произнесла она, ее голос, как всегда, был ровным и уверенным.

Виктор даже не повернулся.

— Выйди, — выплюнул он сквозь зубы.

— Нет, — твердо ответила Валерия.

Тишина снова повисла в воздухе, но на этот раз она была совсем другой. Не предчувствием смерти, а ожиданием чего-то непредсказуемого.

Он резко вдохнул, словно собираясь осадить ее, раздавить ее волю, но она положила ладонь ему на грудь, прямо там, где билось его сердце. И именно там он был слаб.

— Виктор, — голос Валерии был тихим, но стальным, как сталь ее характера. — Он мальчишка. Он совершил ошибку. И ты это знаешь. Не стоит проливать кровь за глупость.

— Он допустил… — начал Энгель, но она тут же его прервала:

— Ошибку.

— Он мог…

— Виктор, — повторила она, смотря ему в глаза. Ее медовые глаза, в которых не было ни осуждения, ни презрения, ни обычной жажды убивать, смотрели прямо в душу. Она видела его насквозь. Видела его гнев, его боль, его слабости.

Валерия изменилась. Она стала взрослее, сильнее, увереннее. Неужели дочка самых жестоких донов Европы, которая всегда была сама не против убить лишнего человка, стала способна остановить Виктора Энгеля?

И он… осел. Его ярость начала спадать. Он отпустил молодого дона, он сел обратно в кресло, из которого только что вскочил, он выдохнул тяжело, словно из него вынули яд.

— Ладно, — сквозь зубы. Его голос был хриплым, подавленным.

Зал выдохнул. Кто-то перекрестился, благодаря небеса за спасение. Кто-то смотрел на Валерию, как на богиню, пришедшую приручить дракона, усмирить его ярость. Она же только взяла Виктора за руку — и он тут же переплёл свои пальцы с ее, словно пытаясь найти опору в этом бушующем мире.

— Всё закончили? — спросила она, ее голос был ровным, как будто речь шла о скучном бюрократическом деле, а не о том, что секунду назад он чуть не убил человека.

— Да, — хрипло отозвался он. Голос его дрожал.

— Ты уверен? — едко спросила она, бросив взгляд на дрожащего молодого человека, который стоял теперь, прижавшись к стене, и пытался дышать.

— Уверен, — повторил он, сжав ее руку еще крепче.

И в этот момент весь зал понял: эта женщина — единственная, кто может остановить Энгеля. Единственная, кто может усмирить его гнев, кто может удержать его на грани между яростью и разумом. Она была его противовесом. Его спасением.

И это был самый страшный момент для мира. Потому что мужчина, которого никто не мог остановить… остановился ради неё. И в этом была заключена его самая большая слабость. И его самая большая сила.

После переговоров, Энгель шел быстро, решительно. Его широкие плечи были напряжены, будто он нес на них весь груз этого мира. Глаза, цвета стали, метали молнии, опасные, предупреждающие. Шаг, жест, взгляд — все говорило о скрытой ярости, которая с трудом сдерживалась.

— Я слишком мягок, — процедил он сквозь зубы, голос его был глухим и рычащим. — Он должен был…

Валерия мгновенно поняла, куда ведут его мысли. Она не стала медлить. Перехватила его за локоть, твердо и настойчиво.

— Виктор. Стоп.

Он развернулся резко, будто кто-то дернул его за невидимую нить. Его лицо исказилось от гнева, ярость, как волна, захлестнула его.

— Ты думаешь, я слабый? — прорычал он, его голос был полон презрения.

Валерия осталась невозмутима. Она держала его локоть, ее пальцы сжались.

— Я думаю, ты слишком умный, чтобы тратить свои эмоции на мелочь, — спокойно ответила она. Ее голос был ровным, лишенным всякого сомнения. Она смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда.

— Ты защищаешь его? — тон Виктора был полон недоверия.

— Я защищаю тебя от глупостей, — поправила она. — Я не хочу, чтобы ты в порыве гнева сел в тюрьму. В этом городе проводить чистку очень опасно. Для тебя в первую очередь.

Он посмотрел на нее долго. Очень долго. Секунды тянулись, как вечность. Его глаза, сначала полные ярости, постепенно смягчались, в них проскальзывало удивление, затем признание ее правоты. Он видел в ней не только партнера, не только советника, но и того, кто заботился о нем, кто понимал его лучше, чем он сам себя.

Потом он бросил, усмехнувшись, но в его голосе проскользнула благодарность:

— Ты когда-нибудь заткнёшься?

Она улыбнулась. Хищно, остро, как кошка, демонстрирующая свои когти. В ее улыбке было столько силы, столько уверенности, столько понимания, что его гнев таял, как снег под весенним солнцем.

— Никогда.

И он… смеётся. Настоящим, хриплым смехом, который вырывался из его груди, впервые за эти сутки, казалось, что его жизнь наконец-то обрела смысл. Смех, в котором звучало облегчение, смех, в котором было признание ее победы, и смех, в котором читалась безграничная любовь к этой женщине, которая знала его лучше, чем он сам себя.

...

Дом Энгелей дрожал. Не от землетрясения, не от ветра — от человеческого страха, который вибрировал в каждом уголке старого, величественного особняка. Стены, видавшие поколения Энгелей, казалось, выдыхали вековой холод, но сегодня по ним пробегала совсем другая дрожь — дрожь паники. Охрана, обычно безупречно вышколенная и хладнокровная, сгрудилась в коридоре второго этажа, их лица были напряжены, руки инстинктивно сжимали рукояти оружия, но никто не смел двинуться.

Селина сидела на полу, прислонившись спиной к холодной стене напротив злополучной двери. Её кулаки были сжаты так крепко, что побелели костяшки, а лоб уткнулся в колени, словно она пыталась свернуться клубком и исчезнуть. Она пыталась не слушать — не слушать, как за дверью кабинета снова что-то с грохотом падало, разбивалось вдребезги. Крики. Грохот. А затем — опасная, мёртвая тишина, после которой её сердце замирало от ожидания нового удара. Эта тишина была страшнее любого шума.

И тут наступила новая тишина, предвестница перемен. Валерия. Её шаги по мраморному полу не были слышны, но каждый из охранников почувствовал её приближение. Когда она появилась в коридоре, охранники разошлись по сторонам, открывая ей проход. Никто не осмелился заговорить или остановить её, их инстинкты кричали об опасности, но что-то в её взгляде не допускало возражений.

Рико, старший из охранников, мужчина с шрамом на брови и глазами, видевшими слишком много, выступил вперёд, отчаянно и тихо прошептав:

— Госпожа… прошу вас, не стоит. Он… он не в себе. Такое бывает. Лучше уйти. Его состояние…

Валерия даже не остановилась. Она лишь кинула на него короткий, пронзительный взгляд, который заставил Рико съёжиться.

— Откройте дверь, — её голос был низким, спокойным, но в нём звенела абсолютная, нерушимая воля.

Они не посмели ослушаться.

Дверь, чудом уцелевшая после прошлых буйств, со скрипом распахнулась, открывая взору картину абсолютного хаоса. Воздух в кабинете был густым, пропитанным запахом дорогого алкоголя, пыли, поднятой с перевёрнутых бумаг, и каким-то едким, почти металлическим привкусом разрушения. Разбитые бутылки из-под элитного виски и коньяка валялись на полу, их осколки мерцали, как злые глаза. Стекло хрустело под ногами. Широкий дубовый стол был опрокинут, его полированная поверхность изрешечена ударами, словно кто-то пытался его разбить. Смятые бумажные файлы, некогда важные документы, были разбросаны повсюду, как опавшие листья. Стенка, отделанная тёмным деревом, была пробита насквозь — кулаком, или чем-то гораздо тяжелее. Каминные часы, реликвия семьи Энгелей, лежали на полу, разбитые вдребезги, остановив время в этом аду.

И среди этого хаоса, среди обломков и разрушения — он. Виктор. Этот Виктор был лишь бледной, искажённой тенью того харизматичного, властного мужчины, которого она знала, которого любила. Он стоял, опираясь на опрокинутый стол, его руки были окровавлены — порезы от стекла или сбитые в кровь костяшки, было непонятно. Глаза, обычно полные острого ума и сдержанной хищности, сейчас были затуманены, пусты и дики, как у загнанного зверя. Дикий, пустой взгляд, который не видел уже ничего человеческого, ничего знакомого. Это была тёмная часть его, та первобытная ярость, которую он так тщательно прятал даже от неё, даже от самого себя. Плечи подняты, как у хищника, готовящегося к атаке, дыхание рваное, тяжёлое, а глаза блестели опасным, холодным огнём — он был готов убить любого, кто посмеет приблизиться. Он был настолько поглощён своей собственной бурей, что даже не заметил, как дверь тихо закрылась за ней, отрезая её от мира, от спасения.

Тишина в кабинете сгустилась, тяжёлая и давящая. Валерия сделала шаг, затем ещё один, ступая по битому стеклу, не обращая внимания на хруст. Только когда она произнесла, низко и отчётливо, прорезая воздух:

— Виктор.

Он резко обернулся, его тело дёрнулось, как у раненого зверя.

В его глазах не было узнавания. Не было того пламени, той искры, которая всегда вспыхивала при виде её. Только зверь. Первобытный, безжалостный.

— Выйди, — голос низкий, опасный, хриплый от напряжения. — ВЫЙДИ. СЕЙЧАС ЖЕ.

Каждое слово было как удар, выбитый из горла, наполненный угрозой.

Девушка сделала шаг ближе, её взгляд был спокоен и твёрд. Она видела его, видела эту тьму, но не отступала.

Он сделал шаг к ней.

— Я СКАЗАЛ ВОН, ВАЛЕРИЯ!

Она спокойно подняла подбородок, её глаза встретились с его, без тени страха.

— Сделай, — вызов прозвучал тихо, но мощно.

Виктор замер. Громадная фигура напряглась, каждый мускул был натянут до предела. Его грудь вздымалась от рваного дыхания. Пальцы на кулаках дрожали, пытаясь сдержать разрушительную силу.

— Ты… не понимаешь, — он сорвался почти на шёпот, и в этом шёпоте прозвучали первые нотки страха — страха за неё. — Я не контролирую себя. Я сейчас… могу… Я могу причинить тебе боль.

— Знаю, — сказала Валерия нежно, совершенно спокойно.

С грохотом, способным обрушить своды, он ударил кулаком по стене в сантиметре от её головы. Удар был настолько силён, что от места соприкосновения разошлись трещины по стене, и часть штукатурки осыпалась ей на плечи, как пыль с древней статуи.

Она не шелохнулась. Ни единый мускул на её лице не дрогнул.

— Я разбиваю стены! — прорычал он, его голос был полон отчаяния. — Я разрушаю всё вокруг! А ты… Ты СУМАСШЕДШАЯ, раз пришла сюда. Уйди, я тебя предупреждаю, Андрес. Уйди.

Валерия улыбнулась уголком губ, дерзко, как всегда, словно этот хаос был всего лишь очередным неурядицей, которую она собиралась уладить.

— Я же твоя женщина, верно? На твою голову. Наказание, которое ты заслужил.

Виктор схватил её за предплечье так резко, так сильно, что её кости могли бы хрустнуть, она могла бы вскрикнуть от боли — но только резко выдохнула, сдерживая звук. Его пальцы, окровавленные и дрожащие, сжимали её руку, оставляя багровые следы.

— Не провоцируй меня, Валерия, — прорычал он, склонившись к ней, его дыхание опалило её лицо. — Не испытывай моё терпение.

Она приподнялась на цыпочки, почти касаясь его губ, и прошептала, глядя прямо в его безумные глаза:

— Тогда посмотри сюда. На меня. Посмотри, что я могу сделать.

И, словно из ниоткуда, она подняла тонкий, изящный стилет, который всегда носила при себе.

Приставила лезвие к собственному горлу.

Виктор побелел. Его лицо, и без того бледное, стало мертвенно-белым, а в глазах на мгновение промелькнул ужас, вытеснивший звериную ярость.

— Убери! — прохрипел он, его голос был полон отчаяния, не приказа.

Но она лишь сильнее прижала лезвие. Совсем чуть-чуть, самую каплю — и на фарфоровой коже, вдоль изящного изгиба шеи, проступила тонкая алая полоска крови, словно она сама вышивала границу между жизнью и смертью.

— Валерия… — он шагнул к ней, его тело дрожало. — Рия… ради всего святого, прекрати.

— Посмотри на меня, Виктор, — тихо, но властно сказала она. — На меня. Посмотри, я сказала!

Он выбил нож из её рук — так резко, что лезвие отлетело в стену, вонзившись в деревянную панель с глухим стуком. Затем он схватил её за плечи — больно, до синяков, которые проступят позже. Он мог сломать её в этот миг, и сам чувствовал это, чувствовал, как силы разрушения рвутся наружу — и оттого дрожал.

— Ты хочешь, чтобы я тебя убил?! — сорвался он на крик, его лицо исказилось от боли и ужаса. — Это твой план?

Валерия подняла его руку — ту, которая сейчас сжимала её плечи до боли, — и осторожно, но настойчиво, положила себе на щёку.

Сама.

Просто взяла его окровавленные пальцы и прижала их к своей коже. Этот жест был актом абсолютного доверия, сдача себя в руки того, кто только что был готов разрушить всё.

— Нет. Я хочу, чтобы ты вернулся.

Он закрыл глаза — словно от смертельного выстрела. Его тело сотрясала крупная дрожь.

Она целовала его ладонь, каждый палец, тыльную сторону руки — там, где была кровь. Его. Её. Медленно. Аккуратно. Как будто это был священный ритуал очищения, возвращения. Каждое прикосновение было обещанием.

— Ты не потеряешь меня, — прошептала она, её губы касались его кожи. — Даже если сам боишься себя. Даже если боишься того, кто ты есть. Черта с два я тебя брошу.

Виктор дёрнулся, как от удара током, его глаза резко распахнулись. В них ещё плескался безумный огонь, но уже смешанный со слезами.

— Я мог… Я почти… — он смотрел на её горло, на тонкую полоску крови, и его голос ломался. — Ты… ты…

Он внезапно рухнул на колени, неловко и тяжело, как подкошенное дерево, обхватив её за талию, уткнувшись лбом в живот.

— Никогда так больше не делай, — прохрипел он, слова вырывались из него рваными кусками, полными невыносимой боли и страха. — Никогда. Я сдохну, если раню тебя. Ты поняла?

Валерия опустилась рядом с ним на пол, обнимая его крепко, вплетая пальцы в его волосы, прижимая его дрожащую голову к себе. Она чувствовала, как сильно он дрожит, как едва дышит.

— Я с тобой, — прошептала она, целуя его в макушку, впитывая его боль. — Я здесь.

Он дрожал. Едва дышал. Но медленно, постепенно — буря утихала. Медленно, по крупицам, напряжение покидало его тело, сменяясь глубокой, изматывающей усталостью. Буря утихала не потому, что её усмирили, а потому, что она нашла свой якорь.

Только она могла. Только она обладала такой силой, таким безумным бесстрашием, чтобы вытащить его из этой бездны.

Виктор поднял голову — глаза были влажные, тёмные, разбитые, но в них уже пробивался свет узнавания, свет человека.

— Как ты поняла? — его голос был хриплым, слабым. — Я же тебя на самолет до Калифорнии посадил.

Валерия улыбнулась уголком губ, в её глазах плясали озорные искры.

— Ты весь месяц сам не свой, Виктор. Твои глаза, они выдали тебя. Этот взгляд, когда ты думал, что я не вижу. Я навела справки. Дорогие клиники, секретные консультации. У тебя проблемы с агрессией, дорогой. Ты не любишь врачей. И я этим займусь. Очень плотно.

Виктор рассмеялся. Сначала это был беззвучный, прерывистый вздох, затем — хриплое, сломленное подобие смеха, которое постепенно набирало силу, становясь почти истеричным, но в то же время невероятно живым.

И поцеловал её ладонь, теперь уже без крови, нежно и преданно.

...

Виктор проснулся раньше рассвета. Не потому что выспался, и уж точно не потому что хотел. Его тело было измотано, но разум горел ярким пламенем самобичевания. Стоило лишь открыть глаза — и темноту спальни разорвали вспышки воспоминаний: ЕЁ руки, которые не дрогнули, когда ОН, весь в крови, стоял перед ней. ЕГО кровь, что обагрила её запястье. Нож у её горла, прижатый её собственной рукой. И эта жуткая, сводящая с ума мысль, что он мог… мог… закончить всё это. Убить её. Своими руками.

Он резко сел на кровати, тяжело дыша, словно только что пробежал марафон. Его окровавленные, перевязанные руки дрожали, сжимая невидимую пустоту. В просторной спальне было тихо.

Слишком тихо.

Такой тишины он добился сам. Он помнил, как вчера вечером, после того, как буря внутри него утихла под её прикосновениями, Валерия, измученная и опустошенная, уснула прямо в кресле рядом с ним, держа его за руку. Её присутствие было якорем, но и источником невыносимого страха. Когда её дыхание стало ровным и глубоким, он бесшумно, с болезненной осторожностью вытащил свои пальцы из её теплой ладони. Аккуратно накрыл её пледом, невесомо поцеловал в лоб и ушёл. Тихо, как тень, покинул комнату, покинул её.

Потому что боялся. Да. Виктор Энгель, человек, которого боялся весь штат, который не склонял головы ни перед кем, боялся. Боялся самого себя. Боялся своей внутренней тьмы.

Он боялся, что однажды он не успеет остановиться. Что снова ослепнет яростью. Что она, его Змейка, его Валерия, попадёт под руку. Эта мысль была хуже любого ножа у его собственного горла, он не мог её вынести.

Проблемы с агрессией у Виктора начались с того года, как умерла мать, его единственный светлый якорь в этом мире. С каждым годом вспышки становились все хуже и хуже. Не часто, нет. Раз в полгода может случиться такой всплеск, что в пору держаться подальше от всего живого. Однажды, лет в двадцать, в порыве гнева, Виктор убил своего подчиненного, посмевшего ему перечить. Отец тогда, вместо того чтобы прикрыть его, попытался заставить его обратиться к врачу, но в конечном итоге всё склонялось к тому, чтобы его сдали в психиатрическую больницу. Виктора это не устраивало. Он ненавидел эти идеи, ненавидел врачей, ненавидел слабость. Но он никогда не хотел, чтобы его всплески вылились на близких людей. Ни на Селину, ни тем более на его Змейку. Господи, он молился, чтобы она ничего не поняла, чтобы оставалась в Калифорнии, подальше от его демонов. Поэтому был только рад её командировке, её «отсутствию». Он понятия не имел, что она вернется раньше.

А она вернулась. И она проснулась. И она поняла.

Когда Валерия открыла глаза, кресло было пустым. Плед, которым он её укрыл, сполз на пол. Холодный воздух обвил её обнаженные руки, и от этого холода внутри что-то сжалось. Точнее, пустой была не просто комната, а другая грёбаная комната. Комната, где он должен был быть. Она почти чувствовала его запах на подушке, но его не было.

Девушка встала, поправила шёлковый халат, и её шаги были неслышны. Сначала она подошла к его спальне — пусто. Затем к кабинету, разгром которого ещё не успели убрать, — тоже пусто. Потом на кухню, где ранним утром уже суетились подчинённые. Они при виде неё будто молились в душе, чтобы не попасть под раздачу. Их нервные движения, опущенные взгляды — всё это было более чем красноречиво.

— Где Виктор? — спросила она ровным, опасно ровным голосом, в котором звенела сталь.

Молодой паренек, стоявший у плиты, вздрогнул так, что чуть не уронил тарелку.

— Э-э… хозяйка, он… э… он в западном крыле… — промямлил он, будто ждал удара или молнии.

— В какой комнате? — Валерия сузила глаза, её взгляд мог прожечь насквозь.

— Комната для гостей, третья слева… — быстро добавил другой, постарше, пытаясь угодить.

Она развернулась и ушла, её халат шуршал по мраморным полам.

Подчинённые облегчённо выдохнули.

Рико, стоявший у входа на кухню, машинально перекрестился, глядя вслед удаляющейся фигуре Валерии.

Валерия открыла дверь его гостевой комнаты так тихо, что Виктор даже не сразу понял, что она вошла. Комната была наполовину погружена в полумрак, утренний рассвет ещё не успел полностью пробиться сквозь плотные шторы. Только узкая полоска света из окна падала на кровать, освещая его сжатые кулаки, перевязанные руки и лицо — бледное, уставшее, слишком пустое, словно из него выкачали всю жизнь. Он не спал. Он просто лежал, глядя в потолок, вглядываясь в пустоту, которую чувствовал внутри себя. Но заметил мгновенно, когда дверь бесшумно закрылась за её спиной. Он поднял голову. И увидел Валерию. В шёлковом халате. С гневным, решительным взглядом. Со слегка всклокоченными волосами, упавшими на лицо.

И с той энергией, которая обещала мужчине полный и бесповоротный пиздец.

Она подошла к кровати. Он заметил её движение и, не поднимаясь, произнёс хрипло, его голос был сломлен и полон боли:

— Не подходи.

Валерия не слушала. Просто легла рядом. Поперёк его слов, против его приказов, вопреки тому, что он хотел — или думал, что хочет. Она легла рядом, заполняя собой пустоту его страха, выталкивая его из зоны самоизоляции.

Его глаза расширились. В них промелькнул шок, смешанный с ужасом.

— Андрес, я…

Она схватила его за ворот футболки, притянула к себе и заткнула поцелуем — резким, тёплым, обжигающе живым. Долго. Настолько, что он забыл дышать, забыл свои протесты, забыл о страхе. Вкус её губ, запах её кожи — это было единственной реальностью.

Когда она оторвалась, её дыхание было быстрым, а глаза горели. Она буквально прошипела:

— Рот. Закрой.

— Но…

Она легонько хлопнула его по губам пальцами, не оставляя сомнений в серьёзности её слов.

— Я сказала — молчать. И слушать.

Виктор замер, будто его ударило током. Он смотрел на неё, не смея пошевелиться, пленённый её яростной решимостью.

Валерия вздохнула, положила ладонь ему на щеку, мягко, почти болезненно нежно поглаживая:

— Нет, ты бы мне ничего не сделал. Ты бы не смог. Ты не такой. И нет, я тебя не боюсь. Я видела твою тьму, Виктор, и я не отвернулась. Нет, я не собираюсь держаться от тебя подальше. Ни на шаг. И нет — я не перестану к тебе лезть. Ты сам виноват, Энгель.

Она придвинулась ближе и ткнулась носом ему в висок, её дыхание опалило его кожу.

— Привык к тому, что тебя никто не трогает? Привык, что твои демоны гонят всех прочь? Придётся привыкать к новому, дорогой. Привыкай ко мне.

Виктор выдохнул, и этот выдох дрогнул, обнажая всю его усталость, все его отчаяние.

Она продолжила, уже мягче, её голос стал более успокаивающим, но не менее твёрдым:

— У тебя проблемы с яростью. Я знаю. Я не слепая. И я найду тебе врача. Лучшего. Самого лучшего, что только можно найти в этом чёртовом мире. Да, ты ненавидишь врачей. Ты ненавидишь слабость. Но я буду рядом. Через все сеансы, через все твои приступы отрицания, через все твои страхи. Ты меня понял?

Мужчина не смог ответить словами. Просто медленно покачал головой, не в знак несогласия, а будто сдаваясь, наконец-то опуская оружие. Сдаваясь ей.

Валерия улыбнулась уголком губ, её глаза смягчились.

— Вот и хорошо.

Он перевёл взгляд на неё — и впервые за долгие часы, за целую вечность, в нём появилось что-то тёплое, живое… почти благодарное. Благодарность за то, что она увидела его насквозь и не отвернулась, за то, что она была здесь.

Он протянул руку, коснулся её подбородка… осторожно, будто она могла исчезнуть, раствориться в утреннем воздухе… и потянулся к её губам.

И поцеловал.

Долго. Глубоко. Жадно, но мягко — как человек, который думал, что потерял всё, а потом вдруг получил обратно, хрупкое, но реальное, согревающее сердце. Он целовал её так, словно хотел впитать в себя её силу, её бесстрашие, её свет.

Виктор оторвался от её губ только тогда, когда им обоим стало совсем трудно дышать, когда лёгкие требовали воздуха. Но даже тогда он не отстранился полностью, прижимаясь лбом к её лбу, их глаза были закрыты, их сердца бились в унисон. Чувствовалось, как тонкий мостик между ними, сотканный из доверия и боли, наконец-то обрёл прочность.

— Ты… — прошептал он, тихо, почти беззвучно, его голос был измождённым, но пронизанным глубочайшим восхищением. — Сумасшедшая... просто конченная. Моя маленькая ведьма.

Слово "ведьма" прозвучало не как оскорбление, а как признание её таинственной, необъяснимой силы над ним. Силы, способной укротить его самых тёмных демонов. Валерия улыбнулась, устало, но с такой искренностью, которой он, возможно, никогда раньше не видел. Пальцем она нежно коснулась его измученных губ.

— Тихо, мой дорогой. Спи.

— Только рядом с тобой, — признался он, и в этом признании была такая откровенная уязвимость, такая детская вера, что Валерия почувствовала, как её сердце сжимается. Ему нужен был её щит, её присутствие, чтобы отпустить себя.

— Отлично, — она кивнула, устраиваясь удобнее на его груди, прислушиваясь к ритму его сердца, которое постепенно замедлялось, становясь ровнее. Её голова уютно лежала в изгибе его шеи, чувствуя его запах, такой родной и сейчас, после всего, исцеляющий. — Так и будет.

Это было не просто обещание, это была клятва. Клятва, данная в разгромленном кабинете, среди осколков и крови, но оттого лишь более весомая. Клятва быть рядом, держать его, когда тьма пытается поглотить.

Виктор закрыл глаза. На этот раз — впервые за долгое время — без страха.