Хрустальная ложь

Глава 17

Через несколько дней, после того как "инцидент" на складе был блестяще разрулен, Лилит, неожиданно для самой себя, вспомнила о своём внутреннем обещании. Адреналин от схватки поутих, и прежняя пустота вновь начала подступать. Она нашла адрес одного из самых рекомендуемых, и при этом самых дискретных психотерапевтов в Нью-Йорке. Доктор Элайджа Стоун принимал в старом здании на Верхнем Вест-Сайде, его кабинет был обит тёмным деревом, а атмосфера успокаивала своей старомодной солидностью.

— Мисс Рихтер, — доктор Стоун, пожилой мужчина с добрыми, проницательными глазами, кивнул ей, приглашая присесть. — Спасибо, что пришли.

Лилит села в глубокое кожаное кресло, чувствуя себя непривычно уязвимой.

— Я не знаю, зачем я здесь, доктор, — начала она, её голос был непривычно тихим. — У меня всё под контролем.

— Контроль — это прекрасно, мисс Рихтер. Но иногда он становится клеткой, — спокойно ответил доктор Стоун. — Расскажите мне о себе.

Несколько сеансов прошли в привычном для Лилит режиме: она давала факты, избегала эмоций, старалась анализировать себя со стороны. Доктор Стоун терпеливо слушал, задавая лишь редкие, но точные вопросы. Он не знал о её истинной семье, о кланах и тёмных делах, но он видел в ней женщину, которая несёт на своих плечах невидимый, но колоссальный груз.

— Мне кажется, мисс Рихтер, — сказал он на одной из встреч, откинувшись на спинку кресла, — что вы слишком сильно пытаетесь соответствовать ожиданиям. Возможно, вашей семье? Вы производите впечатление человека, который постоянно доказывает свою значимость.

Лилит нахмурилась.

— Я просто делаю свою работу. И делаю её хорошо. Мои родители всегда учили меня быть лучшей.

— Быть лучшей — это одно. А вот связывать свою ценность с этой "лучшестью" — совсем другое, — пояснил доктор. — Ваша значимость, в вашем понимании, связана с пользой. С тем, что вы можете что-то решить, кого-то спасти, чего-то добиться. Но дело-то совсем не в этом. Каждый человек по-своему значим и важен вне зависимости от того, творит он что-то грандиозное или нет. Просто потому, что он есть.

Это прозвучало непривычно. Для Лилит ценность всегда измерялась действием, результатом.

— А что насчёт личных отношений, мисс Рихтер? Мужчины? Семья? — мягко спросил доктор, меняя тему.

На лице Лилит впервые за время сеанса появилась тень улыбки.

— О, мужчины… Это отдельная история. А вот про семью могу сказать, что я знаю, что такое любовь. Мой дедушка и бабушка… их любовь была легендой. И папа, к маме… это было что-то невероятное. Они любят друг друга так, что это было видно всем. Это была основа всего.

Её голос смягчился, вспоминая тёплые, нежные моменты из детства, когда мир казался надёжным и полным безусловной привязанности.

Доктор Стоун кивнул, внимательно слушая.

— Это прекрасно, мисс Рихтер. Это значит, что вы видели настоящую любовь. А теперь, позвольте мне спросить: в вашей семье, мужчины любили женщин за их заслуги, за их успехи в карьере, за их силу, за то, что они были лучшими? Или просто так? За то, что они были?

Лилит замерла. Её улыбка медленно сползла с лица. Она никогда не думала об этом под таким углом. Дедушка обожал бабушку, хотя она была строгой полицейской, а потом одной из глав клана. Отец боготворил мать, которая управляла империей. Но… разве они любили их за это?

Ей вспомнились сцены: дедушка, который ругает бабушку за то, что она слишком много работает, и заставляет её отдыхать. Отец, который после самого тяжёлого дня обнимал мать и говорил, что самое главное — это она, её здоровье, её улыбка, а не их дела. Они просто их любили. И даже просили их больше отдыхать, быть… слабее. Не такими сильными, не такими непобедимыми.

Растерянность накрыла её волной. Эта простая, но глубокая мысль ударила её, как молния. Просто так. Безусловно.

Она, Лилит Рихтер, которая всю свою жизнь стремилась доказать свою силу, свою значимость через дела, через победы, через соответствие великим предкам, вдруг осознала, что любовь в её семье была совершенно иного рода. Не за что-то, а просто так.

Лилит посмотрела на доктора Стоуна широко раскрытыми глазами.

— Просто так, — прошептала она, и в этом шёпоте была смесь удивления, облегчения и какой-то новой, хрупкой надежды. — Они… они даже говорили, что им надо больше отдыхать. И меньше… беспокоиться.

Доктор Стоун мягко улыбнулся.

— Вот видите, мисс Рихтер. Иногда самый большой подвиг — это позволить себе быть любимой. Не за ваши заслуги, а за вас саму. И, возможно, это то, что вам нужно научиться делать сейчас.

Лилит сидела ещё несколько минут, не в силах оторвать взгляд от доктора Стоуна. Его простые слова, как осколки зеркала, разбили её тщательно выстроенную реальность на множество мелких фрагментов. Просто так. Эта фраза отзывалась эхом в её голове, обнажая глубокую, невидимую рану. Всё, во что она верила, чему посвятила себя, оказалось лишь одним слоем, под которым скрывалась совершенно иная, более сложная и хрупкая правда.

Её губы дрогнули, но она тут же взяла себя в руки. Лилит Рихтер не плакала. Лилит Рихтер держала удар.

Она поднялась, её движения были механическими.

— Благодарю вас, доктор Стоун, — произнесла она, её голос был ровным, но в нём чувствовался странный надлом. — Вы дали мне пищу для размышлений.

Доктор Стоун кивнул, его взгляд оставался тёплым и понимающим.

— Приходите, когда будете готовы, мисс Рихтер. Дверь всегда открыта.

Она лишь слегка кивнула в ответ и поспешно вышла из кабинета, затем из здания, словно спасаясь от чего-то невидимого.

Улицы Нью-Йорка, обычно такие привычные, казались чужими. Шум города давил, яркие огни слепили. Девушка села в машину, завела двигатель, но не тронулась с места. Руки крепко сжимали руль, костяшки побелели. Она смотрела прямо перед собой, стараясь не думать. Не чувствовать.

Но это было невозможно.

Образы дедушки, обнимающего бабушку, отца, нежно поправляющего выбившийся локон матери, их взгляды, полные безмолвной, всепоглощающей любви — всё это всплыло перед глазами. И в этих образах не было ни власти, ни борьбы, ни успехов, ни поражений. Была лишь любовь. Безусловная. Которая говорила: "Отдохни. Не волнуйся. Ты важна, просто потому что ты есть."

Она, Валерия, всю жизнь стремилась к тому, чтобы быть достойной этой любви, доказывая свою силу, свою непобедимость. А они… они просто хотели, чтобы она была.

Первая слеза скатилась по щеке. Горячая, обжигающая, непривычная. За ней потянулась вторая, третья. Горло сдавило спазмом, и из груди вырвался глухой, сдавленный всхлип. Маска, которую она так долго носила, дрогнула, а затем рухнула.

Она прислонилась лбом к рулю, закрывая глаза, и позволила себе рассыпаться. Слёзы текли по лицу, смешиваясь с остатками туши. Это были слёзы разочарования, слёзы усталости, слёзы внезапно осознанной одинокой дороги, которую она выбрала. Слёзы по тому, чего ей так не хватало, но что она считала слабостью. Она плакала впервые за много-много лет, и этот плач был таким же мощным и разрушительным, как и её гнев.

Дома, в своей новой, такой идеальной крепости, Лилит скинула туфли и пиджак, прошла в гостиную. Она села на пол, прислонившись к холодной кирпичной стене, и позволила слёзам течь дальше. Она была одна, и никто не видел её слабости.

Виктор, наблюдавший за ней через мониторы, видел, как она плачет. Его сердце сжалось от странной, непривычной боли. Ему хотелось стереть эти слёзы, обнять её, что-то сказать, что-то сделать. Но он не мог. Он был лишь наблюдателем. И ему оставалось только смотреть, как его "судья ада" оплакивает себя. Ведь именно он сделал так, чтобы она попала именно к его психотерапевту. Мужик был хорошим. Ему самому часто мозги вправлял. Однако, такая реакция... Он чувствовал себя одновременно виноватым и... чертовски беспомощным. Это было чувство, незнакомое ему, и от этого ещё более сильное.

…

Однажды ночью он снова появился. На крыше. Никто не знал, как, чёрт возьми, он туда попал, но он стоял, опершись о парапет, словно призрак или чёртов властелин мира. В зубах — тонкая сигарета, дым от которой вился причудливыми узорами в холодном ветре, а его взгляд был прикован к пульсирующим огням ночного города, расстилающегося под ними.

Валерия, почуявшая его присутствие прежде, чем её слух уловил хоть какой-то звук, появилась на балконе. В её руке привычно лежал пистолет, с которым она никогда не расставалась.

— Знаешь, Рихтер, — произнёс он, не оборачиваясь, его голос был спокойным, ровным, но в нём звенела стальная нить. — Ты слишком хорошо маскируешься. Почти поверил, что ты просто адвокат, сражающаяся с несправедливостью.

Её губы изогнулись в тонкой, опасной усмешке. Ветер развевал пряди её волос, придавая ей дикий, неукротимый вид.

— А ты слишком настырен для человека, которому я уже трижды угрожала пистолетом и один раз почти прострелила башку.

Виктор медленно обернулся, дым от сигареты вырвался из его рта вместе со смешком. Его глаза — стальные, холодные, бездонные, как ночное небо над ними, — но с едва заметной искрой, что казалась отражением огней города, а на самом деле была предвкушением. Или вызовом.

— А если я скажу, что знаю, кто ты на самом деле? — прозвучало, словно низкий, шёлковый вызов, который Лилит чувствовала каждой клеткой своего тела.

Она прищурилась, её взгляд стал острым, как бритва. Инстинкт зверя, загнанного в угол, но всё ещё готового разорвать обидчика.

— Пожалуй, тогда я застрелю тебя прямо сейчас. И мне будет совершенно плевать на последствия.

Он шагнул ближе, медленно, с достоинством, будто смакуя каждый миллиметр разделяющего их пространства, будто наслаждался её растущей яростью, которая была для него, возможно, лучшим вином. Расстояние между ними сокращалось, становилось опасным, интимным.

— Валерия. Адель. Андрес.

Мир замер. Шум города, гул ветра, даже биение её собственного сердца — всё умолкло, поглощённое этими тремя именами, этими тремя клеймами, которые она похоронила глубоко внутри себя. Сигарета рухнула из её онемевших пальцев, и с тихим шипением погасла на холодном бетоне крыши, как искорка надежды на её обычную жизнь.

— Повтори, — прошептала она, её голос был хриплым, едва различимым.

Его глаза изучали её лицо, впитывая каждый оттенок шока и ярости, которые сменяли друг друга в её взгляде.

— Валерия Андрес. Кровь Европы. Принцесса клана. Девочка, которая сбежала из-под венца, оставив родителей, своё имя и целый мир позади, чтобы стать призраком в чужом городе.

Её рука метнулась к пистолету прежде, чем он успел моргнуть, прежде чем его улыбка смогла полностью расцвести. Инстинкт, отточенный годами выживания, сработал быстрее мысли.

Но Виктор не отступил. Он лишь усмехнулся — спокойно, почти нежно, словно это был не момент смертельной угрозы, а долгожданное знакомство, которое он ждал всю свою жизнь.

— Здравствуй, змейка.

Она нажала спуск. Не раздумывая. Пуля с сухим щелчком просвистела на волосок от его уха, оставив за собой обжигающий след, врезалась в парапет, кроша бетон. Это был не промах, а предупреждение, вызов, брошенный в лицо самой смерти.

Виктор выстрелил в ответ, так же стремительно, но, казалось, без цели — просто рядом, в бетон у её ног. Искры от рикошета, словно маленькие молнии, осветили мгновение, нарисовав на фоне ночного неба две тени — его и её.

Два пистолета. Две тени на крыше, танцующие на краю бездны. Два зверя, что наконец узнали друг друга по запаху крови, пороха и неконтролируемой, первобытной ярости.

— Ты играешь с огнём, Энгель! — закричала Валерия, её голос был пропитан гневом, словно дикий зверь.

— Ты и есть огонь, Андрес, — его голос был низким, вкрадчивым, обволакивающим. Он шагнул вперёд, сокращая расстояние, будто его не смущала угроза пистолета в её руке. — Я просто решил — почему бы не сгореть вместе с тобой?

Она отбила его руку, резко, не давая ему приблизиться ещё больше. Пистолет с лязгом полетел на землю. Её кулаки молотили его грудь, плечи, она била его яростно, отчаянно, желая выбить из него это проклятое спокойствие, этот всезнающий взгляд. Он удерживал её стальной хваткой, не защищаясь, лишь позволяя ей изливать свой гнев, словно впитывая её огонь.

Ей казалось, что его спокойствие сводит её с ума сильнее любой боли. Он просто стоял, позволяя ей бить себя, его глаза были прикованы к её лицу, в них играли какие-то тёмные, непонятные эмоции.

— Почему ты не дерёшься?! — закричала она, в её голосе звучала смесь отчаяния и безумия.

— Потому что, если я ударю в ответ, я не мужчина, — ответил он, его голос был чуть запыхавшимся, но всё ещё властным. — Тем более у меня рука не поднимется на такое сокровище.

Валерия остановилась, тяжело дыша, её грудь вздымалась от ярости и адреналина. Её рука, дрожащая, но твёрдая, держала второй пистолет, приставленный прямо к его сердцу, холодный металл которого ощущался даже сквозь тонкую ткань его костюма.

Виктор смотрел прямо ей в глаза, его взгляд был прямым, бескомпромиссным, вызывающим.

— Ну же, змейка. Нажми. Ты же этого хочешь.

— Хочу, — прошептала она, это было почти животное признание. — Но не сегодня. Мне еще рано в тюрьму, а своего адвоката у меня нет.

Она резко отпустила его, её движения были быстрыми и точными, развернулась на каблуках и пошла к выходу с крыши, не оглядываясь. Её костюм был слегка помят, волосы растрепаны, дыхание сбито, но каждый её шаг излучал непоколебимую волю. Всё в ней было смесью ярости и необузданной, едва сдерживаемой страсти.

— Ты не уйдёшь от меня, Валерия! — крикнул он ей вслед, его голос разорвал тишину крыши, разлетевшись над городом, как клятва, как проклятие.

— Смотри, Энгель, — бросила она, не оглядываясь, лишь кинув фразу через плечо, — Пожалеешь, что на свет родился.

И исчезла в ночи. Как дым от её сигареты, развеянный ветром. Как пуля, что не нашла цели, но оставила глубокий шрам.

А он остался стоять на крыше, один, под холодным взглядом звёзд. С окровавленной губой, которую он медленно провёл языком, смакуя металлический привкус. И с широкой улыбкой на лице. Это было не поражение, а лишь самое горячее предвкушение.

Адреналин всё ещё пел в её крови дикую песнь, даже когда Валерия захлопнула за собой тяжёлую дверь. Воздух в лёгких горел, а каждый нерв был натянут до предела, вибрируя от пережитого. Она не оглядывалась, не позволяла себе оглядываться. Лишь швырнула пистолет на чёрный кожаный диван, где он скользнул, словно живой, и пошла вглубь. Кровавая полоса на губе, полученная в пылу схватки, горела огнём, но это было ничто по сравнению с ураганом, бушевавшим внутри.

Он назвал её имя. Её ПОЛНОЕ имя. Валерия Адель Андрес. Этот гад не просто узнал. Он выкопал её прошлое из могилы, вытащил на свет все те тени, что она так тщательно скрывала под маской Лилит Рихтер. Это было не просто нарушение её границ, это было вторжение, осквернение всего, что она строила годами. Ярость жгла её нутро, но под ней, глубоко под ней, начинала тлеть опасная искра интереса. Никто, никто не смог подобраться так близко.

Она сбросила пиджак, затем майку, подставляя спину под холодные струи душа, но вода не могла смыть ощущение его прикосновений, его взгляда, его наглого, всезнающего смеха. Высушив волосы, Лилит надела свободные домашние брюки и топ, её движения были резкими, почти болезненными.

Её личный кабинет был святилищем, а точнее, командным пунктом. Мягкий свет от скрытых ламп едва пробивался сквозь полумрак, освещая голографические проекторы и экраны, мерцающие линиями кода. Она села за стол, её пальцы затанцевали по клавиатуре, открывая шлюзы, которые должны были оставаться закрытыми вечно. Вход в старые, давно не используемые каналы её клана. Те, что связывали её с забытым миром, из которого она сбежала.

— Ну что ж, Энгель, — прошептала она, её голос был низким и опасным, — посмотрим, кто ты на самом деле.

Она начала с имени. Десятки баз данных, тысячи документов, шифрованные архивы — всё это проносилось перед её глазами в виде строк и цифр. Первые результаты были ожидаемо скупы и обрывочны: успешный бизнесмен, меценат, владелец оффшорных компаний. Обложка, за которой скрывался настоящий хищник. Но Лилит была мастером читать между строк.

Ей пришлось погрузиться глубже, нырнуть в самые тёмные уголки своей прошлой жизни, в паутину информаторов и старых связей, которые, казалось, должны были быть давно оборваны. Она использовала кодовые фразы, пароли, которые помнила с детства, обращаясь к тем, кто когда-то был предан её отцу, её клану, её крови. Запрос был коротким.

Поток информации медленно, но верно начал формировать контуры его империи. Она сопоставляла имена, даты, места. Вспыхивали лица, адреса, корпоративные структуры. Американская мафия. Совсем другая порода. На её родине, в Европе, кланы держались вековых традиций, ритуалов, обязывающей крови. Там власть передавалась по наследству, и каждый шаг был обставлен сложными правилами, почти рыцарским кодексом, пусть и извращенным. Уважение к старшим, нерушимая омерта, тайные обряды — всё это было частью её мира. Последние изменения в омерте были внесены ее бабушкой. Адель Розали Андрес. Она дала свободу женщинам, она дала им власть, она дала им право выбора. Чего раньше никогда не было. Все восхищались первой женщиной — главой синдиката.

Здесь же… здесь всё было быстрее, жёстче, прагматичнее. Меньше вековых клятв, больше холодных расчётов. Меньше благородства (пусть и извращённого), больше чистого, беспримесного насилия и жажды власти. Это был мир, где старые деньги смешивались с новыми, где бывшие уличные банды превращались в финансовые империи, а кровные узы заменялись узами доллара и общего дела. В её мире "семья" была всё, здесь "семья" была лишь названием, фасадом для безжалостного картеля.

И Виктор Энгель был идеальным воплощением этой новой, американской мафии. Он был мостом между старой школой и будущим. "ENGEL CORPORATION" — это было не просто имя, это была структура, которая распространялась, как метастазы, по всему городу, а может и дальше. Контрабанда, подпольные казино, торговля информацией, политическое влияние — он был везде. Безжалостный, умный, до чертиков амбициозный. И, что самое интересное, невероятно закрытый. Его ветвь была относительно "молодой" по европейским меркам, но уже пустила такие корни, что выкорчевать их было бы невозможно.

Он был вызовом, равным ей самой.

Давно он знает о ней? О том, кто она такая. Неужели действительно преследует? Зачем? Клан Андрес никогда не вел дела в США, предпочитая оставаться и ограничиваться только Европой. Итак власть была неограниченной. Может… Может он хочет её похитить и попросить у ее клана выкуп? Да... Энгель вроде не нуждается в деньгах? Власть? Тоже нет. В целом, судя по данным, этот мужчина имел не мало влияния. Тогда что? Что ему черт возьми от нее нужно?

Не может же этот павлин действительно заинтересоваться ей, как женщиной? Тем более после таких подробностей о её родословной. И с ее долбанутым характером.

Её пальцы остановились. На одном из мониторов высветилась его фотография — та же самая холодная улыбка, те же пронзительные глаза. И рядом с ней — схема его клана, основные игроки, их связи, их сферы влияния. Масштаб был впечатляющим. И всё это он построил практически с нуля, поднявшись над всеми, став вершиной пищевой цепи Нью-Йорка. Сразу после того, как отец передал ему все дела.

Лишь в этот момент она осознала, что холодная ярость сменилась на нечто другое. Горячее. Опасное. Интерес. Дьявольский, всепоглощающий интерес, который она давно не испытывала. Он не просто бросил ей вызов; он открыл в ней дверь, о существовании которой она почти забыла. Дверь к той Валерии Андрес, что жаждала не только выжить, но и править. К той, что не боялась крови и огня.

Уголки её губ медленно поползли вверх, в её глазах зажглись тёмные, хищные искры, отражающие свет монитора. Это была не просто усмешка. Это был оскал. Оскал змеи, которая наконец нашла достойного противника.

— Виктор Энгель… — прошептала она, глядя в его бесстрастные глаза на экране. — Ну, держись у меня. Я тебе жизни не дам.

…

Виктор Энгель сидел в своём кабинете, на самом верху небоскрёба, откуда открывался вид на весь Нью-Йорк, расстилающийся под ним, как игрушечный город. Залитый холодным светом, просторный, обставленный с аскетичной роскошью, кабинет был больше похож на операционный центр. Три монитора перед ним отображали биржевые котировки, карты логистических маршрутов и графики поставок. Ничего лишнего, ни одного намёка на тёплый, живой мир. Только холодный расчёт и стальная хватка.

Его пальцы легко скользили по сенсорной панели стола, принимая отчёт за отчётом, отдавая приказы, которые могли изменить судьбы сотен людей. Он был воплощением власти, абсолютной и безжалостной. На его лице, как всегда, застыло невозмутимое спокойствие, лишь тонкие морщинки в уголках глаз выдавали постоянное напряжение и усталость. После вчерашней ночи, после её ухода, он не спал ни минуты, проводя время в анализе и планировании, а также в прокручивании её образа, её ярости, её глаз.

Внезапно на его столе замигал неизвестный номер. Частный, одноразовый, обведённый красным. Он не давал ей свой номер. Никому не давал. Только избранным, самым близким. Виктор усмехнулся, его губы растянулись в тонкой, едва заметной линии. Он ожидал её хода, но не думал, что она будет настолько стремительной и дерзкой. Это лишь подогревало его интерес.

— Принимай, — сухо бросил он своему ассистенту, который тут же материализовался из тени.

С характерным щелчком звонок был принят. Голос на другом конце провода был спокойным, ровным, мелодичным, но в нём звенела сталь, которую он так хорошо узнал.

— Добрый день, мистер Энгель, — произнесла Лилит. Никаких прелюдий. Прямо в бой. — Вы верите в Бога?

Виктор откинулся на спинку кресла, в его глазах вспыхнул огонёк азарта. Эта женщина была настоящим произведением искусства в своей дерзости. Но чтоб позвонить сама? Это было интересно.

— Верую ли я? — Его голос был бархатным, с лёгкой насмешкой. — Я верю в то, что могу контролировать. А Бог, моя дорогая Андрес, слишком непредсказуем. Или ты предлагаешь мне обратиться в веру в тебя?

На другом конце послышался её низкий смех. Он знал, что она усмехается. Он чувствовал её взгляд даже сквозь динамик.

— В меня верить опасно, Энгель. Я — плохая религия.

— О, я заметил, — проговорил снисходительно он, его взгляд скользнул по мониторам. — Твой мир весьма... экспрессивен. Прямо как ты сама. Ты что, решила мне проповедь прочесть? Или это твоё новое хобби? Я могу уверовать в тебя, если разрешишь упасть на колени.

— Я лишь задала вопрос, — её голос стал чуть серьёзнее, но насмешка никуда не делась. — И, поверь, я знаю, что такое контроль. Гораздо лучше тебя. Я бы даже сказала, что я его абсолют.

И в этот самый момент, когда она произнесла последнее слово, где-то внизу, далеко за окном, в промышленной части города, раздался глухой, раскатистый взрыв. Мониторы перед Виктором мгновенно среагировали: на одном из них, отображающем карту города, вспыхнула красная точка, за ней последовало предупреждение: "Возгорание. Склад № 7. Высокая вероятность умышленных действий."

Это был один из его ближних складов. Важный узел в его логистической цепи. Удар был точным, быстрым и показательно дерзким. И совершенно безжалостным.

Валерия снова рассмеялась. На этот раз её смех был звонче, искреннее, но при этом в нём чувствовались нотки безумия. Смех победителя. Или, по крайней мере, того, кто нанёс первый раунд в их жестокой игре.

— Кажется, твой контроль дал сбой, Энгель, — прозвучало в динамике, когда грохот взрыва ещё отдавался эхом в его кабинете.

Виктор Энгель не ответил сразу. Его челюсть сжалась, а глаза, до этого холодные, загорелись внутренним огнём. Ярость закипала в нём, но это была не та слепая ярость, которая заставляла его уничтожать врагов. Это было нечто иное. Что-то, что заставляло его сердце биться быстрее, а кровь пульсировать в венах.

Азарт. Дикий, пьянящий азарт, который он не испытывал уже целую вечность. Она не просто нанесла удар; она объявила войну, используя его же методы, его же скорость, его же безжалостность. И она сделала это с таким изяществом, такой наглостью, что это вызывало не просто бешенство, а… восхищение. Черт. Он, кажется, её недооценил.

Глубоко внутри себя Виктор почувствовал неимоверное, почти физическое желание. Это было не желание убить её, не желание стереть её в порошок, как он поступал с другими, кто осмеливался ему перечить. Нет. Это было другое. Желание сломать её. Подчинить её дикую волю своей. Заставить её пылать только для него. Это было желание обладать ею, её умом, её телом, её огнём. Приручить эту змею, но не убить. Сделать её частью себя, своей королевой.

— Ты очень неаккуратна, моя девочка, — наконец произнёс он, его голос был низким, почти мурлыкающим, и в нём звучала угроза, но одновременно и нескрываемое предвкушение. — Но я это в тебе ценю. Готовься, змейка. Потому что я только что решил, что ты мне нужна. Живой.

Он оборвал связь, не дожидаясь её ответа. Улыбка на его лице стала шире, обнажая острые зубы. Его ассистент, стоявший неподалёку, почувствовал, как воздух вокруг Энгеля сгустился, заряженный неимоверной энергией.

— Склад № 7? — спросил ассистент, ожидая приказа о карательной операции.

— Забудь о складе, — пророкотал Виктор, его глаза смотрели в сторону города, где теперь поднимался столб дыма. — Я сам разберусь.

После звонка и огненного «привета» Виктору, Валерия ощутила невероятный прилив сил. Ярость, что бурлила в ней, теперь трансформировалась в пьянящее чувство триумфа и свободы. Её месть была точной, быстрой и бесшумной, как удар кобры. Она сбросила со своих плеч не только одежду, но и тяжёлый груз многолетнего напряжения, позволяя себе раствориться в музыке, которую так давно не включала.

В её доме зазвучал джаз — мелодичный, с хрипотцой саксофона, наполняющий каждый уголок пространства. Лилит налила себе бокал красного вина, терпкого, со вкусом ягод, и позволила себе танцевать. Её движения были свободными, раскованными. Она двигалась в такт музыке, сбросив с себя все маски, все правила. Её волосы разметались по плечам, глаза горели дьявольским огнём, а на губах играла та самая, хищная усмешка, которая в сочетании с её танцем делала её невероятно притягательной и опасной.

Её телефон снова завибрировал. Лилит нахмурилась, но, взглянув на экран, расцвела в улыбке. Это была Селина. С её помощью, а точнее, с её абсолютной невинностью и открытостью, Лилит и узнала о складе. Селина, милая и наивная, работала в одной из компаний, занимавшихся логистикой, которая, как оказалось, входила в обширную империю её брата. Конечно, Селина не знала всей подноготной, но её ежедневные разговоры о работе, о трудностях и успехах были бесценным источником информации для Лилит, которая мастерски вычленяла крупицы нужных сведений.

— Лилит! Ты дома? — раздался в трубке звонкий голос Селина. — Я тут недалеко, застряла в пробке, а вино у тебя вкуснее! Позволишь мне ворваться?

— Конечно! — рассмеялась Лилит. — Дверь открыта, красавица. Я уже открыла бутылку.

Через десять минут в её двери постучали. Селина, запыхавшаяся, с большой сумкой в руке, ворвалась в дом, её глаза сразу же засияли при виде бокала в руке Лилит и льющегося джаза.

— О, да! Вот это я понимаю! — воскликнула она, снимая туфли. — Что празднуем? Или просто так, для настроения?

— Просто так, для настроения, — подмигнула Лилит, наливая ей бокал вина. — У меня сегодня… хороший день.

Они болтали, смеялись, танцевали под джаз. Селина рассказывала о своих рабочих проблемах, о наглых подрядчиках, о мечтах открыть собственную цветочную лавку. Лилит слушала, лишь изредка вставляя свои комментарии, наслаждаясь этим редким, почти домашним уютом. Её взгляд скользнул по окну, за которым простирался Нью-Йорк, и в нём мелькнула тень хищника. Она знала, что сейчас происходит где-то там. Но здесь, в этом танце, в этом вине, в этом смехе, она была просто Лилит, почти обычной женщиной.

А в это время Виктор Энгель сидел в своём кабинете. На мониторе перед ним, помимо прочих данных, высвечивалось изображение из скрытой камеры. На экране Андрес танцевала. Легко, страстно, полностью отдаваясь музыке. Волосы разметались, глаза блестели. И рядом с ней, смеясь и танцуя, была Селина.

Виктор наблюдал за ними, его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах плясали бесята. Он видел её смех, её движения, её приподнятое настроение, которое было прямым следствием его, Виктора, потерь. Она торжествовала.

И рядом с ней его сестра, которая обнимала её, смеялась. Селина, которая и понятия не имела о тёмных играх, что велись между её братом и её подругой. Валерия, эта чертова змея, использовала его же кровь, чтобы нанести ему удар. Это было… гениально.

Уголки губ Виктора медленно поползли вверх. Он усмехнулся, медленно, растягивая этот момент. В его смехе не было злобы, лишь глубокое, почти болезненное предвкушение. Азарт горел в нём ярче, чем когда-либо. Она использовала его семью против него. Она заставила его потерять нечто большее, чем просто склад. Она ударила по его гордости, по его контролю, по его "семье" в самом широком смысле.

Ему хотелось разорвать её на части за такую дерзость. Но ещё больше ему хотелось её заполучить. Эту дикую, непокорную, невероятно умную и красивую женщину.