Хрустальная ложь

Глава 33

Зал сиял огнями — золотые гирлянды, кристальные люстры, музыка едва слышна, но статусная, дорогая. Это был не мафиозный вечер — встреча инвесторов компании Энгеля перед Новым годом. Официальность, роскошь, улыбки, шампанское.

Валерия — в тёмно-сливовом, почти чёрном платье, с открытой спиной, волосы собраны высоко. Ни одной слабости в лице. Ни одного чувства. И только Виктор, который стоял рядом, умел читать всё между строк.

Она была спокойной… но под кожей искрилась ревность. Потому что Ева. Точнее, Ева Маррен — одна из крупных инвесторов, блондинка с голливудской улыбкой и слишком уверенными движениями. Она буквально скользнула к Виктору, как кошка к тёплому месту.

— Виктор, — она улыбнулась, наклоняясь ближе, чем требовал этикет. — Вы сегодня особенно… великолепны.

Валерия сделала вид, что рассматривает арт-объект на стене. Но плечи чуть напряглись.

Ева продолжила:

— Я давно хотела поговорить о нашем сотрудничестве. Может, обсудим подробности… за ужином? — она провела пальцами по его рукаву. — Наедине.

Валерия нахмурила бровь еле заметно. Но внутри — холодный цунами. Виктор же медленно повернул голову к Валерии, так лениво, так намеренно, что Ева уловила это движение.

И только тогда он сказал:

— Вы знаете, Ева… — он мягко, но уверенно убрал её руку со своего пиджака. — Я больше не обсуждаю дела за ужином. Ни с кем.

Она вспыхнула, но улыбку сохранила.

— Даже ради меня?

Виктор чуть наклонил голову, и Валерия увидела, как в его глазах загорается опасная, медленная, уверенная искра.

— Особенно не ради вас, Ева.

И прежде чем Ева успела ответить, он шагнул ближе к Валерии, обвил её пальцы своей рукой — спокойно, уверенно, не театрально.

— У меня уже есть моя Лилит, — сказал Виктор, глядя прямо в глаза Еве, а голос его был глубокий, ровный, почти жгучий. — Одна. Единственная.

Валерия напряглась. Взглянула на него так, будто не верила своим ушам.

Ева моргнула. И Виктор повёл Валерию за руку мимо ошарашенной блондинки.

На безопасном расстоянии Валерия тихо приподняла бровь:

— Виктор. Ты сейчас назвал меня первой женщиной?

Он остановился. Слегка наклонился к ней.

— Ты и есть первая, — прошептал тихо. — Единственная, которую я выбрал сам.

Она отвернулась, чтобы скрыть, как вспыхнули уши.

— Ты делаешь это специально.

— Конечно, — он усмехнулся. — Я люблю, когда ты ревнуешь.

— Я не ревную, — парировала она резко.

— Конечно нет, — согласился он тоном, который значил: «ревнуешь так, что воздух искрит». — Но всё равно… — он взял её ладонь и коснулся костяшек губами. — Ты — моя Лилит. Взбалмошная, упрямая, прекрасная. Другой мне не нужно.

Валерия фыркнула. — Надеюсь, ты понимаешь, что по библейской традиции Лилит — женщина, которая не подчинялась мужчине и вышла из рая.

— Рия, — он шагнул к ней ближе, тёмные глаза мягко полыхнули. — Если ты уйдёшь — то заберёшь с собой весь мой рай.

Зал за их спинами постепенно пустел: гирлянды один за другим тускнели, гости растворялись в такси, улыбки сменялись прощаниями. Валерия шла с Виктором, как тень — идеально выверенная поза, холодный профиль, ни одной видимой трещины. Она выдержала зал, камеры, Еву, все взгляды. До машины.

Как только «Майбах» оторвался от бордюра и погрузился в ночной поток, внутри неё что-то сжалось. Валерия молча скрестила руки на груди и повернулась к окну, стараясь сделать тишину громче своей гордости. Виктор улыбнулся уголком губ и, не выдержав, бросил взгляд на неё.

— Ты злишься, — сказал он просто.

Она резко повернулась, глаза холодные.

— Я не злюсь.

— Конечно, — фыркнул он. — Ты же никогда не злишься. Особенно когда какая-то Ева трётся у меня под боком.

Валерия встала по стойке. Внутри всё это было громче, чем она хотела признать: ревность, страх, привычная ярость — всё смешалось в один острый комок. Она стиснула перчатки так, что пальцы побелели.

— Я не про неё. И вообще мне плевать, — выдохнула она, но голос дрогнул.

Виктор повернулся к ней, лицом, спокойно, без обвинений.

— Рия… — начал он, но она фыркнула, как будто его имя могло быть ловушкой.

— Не называй меня так, — прошипела она.

— Тогда скажи правду, — мягко потребовал он.

— Какую? — её лицо стало бледным.

— Что ты ревнуешь.

Валерия усмехнулась, низко и зло, но это была уже не маска — это был ответ, почти признание.

— Ты думаешь, что я ревную? После всего? — она внезапно повернулась к нему, пальцы впились в кожу перчаток. — Ты — мужчина, на которого смотрят так, будто он единственный человек в комнате. Это не ко мне.

Он опустил взгляд на её ладонь, потом поднял глаза — спокойные, точные.

— Это к тебе, — прошептал он. — Потому что ты смотришь на меня так, как никто.

Её дыхание спуталось. Она отвернулась, чтобы не тонуть в обещании в голосе.

— Перестань. Ты играешь, — сухо сказала она.

— Никогда, — ответил он тихо и добрался до её подбородка пальцами, заставив поднять глаза. — Если бы я хотел кого-то ещё, я бы давно выбрал. Но я выбрал тебя. Просто жду, когда и ты выберешь меня.

Она пыталась возразить, но вместо слов вырвалось:

— Ненавижу.

— Знаю, — улыбнулся он. — Поэтому и люблю.

И, как будто не в силах больше держать на расстоянии ни гордости, ни привязанности, она выругалась на русском — резкий взрыв, который он принял с тихим удовлетворением. Следующий момент он наклонился и поцеловал её. Не робко, не вежливо — жадно, глубоко, почти яростно.

Валерия ответила так же, хватая его волосы, будто держала последний якорь. Слова смешались с поцелуем: «Ненавижу тебя» — сорвалось сквозь губы, и он ответил молчаливым требованием: «Сделай это ещё раз». Она сделала. Глубже. Грубее. И вдруг вся сила спала.

Она не выдохнула и не согнулась — просто уронила лоб на его плечо.

— Устала, — прошептала почти детским голосом.

Виктор обнял её за талию, притянул к себе, гладя по спине так, будто мог склеить её из осколков.

— Я с тебя в ахере каждый раз, — тихо признался он, боясь нарушить хрупкую тишину. — Она еще и жалуется. Это я ревновать должен. Столько мужчин смотрят на мою королеву, думая, что имеют право.

Её руки по-прежнему не отпускали его голову, но дыхание стало ровнее. Она шептала что-то неслышное, потом замолкла и уснула у него на плече, постепенно распадаясь на доверие.

Виктор сидел прямо, рука крепко обнимала её, и в свете приборной панели его лицо было спокойно. По дороге к дому город размазывался в неоновые полосы, а он вел машину так, будто в его руках было не только колесо, но и судьба, за которую он наконец решил не отпускать.

...

Утро было слишком тихим. Слишком ровным, будто город на мгновение притих, почувствовав грядущий разрыв — тот момент, когда два человека уже привыкли к присутствию друг друга, а теперь должны расстаться хоть ненадолго. Воздух в доме Энгелей был пропитан запахом вчерашнего кофе и некой неопределённой тревоги.

Виктор собирал документы в кожаную дорожную сумку, аккуратно складывая папки, как будто сам процесс мог отсрочить неизбежное. Методично. Сосредоточенно. С тем ледяным спокойствием, которое он всегда надевал перед полётом, перед войной, перед переговорами. Но сегодня оно было… натянутым. Будто внутри него что-то ломало рёбра изнутри. Он даже не заметил, как остановился, держа паспорт в руках, и смотрел на него так, будто этот бездушный документ виноват в том, что он должен уехать. Это была не просто командировка; это было расставание, к которому он, к своему удивлению, оказался совершенно не готов.

— Ты так на него смотришь, будто собираешься убить, — лениво сказала Валерия, появляясь в дверях кухни с чашкой кофе, облокотившись на косяк.

Он вздрогнул — не от её слов, а от того, насколько естественно она вливается в пространство, где он уже давно живёт один. Ей не нужны были приглашения, она просто была. Голос её был хрипловат от сна, чуть шершавый, как шёпот утреннего бриза. Волосы чуть растрёпаны, мягкие черные пряди падали на глаза. Его рубашка — снова его рубашка — с широким воротом едва держалась на одном плече, обнажая нежную ключицу.

Боже, как же он привык к этому виду. Слишком быстро. Слишком глубоко. За эти недели, что она была здесь, она стала частью его утра, его ночей, его тишины. Без неё дом снова станет просто дорогой коробкой из стекла и бетона.

— Я бы предпочёл убить не паспорт, — пробурчал Виктор, наконец опустив взгляд на свои руки.

— Что же? — Валерия подняла бровь, делая глоток кофе и медленно подходя ближе.

— Того, кто придумал командировки, заслуживает медленную смерть, — он позволил себе слабую улыбку, которая не дошла до глаз.

Валерия тихо фыркнула. Она не умела показывать, что тоже грустит. Не умела признавать, что ему будет не хватать. Не умела… пока. Девушка поставила кружку на столешницу, подошла к нему вплотную — ближе, чем обычно, ближе, чем позволяла себе, чем позволяли их негласные правила. Он почувствовал запах её духов, тонкий, обволакивающий, тёплый. Тот самый — пряный, холодный, с лёгкой огненной нотой — аромат, который он уже ассоциировал только с ней. Он стал её запахом, её присутствием.

— Когда вернёшься? — спросила она ровно, но в её глазах мелькнула тень ожидания, которую он мгновенно считал.

— Через четыре дня.

— Долго, — констатировала она, и это прозвучало не как упрёк, а как горькая правда.

У него вырвался тихий смех, чуть надрывный. — Для кого? Для меня так это вечность.

— Для тебя, конечно, — она сказала это так буднично, так обыденно, будто это было само собой разумеющимся, что Виктор чуть не выронил паспорт. Она скучает. Он чуть не рассмеялся от внезапного прилива тепла в груди.

Он наклонился ближе, его взгляд скользнул по её лицу, задерживаясь на губах. — Скучать будешь?

Валерия сделала вид, что размышляет, приложив палец к подбородку. — Возможно. Если не забуду о твоём существовании.

— Змейка… — Он произнёс её прозвище, и в нём звучала мольба, которую он редко позволял себе.

И Виктор потянулся к ней — ладонью едва коснувшись её щеки, его большой палец нежно погладил кожу у скулы. Но к поцелую он не потянулся. Нет. Он слишком хорошо знал её границы, её страхи, её независимость, её привычку всё контролировать. Он ждал. Как всегда. Как привык ждать.

И тогда случилось то, чего он не ожидал.

Не мог ожидать.

Она сама поднялась на носки, взяла его за воротник рубашки, притянула к себе и поцеловала. Не робко. Не быстро. Не пьяно. Чётко. Осознанно. Этот поцелуй был обещанием, признанием, вызовом, всё сразу. Его дыхание сбилось. Его мозг выключился полностью. Всё, что он успел почувствовать — это тепло её губ, мягкое, горячее, уверенное, требовательное. Вкус кофе, смешанный с её собственным. Он медленно обнял её за талию. Не сжимая. Не требовательно. Осторожно. Как будто боялся спугнуть, сломать эту хрупкую, нежданную нежность.

Когда девушка отстранилась, его глаза были темнее, чем ночь. В них горел огонь, который он не мог потушить.

— Ещё раз, — сказал Виктор почти шёпотом, его голос был глубоким и хриплым.

Валерия улыбнулась. Это была не дерзкая, а настоящая, лёгкая, почти счастливая улыбка.

— Нет. Это было в подарок.

— За что? — Мужчина смотрел так, как будто ему нужно было это знать, чтобы дышать, чтобы осмыслить произошедшее.

Она провела пальцем по его щеке, медленно, мягко. — Чтобы ты не забыл, ради кого возвращаться.

Виктор закрыл глаза на секунду, вдыхая её запах, чувствуя её тепло. Его голос стал ещё хриплее, он почти растворился в воздухе.

Маленькая ведьма.

— Я и так… каждый раз… возвращаюсь только к тебе.

Валерия вдруг смутилась, но не отвернулась.

— Тебе пора, — сказала она тихо, пытаясь вернуть контроль над ситуацией, над собой.

— Если я сейчас уйду, — Виктор наклонился ближе, почти касаясь её лба своим, — Я точно сойду с ума.

Девушка улыбнулась чуть шире, её глаза блеснули. — Потерпи. Четыре дня — это немного.

— Это вечность.

Валерия толкнула его в грудь, смеясь. Смех был чистым, мелодичным. — Иди уже, Энгель, пока я передумала и не привязала тебя к кровати, чтобы не отпускать.

Он поймал её руку, поднял к губам и медленно поцеловал в ладонь, его взгляд был полон неприкрытого желания.

— Ты даже не представляешь, насколько сильно я бы хотел, чтобы ты это сделала, — прошептал он, и в его голосе прозвучало обещание.

Она покраснела ещё сильнее, но на этот раз не от злости, а от смущения и, возможно, предвкушения. Он отступил, взял сумку, бросил последний взгляд, который говорил больше, чем любые слова.

И сказал то, что раньше боялся произнести вслух, что казалось слишком уязвимым, слишком обязывающим:

— Я вернусь быстро.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, который эхом отозвался в опустевшей кухне.

А Валерия стояла на месте, касаясь пальцами своих губ, ещё ощущая тепло его прикосновений, вкус его поцелуя. И позволила себе улыбнуться по-настоящему. Не маской, не дерзко, не язвительно. Просто, искренне, всем сердцем. Улыбнуться, потому что он уехал, но пообещал вернуться, и это обещание теперь было для неё чем-то очень важным.